Курсант ВМА. Учеба в ВМА им. С. М .Кирова

Vlad Ozer

Содержание книги – учеба в стенах прославленной военно-медицинской академии им. С. М. Кирова в г. Ленинграде (СПб) в период с 1980 по 1984 гг. За ней следует продолжение: слушатель ВМедА. В период с 1984 по 1986 гг.

Пивбар прибой на ст. метро чернышевская

Владимир Озерянин

Видимо, из-за тяжелой учебной нагрузки и напряженной обстановки в службе и бытовых условиях, организм требовал разрядки. Нужно было хоть на часок отвлечься от этой беспрерывной суеты. Да и ностальгия по отдыху в Германии напоминала о себе.

В субботу, на перемене между очередной двухчасовой лекцией, навожу справки. Прапорщик Пермяков — местный старожил, служил срочную и остался прапорщиком в роте охраны при академии, не имея никакого медицинского образования и тяги к медицине, лишь только потому, что волею судьбы оказался в подразделении обслуги. Имея уже кое-какие связи, решил стать офицером.

Как позже я узнал, все вступительные экзамены он формально сдал на тройки и был зачислен. И, как я уже писал выше, числился парторгом курса. Проигнорировав возможную утечку информации в сторону парторганов и на начальника курса, завязываю с ним разговор. Уточняю у него и выясняю, что можно расслабиться в пивном баре «Прибой».

Он находится относительно недалеко, всего одна остановка от нашей станции метро «Боткинская» до станции «Чернышевская». Освободившись от занятий, прямо в форме, вместе с Якименко, ныряем в нутро ленинградского метро. По указателям быстро ориентируемся в маршруте и минут через десять уже находимся в совершенно незнакомом для нас месте города.

На поверхности уточняем у местного жителя, где находится сие питейное заведение. И еще через пару минут мы уже входим в пропахшее и прокисшее пивом и мочой заведение. Резкий запах мочи шибает в нюх, потому что туалет находится при входе. Это вам не гаштетовские туалеты со специальными пено — и запахогасителями.

Вход в большинство баров был за плату: при входе покупался «билет» — чек за 70 коп., на который приносили кружку/бутылку пива и набор, обычно состоящий из черных сухарей, кусочка брынзы и куска скумбрии. Варианты — сушки/соломка. Потом каждая кружка — за 35 коп.

Проходим в длинный, пеналообразный зал. Находим свободное место в самом конце и приземляемся. Возле стойки «музыкальный гроб» (это автомат, куда кидалось 5 коп. и выбиралась грампластинка) с репертуаром В. Высоцкого. И, о чудо! Мы попадаем буквально в родную стихию. Весь зал заполнен своими, родными! Я насчитал примерно человек двести. Все в форме. В званиях от сверхсрочников до полковников. И ни одного гражданского лица.

В зале стоит беспрерывный гул. Ну, точь в точь, как на наших полковых совещаниях. После напряженных трудовых будней я с наслаждением окунулся в знакомую обстановку, как будто по волшебству перенесся обратно в родную часть. Заказываем по пиву. Сначала по кружке. На пробу. Половой Алик, достаточно быстро выполняет наш заказ.

И я окунаю свои усы в бокал с какой-то мутно-желтоватой жидкостью. Со временем «ПРИБОЙ»… станет моим самым любимым баром… И хотя он был немного дальше от станции метро, чем «Медведь», но наша компания его любила больше, может быть из-за культового официанта — Алика (кто его встречал, тот меня поймет!).

Пиво разливное, иногда даже чешское (!!!). Алик нам приносил вместо обязательного «набора» полную тарелку соломки (дефицит!), и по блату, копченого леща (1 руб. 50 коп.!). Бокал обычный, наш, поллитровый, толстостенный, с ручкой. Это вам не высокие стаканы тоненького стекла, из которых я привык потягивать пивасик за последние годы.

О, ужас! Что же это такое? После великолепного немецкого пива, это какая-то отрава, но, примерно, на половину, разбавленная водой из-под крана. Закуриваю. Грызу соломку и жалуюсь напарнику, что я не смогу выпить даже бокал этой непонятной жидкости.

— Ну почему же? Нормальное пиво. — отвечает мне собутыльник. Видимо, то, что ему приходилось пить последние годы в Монголии, от этого не отличалось.

Праздник был испорчен. Я еще через силу процедил сквозь зубы половину кружки. Чисто, чтобы утолить жажду. Володя с удовольствием заказал вторую. А я только курил и наслаждался «родной» обстановкой.

Мой напарник поселился тоже в общежитии. Как оказалось, пару сот метров от этого пивного заведения. На Литейном, 26. Позже я у него побывал в гостях. Правда, там здание было солиднее. А проживали учащиеся разных учебных заведений, но условия жизни практически ничем не отличались от тех, что и на Боткинской.

Военных учебных заведений в городе было предостаточно. Прямо на нашей улице Лебедева, через дорогу напротив нашей академии находилась другая академия, но с противоположным от медицины уклоном. Артиллерийская. Там учащихся было ничуть не меньше, чем у нас. Вот какая-то часть из них сейчас и сидела в пивном баре, потому и казалось мне, что обстановка здесь напоминает клуб полка.

Кстати, за время учебы я встретил несколько офицеров и прапорщиков из нашего артполка. Кто-то был на учебе, а некоторые уже и служить сюда в гарнизон попали.

Якименко допил свое пиво. Поговорили еще пару минут о том, о сем. Я снова нырнул в метро, а он пешком пошел к себе домой.

Долго, еще до конца второго курса я привыкал (а напарники усиленно меня приучали) к нашему пиву. По чуть-чуть. По четверти, потом по полстакана. И, в конце концов, почти привык и почти забыл вкус настоящего. Видимо, нельзя нашему организму привыкать к качественному продукту. Очень быстро развращает.

Академгородок и его обитатели

Владимир Озерянин

см. ФОТО: Пироговская набережная. Клиники и кафедры ВМедА.

Настала пора провести для читателя, как в армии выражаются, топографическую привязку к местности. Особенно для тех, кто не успел побывать в городе на Неве, который в разные времена носил различные названия и клички. Типа, Петербург, Санкт-Петербург, Питер, Петроград, Ленинград и снова СПБ…

Как я уже говорил выше, весь академический квартал находится практически в историческом центре города. Штаб академии расположен по улице академика Лебедева №6. На стыке Выборгского и Калининского районов. Сама улица берет начало от Литейного моста, к которому, соответственно, примыкает Литейный проспект.

Если пойдем против часовой стрелки, то повернем налево, на Лесной проспект, а с него плавно свернем на Большой Сампсониевский (бывш. Карла Маркса), который при повороте налево переходит в Пироговскую набережную. Она, соответственно, тянется вдоль реки Нева и упирается в Литейный мост и снова в улицу Лебедева.

На этом углу, напротив, находится здание штаба Михайловской Военно-артиллерийской академии. Вот так случилось, что впоследствии мне пришлось встретить многих офицеров сослуживцев по 744 САП. И с некоторыми поддерживал приятельские отношения, пока не закончил учебу. Часто пересекались на Дворцовой площади, где они, как и мы, дважды в год отбивали подошвы сапог в тренировках для торжественных прохождений на октябрьские и майские праздники.

А буквально за артакадемией — знаменитые «Кресты». Тюрьма для особо-одаренных и опасных.

Далеко не все объекты академии размещались строго в очерченных мною рамках. Некоторые, как например, корпус той же кафедры нормальной и патологической анатомии, патологической физиологии и гистологии, а также современный корпус УЛК (учебно-лабораторный корпус), находились на противоположной стороне улицы Лебедева.

Так называемый, сорок девятый военный городок, корпуса бывшей Военно-морской медицинской академии, вообще находился в другом районе города. И до него нужно было добираться на метро. В нем тоже был размещен целый ряд кафедр и клиник.

Позже, когда стали отрабатывать практические навыки, приходилось работать и в гражданских медицинских учреждениях. В самых разных точках города. Там находились базы академических кафедр. Учреждение выделяло помещения, обычно, под преподавательскую и несколько учебных классов. За это гражданская больница получала реальную консультативную помощь от академических светил и доступ к довольной мощной по тем временам диагностической базе Академии, но базовые кафедры, находились в границах, которые я обозначил выше.

В то же время, казарма первого курса второго факультета была изолирована от основного корпуса факультета. И личный состав курса в течение первого года обучения варился в собственном соку. К нам практически не заглядывали ни начальник факультета, ни его замы. Типа замполитов. Вполне достаточно было начальника курса, и нас, полулегальных командиров взводов.

Страха ежеминутного отчисления по любому поводу хватало с избытком для того, чтобы даже отъявленные вели себя, как овчарки в строгом ошейнике. Начальником факультета, когда мы приступили к занятиям, был генерал-майор Зозуля Е.В, которого я даже не успел увидеть своими глазами. Умер в очереди за бутербродом среди курсантов в факультетском буфете. Отзывы о нем были самые доброжелательные. Он не позволял себе даже стакан кефира приобрести без очереди. Под стать ему был и заместитель полковник Веретенко А.А, который до нашего перевода на второй курс ушел на пенсию.

Территорию городка пересекали и свои внутренние улицы и переулки. Типа той же Боткинской, Клинической и прочих. Корпуса всех кафедр и клиник были древние, но еще достаточно прочные. Точную цифру обучаемых в то время я не назову, но официальных факультетов было пять. Первый — командный, где учились офицеры, уже прошедшие часть службы в войсках. Здесь готовили будущих руководителей медицинской службы в разных ее эшелонах. Второй, третий и четвертый — лечебные, я уже перечислял ранее. А пятым считался факультет по подготовке иностранных специалистов.

На пятом кто только не учился! Экзотика! Там была представлена почти вся Африка и Азия. Европа и Латинская Америка. И все они ходили в военной форме с разнообразными цветами и расцветками погон и петлиц! Чем больше звезды на погонах и кокарды на фуражке, тем беднее и карликовее государство, которое они представляли. Основная масса носили свою, национальную форму, но очень многие, из самых бедных, ходили в нашей, советской. Только со своими, размером с блюдце, кокардами. Это были курсанты из самых бедных африканских стран, покорно плетущихся по социалистическому пути развития.

Прикольно (как теперь модно говорить), было зимою смотреть на торчащие из завязанной снизу на шнурки шапки-ушанки, огромные губы, какого-нить дальнего родственника Пушкина, эфиопа. А вокруг этих губ наравне со шнурками, такие же по цвету и длине, сопли. Носили зимой, эти сильно загоревшие парни, что-то типа пальто, из нашего офицерского, шинельного сукна. Погоны зачастую, были пришиты в области лопаток. И никакие патрули на них не реагировали. Как дети, что с них возьмешь!

Стайками, чирикая на своем птичьем языке, никогда с нами не общаясь, перемещались низкорослые вьетнамцы. Тут же можно было встретить группу стройных, высоких и красивых, видимо, специально отобранных, монголов. Их стройность особо подчеркивали длинные, до самых пят, видимо, кавалерийского покрова, шинели. Сукно наше, но кройка и шитье по тамошним лекалам.

А вот по противоположной стороне улицы движется группа не менее стройных и симпатичных ребят, в шинелях мышиного цвета. Да это же немцы! Доблестные представители первой немецкой страны, идущей по пути строительства социализма. Все они тоже подобраны строго по росту. Не ниже метр восемьдесят. Европейцы жили в общежитии на Мориса Тореза, где был, как говорили, уровень быта, достойный дипломатов. Лучшие из лучших.

А это кто такие, расхристанные-расстегнутые, в шинельках какого-то цвета пожелтевшей листвы? Присматриваюсь к кокардам, и вижу на них географический силуэт Румынии. А, ну да, эти ведь тоже наши, сателлиты. Хотя и пытаются строить какой-то свой, особый социализм с румынским лицом, видимо. Им под стать такая же группа болгар в форме горчичного цвета.

А вот летом, когда даже в Питере тепло, есть возможность теплолюбивым щегольнуть и вовсе своим национальным оперением. Вот идет по брусчатке вдоль забора штаба академии вообще невиданное в стенах нашего заведения создание. Девушка! В форме!? У нас ведь вообще — то среди обучающихся совершенно нет представителей противоположного пола. Монастырь.

А здесь, что-то невероятное. Сотни пар глаз пялятся на стройную красотку… С каблуками, минимум под сто восемьдесят. С выгнутой тульей, легенькая, прозрачная белая фуражка. Высокая, упругая грудь затянута в форменную сорочку с короткими рукавами и без галстука-удавки! Неслыханная для нас по тем временам борзость в форме одежды для военнослужащих.

Тугая попка обтянута такой же форменной мини-юбкой. И, в довершение ко всему, на плечах сверкают восемью звездами, погоны капитана медицинской службы вооруженных сил Республики Куба! У всех военных и гражданских мужиков, кто на тот момент находился поблизости, нижние челюсти опустились в район пупков, а с углов ртов стекала слюна вожделения.

Шелестел шепот срывающихся с губ фраз:

— Кто такая? Наша?

— Нет. У нас таких смуглянок с губами метиски не бывает…

— Так откуда же она?

— Да вон, смотри, нашивка над карманом на груди… «Република Куба»…

— Ух ты! Я такую первый раз в жизни вижу…

Красотка, с высоко и гордо поднятой головой, продефилировала через КПП в штаб академии, цокая подковками каблучков.

«Если уже капитан, значит, прибыла просто на какие-то курсы, — сделали мы свое умозаключение. — Для повышения квалификации. Капитаны у нас здесь с нуля не начинают, в отличии от нас, убогих.»

— Эх, хороша, Маша, да не наша, — прозвучала еще фраза со стороны двух идущих впереди нас майоров.

Да, действительно мне «везет». В медучилище группа состояла исключительно из пацанов. Армия, медрота, ни одной женщины. И теперь вот т.н. академия, тоже не за что глазом зацепиться. Есть, правда, изредка, преподы женского пола, но, как минимум, в два раза старше по возрасту. Ах да, зато у меня есть жена — красавица.

Как сказала одна из женщин — поваров в курсантской столовой, лет пятидесяти:

— Ну, что с них взять, мужики ведь так устроены, что не могут все время кушать хлеб, да хлеб. Иногда желают и булку.

Постараюсь продолжить и закончить повествование о друзьях Советского Союза. В период моего там пребывания, из стран, якобы, ориентирующихся на социализм, отсутствовали только китайцы. Страна Мао-цзэ-дуна, видимо, уже тогда по медицине была самодостаточной. Наиболее дружелюбно и приветливо по отношению к нам вели себя арабы. Представители этого народа независимо от страны, которую они представляли, легко и просто вступали в контакт, а в питейных заведениях могли непринужденно провести вечер в нашей компании. При этом довольно сносно общались на русском языке. Курсанты МНР*, вообще чувствовали и вели себя не иначе, как представители одной из республик СССР. Посланцы других государств, в том числе и европейских, и даже «очень братской» Болгарии были почему-то, более замкнутыми и обособленными. Нас сторонились и больше держались своих коллективов.

Проживали они в нескольких общежитиях, разбросанных по всему городу. Однако, довольно большое количество, в первую очередь африканцев, жило непосредственно над моей головой. Я имею в виду, что весь четвертый этаж нашей конуры занимали именно они. И, что такое зажигательные танцы саванны и Сахары периодически приходилось ощущать до поздней ночи, всеми своими органами осязания.

Как-то вернувшись поздно вечером домой (после того как уложил спать подчиненных) и зайдя в комнату, ощутил препротивный запах. В воздухе висела копоть и сизый дым.

— Что это такое? — спрашиваю у супруги.

— Не знаю, но по-моему это к нам через форточку надуло от соседей с верхнего этажа, — отвечает она, кашляя. Как я уже говорил, окно моей норы было угловое, и иногда воздушные потоки странно конвектировали сверху вниз.

Я быстро закрыл оконное отверстие. И решил подняться наверх, чтобы выяснить источник зловония. Открываю дверь четвертого этажа. И поражаюсь, в первую очередь, чистоте в коридоре. Полы идеально ровные. Никаких крысиных дыр. Нет никакого захламления. Даже что-то наподобие неплохого евроремонта. На двери каждой комнаты висят таблички с гербами стран, из которых прибыли жильцы.

Вот оно что. Оказывается, и наши могут создать человеческие условия для проживания. Когда захотят, правда, не для себя. Но душок, тем не менее, ощущается на весь этаж. Подхожу к двери комнаты, которая расположена над моей. Стучу, выглядывает черномазая морда с белоснежной улыбкой до ушей. В руках у него полотенце и какая-то экзотическая вилка. Все пространство комнаты заполнено ядовитым дымом. В противоположном углу на электроплитке, что-то жарится и чадит.

— Слюсяю вас, — доброжелательно вступает в разговор повар из племени юмбо-мумбо.

— Привет, я ваш сосед из комнаты, которая под вами. Дым из вашей комнаты ветром задувает ко мне в комнату.

Смотрю, африканец продолжает давить лыбу*…

— Ай, изьвините пазялусьта… сицясь я праветрю и закрою акньо… ми больсе не будем так зярить…

— А что вы готовите? — по ходу интересуюсь я.

— А, это я готовлю оцень вкусьный блюд, селедка зярю…

— Понятно. Да, и еще я бы хотел попросить вас после десяти вечера не устраивать дискотеку, если это, конечно, возможно. У меня маленький ребенок. Да и заниматься приходится. Понимаете?

— О, да, да… хоросо. Ми постараемся…

Больше проблем не было. И этот этаж я тоже до конца учебы не посещал. Как узнал потом, немного позже, на них трудились целые бригады уборщиц и сантехников. Да и все санитарные мероприятия проводились своевременно и качественно. А вся живность, которая без прописки, надо полагать, переселялась от них к нам.

Поговаривали, что обучение, проживание и питание слушателей 5-го факультета оплачивали их государства, которые побогаче и могли себе это позволить. А за остальных, которых было в три раза больше, платил все тот же Советский Союз. И таких заведений, где все они учились по разным направлениям, в Союзе существовало десятки и сотни. Многие иностранцы, кто изучал русский с нуля, учились семь лет. Первый год учили язык, а потом уже приступали к медицине, продолжая изучать великий и могучий на протяжении всей учебы.

Помню, когда моей дочери пошел уже четвертый, произошла стандартная ситуация возле нашего подъезда. Она, видимо, впервые осознанно обратила внимание на странного по ее понятию дядю.

— Ой мам, а почему дядя такой грязный?

И спряталась за спину мамы. Для дяди подобная сценка была не впервой, поэтому он заулыбался, присел на корточки и объяснил, как мог девочке, что он негр, из Африки. Что там все такие… и тому подобное.

Жили мы с ними мирно. Не помню за время моего пребывания в стенах ВМА, какого-либо конфликтного случая.

*лыба (жарг.) — улыбка.

*МНР-монгольская народная республика.

Учеба. Страсти медицинские

Владимир Озерянин

см. ФОТО: На одном из занятий по анатомии человека. На носилках-каталке, учебное пособие, заформалиненный труп.

..предыдущая глава:http://www.proza.ru/2014/08/16/1669

А пока, главное мое занятие, не смотря ни на что — учеба, потому что… конкурс продолжается! И так почти ежедневно, четыре часа практических занятий, и два последних — двухчасовая лекция. Итого до обеда шесть часов напряженных занятий. А дальше — на усмотрения всех вышестоящих начальников.

Основные предметы первого курса — анатомия, биология, физика, химия. Второстепенные, но ничуть не менее значимые для того, чтобы удержаться на плаву — история КПСС, иностранный (у меня немецкий язык), латинский язык, уставы, физподготовка. Экзамены в период первой зимней сессии по химии и истории КПСС. Вот на эти предметы и налегаем, в основном.

В ту осень с седьмого сентября уже задули пронзительные балтийские ветры и мгновенно похолодало. Перешли на шинели. На занятия ходим-бегаем-«летаем» в составе взводов или отделений. А зачастую и короткими перебежками поодиночке или группками. Вчерашние десятиклассники на занятиях по химии и физике чувствуют себя, в основном, как рыба в воде.

Нам, кто уже давненько со школьной скамьи, тяжеловато. Но пыхтим, потеем, не сдаемся. Педагоги сплошь и рядом мнс*ы и доценты с кандидатами. Народ битый и многоопытный, свое дело знающий. Мы для них трын-трава, расходный материал. Физику в моей группе ведет бабушка Гофман, точнее доцент Гофман. Бабушкой ее прозывают за глаза, потому что похожа она на старого хомячка. Вполне для нас безвредного. Может быть потому, что по ее предмету мы экзамен не сдаем, а только зачет.

А вот практическую химию в моем отделении ведет доцент Крюкова. Старушка примерно того же возраста, что и Гофман, но спуску нам не дающая. Эта зловредная старушенция за пять месяцев ее цикла всему отделению и мне лично много крови попортила своими дотошными придирками. Не зря старшекурсники при упоминании о ней, напевали переделанные слова известной тогда песенки: «… у доцента Крюковой, погибает взвод…». Видимо, бабка держалась крепко за свое место из-за приличных бабок, которые здесь получала.

Когда к обучаемым относятся пренебрежительно, то и вспоминать о таком месте нет желания. Приятно было заниматься на кафедре биологии. Начальник кафедры — профессор Щербина. Прекрасные педагоги. Всегда вежливые и тактичные. Кабинеты кафедры богато обставлены всевозможными биологическими экспонатами и находками со всего мира. Есть над чем поразмышлять и пофантазировать.

Глядя, например, на пятиметровый бивень мамонта. Или же на срез из свежезамороженных тканей того же животного толщиною в 25 сантиметров. Наши доисторические предки неплохо питались. Если, конечно, им удавалось его добыть. Или, вот, например, в изящных коробочках, перевязанные розовыми бантиками — подарок от китайских «друзей». Копии черепов неандертальцев из керамики. Есть над чем подумать. С учетом того, что в тот период СССР с Китаем враждовал.

Цикл НОРМАЛЬНАЯ АНАТОМИЯ.

Первым циклом на кафедре анатомии было изучение костной системы. Для меня этот предмет был достаточно хорошо знаком еще по медучилищу, но, как оказалось, в училище мы проходили его изучение на уровне строения скворечника. А здесь чуть ли не на молекулярном уровне. И беспрерывно все на латыни. В соседних классах занимались группы африканцев из бывших колоний Португалии, Испании, Италии, и прочих латиноязычных стран. Так для них изучение всех этих премудростей было за игрушку. Знание латинских корней слов капитально облегчало им изучение медицинской терминологии. Нам же приходилось зубрить в буквальном смысле слова. В расчете на то, что понимание придет со временем само по себе. Каждый раздел в изучении системы заканчивался т.н. коллоквиумом. Зачетом по разделу.

Самый тяжелый коллоквиум, из всей костной системы — по черепу. В группе уже давно определились лучшие из лучших и худшие по успеваемости. Меня и все отделение удивлял своими способностями вчерашний школьник Айвар Нагимзянов. Способность запоминать целые разделы учебников со знаками препинания, поражала. Правда, как выяснилось, это была т.н. «оперативная» память. Позже, когда эта информация становилась ему ненужной, он ее так же легко стирал.

Нам, бывшим фельдшерам, с одной стороны было и проще, потому что мы уже кое-что знали. С другой, это нам же и мешало в более глубоком усвоении материала. Присутствовала какая-то самоуверенность в том, что старые знания помогут на авось проскочить все зачеты и экзамен. Ничего подобного. Приходилось грызть эту науку чуть ли не в прямом смысле слова.

Кости, их различные наборы, мы таскали в портфелях и дипломатах с собой повсюду. И домой, и на другие занятия. Были различные курьезные случаи. Бывали случаи, когда портфель с черепом или кистью руки курсант открывал по какой — либо необходимости в метро или трамвае…

И такие случаи происходят постоянно, потому что первый-второй курс, существуют всегда.

Но скелет, это скелет. Скелетон*. Он как-то более привычен всем. Еще со школьной скамьи. Он бывает и искусственным, из пластмассы. Отшлифован, тысячами рук, блестит и без запаха. В какой-то степени, за время изучения он становится настолько же привычным, как ручка, учебник, тетрадь в кейсе-дипломате. Но вот прошли и последний костяной коллоквиум. Зачет по черепу. Тоже не простой. Пришлось понапрягаться.

И переходим на изучение мышечной системы. А это значит, что для ее изучения необходимо совсем другое учебное пособие. А именно — труп. Тело бывшего живого, человека. Мы с самого начала пребывания на кафедре обратили внимание на устоявшийся здесь за века гнилостно-формалиновый запах. И пока носились с костями, успели к нему даже принюхаться и адаптироваться, хотя пока только догадывались, откуда он может источаться.

И вот очередное занятие. Наша глубокоуважаемая Татьяна Петровна (КМН) * произносит фразу:

— Для сегодняшнего и последующих занятий нам нужен кадавер*.

Что это такое мы уже знали из занятий по латыни.

— А доставит нам его из подвала, командир группы и…Сластиенко.

Почему именно на нас пал ее выбор, не знаю. Могу только предположить. И я и Сластиенко, бывшие фельдшера, и психика у нас была уже более подготовлена к некоторым сюжетам в этом учебном подразделении.

Затем она подробно проинструктировала нас, куда и зачем идти. Спускаемся по широкой лестнице в просторный, но полумрачный цокольный этаж. Подвал. Пол и стены выложены плиткой. Пробираемся чуть ли не на ощупь, пока глаза не привыкли к мраку. Метров через тридцать находим нужный нам бассейн. Это такая ванна. Шириною метра три, в длину метров пять. Да глубиною полтора метра. Вся эта емкость накрыта соответствующей по размеру деревянной крышкой.

Конец ознакомительного фрагмента.