У витрины книжного магазина четыре матроса рассматривали
олеографические картинки.
На видном месте, рядом с патентом, красовались не первой свежести
олеографические портреты царя, молодого полковника с припухшими подглазьями, и царицы, с тонкими недобрыми губами, в кокошнике и с орденской лентой через плечо.
Читая этот файл, я нахожу в олитературенной форме всё то, что на научном языке мы обсуждали на следующий день в «Гарамоне»: письмобоязнь в сочетании со страстью к письму и горечь редакторской работы – вечно пишешь от лица подставных лиц, и тоска по несбывшемуся творчеству, и интеллектуальная стыдливость, побуждавшая его казнить и грызть себя за то, что ему хотелось того, на что, по собственному мнению, он не имел права – казнить, выставляя это желание в смешном
олеографическом свете.
Но сколько б ни произвёл он кондовой пролетарской классики или поздней
олеографической крашенины, та благородная и далеко не безопасная, пусть и безрезультатная, попытка ему свыше зачлась.