Пока последняя
утица не забилась куда-то в подлесок, крылатый охотник выбил всю стаю.
Привески в виде
утицы, гуся и лебедя доживают в славянской традиции до XII в.
Сядет на берег
утица, станет грудку купать, значит, верное место.
Зачастую именно
утица, лебедь или гусь маркируют собой сферу сакрального в обрядовых песнях календарного цикла.
– И пса слушают, и кошки мявкают, аль гусь гогочет, аль
утица крякнет, и петел поёт, и курица поёт – худо будет; конь ржёт, вол ревёт, и мышь нарты грызёт, и хорь нарты портит, и тараканов много – богату быти и сверьщиков такожде; кости болят и подколенки скорбят – путь будет; и длани свербят – пенязи имать; очи свербят – плаката будешь…
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать
Карту слов. Я отлично
умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: курироваться — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Но вот
утица оттолкнулась от земли и… поднялась в воздух!
Подошёл к самой воде и стал кричать
утицей.
А
утица начинала ходить кругами, то подлетит, то сядет и пойдёт хромой походкой, дескать, лови меня, я вот она, доступна.
В горячке испуга отлетит в сторону задетая тяжёлой дробью
утица, да там и упадёт в заросли.
Рядом две девочки играли на траве с глиняными
утицами, а стайка мальчишек довольно метко метала небольшие дротики с костяными наконечниками в стоящую у частокола чурку.
Из-за поворота
утица дикая неслышно плывёт, только рябь по воде идёт.
Им, видишь, по душе было, что братец меньшой не требует внимания, лежит себе в люльке, играется с деревянной
утицей, вырезанной дедом…
Лицом белые, статью дородные, идут, что
утицы плывут, с ними в сопровождении всегда брат в шапочке, куньим мехом отороченной, хлыстом пощёлкивает да сенная девка.
И как
утица шагает – переваливается.
После приметила не только уже знакомых быстроногих алых лошадок, но даже и забавного северного оленя с чёрными рожками, среди потешных
утиц.
Например, вообразим, что это все уточки, и посмотрим, к какому виду этого богатого рода принадлежит каждая: председательша наша – это кряковая
утица, крикуша, дородная, хлебная утка; прокурорша – это широконоска, цареградская, или так называемая саксонка; вот толстоголовая белоглазая чернеть, а вот чернеть красноголовая; вон докучливая лысуха, которая не стоит и заряда; вон кархаль хохлатый, вон и гоголь, рыженький зобок; вон остроносый нырок, или запросто поганка; вон красный огневик, как жар горит и водится, сказывают, в норах в красной глине; а это свистуха, и нос у неё синий; а вот вертлявая шилохвость!
– Хочу. Да солнце высоко, недосуг ещё. Перед вечерней зарёй крикнешь у нашего дома
утицей. Умеешь? – предложила она, и в её глазах замерцал волшебный свет.
Принесла домой девочка
утицу, в сарае сделала ей гнёздышко.
Попрощалась сизокрылая
утица и полетела к своим деткам. Так мастерство подарило жизнь.
Тоненькие ножки, всунутые в несоразмерно объёмные боты, тревожно топали по крошечному пятачку свободной от ликующих товарищей мостовой; судорожно, как подбитая
утица, девушка ныряла на каждом шаге вправо, с усилием выпрямляясь…
Учительницы
утицами поплыли в кабинет директора, из-за дверей которого слышались звуки, напоминающие жизнь приусадебного хозяйства, когда говорок хлопочущих кур неожиданно перекрывается заполошно-истерическим криком петуха.
Утица вышла на луг, посреди которого расползся пруд, перегороженный невысокой плотиной и поросший по берегу осокой и ивняком.
Мне навстречу шагала, переваливаясь
утицей, техничка в белом халате, с ведром, помеченным размашистым «ХО», и шваброй наперевес.
Няня неторопливо направилась в отведённую ей комнату, сменила халат на цветастый сарафан и, спустившись по лестнице,
утицей выплыла из дома.
Раньше эдакой
утицей плавала, а сейчас…
– Солонку с двумя
утицами хочу сробить.
Тогда птица обернулась королевою, поднялась наверх замка, напоила своего ребёнка, взбила ему постельку, прикрыла его потеплее и опять серой
утицей уплыла через канавку в реку.
На широкое болото выходил он на охоту, поразмяться, погулять, серых
утиц пострелять.
Женщина по жизни лебёдушкой плывёт, когда в своей неотразимости уверена, и
утицей ковыляет, когда муж на неё равнодушным взглядом смотрит.
Потому и невест выкликают
утицами и лебёдушками, а милостивый обычай не велит во время лета бить живущих парами лебедей – бережёт птичьи семьи.
Размером с хорошую
утицу.
Случалось же, что кречет, добыв
утицу, учнет валяться с ней, рвать черёва и, жадно нахватавшись горячих мясов, напившись крови, заленится вдруг и отстанет от дальнейшей потехи.
Благо, климат здесь воистину курортный, а жратва, – он проследил взглядом медлительный полёт над озером парочки упитанных
утиц, – водится в избытке.
Вспоротую
утицу прополоскал в бегущей струе ручья. Наклонился с дичиной в руках над ямкой с прозрачной быстрой водицей…
– Так селезень
утицу подзывает, – пояснил он. – Ну-ка, попробуйте.
– Проклятая
утица, – сказал донец. – Им и ночью масленица: плещутся да летают, словно ведьмы киевские.
Почти тут же над рекой разнеслось ответное кряканье
утицы.
Померещилося, что
утица ажно крякнула, не то с сочувствием, не то поторапливая.
– А что скрываешь под платком? Или кто ударил? Мужика вроде лет сорок нет. Да и за что? Хромоногая
утица.
Вот она, её серенькая
утица, несущая пусть не золотые, но по крайней мере серебряные яички.
– А ещё, княже, десять яловиц, пять боровов, сто баранов, десять ярок, пятьдесят гусей, четыреста куров, да десять
утиц, – басил бородатый боярин.
Бабы наши шустрят перед немцем-управляющим, привставшим в бдительности на дутом тарантасе, поют, сгребают в тугие лохматые увязки снопы, носят нам квасы всяческие в щербатых крынках, счастливо охнув порой,
утицами ныряют в рожь – рожать и пуповину перекусывать под тяжкий шмелиный гул.
Сунув руки в карманы и легко балансируя на упругих досках долговязым телом, юноша внимательно провожал медленным взглядом проплывающую под ним крякву, словно эта серая
утица представляла наибольший интерес из всего, что тут плавало, ходило и летало.
Но на сей раз он сполна ощущает всё, что ощущали, осязали выпуклыми бонбоньерками своих хорошо начиненных нагульным жирком и салом пузичек те давние перелётные
утицы, слитно перемещавшиеся из одна тысяча девятьсот семьдесят девятого куда-то в двухтысячные.
Скутер тяжёленький, как и нагулявшая жиру осенняя
утица – с таким-то увесистым выводком на борту!
Мелкая рябь вынесла его на чистое место и, будто живая
утица, закачалась на лёгких волнах недалеко от скрадка.
– Небось
утицей его угостил, как меня?