Фаетон. Книга 1. Тир

V. Speys

Роман основан на событиях, произошедших на планете Фаетон. Космические посланцы – кто они, друзья или враги? Тайное Правительство Земли. Кто влияет на ход истории? Изложено в этой книге…

© V. Speys, 2021

ISBN 978-5-0051-1934-6 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-1889-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Книга-I Тир

Авторское Свидетельство на роман «ФАЕТОН»

под №26426 от 12. 11. 2008 года, псевдоним В. Спейс (V. Speys).

Об авторе

Валентин Альбертович Колесников (V. Speys), родился в живописнейшем предместье Киева. Так уж случилось в его жизни, что в детстве он помог спастись двум пилотам Неопознанного Летающего Объекта, терпящим, волею слепого случая, бедствие. Угроза, неминуемой гибели экипажа с помощью будущего автора романа «ФАЕТОН» была исключена. Однажды, инопланетяне навестили своего спасителя с благодарной миссией. Как это было рассказано автором в Книге-XI Пришельцы.

Роман состоит из 12 книг:

1 Книга — I Тир

2 Книга — II Эфес

3 Книга — III Панацея

4 Книга — IV Двуликий Мир

5 Книга — V Троянский конь

6 Книга — VI Цепная реакция

7 Книга — VII Эдем

8 Книга — VIII Дипломатический корпус

9 Книга — IX Коалиция

10 Книга — X Новая Эра

11 Книга — XI Пришельцы

12 Книга — XII Гравитационный циклон

«А сердце жжет легенда:

Что была

На полпути между Землей и Марсом

Планета,

Всех других планет прекрасней,

Чья жизнь и нам, землянам,

Жизнь дала…»

Гарольд Регистан:

«Космические Ямбы».

Аннотация

Роман основан на событиях, произошедших на планете Фаетон. Космические посланцы — кто они, друзья или враги?

Тайное Правительство Земли. Кто влияет на ход истории?

Изложено в этой книге…

Цивилизация Фаетона, некогда прекрасной планеты-близнеца Земли,

была создана Союзом высокоразвитых существ-гуманоидов Вселенной.

Принц Лакии, Тир, (одного из государств на Фаетоне), жертва

дворцовых интриг, попадает в жаркую безводную пустыню; Чудом остается

жив: Ценою невероятных страданий добирается до жилища пастухов.

Спустя год, возвращается во дворец, где ждут его новые испытания

Судьба планеты предопределена; Как предопределено будущее Земли?

Ответы на загадочное прошлое и будущее найдете в пережитых приключениях героев этой книги.

Вступление

Много миллионов лет тому назад Союз Высокоразвитых Цивилизаций

Вселенной стал воплощать в жизнь основной Закон существования и

развития разумной жизни, которая должна развиваться на окраинах

галактик, наиболее пригодных для этого.

Наша галактика Млечный Путь имеет хорошие условия для воплощения

замысла. Была выбрана Солнечная система. И воплощение началось на

планете Фаетон.

Пока велась подготовка и первые этапы воплощения, среди Цивилизаций было согласие, ибо каждая преследовала свои цели. Но, по мере того как на Фаетоне развивалась жизнь развивались и разногласия в среде Союза. Эти разногласия в основном разделились на две категории, а именно:

Первая — за эксплуатацию жизни Человека путем исследования поведения в искусственно создаваемых экстремальных ситуациях и отбор при этом живительных энергий, генерируемых Человеком для питания и пополнения своих собственных жизненных сил.

Вторая — более гуманная, за эксплуатацию жизненного опыта Человека накопленного в процессе жизни в искусственно созданных экстремальных условиях.

Эти две концепции породили непримиримые разногласия и вражду между двумя группами внутри Союза, но обладая исчерпывающими знаниями законов Космического устройства Вселенной и зная, что войны между собой равносильны самоубийству. В Союзе царит мир и строгое соблюдение правил и Законов экологических процессов, происходящих в Космосе.

Скованные жесткими рамками сосуществования, эмоции разногласий перенесены на многострадальное Человечество…

И питание жизненными энергиями Человека идет как при его жизни, так и после смерти (используется накопленный жизненный опыт, превращенный в энергетические сгустки сгенерированных Человеком энергий).

А что же сам Человек?

Человек, как было сказано это воплощение лучших качеств отданных

Высокоразвитыми Цивилизациями и сконцентрированных в нем. Наделенный этими качествами, он стремится вырваться из-под контроля своих создателей-опекунов, но каждый раз, когда знания достигают знаний высших Космических Законов Вселенной, Союз стирает с лица планеты-инкубатора Человеческую Цивилизацию. Для чего? Перед неумолимым Законом уничтожения, который является итогом конца необходимо возрождение, ибо материя Вселенной сжимается до состояния точечной субстанции, когда нет ни пространства, ни времени, ни материи. Возрождение происходит из Высшего Разума, который возрождает Вселенную из точки и возрождается Сам Высший Разум, ибо Он всегда есть и не может существовать в материальной субстанции без пространства, времени, как и сама материя.

Итак, для возрождения необходим накопленный опыт Цивилизаций, а для его приобретения выведен Человек наделенный лучшими качествами, которые дали ему как дары Высокоразвитые существа Вселенной. Человек запертый в оковы атмосфер и сил притяжения планеты; фактически явился в мир заложником своих создателей — экспериментаторов, обладающих могущественными орудиями Космического знания. Стремясь вырваться из этих оков. Человек, намного превосходящий, своих внешне непривлекательных создателей, по своим способностям, восприятию красоты и гармонии Вселенной, быстро достигает совершенства.

Но Союз не дремлет, ибо знает, что, достигнув совершенства Человечество

утвердится в Космосе и разорвет живительные токи генерируемых энергий,

в изобилии питающих разумных создателей. Заняв достойное положение в

Космосе, Человек сравнится с Высшим Разумом Вселенной, которым является

Бог, Бог осуществит обещанное, отдаст Союз Высших Цивилизаций (Библейских ангелов) в подчинение Человеку и Человечество станет народом Самого Бога.

И только разжигая в Человеке дикие инстинкты, рожденные в борьбе за существование, как-то: злость, предательство, братоубийство и прочее… Цивилизации Вселенной преподносят Богу Отцу (Высшему Разуму Вселенной) Человека не достойного, Человека — разрушителя и как итог стирание с лица планеты-инкубатора Человеческой цивилизации, достигшей «запретных» знаний.

Высший Разум Вселенной, Бог, стремится помочь Человеку, созданному по

образу и подобию Его. Неоднократно посылал Он к людям Мессию. Поэтому

есть у Человека Библейский путь по которому может он вырваться из кабальной опеки Космических «отцов» и занять достойное место среди Вселенских Цивилизаций.

Но, никогда Высшие Цивилизации Космоса, ни при каких обстоятельствах не

поделятся с Человеком своими достижениями, ибо будут немедленно оттеснены на второй план по естественным законам развития, что равноценно вырождению, гибели или жизни во служении Человеку. Поэтому, обладая возможностью быть невидимыми для Человеческого восприятия, они влияют на ход исторических процессов с целью увлечь Человечество на ошибочные пути, затормозить эволюцию.

Примеров этому много. Прогрессивные исторические личности Человечества Земли, как правило, успевали сделать только один толчок к прогрессу, как немедленно «злой рок» уносил жизнь еще полного сил и замыслов лидера.

Чтобы выжить, получить обещанное Богом: бессмертие, счастье, радость

жизни без боли болезней и т.д., Царствие небесное на Земле, надо помнить, что Человек — это избранник Бога, Космического Разума Вселенной и научится защищаться от массированного потока дезинформации, хлынувшей на Человечество. Чем интенсивнее мы будем защищаться, тем интенсивнее на нас будут воздействовать высшие Цивилизации Космоса, ибо по замыслу Божьему мы Его народ, а защитится и выжить Человек может только соблюдая простые истины, изложенные в Слове и проповеданные Его посланниками известными с древних времен во всех религиях Мира;

Уничтожая Человечество на Фаетоне, как порок пред Лице Божия,

Союз вынужден возрождать нового Человека, подыскивая подходящие земли, материки на новых планетах…

Пролог

Среди городов Мира на Фаетоне главенствующее место принадлежит Миражу.

Этот город возник на стыке двух времен двух исторических

эпох. Первая еще не успела умереть, вторая — окрепнуть.

Первая эпоха принадлежит к эпохе разрушительных междоусобных войн, когда государства планеты, снедаемые алчной завистью

друг к другу, вели опустошительные войны, приведшие к небывалой

бедности, голоду, разрухе и эпидемиям.

Вторая эпоха принадлежит к эпохе небывалого процветания,

расцвета человеческого гения.

А было так:

Среди воюющих государств затерялось одно, маленькое и незначительное в политической жизни, монархическое государство, управляемое царем. Оно умело лавировало, сохраняя нейтралитет, и не воевало. Воюющие страны незамедлительно использовали его, как нейтральную страну для тайных переговоров, встреч и бесед,

хитросплетений и политических интриг. Страна эта кишела тайными агентами спецслужб всего Мира, и гостиницы в нем не пустовали. Мало-помалу в банках Лакии, так называлось государство, стали скапливаться мировые запасы золота. Государство постепенно превратилось в Богатейшую страну Мира, к голосу которой прислушивались.

И настал день, когда солдаты воюющих государств договорились между собой, минуя генералов, пославших их на смерть, и прекратили войны. Просто разошлись по домам. В государствах царил хаос. Чтобы хоть как-то спасти свою власть, правительства заключили долгосрочный Союз о мире и дружбе, так называемый Союз Перемирия. А поскольку Лакия сохраняла статус нейтрального государства, то договорились также, что Лакия будет играть главенствующую роль в Союзе и поможет поддерживать порядок, где это будет необходимым. Союз Перемирия принял решение; царя называть Президентом, а царского визиря — Советником Президента и возложить на него также обязанности министра иностранных дел. А чтобы не обидно было другим государствам, решено построить Столицу Мира в центре безводной пустыни. Проложить к ней автострады и железнодорожные коммуникации и превратить пустыню в цветущий край. Безбрежные барханы песков, огромное пространство и плоды Мира и Союза государств не замедлили сказаться. Миллионы безработных, голодных людей получили работу. Все как один осваивали мертвые пески. Пустыня Пястка ожила, наполнилась голосами людей и гулом моторов. В сердце ее стал вставать белокаменный город.

Союзные правительства потирали руки, как ловко им удалось провести Лакию. Ведь на средства этой страны строилась Столица Мира и оживала пустыня. Мир принес странам: богатства, счастливую и радостную жизнь, свободный труд.

И настал день. Президент въехал в свой роскошный дворец, выросший в центре Столицы, со всех сторон обсаженный молодыми саженцами будущего огромного парка.

Город был выстроен довольно быстро в течение пяти лет. К городу со всех сторон тянулись автострады и железнодорожные пути. Всего их было четыре: Южная, Северная, Западная и Восточная ветки. В Столицу по ним доставлялось все необходимое для продолжающегося строительства и жизни города. Но самое главное, без чего немыслима жизнь! — это вода. Ее нашли на глубине трехсот метров. Целое море пресной воды, сдав-

ленной со всех сторон глубинной породой, ждало своего часа. И час пришел. Из скважин хлынул поток, устремляясь по старому руслу реки в пески. Строители тут же соорудили канал, и река замкнулась в круг. Из этого надземного водохранилища по множеству ответвлений — каналов — вода уходила в пески на орошение. Так образовалась Непри. За годы существования Столицы Мира, до сего времени пустыня превратилась в цветущий сад, а жаркий климат в мягкие субтропики. Государства, получив передышку и окрепнув, подумывали уже о первенстве над Миражом. Но было поздно. Свод законов,

изданный во время Соглашения Президентом подчинил их его воле, а налаженная государственная машина, силой армии Лакии и наемников, закаленных в войнах, опытных и безжалостных, быстро и жестоко подавляла любые выступления. Но ситуация с каждым годом усложнялась, и нынешнему Президенту, и его Советнику, как никогда, нужны были надежные, преданные люди, готовые на любые действия, в любое время дня и ночи…

Глава первая

Зной. Высоко в синем небе трепыхается крылышками маленькая

пташка. Если лежать на спине и смотреть вверх, то птичка кажется комочком земли, застывшим в небе, лишь разливистое пение и трепыхание крылышек выдает в ней певца полей — жаворонка. Над хлебным полем, тянущимся от недалекой рощицы до озера, застыло несколько живых комочков. Соревнуясь друг с другом в пении, жаворонки подымаются все выше и выше в бездонную синь. Хорошо лежать на спине в прохладной тени колосьев хлебного поля, когда вам всего десять лет от роду и когда вокруг никого, кроме неба, просторов полей да бесконечной песни жаворонка. Вдруг в гуще стеблях раздался шелест. «Это, верно. Русалка»! — пронеслось в сознании. Леденящий страх полз к босым ногам Мальчика. Он вскочил с места. Худощавый, с выступающими ключицами, виднеющимися сквозь ворот расстегнутой безрукавки. Расширенные зрачки каре-зеленых глаз с испуганным любопытством смотрят в сторону шороха. Слышен лишь шум ветра в волнистых колосьях. И вокруг никого. Но вот, метрах в трех от мальчика, зашелестели колоски и стремительной дорожкой устремились прямо к нему. Он испуганно застыл на месте. Черное лохматее существе бросилось из сплошной заросли стеблей на мальчишку,

скуля по-щенячьи, пытаясь лизнуть в лицо.

— Шарик, это ты? — со вздохом облегчения сказал мальчишка. Пес с обвислыми ушами весело прыгал вокруг. Мальчик теребил его за голову, совал в открытую пасть руку, а тот делал вид, что кусает, осторожно прижимая пальцы руки зубами.

Пес и мальчик, играя, вышли на проселочную дорогу и направились в сторону озера. Шарик первым бросился в воду. Вздымая тучи брызг, пес носился по песчаной отмели берега, весело вертел головой, с нетерпением дожидаясь мальчишку. Тот еще возился на берегу, снимая одежду, когда пес, потеряв терпение, холодной мокротой шерсти обжег тело.

— Пошел вон, гад! — выругался мальчик, отгоняя пса. Тот отскочил в сторону, чтобы броситься вновь, уже следом за хозяином, в теплые волны озера и плыть рядом. Высоко над ними, белыми пуховыми копнами, плыли облака. Среди голубых просторов неба бежали тучки далеко в неведомые неизведанные края. — «Взлететь бы к ним»! — мечтательно думал мальчик, уже представляя себя летящим рядом. Словно в невесомом пространстве парил он над землей, ощущение, растворяющее вес тела, давала вода.

Внизу сквозь прозрачную ее чистоту видно дно, поросшее водорослями, словно чудится с высоты Земля с ее лесами, полями и оврагами.

— Уф-ф-р! — фыркнул он. Дух перехватило от мечты о безграничных просторах голубых далей. А если закрыть глаза и нырнуть, то попадешь в невесомость Космического пространства, и ты уже в скафандре на неведомой станции, забытой пришельцами с других миров.

— Уф-ф! — не хватало дыхания, а то бы погоняться за жирными карпами, сонно виляющими хвостами невдалеке…

Вечерние сумерки сгустились над поселком. По пыльным улицам брели отары овец. Пастухи на меленьких юрких лошаденках вертелись возле отар, подгоняя длинными плетками отстающих. Овцы блеяли, словно сговорившись, в строгой очередности одна за одной, то дружно, то поодиночке. От гиканья пастухов и голосов овец на улицах поселка воцарилась вечная песня веков, и ныне ожившая с вечерними сумерками. То возвращались с пастбищ чабаны. Старая седая крестьянка стояла возле ворот, вглядываясь тусклым взглядом в серую мглу. Черные одежды старухи покрылись коричневым налетом пыли. Чтобы лучше видеть, она поднесла сухую со скрюченными пальцами дрожащую ладонь ко лбу.

— Эй, Амир?! — беспокойно окликнула она проезжающего мимо пастуха.

— Ты не видел моего сына?

— Видел, мама Наа. — Ответил тот молодым звонким голосом, он идет последним!

Старуха успокоилась, стала ждать. Пыль осела, поднятая последней отарой. А старая Наа все так же стояла в ожидании, устремив морщинистое лицо в темнеющую даль.

В сумраке вечера доносились отдаленные голоса овец, со всех концов поселка, трудно было что-либо разобрать в разноголосое наступающей ночи.

Из серой мглы вынырнули первые овцы. Издали они напоминали охапки сена, чудом ожившие и семенящие на четырех палочках-ножках. Они быстро приближались и, увлекая за собой остальных, вбегали в раскрытые ворота.

— Ах, сорванец! — ругался хриплым простуженных голосом чабан! — Ну появись мне, я с тебя семь шкур спущу!

Он шел пешком, сильно хромая на правую ногу. В левой руке держал повод исхудалой лошади, которая плелась следом.

— Что, опять пропал? — трескучий от старости голосом спросила Наа.

— Да, и пса с собой утащил. Мне целый день пришлось гоняться за овцами.

— От паршивца! — громко выругалась старуха. Было ясно, что-того, о ком говорят, здесь не любили.

— Эй, Жаннет! — крикнул чабан.

На порог деревянного дома выбежала молодая девушка в длинной юбке и переднике с толстой тугой косой черных как смоль волос, ниспадающей до пояса.

— Помоги загнать отару в хлев.

Жаннет и чабан быстро загнали животных в помещение…

Мальчик пришел поздно. В окнах деревянного дома ярко горел свет. Он осторожно подобрался к стеклу, заглянул вовнутрь. За столом сидели пастух, Жаннет и Наа. В тарелках парилась пища, каждый черпал ложкой и ел. Мальчик проглотил слюну. Шарик вертелся у ног и вдруг жалобно заскулил. Пастух за столом оторвался от еды, прислушался. Затем резко вскочил со стула и, ковыляя, направился к низкой двери. Возле косяка снял с гвоздя ремень и вышел во двор.

— Где шлялся, щенок?! — громко крикнул он, вглядываясь в темноту. — Ану иди сюда, я с тобой разберусь?

Мальчик сидел в зарослях лопуха, дрожа от страха. В животе бурлило. Голод оказался сильнее. Он нехотя поднялся и медленно, потупив взор, направился к отцу.

Через минуту донеслись хлесткие удары ремня и сдержанное всхлипывание. Жаннет сидела за столом, закрыв лицо руками. По щекам у нее текли слезы.

— С тех пор, как умерла мать! — холодно говорила старуха, — Дену приходится туго. Мальчишка совсем от рук отбился, вместо помощника растим лентяя, нахлебника. Вон у соседей, Амир, золотым ребенком был и сейчас родители не нарадуются. Чабан! А это что?! — она не нашлась что сказать, махнула рукой. Затем принялась за еду.

Дверь скрипнула. На пороге показался Ден. Он держал за ухо мальчишку, тот плакал, размазывая смешанную со слезами пыль по лицу.

— Садись! — приказала ему старуха, указывая на свободный стул. Зятем зачерпнула из кастрюли половником и подала суп в тарелке. Мальчик с аппетитом стал есть.

— Поговаривают, — начал Ден, — что в воскресенье будет аукцион.

— Ты что же, надеешься что-нибудь продать?! — спросила недовольно мать.

— Да, я бы хотел попытаться, может, на этот раз повезет.

— Ха-ха-ха, — нарочито зло засмеялась Наа, — ты надеешься на успех? Послушай, старую мать, если не хочешь потерять все, не суйся, еще время не пришло.

— Надоела мне нищета, мама! — в сердцах возразил сын. — Да и лентяй растет, разве ему эта крестьянская жизнь?

— Ты не крестьянин! Ты потомственный чабан! — властным голосом сказала мать, доказывая свое происхождение с горделивой осанкой, насколько позволяло ей старое тело. — Я удерживала тебя, когда ты сунулся в наемники в Нарфу, и что из этого вышло. Получил увечье бедра. Э-эх, не слушался старую мать. Ни одна из нас плохого своему сыну не пожелает.

— Сколько вам доказывать, мама, не в наемники, а в дворцовую охрану. И потом я нашел золотую шерсть!

— Не время еще, я тебе говорю! И забудь об этом.

Мать по-мужски стукнула ладонью по столу. В такие минуты она нравилась мальчику. Он даже переставал есть, наблюдая восхищенными глазами за бабушкой.

Ужины редко кончались без подобных застольных разговоров. Жаннет в это время гремела посудой, убирая со стола. Последним встал мальчик.

— Омар! — окликнула его девушка! — ты куда?

— А, спать. — Тепло взглянув на сестру вспухшими от слез глазами, ответил он. Жаннет нежно взглянула на брата. Ее девичье сердце, по-женски чуткое, сжималось всякий раз, когда отец наказывал Омара. Тогда бедной девушке чудилось, что будь у нее

власть над отцом, она бы хоть на мгновение заставила его страдать. Ей казалась, что отцовская жестокость, как наказание судьбы, как ад, в который ввергла ее жизнь волею того же отца.

— Я приду к тебе.

Омар наморщился от этих слов сестры. Ему были непонятны ее ласки. Особенно его терзал, прилив бурной нежности, проявляющийся в эти минуты, когда девушка залезала к нему в постель, ласково гладила его каштановые жесткие волосы и прижималась всем телом, трепетно осыпая поцелуями. Он чувствовал ее крепкую налитую девичью

грудь сквозь ткань ночной рубашки, и брату становилось неловко.

Его пугала мысль, что когда-нибудь он не выдержит и скажет ей обидное слово, которое лишит его, быть может, единственного близкого друга в целом свете. И приходилось терпеть, и он терпеливо переносил «телячьи» нежности.

Омар тем временем очутился в своей комнате, если можно так назвать каморку с деревянной кроватью, занимавшей почти всю ее площадь. Единственное окно выходило во двор. Под окном стояла будка Шарика, и верный пес часто будил Омара по утрам, лая до тех пор, пока его хозяин не высунет патлатую голову во двор.

Мальчик повесил одежду на вешалку слева от двери. Затем вышел в ванную. Ванная если учесть только название, то все остальное, что в ней находилось, не имело отношения к помещению под этим названием. Тем не менее в ванной был умывальник, прибитый

к стенке. Под ним стоял на табуретке огромный медный таз. Рядом с умывальником кадка с питьевой водой и тут же в углу ночное отхожее место в виде помойного ведра. Мальчик умылся, помыл ноги в тазу. Затем вытер полотенцем лицо и ноги. Остаток воды слил из таза в помойку. Закончив туалет, он ушел к себе. Как сладостно уложить тело в мягкую белоснежную постель, расправить руки и ноги и погрузиться в забытье. Побои отцовского ремня ныли, не давая лечь поудобнее, наконец, все куда-то провалилось, возникнув странной картиной безбрежного синего простора: — «Как странно, почему небо перевернуто?» — Он подошел ближе и разглядел, что голубая синь — это огромное пространство воды с бегущими по нему волнами. Волны вдруг выросли, зашумели, превращаясь на глазах из синих в соломенные, цвета хлебного поля: — «Да это же пшеница». Шум усилился. Его вдруг подхватила хлебная волна, закружила и бросила наземь…

— Омар! — послышался шепот девичьих губ. Мальчик открыл глаза. Рядом лежала Жаннет. Она ласково гладила его волосы, чуть касаясь длинными пальцами правой руки.

— Какой ты стал уже большой. Скажи, а тебе не больно?

— Нет, уже прошло.

— А знаешь, я бы не выдержала.

— Ну ты же девчонка. — С мальчишеским достоинством обронил он. Она нежно прильнула к брату. Омар скривил было от побоев гримасу, но усилием над собой подавил боль. Неприязнь ласк побуждала оттолкнуть сестру, но он дал возможность излить прилив нежности. Она обняла его двумя руками, затем уснула. Он еще долго не засыпал. Когда сестра перестала шевелиться и углубилась в сон, он осторожно высвободился от объятий. Повернулся спиной и крепко уснул…

Глава вторая

— Омар, Жаннетта! — властным голосом звала седовласая Наа своих внучат:

— Подымайтесь. Сегодня мы едем в Нарфу. Что, забыли?

Жанетта была уже давно на ногах. Вертелась добрый час у большого зеркала, примеряя наряды. Сквозь стекла окон в большую комнату пробивался рассвет.

Солнце еще не взошло. Поселок уже гудел. Во дворах слышны басовитые голоса хозяев. Ржали лошади, лаяли собаки. Приближался восход солнца, а с ним и день праздника Аукциона фермеров. Раз в год в Нарфе собирались скотоводы со всего Мира. С отдаленных его концов съезжались побогаче, кто жил поближе, мог попасть на торжество, не прибегая к лишним расходам. Лучшие породы овец, быков,

лошадей и разных других животных свозились сюда со всех сторон Мира.

Праздник начинался с Аукциона. На огромном поле царского ипподрома проходило торжество. Между загонами для торга разбивались палатки с разного рода товарами, украшениями и сельскохозяйственным инвентарём. Ставились летние кафе с зонтиками, под тенью которых укрывались гости, сидя за столиками. Крепкая водка, разбавленная ароматными соками, лилась здесь рекой. Она бродила в буйных головах, валила с ног, и нередко чрезмерное ее употребление приводило к дракам. Для детей устраивались развлекательные аттракционы. Народ Лакии любил праздник и готовился к нему

на протяжении целого года. Семьи становились крепче, если молодая чета знакомилась ни Аукционе. Капитал становился надежней, если начало ему положено на том же Аукционе. Деловые связи скотоводов прочнее, если они зарождались на Аукционе. И бедность преследовала всю жизнь, если разорение пришло с Аукционом.

— Ты все-таки не слушаешь мать! — пыхтя маленькой женской трубочкой, гудела старая Наа. Плечи ее покрывал цветастый платок. Длинное широкое платье, черное в огромных бледно-розовых цветах, колыхалось в разные стороны под тяжелой поступью. Она уже была готова в путь и теперь, снедаемая бездельем, ходила возле легкой тачанки, у которой возился Ден.

— Ты хочешь пустить нас по миру?!

Сын, прихрамывая, вынес из сарая сбрую и прилаживал к тачанке молча, делая свое дело.

— Почему ты такой упрямый. — Наседала мать. В сарае громко блеяли овцы, казалось, их голоса еще больше распыляли старуху.

— Ведь ни у кого в мире нет того, что у тебя, а ты хочешь везти с собой. Ты, сын, с ума спятил!

Ден молча делал свое дело, прилаживая к тачанке тележку для перевозки овец.

— Мама, как я сказал, так и будет! — твердым голосом ответил сын. — Это наш последний шанс, и упускать его я не намерен. Жаннет нужно замуж за порядочного человека. Омар должен учиться, где мне взять средства?

— Сдай в аренду лучше серых овец и часть пастбища. Ведь это царская земля, и ты хоть и бедняк, но хозяин.

— Вот как раз это и есть все, что у меня осталось и останется на всю жизнь, что бы ни произошло, как ты этого не понимаешь?!

В конце концов мать и сын, как обычно, завязали ссору. За перебранкой Ден запряг лошадь в тачанку и стал по одной выносить овец из сарая. Руки его утопали в мягкой курчавой шерсти животных невиданной окраски. На первый взгляд казалось, что шерсть разукрашена в ярко-желтый золотистый цвет. Но рыжеватый оттенок шерсти издали создает впечатлении сходства с золотом.

Ден загрузил тележку, заботливо накрыв ее куском цветной материи в ярко-красную и зеленую полоску. От этого тележка сразу выделилась на фоне серых незаметных предметов двора. Наконец, все было готово. И Наа ушла в дом звать детей. Первым выбежал Омар в короткой темно-синей куртке и такого-же цвета штанах. На голове у него красовалась соломенная шляпа с закатанными кверху полями. На ногах — красивые синие башмаки на кожаной подошве. Он легко, как это делают герои в приключенческих фильмах, вскочил на козлы к отцу. Затем на пороге дома показалась Жаннет. На ней был, облегающий стройную девичью фигуру, красный комбинезон. Волосы завиты кокетливыми прядями. В руках она держала сумочку, плетенную из соломки, с изображением на ней трех красных цветков. Наряд сочетался с хорошо со вкусом подобранными красками и шел девушке к лицу. На ноги она обула кожаные сандалии. Ногти на ногах и руках отливали перламутровым нежно-розовым лаком. Отец впервые увидел маникюр на дочери: — А не рановато ли, Жаннет?!

Девушка залилась пунцовой краской, усаживаясь сзади на мягком сидении. Ден невесело подумал: — «Уже восемнадцать. А кто на ней женится без приданного?!»

Тяжело вздохнув, он посмотрел на мать. Та, гремя ключами, старательно запирала дом и сарай. Потом она отвязала породистого сторожевого пса. Тот сразу-же с громким лаем бросился за Шариком, который едва успев нырнуть под крыльцо курятника, выглядывал теперь оттуда, ловя прощальные взгляды Омара. Тачанки, набитые хозяевами длинной вереницей, тянулись улицей поселка. Воздух наполнялся смехом, шутками, ржанием лошадей и блеянием овец. Легкие экипажи с празднично одетыми молодыми людьми, весело проносились мимо. Сердце Дена наполнялось предчувствием удачи. Он чувствовал выгодную продажу, возможность близкого богатства, щекотала нервы. Воображение рисовало радужные картины счастливого будущего. Настроение подымалось, замешиваясь еще и на впечатлении от сальных острот попутчиков, от которых у Жаннет краснели щеки и опускались глаза.

На специально отведенной площадке, размещалась стоянка для экипажей. Хозяева, разгрузившие живой товар, бросали друг на друга недружелюбные взгляды настороженной недоброжелательности. Ден поставил свой экипаж на свободное место, рядом с дрожками, запряженными белым жеребцом в яблоках. Его лошаденка выглядела осликом рядом с этой породистой лошадью.

— Папа! — спросила Жаннет! — можно мы с Омаром пойдем прогуляемся?

— Хорошо, дети! — ласковым голосом ответил он, — идите, только если заблудитесь, то стойте на входе в Аукцион, если не заблудитесь, то поджидайте нас здесь. Вы меня поняли?!

— Да, папа. — Ответила дочь.

Держась за руки, они убежали. Аукцион только начинался и еще были свободные кабинки — загончики для овец, предназначенных для торгов. Зрители и покупатели постепенно занимали места под огромным навесом для торга, на лавках, ступеньками

уходившими под брезентовую крышу. В центре навеса была сооружена квадратная смотровая площадка, усыпанная желтым песком. По сторонам этой площадки, тесно примыкая друг к другу, расположены кабинки загончики. Ден перенес своих овец в кабинку, указанную служащим Аукциона, после того, как чабан подал ему купленный билет. Старая Наа курила трубку у тележки. Вокруг нее собралась толпа зевак.

Даже самые матерые дельцы, съевшие собаку на купле-продаже лучших пород, не выдели таких овец и не встречали ничего подобного. Они наперебой называли цену. Наа взволнованно теребила платок. О таких суммах она не смела мечтать даже в дни своей молодости, когда, блистая красотой, кружила головы местным чабанам, и те, готовы были положить все свое состояние за обладание ее редкой величественной красотой. Сомнения в неудаче мало-помалу развеялось в душе матери, уступая место уверенности в предчувствии успешных торгов.

Торги начались с боем гонга. Распорядитель Аукциона называл номер кабинки, и хозяин выводил очередную овцу, громко выкрикивая цену. Но цены на овец не превышали названных овцеводами сумм. Такого торга еще не было. Все с нетерпением чего-то ждали. Наконец очередь дошла до Дена. Распорядитель ударил в гонг. Чабан вывел первую овцу. Присутствующие вскочили с мест. По рядам пронесся гул голосов, Ден заломил такую цену, что все продавцы оторопело разинули рты от удивления и зависти, другие с остервенением принялись хлестать плетками своих не проданных овец. Третьи, которым удалось кое-как сбыть свой товар, ехидно улыбались, переглядываясь друг с другом.

— Сто тысяч двести. Раз! — громко извещал распорядитель, ударяя в электронный гонг резиновым молоточком. Удар, усиленный многократно усилителем, доносился и из репродукторов, установленных под крышей павильона.

— Сто тысяч триста! — крикнули из зала. По рядам волной прокатился возбужденный гул голосов.

— Сто тысяч триста! Раз! — монотонным голосом под бой гонга возвестил распорядитель. Он сидел в центре площадки за небольшим столом рядом с продавцами. И каждый раз записывал что-то, после объявления цены, в блокнот, который лежал рядом с гонгом и микрофоном.

— Двести тысяч! — вставая с места, выкрикнул толстяк с сигарой в руке. На указательном пальце его правой руки сверкнул бриллиант в золотом перстне.

— «Целое состояние будет» — Определила Наа, окинув взглядом, горящим от небывалого игорного азарта, дорогой перстень на пальце толстяка, рядом с зажатой дымящейся сигарой.

— Двести тысяч! Раз! — распорядитель сделал паузу. Зал гудел, как встревоженный улей. Небывалый торг привлек зрителей с других площадок Аукциона. Зал практически опустел в скотоводческом павильоне и конном. Толпы пастухов протискивались вперед, стараясь занять места поближе к площадке.

— Господа, кто больше?! — распорядитель выжидательно смотрел в битком набитый зал. Толстяка с дорогим перстнем и сигарой почти не было видно. Торчали лишь его усы среди моря раскрасневшихся лиц.

— Кто больше?! — звучал голос распорядителя. Но охотников не находилось. Мало-помалу в зале воцарилась томительная тишина. Все ждали исхода. Назовет кто-либо сумму больше? Купит ли кто еще?

— Забираю всех семерых по двести тысяч за каждую! — выкрикнул толстяк, и тут же голос его утонул в новом взрыве громких возгласов.

— Всех семерых, по двести тысяч каждая! Раз! — голос распорядителя

из репродукторов был громче гула, громче всех. — …Два!… Три! — почти не делая пауз между счётом, так как все равно равных миллионеру овцеводу из Южного Полушария, Сильвестру, по Богатству нет. Распорядитель Аукциона закончил свой счет словами:

— Продано!

И Дэн стал миллионером. Его суровое лицо тронула детская добродушная улыбка. Овцы перекочевали с помощью, ворчащей Наа в загон покупателя. Ден, толкая последнюю в проем загона, заметил:

— Мать, ты вечно недовольна, даже сейчас, когда слов не нужно, все понятно и так.

— Ты продешевил, глупец. Через год ты смог бы выручить в два раза большую сумму. Говорила я тебе, не торопись.

— Ты хотела, чтобы нас обокрали. Ведь мог Омар взболтнуть.

Жаннет, да и ты быстра на язык.

— Что ты напустился на детей. Да что я не понимаю, что за овцы у нас…

Но назревавшую ссору остановил подоспевший Фермер. Переваливаясь из стороны в сторону, он приблизился к своим уже овцам:

— Очень рад познакомится! — протягивая руку, сказал он.

Ден смутился, покраснел, как юноша. Ему уже давно не доводилось так запросто разговаривать с миллионером. И он несмело протянул свою.

— Сильвестр!

В шершавой мозолистой руке Дена очутились мягкие подушечки холеных пальцев. Холодная твердь перстня защекотала ладонь.

— Ден! — Заискивающе улыбаясь, представился. Наа бросила сердитый взгляд на сына.

— Это моя мать.

— Очень приятно. — Кривя толстые губы в приветливой улыбке, обронил Сильвестр и, обращаясь к чабану, сказал:

— Я прошу вас подняться в контору торга. Нужно оформить кое-какие документы.

Они ушли, а старая Наа осталась сторожить у загончика, со смотровой площадки доносились выкрики распорядителя Аукциона:

— Раз двадцать пять тысяч! Два!..

— Омар! Я хочу покататься на горках, пойдем!

Брат не успел ответить, как Жаннет потащила его за руку к мчавшимся с бешеной скоростью по крутым виражам кабинкам. У окошечка касс она купила два билета и, сунув их служащему, уселась в подъехавшую кабинку, за ней неторопливо влез Омар на переднее сидение.

— А-а-а! — вскрикнула Жаннет, крепко хватаясь за туловище брата обеими руками! — это кабинка рванулась с места в «пропасть» спуска.

— Ии-и! — тихо завизжала она, когда их бросило вверх, чтобы снова швырнуть в вираж еще круче. Омар по-мужски держался в кресле, словно в седле отцовской лошади в погонях за овцами. Трусость сестры вызывала в нем гордость за свое мужское происхождение. Ему хотелось еще и еще раз прокатиться на восхитительном аттракционе. Но кабинка остановилась. Подошедший служащий помог сестре выйти. Омар выбрался сам. Они спустились с аттракциона по деревянным ступенькам. Купили мороженое и с любопытством вертели головами по сторонам, удивляясь изобилию развлекательных сооружении. Их внимание привлек тир для пневматической стрельбы. Там располагались разные призы за хорошую стрельбу. Омару ужасно захотелось пострелять. Он уговорил сестру, и они подошли ближе. Служитель, пожилой человек с доброй улыбкой, предложил Омару ружье и кучку патрончиков. Омар долго целился, выбирая цель. Глаза разбегались от разнообразия зверей и всевозможных размеров кружочков, в которые нужно попасть. Хотелось сразу поразить самый маленький, но мысль: — «А вдруг промахнусь!» — остановила, и он выбрал кружочек побольше. Он долго целился, затем осторожно, затаив дыхание, нажал на спусковой крючок. Сухой хлопок выстрела и цель поражена. Он стрелял первый раз в жизни. Жаннет залилась веселым смехом. Омар с гордостью посмотрел на сестру, затем прицелился еще раз, и опять цель поражена. Он снова взглянул на Жаннет, и только сейчас заметил рядом с ней высокого молодого человека с бородкой и холеными усиками, ловко поражающего его, Омара, мишени. Мальчик вскипел. До слез стало обидно за себя, за сестру: «Как она могла так обмануть, да еще и смеяться. Ну погоди, я тебя проучу, кошка»! — злорадно думал он. А девушка тем

временем забыла о брате и весело щебетала с незнакомцем. Омар разобрал в разговоре, что сестра назвала незнакомца Ортом. Омар с любопытством посмотрел на Орта. Это был молодой человек благородной внешности. Прямой орлиный нос и большие чувственные карие глаза придавали лицу спокойное, мужественное выражение.

Он улыбался белоснежной заразительной улыбкой и так доверчиво смотрел на Омара, что-тот перестал дуться и представился:

— Омар.

— Очень приятно, молодой человек. Орт!

Они обменялись рукопожатиями. «Железная рука» Орта на мгновение, как тисками, сжала узкую ладонь мальчика. От этого рукопожатия Омар вдруг почувствовал мужскую уверенность в себе и гордость, что такой сильный человек оказывает ему, маленькому

человечку, мужское внимание. Орт увязался за сестрой, и когда все трое изрядно устали,

предложил: — Жаннет, давайте покатаемся по городу.

— Давайте, только вот. — Она зарделась, взглядывая на брата.

— А, Омар, так он поедет с нами.

Девушка облегченно вздохнула. Они вышли с развлекательной площадки и очутились на стоянке экипажей. Там среди кибиток, дрожек и тачанок стоял красного перламутрового цвета автомобиль. Его кузов сверкал в лучах солнца и был ослепительно красив ни фоне разношерстного колесного транспорта. Жаннет пытаясь угадать экипаж Орта, но он вел их все дальше и дальше, приближаясь к автомобилю. Сердце у девушки затрепетало, она испугалась, а вдруг окажется, что этот автомобиль Орта. Движения ее стали не так быстры, она замедлила шаг, все еще сомневаясь в своих догадках. Тем временем Орт по-хозяйски открыл дверцу, приглашая их сесть. Жаннет с испугом посмотрела на брата. Орт первым влез на переднее сидение и с восхищением посмотрел на белозубую

приветливую улыбку Орта. Он подал Жаннет руку, сломив окончательно нерешительность девушки. Жаннет с замиранием сердца уселась на заднее сидение.

— Да, я чуть было не забыл! — сказал молодой человек, открывая крышку ящика, встроенного в приборную панель. Из ящика он извлек листок чистой бумаги и что-то быстро написал на нем, затем вложил в конверт.

— Милая Жаннет, я вас очень прошу, передайте, пожалуйста, это вашему отцу. — Он протянул ей конверт! — я не хочу, чтобы он волновался, а мы с Омаром подождем вас. Девушка взяла конверт и выбралась наружу: — «Не мог Омара послать, — думала с обидой она — хотя с одной стороны я быстрее найду отца». Успокоив таким образом себя, она

опрометью бросилась к навесу торга. Бабушка указала ей направление, куда ушел отец с Сильвестром. Жаннет нашла их в баре уже изрядно подвыпивших, за крайним

столиком в углу бара, слева от выхода.

— А-а! Жаннет! — лепетал отец пьяным языком! — С-си-ль-весстр, это моя дочь.

Сильвестр скривил улыбку и попытался что-то связать, не смог. Водка ударила, как видно, ему в голову.

— Папа, — начала дочь, — я хочу покататься на красивом автомобиле с одним молодым человеком и с Омаром. Позволь, а. — Жаннет протянула отцу конверт, — Вот тут он просит у тебя разрешения.

Ден, казалось, мгновенно протрезвел. Он взял конверт. Жаннет тут же хотела бежать, но Ден в последний момент удержал ее за руку.

— Но папочка! — топнув от нетерпения ногой, воскликнула

дочь: — Они же ждут!

— Ничего, подождут. — Медлил отец. Он неторопливо достал из конверта сложенный вчетверо листик. Жаннет нервно теребила сумочку, терпеливо дожидаясь, что скажет отец. Ден вдруг со всего маха грохнул кулаком по столу. Дочь от неожиданности вздрогнула, закрыв лицо руками. Кружки с недопитым подскочили над столом и покатились по столу, разливая содержимое, которое из образовавшейся лужи тоненькой струйкой побежало на брюки дорогого костюма Сильвестра. Миллионер крепко спал.

— Я так и знал! — вопил не своим голосом отец. Сильвестр жевал толстыми губами, не просыпаясь. Жаннет же поспешила выбежать прочь. Перепуганная девушка разыскала старую Наа. Она возилась у Фургона, давая последние наставления грузчикам, грузивших проданных овец.

— Эй, парень, поосторожней! — прикрикнула она на грузчика, задевшего овцой дверной проем Фургона.

— Они уже не ваши. — Бросил тот в ответ.

— Походил бы за ними, как за малыми детьми, знал бы, как обращаться с бедными животными. — Тараторила она, с жалостью глядя на блеявших в фургоне, тесно прижавшихся друг к другу животных.

Рабочий грохнул обшитой металлом дверью, закрыв фургон. Бедная Наа с трудом оторвала увлажнившийся взгляд от захлопнутой двери и только сейчас заметила бежавшую к ней со всех ног Жаннет. Сердцем чуя неладное, она быстро двинулась ей навстречу.

— Что, что случилось с Деном?!

Девушка, всхлипывая, рассказала обо всем.

— Опять надрался, мерзавец! — властным грудным голосом проворчала Наа. Затем взялась в бока, локти острыми шипами пронзили воздух:

— Ну, пошли!

В баре отца не оказалось. Не было его и в конторе торга, и лишь в филиале Национального банка Ден сидел за столом и что-то старательно выводил на банковском бланке. Когда они приблизились, он кончил писать.

— Что все это значит?! — начала еще с порога Наа.

Ден, не замечая мать, сложил бланк вчетверо и протянул Жаннет. Мать попыталась перехватить письмо. Но Ден отстранил ее за спину:

— На, передашь это Орту. Он ждет на мосту, старая Наа в бешенстве молотила Дена кулаками по спине.

— Куда ты ее посылаешь, негодяй! Она никуда не пойдет! Орала высоким фальцетом женщина.

— Иди, иди, дочь! — приказал Ден. Жаннет в испуге бросилась к двери.

— Стой, дочка, не ходи! Никуда не ходи! — вопила Наа. Ден обеими руками стал удерживать мать…

–…Чего мы не едем дальше? — спросил Омар у Орта, когда

автомобиль остановился на мосту.

— Здесь мы подождем твою сестру.

— А-а! — понимающе протянул Омар.

Потянулись томительные минуты ожидания. Орт, не переставая, болтал языком, рассказывал восхитительные истории. Главными героями в них были животные, птицы, повадками так походившие на людей. Омар смеялся до слез. Время летело так быстро, что он вначале даже не понял, с кем говорит Орт. И только мгновение спустя увидел сестру. Орт в это время развернул бумажку и прочел каракули отца на банковском бланке. На лице его скользнула чуть уловимая холодная улыбка. Он посмотрел отсутствующим взглядом Омару в лицо, затем открыл дверцу и чужим голосом приказал: — Пошел вон, щенок! — Омар удивленно захлопал глазами. Горький комок подкатил к горлу, перехватил дыхание. Глаза обильно увлажнились.

— Поживее! — прикрикнул на него в нетерпении Орт. Омар выбрался из кабины и бросился к сестре. Жаннет прижала голову брата к себе. Сверкая облицовкой в лучах вечернего солнца, машина рванулось с места обдав несчастных детей выхлопными газами.

Ничего не понимающие, они пошли по направлению к экипажу. Отец понуро молчал, поджидая их возвращения. Старая Наа тряслась всем телом. Такой ее Омар еще не видел. Осунувшиеся за считанные минуты черты лица. Под глазами обозначились черные круги. Она нервно пыхтела трубкой. Домой приехали поздно. Отец не распряг в эту

ночь лошадь…

Старая Наа заболела на следующий же день. Она хирела на глазах и с каждым днем ей становилось хуже. У бедной старухи отобрало речь. Омар с жалостью и страхом смотрел на угасающую мать, как несчастная, вращая выпученными глазами, пыталась что-то сказать, но так и не могла вымолвить слово до самой смерти. Она умерла неделю

спустя. Сильно сдал и Ден. Наа похоронили на поселковом кладбище, и дом словно опустел. Но Ден не сдавался. Он упорно трудился, целые месяцы проводил на пастбище и почти не появлялся дома. Омар помогал ему. Жаннет хозяйничала в доме. Иногда навещала брата и отца. Так. текли дни за днями, месяцы за месяцами, незаметной чередой проходили годы, Жаннет вышла замуж за соседнего чабана. Омар стал уже совсем взрослым парнем. Отец изрядно постарел. Он никогда не рассказывал детям, что произошло в тот день, памятный день Аукциона…

Глава третья

Столица Лакии Нарфа расположена на полуострове, скалистым подковообразным плато, словно врастающим в волны Южного океана. Теплый умеренный климат, буйная растительность и голубые волны, омывающие узкие песчаные пляжи, создали городу славу туристической Столицы Мира. Со всех концов опаленной войной планеты съехались в Нарфу генералы и члены правительств, другие высокопоставленные гости воюющих стран. Одни бежали от страшных будней войны, другие подлечить уставшие нервы, чтобы с новым зарядом страстной ненависти устремиться в ад войны. Здесь на время затихали страсти, успокаивались смертельные враги и не замечая соседства друг друга мирно отдыхали, лечились, обменивались визитами и ни слова не говорилось о войнах. Простых солдат здесь не было. Исхудалые, доведенные до отчаяния, они мерзли в окопах, умирали от ран, и единственным спасением для этих несчастных бедняг был госпиталь…

В царском дворце суетились гвардейцы в красной парадной форме. Они носились взад-вперед по ковровым дорожкам парадных лестниц, гремя саблями и шпорами, другие маршировали на плацу. Все это шумело, сверкало и гремело, вплетаясь в дворцовый духовой оркестр, слаженно играющий военные марши.

У ворот выстроился эскорт автомашин, окруженный почетным караулом мотоциклов.

Во всем чувствовалось приближение торжественного события большой государственной важности. Внезапно все стихло. В наступившей тишине отрывисто зазвучали команды, и перед парадным входом дворца застыли в четком строю гвардейцы. Звуки барабанного боя разорвали тишину, заглушая шум листвы в кронах деревьев старинного парка. Со звуками барабана, в сопровождении двух гвардейцев, одетых в парадную зеленого цвета форму личной охраны и малиновые береты, на ковровой дорожке парадной лестницы появился Монарх. Это был уже немолодой высокий мужчина, сухощавый и подтянутый, сохранивший следы былой мужественной красоты. Тонкие черты лица и умные карие глаза, волевая складка у переносицы и высокий открытый лоб издали сливались

в единый гармоничный портрет, оживляя торжественно-строгое выражение лица. Чеканя шаг, все трое проследовали в царский бронированный лимузин черного цвета. Правый телохранитель открыл дверцу и замер не двигаясь. Второй первым сел на заднее сидение, за ним в кабину втиснулся Царь, следом — открывавший дверь гвардеец,

он же и захлопнул ее за собой. Под звуки грянувшего военного марша царский эскорт двинулся по улицам Нарфы в сторону столичного аэропорта. Улицы были запружены толпами ликующего народа. Праздно разодетые горожане махали флажками и букетиками цветов, приветствуя своего любимца и почитаемого в народе царя.

В аэропорту его поджидал уже другой почетный караул военных и оркестр. Царь ступил на красную дорожку, расстеленную на бетонке. В сопровождении тех же телохранителей сделал несколько шагов навстречу спускающемуся по служебному трапу седовласому человеку, одетому в черный костюм и белую рубашку с черным галстуком.

Человек спустился, широко улыбаясь, двинулся к царю. Когда они подошли друг к другу и обменялись рукопожатиями, Царь сказал: — Рад тебя видеть. Вик, что привело тебя ко мне?

— Я от имени своей страны, истекающей кровью, приветствую твой народ и желаю процветания и блага.

— Спасибо, Вик. От имени своего народа я приветствую тебя.

— У меня очень важный визит, мне поручено от имени Организационного Комитета по Перемирию предложить тебе возглавить Союз Перемирия.

— Как это понимать?!

— Одним словом, мы решили предложить тебе навести порядок в мире и выдвинули тебя в кандидаты на руководящий пост Союза Перемирия.

— Так сразу не ответишь. — Задумчиво проговорил Царь.

— Лакий, ты не спеши, обдумай все и дашь позже ответ.

— Да, да, конечно. — Согласился Царь и продолжил, — Погостишь у меня, отдохнешь, а я подумаю, когда смогу дать свей ответ.

— Вот и хорошо. — Согласился Вик.

Внезапно грянул военный марш. К высоким особам чеканным шагом подошел начальник почетного караула. Рапорт его был краток. Церемония встречи Президента Аркии Вика началась…

Визит Президента близился к концу. Завершением его стал прием, устроенный Лакием в честь визитера. Прием проходил в огромном золотом зале дворца, где обычно давали балы. Присутствующим заранее разослали пригласительные билеты, по которым подъезжающих гостей пропускали во дворец. Разноликий, ослепленный драгоценностями женских украшений, сверкал он, наполняя праздничным волнением сердца. Здесь в эти минуть решались важнейшие вопросы мировой политики. Перемещались миллиардные капиталы, шли на гибель тысячи людей, умирали в шахтах сотни добытчиков алмазов, повинуясь мимолетно оброненному слову, слетевшему с уст светской красавицы или взмаху лохматых бровей одного руководителя, которому не понравился другой, или капризу дамы, пожелавшей выглядеть богаче соперницы.

Прием обычно кончался балом. Молодые люди танцевали, знакомились, заключали сделки. Особенно ценным считалось знакомство на такого рода приеме. Дружба сохранялась на долгие годы и никакие ссоры не могли порвать уз, заложенных на царском приеме.

Стороны вспоминали мимолетный миг встречи, и ссора забывалась, уходила в мусорное ведро прошлого, а мир сверкал радостным и свежим, как в тот Памятный вечер.

Бал был в разгаре, когда Лакий, одетый в черный строгий костюм, приблизившись к Вику сказал:

— Прошу вас зайти в мои апартаменты.

Незаметно оба вошли в угловую дверь зала и очутились в ковровом кабинете, где обычно беседовал Царь, в так называемых «кулуарах», с политиканами Мира. Уход не был не замечен. Друзья и враги всех мастей собрались кучками по всему залу, не обращая

никакого внимания на танцующие пары, занялись обсуждением события.

Тем временем Царь, указывая рукой на два кресла в уютном зеленом углу комнаты, сказал: — Прошу, дорогой Вик, садитесь. Я обдумал ваше предложение и хочу высказать вам свое неофициальное мнение.

— Я весь внимание. — Усаживаясь в кресло, отвечал Вик. Лицо Президента приобрело сосредоточенное выражение. Складка на лбу у переносицы стала глубже, брови чуть нахмурились, глаза внимательно следили за движением губ царя. Лакий сидел в кресле прямо, горделиво, с достоинством держал голову, чуть повернув к гостю. Кисть левой руки лежала на поручне кресла, сжатая в кулак.

— События последних дней диктуют мне свои условия, и я вынужден прислушаться к голосу разума. — Начал пространно Монарх, — Иначе говоря, мы согласны вести переговоры о руководстве Союзом Перемирия.

— Эта благородная миссия. Ваше Величество, пала именно на вас, как мудрого и умного руководителя, сумевшего в стае дерущихся превратиться из беззащитного котенка в грозного льва. Поверьте, государства в надежде взирают на Вас. От его напыщенных слов брови Лакия полезли вверх, волевая складка у переносицы разгладилась, лицо приобрело самодовольное выражение.

— Что ж, я могу сказать, их политика не совпадает с интересами народа. От этого разруха, голод, нищета и неповиновение. Солдаты сами скорее договорятся между собой, чем их правительства.

— Да, да. — Кивал головой Вик в знак согласия.

— Я сообщу вам дополнительно о дате официальных переговоров. — Подымаясь, Царь дал понять, что беседа закончилась. Из тихого кабинета они попали в море звуков. Оркестр играл старинный вальс. Молодежь продолжала танцевать. Солидные мужчины и

высокопарные дамы прохаживались у стен, переговариваясь вполголоса. В зале было душно…

Глава четвертая

Со времени визита Президента Аркии в Лакию прошло довольно много времени, если считать месяцами, то их наберется ровно три с небольшим. Царь все это время не находил себе места, обдумывая каждый свой шаг, и к исходу упомянутого срока у него была уже готова программа действий, с содержанием которой он спешил ознакомить Вика, а через него и остальных членов Организационного Комитета Союза Перемирия.

Учитывая чрезвычайную важность документа, включающего в себя фактически будущее могущество государства, своей царской фамилии, Лакий решил отправить с посланием к Вику своего единственного сына. Лакий ожидал его у себя в кабинете, сидя за рабочим столом, уже в который раз просматривая содержание написанного. Дверь кабинета наконец отворилась, и в комнату вошел рослый телохранитель в походной форме из черного сукна, сшитой в виде комбинезона, черный берет, полуботинки и широкий пояс, на котором болталась справа кобура лучемета.

— Ваше величество, принц Лакии! — пробасил он.

— Зовите!

За телохранителем закрылась дверь, чтобы вновь открыться и впустить высокого и стройного молодого человека в форме офицера почетного караула. Живые, умные, серо-стального цвета глаза остановились на монархе.

— Зачем звал, отец? — уверенный баритон наполнил комнату.

— Сын, судьба дает нам то, к чему стремились завоеватели всех эпох и терпели поражение, ибо мир завоевать невозможно.

— Отец, это довольно пространно, и мне кажется, далеко от сегодняшних проблем.

— Ты ошибаешься. Тир, визит Вика предопределил наше будущее.

— Так вот почему ты унизил достоинство царской фамилии и лично встречал его.

— Ты молод, сын, и горяч в суждениях, но будущее принадлежит тебе. И если ты не позаботишься о нем сейчас, то многое, а может быть и все потеряешь.

— Отец, что нужно делать?

— Там, за дверью, тебя ждет преданный мне человек.

— Что, этот охранник?! — с гримасой брезгливости переспросил принц, но, увидев недовольство на лице царя, поспешил добавить, — Впрочем, от него пахло дорогой туалетной водой.

— Я бы пред остерёгся говорить так о надежных людях. Теперь их не так-то много.

— Ну, мне они совсем не нужны. — Самодовольно ответил принц.

— Сын, ты горяч. В твои годы не следует бросать слова на ветер.

— Извини, отец. — Почтительно поклонившись, сказал Тир. Он уважал отца и гордился им не меньше, чем народ Лакии.

— Ну, полно. Так вот, тебя ждет Думар, это лейтенант моей личной охраны.

— Я уже успел заметить.

— Прошу, выслушай до конца! — терпеливо уговаривал его отец.

— Хорошо, отец. — Принц застыл, приготовившись слушать.

— Думар отвезет тебя в аэропорт. Там ждет тебя самолет с полной заправкой. Полет этот в Аркию нигде не публикуется, и о нем ничего никому не известно. Поэтому ты постарайся быть не замеченным ни здесь, ни в Аркии. — Лакий сделал ударение на последних словах, вкладывая глубокий смысл в их значение. Тир понимающим взглядом дал понять отцу, что он выполнит все. Монарх продолжал:

— Вручишь Вику это послание. Дождешься ответа и мигом обратно.

— Хорошо, отец, сделаю, как ты велишь.

— В порту тебя встретит Думар и доставит ко мне. Ну, а теперь подойди.

Принц приблизился к краю стола. Лакий быстро начертал что-то на чистом листке бумаги. Тир внимательно прочел, затем оторвал сосредоточенный взгляд от написанного и взглянул в глаза монарха. Они смотрели друг на друга, и во взгляде каждого отображалась безграничная любовь, отцовская назидательная и сыновья

благодарная. После этого Монарх вручил ему сверток бумаг, перевязанный красной бечевой скрепленный огромной сургучовой печатью.

Принц взял на письменном столе пневмокапсулу для доставки пневмопочты и вложил туда сверток.

— Ну, с Богом! Как говорили наши предки. — Напутствовал его Лакий.

— С Богом, отец! — принц поклонился, щелкнув каблуками, круто повернулся и вышел из кабинета. Вскоре из ворот дворца выехал черный бронированный лимузин. Дежурные полицейские на перекрестках узнавали в нем правительственную машину и отгоняли в

стороны легковые и грузовые автомобили. Те почтительно уступали место на проезжей части мчавшемуся на бешеной скорости «броневику». Принц Лакии любил быструю езду. Мотор мягко гудел. За рулем, сосредоточив внимание на дороге, сидел Думар. Рядом в парадной форме капитана почетного караула сидел Тир. Принц повернул голову к лейтенанту, внимательно, изучающе осмотрел его, затем спросил:

— Какое странное имя Думар, где вы его взяли? — насмешливые нотки в голосе молодого капитана, казалось, взбесили бы простого солдата. Но лейтенант был спокоен. Невозмутимым голосом он басил: — О! Это древнее слово, символ. В переводе из старинного языка нашего народа оно звучит как Мудрец, Мудрый.

— А что, вы увлекаетесь стариной?

— С чего вы взяли, капитан? — вопросом на вопрос дерзко ответил лейтенант. Такое обращение взбесило молодого наследника престола, серо-стальные глаза сверкнули молнией, но усилием воли принц сдержал гнев. Лишь гримаса презрительного недовольства скривила губы, да густые черные брови полезли вверх и застыли на месте, превращая лицо в маску высокомерия. Он нехотя, с достоинством отвернулся и с деланным любопытством стал наблюдать за мелькавшими за стеклом лимузина витринами. Спустя минут тридцать они выехали на широкое шоссе, ведущее к аэропорту…

— Он не должен долететь! — слова, как раскаленное железо, проникали в уши, «шипя», впивались, в мозг слушающего.

— Господин Советник, а как мы оправдаемся? — приятным баритоном спросил сухощавый высокий мужчина в форме капитана дворцовой охраны, Его красный берет съехал на лоб, и из-под нависшего края смотрели огромные черные глаза на сгорбленную фигуру царского визиря. Маленькие мышиные глазки, над огромным крючковатым носом и короткие руки, с белыми холеными пальцами, делали его похожим на огромную крысу, копошившуюся среди разбросанных в беспорядке деловых бумаг на рабочем столе. Сходство это дополнял коричневый костюм, который был надет на Советнике, да полумрак, царивший в его кабинете.

— Рени? — трескучим голосом крикнул в пространство Советник. Тут же отворилась входная дверь кабинета, и на пороге возник слуга в длинной малиновой ливрее и в белых перчатках.

— Что угодно, Господин? — вкрадчивым голосом, похожим на шелест листвы за окном, спросил вошедший.

— Впусти Тира. — С этими словами Советник подал ключи Рени. Лакей направился с ключами к боковой двери в глубине кабинета и, гремя связкой, отпер замок. В открытую дверь вошел молодой капитан в парадной форме почетного караула. Стоявший посреди комнаты капитан подался вперед, изобразив на лице крайнее удивление.

— Вы, Тир?!

Воскликнул он.

— Да! — невозмутимо ответил тот. — И прошу называть меня принцем Лакии!

— Ну как, Орт? — торжествовал Советник.

— Но вы же должны быть в аэропорту?

Поразительное сходство с Тиром ввело капитана в замешательство.

— И мы туда сейчас поедем. — С этими словами двойник выжидательно посмотрел на Советника.

— Орт! — обратился тот к капитану, — отвезете его на военный аэродром и отправите в Аркию. Тот самолет, который через двадцать минут вылетит из аэропорта, туда не должен долететь.

— А как же… — Начал было Орт в замешательстве. Но Советник перебил его, — Я повторять не люблю?

— Есть! — щелкнул каблуками Орт, выпрямляясь по стойке

«смирно».

— А ты, — сказал он лже-принцу, — следуй за ним! — кивнул головой в свою очередь на Орта.

— Понял и сделаю.

Самоуверенный тон лже-Тира прибавил капитану уверенности. И капитан твердыми шагами направился к выходу. Когда за ними закрылась дверь, Советник подозвал Рени ближе к столу: — Возьмите эти вот бумаги. Здесь то, что должно появиться

в печати в случае провала операции.

— Все сделаю, Господин, как прикажете! — ответил Рени, чуть кланяясь, и выскользнул в дверь с документами в руках…

Глава пятая

Сквозь тьму бессознательности доносилось чуть слышимое шуршание, да завывание ветра, словно в далеком детстве, когда, прильнув к теплому камину, сидел маленький Тир, а за окном выл и швырял обрывки кровель ураган. На миг Тиру показалось, что он лежит на ковре у жаркого камина во дворце. А там, за окном внизу, плещется прохладная вода, хлюпает о мраморные края бассейна. От этих звуков и завывания ветра в каминном дымоходе сердце успокаивалось так, что он даже боль, разливавшуюся

в голове горячей волной, не вызывала стремления открыть глаза. Эта боль с каждым ударом сердца все настойчивее напоминала о чем-то значимом, что произошло с ним. Наконец обморок кончился. Тир вспомнил и возникший рядом с его машиной военный самолет без опознавательных знаков неожиданно обстрелявший его. И как он молниеносно, не дожидаясь исхода, катапультировался. От этого потерял сознание, но инстинктивно, быть может, каким-то подсознательным чувством, уловил взрыв своего самолета. И только спускаясь с высоты, под полотнищем спасительного парашюта, пришел в себя. Он вспомнил как приземлился. Как, сбивший его противник, встретил приземлившегося Тира унизительной улыбкой победителя. Вспомнил, как бросился на своего палача со страстным желанием отомстить. Как враг молниеносно нанес удар четким отработанным до автоматизма приемом и песок пустыни стал для Тира мягким «ковром». Пилот куда-то исчез и только память о случившемся, болью отдавалась в голове несчастного принца. Тир открыл тяжелые веки. Взгляд выхватил участок желтого песка. Песчинки шуршали от порывов ветра, сыпались маковыми зернышками на тело. Тир поднял голову. Боль острием бритвы врезалась в мозг, песчинки вдруг роем взлетели и мягко коснулись лба. Тир задержал падение. Сознание больше не оставляло его. Сдерживаясь, чтобы не застонать от резкой и невыносимой боли в области затылка, Тир, с усилием, заставил себя лечь на правый бок. Затем поднялся на локоть. Площадь песка теперь увеличилась. Взгляду открылись ближайшие барханы. Тир осмотрелся со всех сторон. Везде его окружали желтоватые наносы. Песок был везде. Полузасыпанное тело Тира шевелилось на вершине небольшого бархана у самого края отлогого откоса, среди моря гигантских холмов пустыни. Тир попробовал встать, но тут-же скатился вниз, на дно впадины. Качаясь из стороны в сторону, он снова попытался встать. С трудом это ему удалось. Стоя на ногах он постепенно приходил в себя. И, когда силы вернулись в ослабевшее тело, Тир обнаружил, что на нем нет одежды, кроме набедренной повязки из куска шелковой парашютной ткани завязанной грубым узлом вокруг бедер. Он решил взобраться на верх, где маленькой цевкой шелестел песок, поднятый ветром. Стал карабкаться по предательски сыпучему уклону, оставляя глубокие борозды от рук и ног. Но каждый раз, когда к вершине оставалось полпути, его внезапно тянуло вниз. Неизъяснимая усталость жаждой вливалась в каждый мускул, и Тир, вконец измученный, сел на горячий песок, ожидая неизбежного конца.

Шелест песка, завывание ветра наверху, сливались теперь в едином напеве обреченности. Тир слушал пение, безразлично поддаваясь ожиданию гибели.

Песня пустыни продолжалась с каждой пройденной минутой, становилась громче, острее. Тир внезапно почувствовал, что жажда стала отходить куда-то в воспоминание, усталость потянулась следом. Так продолжалось с добрый локоть пути тени от головы Тира, что продвинулась по песку. Усталость вдруг ушла, казалось, насовсем,

уступив место отчаянной жажде жизни. Тир в бешенстве вскочил на ноги. Ощущая прилив бодрости, он остервенело бросился на бархан. Силы оставили его на самом

гребне песка. Но пустыня опоздала. На этот раз Тир рухнул без чувств на вершине. Когда он пришел в себя, солнце уже касалось горизонта, изрядно растеряв свой жаркий свет. В вечерних его лучах Тир выглядел жалким творением живой Природы. Грязный кусок

серой ткани чуть касался тела, болтаясь на бедрах. Те, кто приговорил принца Лакии на медленную смерть среди ада песков, позаботились об этом, не оставив ничего из одежд.

Тир тем временем ощупал себя, кожа не успела сгореть, сказался недавний загар, ссадин и ран не было. Болела только голова. Темень ныла, видимо, сильный удар пришелся по ней. Отогнав боль, Тир развязал узел, снял повязку с бедер, затем аккуратно обмотал тканью голову. От этого голова стала меньше болеть, а запекшуюся кровь на темени поддерживали теперь не только волосы. Покончив с этим, он стал сосредоточенно искать причины случившегося. Тихо скулил ветер, шурша песчинками на вершинах барханов. Солнце почти скрылось за сплошной линией волнистых песков. День

догорал. В воздухе появились первые приметы прохлады, что пришли с заходящим солнцем. Завывание исчезло, легкий вздох ветерка чуть теребил грязную копну волос, выбившуюся из повязки на голове и осыпал плечи песчинками, словно солью.

Охватив голову руками. Тир сел на песок. Покой постепенно возвращался к нему. Наконец он обратил внимание на кровоподтек. Пальцы осторожно нащупали запекшийся сгусток крови под тканью, сплошным комом склеившей волосы. Удар пришелся вскользь, что уберегло череп и спасло Тира от смертельного исхода. Злость волной захлестнула рассудок. Тир вскочил на ноги, песок тут же мягко обнял ступни до щиколоток.

— Ты меня слышишь, раскаленный ад! Я, наследный принц Лакии, Тир, бросаю тебе вызов!!! — высокопарно крикнул он. Собственный голос придал силы. Вечерняя прохлада взбодрила, остудив горячее тело. Он запрокинул голосу. Мириады звезд сверкали в ночном небе, манили яркими, похожими на неоновый свет, точками. Он отыскал среди них Северную звезду и, сориентировавшись по ней, двинулся на Запад…

Пустыня, дразнясь, бросала в глаза Тиру седьмой день пути. День, что нес на своих плечах раскаленным жерлом Солнце. Кроме солнца, казалось, ничего не было вокруг, оно вытесняло воздух, холод ночи, жизнь. Теперь главное — найти убежище, чтобы дождаться желанного вечера и снова идти под холодным ночным сиянием звезд. Но где ж в пустыне найдешь хоть частичку тени, когда солнце стоит везде. Даже звери не знают покоя и глубоко зарываются в сыпучий песок. В первый день пути Тир последовал примеру жителей пустыни и чуть не задохнулся в своем песчаном убежище-норе. Его спасла небольшая рощица из саксаулов. Тир из последних сил набрал пересохших веток, шалаш был сделан, тень обретена. Теперь его путь на Запад проходил в поисках таких рощиц. До этого времени ему везло, а вот сегодня перед уставшим взглядом тянулись безбрежные волны барханов. Тир глубоко вздохнул, Солнце еще не достигло своего

жаркого зенита, еще было время. Пустыня, тропического пояса, жаркая днем и холодная ночью, давала возможность остаткам прохлады задерживаться на небольшой глубине песчаных барханов. Если, зарыться в песок с теневой стороны, можно переждать до вечера, когда солнце склонится к закату и легкая прохлада коснется песчинок, можно пускаться в путь. И Тир стал зарываться в песок. Как можно глубже, как можно дальше, прочь от испепеляющего блеска смертельных лучей. Он греб ладонями почти горячий песок, добираясь до заветной прохлады, а руки не хотели слушаться. Усталость сдавливала дыхание. Песчинки, соленой горечью, хрустели на зубах, иссушая остатки влаги из потрескавшегося шершавого языка и кровоточащих распухших губ. Когда на уклоне бархана образовалась небольшая ступенька. Тир обмотал нос и рот повязкой с головы, защищая от песка. Затем стал зарываться в бархан, пока толстый холодный слой песчинок не укрыл тело. — «Если не останусь в живых, здесь будет моя могила». — Думал он в эти страшные минуты. Погребенный заживо, он не надеялся на спасение. Но все же жизнь еще теплилась в теле, его бил озноб, хотелось тепла, а значит он еще жив. Тепло пришло. Сначала постепенно, с невероятно жуткой медлительностью, оно прогоняло холод, нарастая до нестерпимой жары…

Как окончился день, Тир не помнил. К действительности его вернул холод. Он подхлестнул жалкие остатки сил, заставил пробудиться сознание. Тир выбрался наружу. Его трясло от холода. Вокруг царил ночной мрак, лишь звезды мерцали в вышине, вечно манящие, дающие надежду. Глядя на Северную звезду, Тир двинулся дальше. Его путь — это бесконечные мучительные подъемы по сыпучим склонам и скатывания вниз.

Когда луна острым рогом села на горизонте, край неба на Востоке вспыхнул. Звезды, что весело мигали, внезапно поблекли, и собрались уже покинуть ночное небо. Вдруг послышался далекий неясный женский плач, словно кто-то отчаянно кричал или звал на помощь. Сердце забилось в груди. Тир, собравшись с силами, бросился туда, откуда доносился голос. Он преодолел три небольших бархана. На вершине четвертого, ему снова открылась панорама необъятной пустыни. А там, вдали, судя по звездам, на юго-западе, над самым горизонтом, виднелась кучка зеленой растительности. Голос, казалось, исходил из разных направлений, стал четче и слышался теперь оттуда.

Но с первыми розовыми красками утренней зари, голос растворился в пространстве, исчез. Заря разгоралась все сильнее и уже Солнце медленно поднималось над горизонтом. В бледной мгле дали таяла волнистая полоска зелени, к которой устремился взгляд, как к последней надежде на жизнь. Тир решительно направился вперед. Ноги почти не повиновались, мозг расплавленным свинцом разрывал череп. Собирая последние силы, Тир двигался вперед. Действительность была призрачной. Он мало сознавал, что уже плелся по мертвому Безымянному городу, что голос, который казался женским плачем, принадлежал шакальей стае, следовавшей по его следам. Тир же упрямо брел на свой ориентир, который маячил теперь двумя высоченными пальмами с зелеными шаровидными плодами, что росли на самой верхушке. Около подножия одной из них бежал веселый ручеек, образовавший небольшую лужицу, или озерко. С озерка вода испарялась так быстро, что ручеек еле успевал наполнять его.

Тир упал прямо посреди прохладного озерка, Он жадно пил взболтанную чуть соленую воду, ощущая, как влага разливается по раскаленному телу. Словно во сне, он пил и пил, не в состоянии утолить жажду. Живот разбух. Тир наконец выбрался на сухой песок. Его

стошнило. Но это произошло почти во сне. Обессиленный, он забылся под спасительной тенью пальмовых крон…

Восточный, словно прохладной ладошкой, ветерок, нежно тронул виски спящего в тени пальм у озерка. Затем сердито швырнул горсть горячего песка в зажмуренные глаза серого животного, неотступно следившего повсюду за человеком, и взлетел далеко-далеко в небесную синь, где можно спрятаться от жара, полюбоваться оттуда куполами минарета безлюдного города, пропеть в башнях, извещая приход вечерней прохлады одиноким стенам, как делал это много столетий тому, когда город жил и его улицы были заполнены разноцветными одеждами мужчин и женщин, крикливой детворой и домашними животными. Ветер давно ждал возвращения людей. Ждал и тогда, когда усталый вернулся из далекого путешествия и не смог найти города, и лишь одна башня указывала на то, что город погребен под толстым слоем песка, давним врагом, Западным ветром. С тех пор Восточный ветер не оставлял Безымянный город. Он прекратил оплакивать людей, погребенных на его улицах. Он остервенело ревел, бросая комья песка прямо в ненавидящее лицо Западного ветра. Так продолжалось и днем, и ночью до тех пор, пока улицы города не восстали перед его могучим напором в первозданной красе. Но странно, людей уже не было, лишь человеческие белые кости да черепа пугали зияющими глазницами, которые то тут, то там, попадались лежащими на его пути. Ветер искал живых везде. Взлетал сквозь оконные рамы в винные погреба, где рядами стояли громадные бочки с недопитым вином. Он твердо знал, что вино там есть, потому что на столах еще стояли полные кружки. Он твердо знал, что уцелевшие люди вернутся и допьют вино. Он заглянул в роскошный дворец, где в бассейнах еще совсем не так давно плескалась прозрачная вода, а теперь лежал песок и снова убеждал себя в том, что люди вернутся сюда, чтоб расчистить бассейны, запустить фонтаны, вырастить цветы.

Но шли дни за днями, проходили годы, столетия. Трескались стены города, красивая мозаика куполов, словно рыбья чешуя, слетала книзу. Ветер злился на людей за то, что они не возвращались, чтобы собрать и похоронить останки собратьев и вновь дать городу жизнь своим присутствием. Он проклинал их и желал скорее добраться хоть до одного из них. Он уж наказал бы его за такое безрассудство — бросить город серым шакалам, этим мерзким тварям, что питаются падалью. Однажды злость на людей стала нетерпимой. Ветер набродился на пальмы. Он рвал остервенело их листья, плоды и затих лишь тогда, когда увидел на песке сломанной одну из них. Он очень тосковал над ней. Пальма никогда уже не возвышалась над пустыней. А вот, наконец, Человек. О, он на то и Восточный ветер, чтобы дать ему все, открыть двери в тайные сокровищницы мертвого города, сделать Человека владыкой дворцов. Тир открыл глаза. Высоко над головой широкими листьями шумели две пальмы, ствол сломанной, третьей, лежал на горячем песке кроной к озерку. Вечернее солнце протянуло медные лучи на стволы, которые теперь, напоминали бронзовые колонны. Озерко, которое спасло Тира от жажды, словно горело в солнечном свете, бросая горсти золотых монет-зайчиков на ноги, жалкую траву, что росла кое где только тут вблизи озерка. Приятная прохлада разливалась по измученному телу, возвращая Тира к действительности. Он поднял голову, затем сел и осмотрелся. Незнакомое место казалось призрачным видением. Он протер глаза. Нет, это не мираж. Вода вот, рядом, значит жизнь. Волна радости

заслепила глаза. Тир упал наземь. Горячие скупые слезы покатились по грязним щекам. Тир постепенно успокоился. Память рисовала страшные дни пути. На миг показалось, что это был сон, видение пустыни и невыносимой жары. Он вспоминал все, что с ним произошло. Семь дней без воды и пищи под испепеляющим солнцем пустыни — нет, это невозможно повторить. Даже не хочется думать о продолжении пути. Хоть вода озерка и напоила его. Но голод не давал покоя. Он увидел в песке несколько круглых, величиной с человеческую голову, плодов. С трудом поднял один, обессиленными руками. Ему хотелось разбить кокосовый орех ударом один о другой, но с этой затеи ничего не вышло. Лишь обессилив еще больше, он рухнул вместе с орехом в руках в тени пальмы на мягкий песок.

Отдышавшись, Тир, как во сне, шатаясь, медленно поднялся на ноги. Взгляду открылась наполовину засыпанная песком стена города с сторожевой башенкой, возвышавшейся у ворот. Даже теперь стена была все еще высокой. Тир направился к воротам, закрывавшим широченными створками вход в город. Он, хоть и не явно, все же помнил, что здесь прошел к целительному роднику через город сквозь открытые ворота. А кто-то закрыл за ним ворота, а может это сделал ветер?

— Эге-гей! Есть кто-нибудь? — закричал Тир.

— Кто-кто-кто? — эхом отозвался город. Тир прислушался. Мертвая тишина воцарилась там. Страх, как муравьи, роем поползли по спине. Словно чей-то внимательный взгляд следит за ним. Неприятный озноб пробежал по телу. Тир невольно посмотрел наверх. Никого не было в узенькой бойнице сторожевой башни: — », наверное, там во тьме тени сидит этот дикарь?». — Подумалось ему.

Тир все же двинулся вперед. Успокаивала мысль, что если бы кто-то его хотел найти, то этот кто-то давно бы уже это сделал. Взбодренный этими мыслями, он с силой толкнул створку ворот. Душераздирающий скрип разорвал тишину. Он увидел узенькую улочку, на середине которой виднелись отчетливые человеческие следы. Он с возбужденной радостью глядел на них, боясь только одного, а вдруг это мираж? Но вздох разочарования вырвался из исхудалой груди, это же его собственный след? Западный ветер «насмешливо наблюдал» за жалким, обтянутым кожей человеческим скелетом, ожившим вдруг в заброшенном городе. Украдкой, чтобы не разбудить своего давнего противника Восточного ветра, так любившего и защищавшего людей, Западный, когда человек лежал бесчувствен в тени пальм, закрыл створки ворот. Тир двинулся вдоль развалин. Солнце почти касалось горизонта, отбрасывая от уцелевших стен длинные тени на улицу. Необходимо где-то найти пристанище, чтобы собраться с силами. В глаза бросилось уцелевшее строение прямоугольной формы с плоской крышей. Тир направился туда. Он перешел площадь, которой заканчивалась улица. Вечерняя прохлада уже бодрила тело, но от глиняных развалин, как от остывшей печки, еще отдавало жаром. Черное отверстие входа дохнуло сыростью подземелья. Тир по каменным ступеням спустился в просторный зал. Сумрак внутри помещения мешал разглядеть пространство зала. Постепенно глаза привыкали и Тир уже смог увидеть низенькие круглые столы, накрытые истлевшим тряпьем, на столах кубки. Тир с любопытством подошел поближе. Чаши бронзовые с резьбой, выполненные с огромным мастерством, были заполнены песком. Он взял одну и поднес к глазам, чтобы лучше рассмотреть подошел к окну, резьба на бронзе поражала красотой. Последние блики заходящего солнца все еще проникали в город и остатки света попадали в квадратное отверстие окна освещая сумрак зала. На столах, рядом с чашами стояли пиалы. Посреди зала очаг. Там, на цепях висел огромный казан, заполненный песком.

— «Явно это зал, где чернь собирается по праздникам для увеселительных мероприятий. — догадался Тир. — Значит должны быть винные погреба?»

Тир почти ощупью добрался до входа в погреб. Ногой нащупал первую ступеньку и в темноте, окутавшей вход в подвал, сошел вниз. Там ощупью стал исследовать подвал и скоро наткнулся на влажную бочку, потом еще на одну, еще и еще. Внизу, на одной из бочек, он нащупал деревянную пробку торчащую из бочки, как сучек из ствола дерева. Тир попробовал сдвинуть ее, безуспешно. Тогда собравшись с силами ударил по пробке ногой, результата нет. Усталость навалилась с новой силой, заставила опустится на холодную и сырую землю погреба. Руки в темноте искали опору и наткнулись на небольшой камень. Тир схватил его в правую руку, стоя на коленях и нащупав пробку, стал колотить им пытаясь выбить пробку. Глухие удары камня о дерево будили тишину подземелья, но пробка не поддавалась. Немного переведя дух, он снова взялся колотить камнем о деревянный сук. И сук сломался. Силы вновь оставили его, с колен он сполз вниз и на сей раз очутился в мокрой липкой и вкусно пахнущей вином луже. Тир ощупал то место где сломалась пробка. О! Чудо. Там сочилось вино. Он подставил ладонь и не дожидаясь, когда в ладони окажется достаточно вина, жадно слизывал небольшие влажные порции с ладони. Так продолжалось до тех пор, пока силы окончательно не оставили его… Как вышел Тир из погреба, он не помнил, но заночевать ему пришлось на круглом столе, с которого

он смахнул ладонью истлевшее тряпье с песком. Ночь вышла холодной. Сон то приходил, тепло укрывая тело, то исчезал, пронизывая иглами холода. Тир в такие минуты скрючивался клубочком, прижимая ноги и руки к груди. — «Вот утром, — тешил он себя, — я разыщу топливо и зажгу огонь на следующую ночь, будет тепло, ночь будет теплой». От этих дум Тиру становилось теплее, и он снова забывался во сне. Когда солнце поднялось над горизонтом и прогнало прохладу прочь. Сладкий сон охватил Тира. Впервые за восемь ночей он крепко спал. Проснулся лишь тогда, когда жара, протянув свои щупальца в окно, добралась к нему, стянула остаток сна. Тир открыл глаза. Ослепляющий сноп света полоснул словно лезвием. На миг показалось, что мелькнула какая-то тень и исчезла. Тир вскочил и обнаружил, что кусок ватного заплатанного во многих местах халата, укрывал его ночью. Внимательно осмотревшись, он вдруг увидел, что под казаном тлеет огонь, а из него идет вкусный запах. Но обнаружить присутствие человека, ему не удавалось. Как будто сам собой загорелся огонь в очаге и сварил ему вкусной бульон из дичи. Недолго думая Тир бросился к казану и черпая горячий бульон половником, оставленным кем-то, обжигаясь и давясь, жадно ел содержимое. И только, когда на дне не осталось ни капли, а голод с удвоенной силой подхлестывал съесть еще несколько порций, он обнаружил, что еды больше нет…

Тир постепенно восстанавливал силы. Сутки, сменяя друг друга, тянулись в однообразной последовательности дня и ночи. Утром он обнаруживал в казане все большие порции похлебки, а однажды даже выловил кусочек мяса, по всей видимости это было мясо тушканчика. Пустыня под гигантской крышей синего неба предстала капканом, город, что спас — склепом. Мертвая тишина царила везде. Слепящие лучи

гнали все живое в глубокие норы, принуждали зарываться в толстый слой песка, а вечером, у озерка, напоившего Тира, живность окрестностей собиралась на водопой. И уже с приходом прохладной ночи только слышно было шорохи да скуление шакалов.

Ни есть, ни пить ему уже не хотелось, таинственный спаситель исправно кормил его. Вино из погреба целительным бальзамом, вливаясь в организм, утоляло жажду, удваивало ослабевшие силы. К Тиру возвращалась былая уверенность в себя, в свое исключительное предназначение, как наследного принца Лакии. Но, кто его таинственный спаситель? Так чисто убран зал. Так заботливо расставлены старинные кубки на столах. А самое главное, кто варит ему пищу в казане? Тир решил положить таинственности конец и, дождавшись ночи, притворился спящим. Стал ждать, лежа на своем ложе-столе, укрывшись куском заплатанного халата. Утром вновь в казане была сварена еда. Тир же не уследил, так как спал мертвецким сном здорового молодого человека, подкрепляющего силы, каждый раз перед сном, выдержанным старинным вином из бочек винного погреба. Привыкший с детства к заботам дворцовых поваров, он уже не особенно старался выследить таинственного доброжелателя, принимая пищу по утрам, как должное. Его стали занимать мысли о враге, обстрелявшем и сбившем его самолет. Кто он, этот посланец войны? Тысячи раз задавал себе Тир один и тот же вопрос, но найти он был не в силах. С мыслями об инциденте приходила лишь ненависть…

Однажды утром, Тир проснулся от озноба. Что-то давило на грудь, отбирая тепло. Он открыл глаза. Леденящий страх пронзил, как стрелой, сознание. На груди, свернувшись кольцами, дремала огромная ядовитая гюрза. Голова ее была повернута в сторону подбородка Тира и раздвоенный язык, время от времени высовывался и щекотал отросшую щетину. Мысли носились в голове Тира, сменяя одна одну, как пули в автоматическом оружии. Но поддаваться страху, он как наследный принц Лакии не смел. Силой воли Тир подавил в себе предательские «стрелы» страха и уже хладнокровно стал взвешивать ситуацию. Первое, что надо сделать не шевелится, стараться не подавать признаков жизни. Змеи не нападают на мертвых, а с восходом солнца ближе к зениту и c возрастанием солнечного тепла жара сгонит змею. Рано или поздно она уползет во влажный и прохладный подвал. И Тир с «железным» спокойствием стал выжидать. Как вдруг с молниеносной быстротой взметнулась чья-то рука и голова змеи, взлетев высоко над грудью Тира, затрепетала в сильных пальцах незнакомца. Принц, как того требует Дворцовый Этикет, правда он сейчас далеко не во дворце, но все-же медленно с достоинством, приподнялся на своем ложе-столе и высокомерно стал рассматривать своего спасителя. Это была женщина, закутанная в лоскуты, бывшие когда-то черными одеждами, с ног до головы. Лоскуты свисали на ней до пят босых и черных от грязи ступней, обнажая сквозь дыры белое тело. Лица ее Тир не смог рассмотреть, так как оно было закрыто некогда черным, а теперь выцветшим на солнце, до бледно-серого цвета, платком. Только глаза, искристыми черными «маслинами», смотрели настороженно на него. Но это длилось несколько мгновений, затем незнакомка свободной рукой достала, откуда-то из лоскутов одежд, кривой кинжал и в одно мгновение отсекла змее голову. Тир с любопытством наблюдал за ней, как та, не обращая никакого внимания на принца, быстрым и ловким движением перетянула шнурком хвост змеи, изготовленным из волокон кокосового ореха. Затем привязала свободный конец шнурка за крюк, вбитый в стене и подставила пиалу на глиняный пол под обезглавленную нижнюю часть змеи. Туда капля за каплей стекала красная змеиная кровь. Женщина-же, орудуя Кинжалом, распорола брюхо змеи и вынула из нее все внутренности аккуратно уложив рядом с пиалой. От этого кровь сильнее потекла в пиалу, а еще бьющееся сердце она с восторгом победительницы, поднесла Тиру. Она жестами, пытаясь убедить, стала предлагать принцу съесть скорее сырым и еще живое сердце, энергично жестикулируя, что это придаст ему сверхъестественные силы и сделает его непобедимым в стане врагов. Он величественным жестом отстранил руку с трепыхавшимся на ней змеиным сердцем от себя и высокопарно вымолвил: — Я наследный принц Лакии, непобедимый и неуязвимый для врагов, не стану есть живое сердце гада! А кто ты?! — он с любопытством посмотрел в черные глаза женщины. Она отвернулась от него. И только характерное чавканье красноречиво «сказало» о том, что сердца уже нет. Покончив с этим, женщина направилась к истекающей кровью тушке и, сделав круговой надрез возле змеиного хвоста, стала сдирать кожу. Тир непривыкший к такому обращению черни, высокомерно повторил свой вопрос с угрожающими нотками властелина: — Ты, простолюдинка, как ты смеешь поворачиваться к принцу Лакии спиной, не ответив ему? По законам нашей страны это приравнивается к измене Родины и грозит смертной казнью!

Конец ознакомительного фрагмента.