Однако прежде, чем я смог привыкнуть к свету, прежде, чем я смог привыкнуть к
пестрейшему разнообразию, которое он, этот свет, являл глазам моим, я был вынужден зачихать, издать многократное и отчаянное чихание; впрочем, вскоре после этого зрение моё совершеннейшим образом наладилось, как будто я уже с незапамятных пор взирал на белый свет.
Все они, как на подбор, с гладкостройными и удлинёнными конечностями орехового цвета и обряжены этим летом почти с еретическим старанием, озорством и выдумкой: широкая и длинная по колено рубаха, тощая распашонка, завязанная повыше пупка, проколотого серебряной серьгой, и куцые шортики;
пестрейшая юбка, что метёт пол, цепляясь за пряжки сандалий, и на верхней части – топик размером с фиговый лист, десяток полупрозрачных одеяний для верха и низа, так что один носик выглядывает наружу, обтяжные штаны с раструбами и чёрная распашонка с блэк джеком, а то и вовсе ноги босы, голо тело и едва прикрыта грудь, зато на шее цепочка с миниатюрным ботфортом, на пышной волосне шёлковая бандана и в каждом ухе по десятку колец.