В этой круговерти, этом потоке незнакомых лиц, палаток вдоль дороги, мужчин, переодевавшихся на виду, женщин, восседавших под зонтиками на сундуках, и мулов, оставленных в конюшне гостиницы и
подыхавших там с голоду, мы, первые поселенцы, стали последними, стали чужими.
Смуглый мужчина снова взмыл вверх, сбрасывая капли вязкой слюны и прочей жижи из чрева
подыхавшей громадины, с посоха окутывая себя вновь эдаким пузырём-капсулой, видимо, и спасшим его от совсем уж смертоносных прокусов.