Лунный календарь любовников

Xenia Freeda

Никогда не влюбляйтесь в призраков…Повивальные обряды, страшные сны, вещие предзнаменования и роковые встречи.Магические истории о женщинах, бросивших вызов себе и окружающим. Возвращающие чуткость к себе по крупицам.

Фотограф Нина Палладий

© Xenia Freeda, 2020

© Нина Палладий, фотографии, 2020

ISBN 978-5-0051-6356-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Натали

Мне было почти двадцать четыре, когда я встретила Натали. Первое, что я увидела, глядя на неё, была огромная тень птицы с большими крыльями и маленьким острым клювом, похожая на филина — её природный тотем. Она была как амазонка, но ничего маскулинного. Женственное тело и прекрасное лицо, щедро осыпанное веснушками. На голове она носила медные кудри, которые в полночь под заклинанием оживали и превращались в змей, проворно ползающих под её руками.

Моей ошибкой было то, что я не смогла побороть любопытства, и согласилась поехать с ней на другой конец города к домикам у парка и маленькой речки, которые стоили не так дорого из-за плохой транспортной доступности района. Кроме того, рядом была церквушка и старинное кладбище со склепом.

Мы встретились в те дни, когда люди, пытаясь обмануть смерть, сжигают её. Мне ужасно захотелось мороженого со вкусом дыни, но в том кафе был только миндаль и виноград.

Она подсела за столик, улыбнувшись, спросила, с каким вкусом моё мороженое.

— Миндаль. А так хотелось с дыней.

— Понимаю. У меня дома как раз есть мороженое с дынным вкусом, можем прогуляться.

Так мы оказались на улице. Вышли на набережную и побрели вдоль реки. Её птичья тень привлекала ворон, и они перескакивали с ветки на ветку, крича что-то на своём языке. По дороге мы зашли в музей старинных вещей, где она с удовольствием рассматривала химическую посуду из прошлого века и большой комод аптечного промысла. На втором этаже мы встретили мужчину с черными усами, заточенного в картину, совершенно живого, желающего познакомиться поближе. Я хотела подойти к картине и сделала шаг, но она сказала:

— Не надо, пойдем вниз. Смотри, он вампир. Сейчас мы станем уходить, и он рассердится.

Мы двинулись к выходу, я обернулась и увидела, как его лицо побагровело от гнева и постарело лет на пятьдесят. Я спросила её:

— Как такое может быть, что картина живая?

— Картина не живая, она мертвая. Всего лишь вещь. А вот человек, который в ней живет, вполне себе живой. Усами шевелит, на девушек заглядывается. До того был самолюбив при жизни, что умерев, последним куском самолюбия ухватился за холст.

Мы незаметно дошли до её дома, рассуждая о наличии жизни в вещах и присутствии смерти в живом. Это был небольшой одноэтажный дом в стиле модерн. Центральный зал имел камин и панорамные окна и плавно переходил в огромную кухню, оснащенную техникой последних моделей и итальянской плиткой цвета пломбира.

— Какой чай заварить? Есть ромашка, тимьян, мелисса, мята, ещё имбирь. Предлагаю, чай с имбирем и лимоном. Как раз подойдет к дынному мороженому.

Мы пили волшебный чай, и я узнала, что она приехала сюда с юга. Отец её не то цыган, не то казак, носил по два перстня на большом и указательном пальцах и по две родинки на мизинцах, родился, когда луна была в козероге, и исчез за три дня до её появления на свет. На этом знания об отце исчерпывались и начинались знания о других мужчинах. Мать вышла замуж второй раз и родила мужу сына. А Натали была вынуждена обратиться к собственному, внутреннему мужчине, чтобы найти опору.

Босая она бродила по деревенским дворам, окруженная толпой собак, лошадей и маленьких лягушек, спрятанных по карманам. В один летний день за год до выпускного мать спросила у дочери о дальнейших планах на учебу.

— На врача. Или ветеринара, если не поступлю в мед.

Так сильно её не колотили никогда в жизни. Мать закрылась в бане, пытаясь выдавить из тела воспоминания об отце Натали, который руками снимал любую боль. После чего Натали отправили учиться на инженера, строго настрого приказав забыть мечту.

— У меня как раз есть вакансия. Мне нужна помощница для работы, это что — — о вроде личного ассистента. Мне кажется, ты отлично подойдешь для этой работы, Онелик, можно я буду звать тебя просто Нели?

— Это безумно заманчивое предложение, но дом находится слишком далеко от центра, а у меня нет машины.

— Тебе не нужно никуда ездить, будешь жить здесь. Комната в северной части дома свободна, рядом выход в сад.

Я сказала, что подумаю до конца следующей недели, но уже через три дня собрала вещи, позвонила Натали и была на пороге дома, временно ставшего нашим общим.

Она искала себе мать, подругу и сестру одновременно. Когда-то давно выдавив всё женское из себя, по крупицам отыскивала это в других.

Она говорила, что возвращает чуткость к себе по крупицам. А чтобы вернуть утраченное — предчувствие — требуется время и особенный вид любви к себе. Невозможно сделать это быстро — вернуть назад искусное предчувствие дождя, когда ни птицы, ни крылья бабочек ещё не выдают предзнаменование, но в мыслях, сердце, кончиках пальцев дрожит ветер, несущий запах клевера, небо цветет горчанкой, а блестящие капли разбиваются о зелень разморенный травы.

Невозможно вернуть утраченное предчувствие внезапной, роковой встречи, горького поцелуя, тепла, разлитого по липовой аллее и рокота моря. Чуткость возвращается по крупицам. Она — в розоватом цвете рассветного неба, в которое вгрызается тонкий лунный серп. Во вкусе клубники на наших губах. В созвездии Пегаса. В нашем общем чуде.

В доме было множество книг по медицине, психологии, химии, физике и эзотерике, но совсем не было художественной литературы. На полках стояли большие тетради с анатомическими зарисовками, записями и рисунками, напоминавшими эзотерические трактаты.

— Когда ты делала все эти рисунки?

— Некоторые конспектировала из книг, некоторые на лекциях. Та, что ты держишь в руках, по акупунктуре, проходила у китайского профессора. Я делала пометки в основном по ци. А в той тетради с черным переплетом можно найти записи по славянскому массажу живота.

Она жадно глотала знания, которые были под замком, впитывала их кожей и выпивала глазами, чтобы через руки и рот отдать нуждающимся. Я постепенно перенимала её алхимические взгляды. В кухне хранились льняные мешочки с травами и натуральными мазями, мед в баночках, не меньше пятнадцати сортов, перга, прополис, сушеные грибы и протертые орехи. Всё это она хранила для себя. Чаи заваривала каждый день, обязательно спрашивая, какой сон мне снился ночью. Если сон был плохой, то в чай добавляла немного ромашки, имбирь и облепиху. Если ночью мне снился любовник, то варила кофе в турке, посыпая корицей или шоколадом.

— Я слишком долго жила не своей жизнью! Теперь нужно это исправить, — говорила она.

Обычно после завтрака она садилась за книги, а я надевала спортивный костюм и бежала через парк до кладбища, около церкви отдавала голубям сухой хлеб и белые семечки, а затем возвращалась. Она заставляла меня раскладывать карты и руны, считая, что это мой природный дар, и на дождливую погоду все предсказания сбывались. Как только острые капли начинали стучать по крыше, я доставала шкатулку, расставляла свечи и ждала её появления. Днем мы готовили, обсуждали клиентов и прочитанное в книгах, но примерно с трех часов пополудни дом, как живое голодное существо, впускал в себя людей.

Она работала по — разному: иногда на кушетке, иногда на полу, на коврике для йоги или тонком матрасе, иногда просто сидя на стуле за чашкой чая. Кому — то исправляла только тело, кому — то только голову, но худшее начиналось, когда она принималась за тело и голову одновременно.

Первый раз это случилось, когда на приеме был молодой мужчина, бывший военный. Война закончилась и вместе с ней закончилась его душа. Он рыскал по свету в поисках крови, но кругом были лишь супермаркеты и телевизоры с рекламой дорогих кроссовок и новых шоколадных батончиков. Миру больше не нужна война, чтобы управлять. Теперь есть супермаркеты и телефоны! По вечерам он тренировал детей. Днём работал руками, создавая вещи из металла и дерева на заказ. Одним словом, это был воин, заточивший себя в теле ремесленника.

Два часа он лежал в зале, пока Натали склонившись над ним, руками вынимала из его тела всё, что туда попало: это были маленькие иголки и огромные чемоданы, напичканные всем подряд.

— Нели, подержи руки вот здесь.

Она указала на солнечное сплетение, я положила руки, глядя на то, как она обнимает его череп руками. Спустя пару минут, он вылетел из — под наших рук, и понесся, сметая всё на своём пути. Он кричал, рычал, стонал, в зверином неистовстве разрывая одежду, будто бы нас вовсе не существует. Я в испуге схватила её за рукав.

— Что происходит? Он успокоится?

— Конечно. Буквально через пару минут. Посмотри, сколько боли и злости способны накопить тела. И с каким упорством нужно сопротивляться освобождению!

Вскоре он успокоился, съежившись в позе эмбриона на коврике, разразился рыданиями. Она укрыла его пледом и тенью своих крыльев, я оставила их вдвоем, выключив свет. Он расплатился с нами вдвойне и приезжал всё чаще. Сначала на сеансы, а затем чтобы увидеть Натали. Он отдавал ей деньги, драгоценности и знания, но никогда — своё тело. Этим единственным бесплатным ресурсом он не делился. Её недовольство росло как на дрожжах.

— Нели, принеси, пожалуйста, мне чистый халат.

Я зашла в комнату, нашла халат и в тот момент, когда приоткрыла дверь ванны, мне показалось, что в воде сидит огромная зеленая жаба. Я в ужасе отпрыгнула от двери, не веря своим глазам, услышала лишь:

— А ты думала, знания бесплатны? Ха — ха — ха.

В последующие дни я размышляла, померещилась ли мне эта ужасающая картина.

На какой-то момент её уязвленное самолюбие и разыгравшееся лоно ушли на второй план. Однажды нам привезли большого ротвейлера, он был толст и почти не вставал.

— Натали, забирай его, — сказал человек в черной шляпе, — врачи не знают, сможет ли он когда — нибудь встать на лапы и ходить нормально. Они хотят усыпить его, а ему всего-то шесть лет. Бедный Коко!

Коко остался у нас, мы выходили его, вдвоем таская на улицу, чтобы он сделал свои дела и подышал свежим воздухом. Кормили свежей индейкой и морковью и всё время разговаривали.

— Коко, — говорила Натали, — ты хочешь забраться в мою постель? Я знаю, как ты мечтаешь поспать на пуховых подушечках под верблюжьим одеялом! Я знаю тебя, Коко. Сейчас же поправляйся, чтобы забраться в мою постель.

Она угрожала ему покупкой кошки, ампутацией лап и даже ледяной ванной. Три месяца спустя, когда воздух был прозрачным и холодным, Коко уже сам добирался до выхода во двор.

Я разделила с Натали почти всех своих любовников. Шахматиста, который тосковал по постели с мужчиной. Студента, который ел на завтрак яйца пашот, ругался матом и пил виски. Музыканта, похожего на девушку, и даже девственника, которого берегла для себя.

Не познакомила я её только с Елисеем. Ведь с ним была моя душа. Елисей был художником, старше меня на десять лет, мы познакомились, когда я училась в университете и снимала с однокурсницей маленькую квартирку, лучше сказать переделанную комнату в коммуналке в самом центре города, недалеко от Мучного переулка. Денег не хватало.

— Онелик, ты сегодня вечером свободна?

Я оторвала глаза от учебника.

— Выкладывай.

— Сможешь сегодня подменить меня на работе?

— На работе? Это на какой такой работе, случайно не той, где нужно позировать в непристойном виде?

Она рассмеялась. Леся училась в МУХе и подрабатывала натурщицей.

— Так точно, Онелик, в самом что ни на есть непристойном виде. Помнишь, я тебе рассказывала про художника? Который живет в квартире со странными лицами, курит трубку и кормит кошку вареньем? Елисей. Сегодня я должна позировать у него, но быть в двух местах одновременно не могу, а с Елисеем у нас лишь одно условие — я не должна пропустить ни одного воскресенья.

— А вдруг он заметит?

— Не заметит. Он щедро платит за работу.

Я надела зеленое короткое платье, серый берет, черное пальто с золотыми пуговицами, лаковые туфли, взяла зонтик-трость и поехала в сторону Адмиралтейства. Быстро нашла его дом, поднялась пешком на последний этаж и позвонила в дверь. В ответ кто-то мяукнул.

— Добрый вечер!

— Проходите.

Во всяком случае, он не подал никакого вида, что уличил замену.

В квартире сохранился старый паркет и пахло бархатным табаком. Под ногами закрутилась черная кошка с пушистым хвостом. На стенах висели портреты людей, преимущественно стариков и женщин. Он провел меня в мастерскую.

Елисей носил серебряные украшения, льняную рубашку, каждый месяц новые усы, а когда влюблялся — бороду, действительно играл на скрипке, а когда целовался, прятал руки в карманы, и раз в неделю рисовал обнаженных женщин.

Я разделась, закрылась руками, но опомнившись, гордо вытянула шею, представив себя лебедем, и как можно более раскованно спросила:

— Куда мне встать?

— Ложись сюда.

— Куда? Вот на этот диван?

— Да. Поворачивайся ко мне ногами, головой к окну. Голову закрой той тканью, а ноги раздвинь.

Губы мои невольно разомкнулись, а глаза расширились.

— Это шутка?

Он рассмеялся в ответ, но прежде губ засмеялись его глаза, и даже когда улыбка сошла, глаза продолжали смеяться. Бабушка говорила, что это «черти бегают» по лицу, от того глаза и смеются, и что таким мужчинам нельзя доверять.

— Да, шучу.

Он подошел, чтобы вылепить из меня живую статую: коснулся руки, повернул за талию, долго выбирал положение головы и шеи, откинул прядь волос, затем выправил ещё одну, и принялся за эскиз. Мне понравилось быть живой глиной под его руками. Не знаю, сколько времени прошло, часов в комнате не было, левая нога и правая сторона шеи ужасно затекли, и плата уже не казалась столь высокой.

— Всё, на сегодня готово, можешь одеваться.

Я оделась, взглянула на эскиз, который, к слову, был очень хорош, получила причитающиеся деньги и задала всего один вопрос.

— Который час?

— В кухне есть часы. Налево от мастерской.

Получается, я позировала четыре с половиной часа!

— А правда, что ваш кот ест варенье?

— Это кошка. Спроси у неё, а впрочем, без загадок, это правда. Она любит вишневое варенье с кизилом. Его мне присылает бабушка. Хочешь попробовать?

И в тот момент мне захотелось вишневого варенья больше всего на свете.

— Да.

Елисей достал пару серебряных ложек и матовую белую тарелку, налил туда варенье, рядом поставил две чашки с чаем. Вкус у этого варенья был потрясающий, как будто идешь по южному летнему саду и ешь спелые сладкие вишни. От такого вкуса глаза закрываются и начинают сниться сны.

— Ты не натурщица?

— Нет. Пришла заменить Лесю.

— Как тебя зовут?

— Онелик, можно просто Нели.

— Откуда это имя?

— Вроде бы финское, а может, мама его придумала.

— Я коллекционирую странные имена, но скажу честно, не слышал о таком имени.

— Зачем коллекционировать имена?

— Для семи дочерей.

— А у тебя есть хотя бы одна?

— Есть.

— Как её зовут?

— Оливия.

Мы обнялись на прощание, кожа жадно впитала его запах, до головокружения ударивший в нос. На следующий день я получила приглашение поужинать. У художников нет бокалов для вина. Поцелуи художников похожи на вишневое варенье с кизилом: очень сладкие с легкой кислинкой.

С тех пор мы редко расставались. Если он был зол, то звал меня «О», если расстроен «Ли», а когда пребывал в отличном расположении духа «Онелией». Мы пили талую воду, гуляли под дождем, танцевали при свечах, готовили салат из индейки и булгура, лепили маленькие глиняные статуэтки с большой грудью и членом, символизирующие плодородие и успех в финансовых делах.

— Миа. Нашу дочь будут звать Миа, — говорил он и добавлял имя в коллекцию.

Борода была флагом. Флагом, сигнализирующим о любви к другой женщине. Он возвращался с усами и виноватым взглядом из — под густых бровей. Я быстро раскрыла все его карты и уязвимые места. Елисея можно было читать как открытую книгу, но он никогда этого не скрывал. Его я и берегла от Натали. Ведь со мной была его душа.

Шахматист покрылся сыпью. У музыканта открылась язва. Девственник впал в глубочайшую депрессию. Однажды за обедом, который проходил в молчаливом погружении, я сказала Натали:

— Натали, мне кажется, твоё лоно убивает мужчин.

— Что ты такое говоришь? Почему ты обвиняешь моё лоно в том, что мужчины больны? Если они больны, то это их болезнь.

— Все наши любовники чахнут на глазах, а те, что не чахнут — становятся живыми куклами.

— Ты больше меня не любишь?

— Натали, я говорю сейчас не о любви к тебе, я говорю о том, что ты используешь свой дар, привязывая тела мужчин, быть может, против их воли к себе.

— Что у тебя случилось?

И это была моя вторая ошибка, я рассказала ей о Елисее. За обедом при свечах, за столом с белой скатертью я поведала историю тоски. Хотя он не отрастил бороду, а значит, другой женщины в его жизни нет, я всё равно тоскую, ведь в квартире с портретами и вишневым вареньем становится всё меньше моего воздуха.

— Расскажи ему обо мне. Может быть, он захочет прийти на сеанс?

Я рассказала в самых лучших тонах Елисею о Натали, удрученный своей черной меланхолией, которую не прокормить обедами и завтраками, он согласился посетить наш дом.

Натали держалась профессионально. Мы угостили Елисея чаем с шалфеем и медом в сотах, после чего она попросила меня оставить их вдвоем, чтобы начать терапию. Вернувшись через час, я застала Елисея в растерянном виде, а Натали как обычно сияла.

— Пойдем покурим, Ли.

Мы вышли из дома.

— Нет, перейдем на ту сторону дороги. У этого дома явно есть уши.

— Что ты такое говоришь, Елисей? У дома точно не может быть ушей.

— Ещё как может. Как у моего дома есть глаза, так у этого дома уши. Оня, мне кажется, здесь что — то не чисто. Твоя Натали очень неприятная дама и к тому же, она только ждет, как бы залезть на меня.

Мне сразу вспомнилась огромная зеленая склизкая жаба, которую я застала в ванной.

— Поехали домой, Оня.

— Мне нужно убедиться, что всё о чем ты говоришь—правда. Тогда я соберу вещи и приеду домой. Не люблю незавершенных дел.

— Твой воздух там кончается.

— Я знаю.

Мы поцеловались на прощание.

Три дня я ждала подвоха, но ничего странного не происходило, а на четвертый день Натали заговорила о Елисее:

— Послушай, Нели, я решила заказать несколько картин для дома. Это будут интерьерные картины. Может, отдать заказ Елисею? Как думаешь, он возьмется за такое?

Моё терпение стало похожим на подгоревшее молоко, в ярости я закричала:

— Что тебе от него нужно?

— Не кричи на меня, Онелик! Мне ничего не нужно от него.

— Врешь! Ты забрала всех моих любовников, а теперь хочешь сожрать Елисея!

— Это не правда, ты сама разделила всех своих любовников со мной и сама привела его в мой дом.

Я схватилась за нож с серебряной рукояткой. Мы сплелись друг с другом как две змеи. Этот животный комок ярости катился до самого выхода во двор. Коко лаял, но не решался разнять драку, будто не мог выбрать. Волосы Натали превратились в огненных змей, глаза сверкали огнем. Я держала её взгляд как хрустальную вазу, как будто отпустив его, разобью победу. На кончике ножа как на кощеевой игле сосредоточилась ненависть.

Блик солнца на мгновенье попал на круглые зеркала, развешанные на деревьях в саду, и вернулся на сетчатку глаза. Я с ужасом заглянула себе в горло. Передо мной в розовом платье, порванном как бумага, стояла я сама. Как только эта мысль долетела до кончиков пальцев на руках и вернулась обратно в голову, я поняла, что мой воздух в квартире Елисея окончательно закончился.