Ореол

Stepart, 2020

Невообразимые тайны, открывшиеся Александру на Тверских болотах, только начали обретать форму, а его уже ждёт новый вызов с другой стороны. На этот раз перед героем предстанет неизведанный «перекрёсток миров» со своими загадками и секретами. Силы, бóльшие, чем может вообразить себе человек, позволят Свидетелю заглянуть за занавес повседневной реальности и ощутить дыхание вечности. Герою предстоит выяснить, хватит ли у него сил и самоконтроля для того, чтобы устоять на краю бездны.

Глава 3. Бояре

За накрытым столом сидели два человека: толстенький с маленькими ушками и носом картошкой в голубой рубашке с коротким рукавом листал газету, постукивая по столу пальчиками-сардельками, а бледный парень в чёрной рубашке с длинными рукавами завис над книгой, лежащей возле тарелки с фруктовым салатом. У обоих на запястье имелись такие же красные браслеты, как и у меня. Мужчине в рубашке с коротким рукавом можно было дать пятьдесят с лишним лет, а вот бледному — не больше тридцати. Это был парень недурной наружности, но со слишком бледной кожей. Видимо, из-за проблем с пигментацией она казалась неестественно белой. Это сложно было назвать уродством, но на некоторых людей это могло производить отталкивающее впечатление. А вот черты его лица, напротив, казались достаточно привлекательными — среднего размера аккуратный нос, густые чёрные волосы и большие, тёмные глаза. В его внешности явственно проступала благородная порода.

На лавке у входа ждали два невысоких, короткостриженых мужчины в тёмно-серых, как у Охво, штанах и рубашках. По всей видимости, помощники господ за столом.

Гости заметили меня только тогда, когда я вплотную приблизился к столу. Лысеющий толстяк, увидев меня, радостно воскликнул:

— Новое лицо, наконец-то!

А вот бледный, мельком глянув на меня, вернулся к своей книге.

— Александр, гость, — кратко представился я и пожал руку вставшему мне навстречу старшему из гостей со светло-карими глазами. От его взгляда мне почему-то стало тревожно.

— Марьянчик, — представился тот и подхватив меня за руку, предложил присаживаться возле него. Я сел и посмотрел на бледного, продолжающего оставаться в книге, не обращая на нас внимания.

— Это Венедикт. Он по утрам всегда не в настроении, — видимо, поймав мой взгляд, пояснил недружелюбное поведение компаньона Марьянчик. Услышав это, Венедикт вздохнул и поправил расстёгнутый ворот рубашки, но говорить ничего не стал.

— Да я и сам по утрам часто не в духе. Особенно, если спал плохо, — сказал я. Марьянчик понимающе кивнул.

— Ну что, надо позвать официанта. Закажите что-нибудь поесть.

— Я только недавно пообедал и вполне себе сыт. Но вот чай попил бы или даже чего покрепче, а лучше и то, и другое, — сказал я и улыбнулся собеседнику. Эти слова подействовали на гостя странным образом. Сначала он замер, потом поднял брови, видимо, что-то обдумывая, потом глянул на золотые механические часы на руке, после чего расплылся в улыбке. Но улыбка продержалась недолго, её тут же сменило сосредоточенное выражение лица. Всё это случилось с ним примерно за пять секунд.

— Так, сейчас мы всё организуем, — очень серьёзно и деловито произнёс он.

— Ох… Ну, началось, — недовольно пробурчал Венедикт и отложив книгу, взялся за фрукты в тарелке. Марьянчик проигнорировал Венедикта и звонко щёлкнул пальцами в сторону лавки, где сидели помощники. Вдогонку к щелчку он громко крикнул:

— Вася, иди сюда, бездельник!

Не дожидаясь, пока бегущий от лавки помощник подойдёт к столу, Марьянчик встал ему навстречу. Он буквально перехватил того на подходе к столу. Ухватив его за плечо, он негромко начал инструктаж:

— Так, Вася. Сейчас берёшь официанта и пусть начинает нам накрывать на балконе. Там вон распогодилось. Сам тем временем тащишь мне баранинку, которую утром должны были привезти. Не забудь специи, лук и всё остальное. Как учили, короче.

Полноватый, но шустрый помощник аккуратно хлопнул в ладоши и негромким, заискивающим голосом прожурчал:

— Владимир Владимирович, сейчас всё в лучшем виде организуем. Никаких проблем.

— Ступай, Вася, ступай. И официанта первым делом шли сюда.

Марьянчик выдохнул и вернулся на своё место.

— Так, может, и мне вас по имени-отчеству звать? Или по имени?

— неуверенно поинтересовался я. Марьянчик посмотрел на меня и улыбнувшись, ответил:

— Да какая разница. Я такой же Владимир Владимирович, как и

Марьянчик, — он рассмеялся, а потом добавил: — хотя я не против быть Владимиром Владимировичем почаще.

— Как скажете, — согласился я.

— Слышишь, Калиостро, я теперь Владимир Владимирович для всех. Хотя нет. Мы с тобой тут уже почти две недели, зови меня просто Володей.

Марьянчик окончательно заразил меня своим приступом веселья, и я рассмеялся в голос. Венедикт снова обречённо вздохнул. Отодвинув недоеденные фрукты и взяв книгу, он отправился с ней на веранду, поправляя на ходу свободной рукой чёрные в обтяжку штаны.

— Смурной у вас товарищ, — заметил я, когда Венедикт вышел.

— Ну да. Решил, как дело на старость повернуло, начать смысл жизни искать, судя по тому, что говорит. Только поздновато вот, — в голосе собеседника послышалась досада. Я пожал плечами и взял с блюда кусок твёрдого сыра, использовав для этого шпажку:

— Мне кажется, никогда не поздно. Да и какая там старость у него. До неё ему ещё очень далеко. Было бы сорок, уже можно говорить о каком-то там повороте.

— На тридцати поворот. Мозгами пора обзавестись уже, а не хернёй маяться. Ещё и в образе ведь. Идиот! — Марьянчик хлопнул рукой по столу, явно желая закрыть тему. — К чёрту его, с его заморочками этими.

— К чёрту так к чёрту, — согласился я.

В зале незаметно нарисовался официант с аккуратной причёской и аккуратными чертами лица в бежевых брюках и бежевой рубашке с большой кастрюлей в руках, в которой, по всей видимости, находилась баранина. Кастрюля была накрыта подносом с луком и специями. Молодой человек подошёл к Марьянчику и поинтересовался, на скольких человек накрывать стол на веранде.

— На скольких, на скольких. На троих. Считать, что ли, не умеешь?

— буркнул Марьянчик.

— Хорошо, а мясо куда вам подать?

— Подай себе на башку. А ставь вон на столешницу, — проворчал Марьянчик. Его настроение, похоже, подпортил разговор про личный духовный рост Венедикта.

— Понял, — подтвердил официант и отнёс кастрюлю, куда велели. Потом опять обратился к недовольному Марьянчику:

— Что-то подать в первую очередь, пока накрываю на стол?

— Подать, подать. Мне сам знаешь, а гостю сейчас уточним.

Марьянчик посмотрел на меня и поинтересовался дружелюбным тоном:

— С чего предпочитаете начать, Александр? Я по Талескеру для начала. Под копчёную форельку.

Я пожал плечами:

— Наверное, для начала что-то помягче Талескера.

— Позвольте предложить, — осторожно вмешался официант. Я кивнул.

— Может быть, что-то из ваших запасов, присланных нам накануне? Я полагаю, там несколько сортов настоек.

Пара секунд у меня ушло на понимание того, о чём говорит официант. Догадавшись, откуда прибыли настойки, я улыбнулся и сказал:

— Точно, запасы же. Посмотри ту, что зелёного цвета. Вот её мне и принеси. Да, и ещё чайничек зелёного чая. Только самого простого, без добавок.

Моё настроение молниеносно пошло в гору. Новость о прибывшей с болот настойке говорила о том, что у ребят всё должно быть в порядке. По крайней мере, я расценивал это именно так.

— Напитки подать на веранду или пока что в зал? — любезно уточнил официант.

— Тащи туда уже, — прикрикнул Марьянчик, раскладывающий баранину на разделочной доске.

— Понял, — проронил официант и отправился на веранду. По всей видимости, с целью принять заказ у Венедикта.

В гостиную вернулся Вася с подносом, на котором стояли несколько бутылочек с соусами. Марьянчик принялся мариновать баранину.

— В доме есть ещё один гость, насколько я знаю. На него, может быть, тоже нужно накрыть? — поинтересовался я.

— А, точно, я про него и забыл. Он то в комнате сидит, то по острову шляется. Я его уже несколько дней не видел. На хрена на него накрывать, если он с нами не сидит? Да и чего сидеть, он вообще блаженный. Траву да овощи жрёт. Как баран. Хорошо хоть не блеет. Буддист или что-то в этом роде. Он хотел по приезду нам задвигать начать, но даже Венечку выбесил. Пытался ему объяснить, что он неправильным путём к просветлению движется. Хотел помешать Венечке погрузиться в мрачные пучины своего сознания. Представляете, с какими кадрами я тут застрял? — Марьянчик усмехнулся и продолжил втирать приправы в куски мяса.

— Ну ладно. Если захочет, то присоединится. А если нет, то и пусть гуляет. Пойду покурю на веранде, пока суть да дело.

— Точно, обдымите этого хмурого.

— Пожалуй, вы правы, лучше выйду во двор, чтобы никому не мешать.

По дороге в прихожую я посмотрел на скучающего Охво и кивнул ему в сторону выхода. Тот тут же поднялся с лавки и направился следом за мной.

Где-то далеко гудел самолёт. Воздух становился прозрачным. В небе ползли полоски перистых облаков. Закинув голову, я облокотился на спинку скамейки и неторопливо пускал дым сигареты в прозрачный, но при этом густой воздух, пытаясь разглядеть самолёт. Охво помалкивал и тоже смотрел в голубое, переходящее в вышине в ультрамариновое, небо.

— Куда, интересно, летят эти самолёты?

— Это транспортники военные. Говорят, они на самом краю что-то серьёзное строят, — задумчиво произнёс Охво.

— У тебя есть семья? — негромко спросил я помощника.

По правде сказать, я и сам не понимал, почему мне захотелось поговорить об этом. Я подобные темы не любил заводить и не любил, когда их заводил кто-то ещё.

— Шеф, мы же не можем обсуждать подобные вещи. И это правило, в отличие от некоторых других, оно хорошее. Я его придерживаюсь и искренне советую так же поступать и вам, — очень серьёзно предложил Охво.

— Да помню я. Меня это правило прямо-таки преследует последнее время. За что боролся, как говорится.

— Не очень понимаю, о чём вы, шеф. Но, похоже, вы заскучали по дому.

Я вздохнул и отправил затушенный окурок в урну.

— Нет. Я заскучал, потому что у меня дома нет. И есть ощущение, что не будет никогда.

Я посмотрел на Охво, тот поднял свой сосредоточенный взгляд на меня и кивнул:

— Уверен, что есть. Как у каждого живого существа на этой планете.

Я улыбнулся и кинул в ответ:

— Тут прямо не санаторий у вас, а сборище философов.

Охво пожал плечами:

— Насчёт меня — неудивительно. Когда насмотришься на все те вещи, которые тут происходят, то волей-неволей призадумаешься о чём-то помимо дел насущных. И гости за этим сюда приезжают, как я думаю.

— Ты о чём? — стараясь не выдавать разгорающуюся во мне заинтересованность, небрежно спросил я. Охво улыбнулся:

— Никогда не бывает одинаково. Каждый раз что-то новенькое. Сами увидите. А о том, что я видел, мне говорить не положено.

— Как что-то интересное, так ты сразу про правила вспоминаешь.

Мне очень хотелось узнать, чего же в этих местах такого происходит, что люди сюда едут за большие деньги, чтобы сидеть на этом каменном острове под надзором Риты. Но наседать на помощника без нужды не хотелось. Ему и так уже пришлось понервничать по моей вине. В то, что всех гостей отправляют на другую сторону, мне верилось с трудом. Сколько бы они не заплатили, Врата подпускают не всех. По крайней мере, так было на болотах. Жутко было представить, что батюшка мог оказаться прав и Врата всё же можно использовать в качестве аттракциона для богатых. И хуже всего то, что в этом случае одним из организаторов данного мероприятия является моё начальство.

— Шеф, вы только приехали. Радуйтесь, что пока что тихо и спокойно. Отдохните немного, — улыбаясь, посоветовал помощник.

— Намеренно масла в огонь сейчас подливаешь?

Охво ехидно улыбнулся и покачал головой.

— Хорошо, не буду тебя допекать. Можешь заняться своими делами, пока я буду общаться с гостями. А то надоедает, наверное, там на лавке зад просиживать.

— Спасибо, шеф, но нет, мне не надоедает. Это моя работа. Вы тут первый день, лучше, чтобы я был под рукой.

— Моё дело предложить…

Я встал лицом к радару и медленно повернулся вокруг своей оси против часовой стрелки, осматривая окрестности. С высоты острова было хорошо видно, как синеватые верхушки елей в южном направлении, частично скрытом радаром, уползают на многие километры вглубь тайги. В сторону востока лес становился более низкорослым и редким. Северное направление было закрыто домом и скалой, а вот на северо-западе виднелись белёсые верхушки гор и предгорья. Я замер, глядя на горы. Внутренний диалог стал тормозиться. Так я простоял достаточно долго. Охво не издал ни звука за всё то время, что я созерцал горы.

Когда мы вернулись в дом, оба гостя находились на веранде. Марьянчик возился с мангалом, а Венедикт с пледом на плечах продолжал читать книгу, сидя у накрытого стола. Край его книги облизывал пар, поднимающийся из высокого бокала глинтвейна с долькой апельсина и ещё чем-то внутри. Я сел напротив него, там, где стоял бокал на толстой ножке из розового стекла с зелёной настойкой внутри.

— Сейчас подойду. Подготовлю эту штуковину. Налей пока нам, — деловито крикнул Марьянчик с другой стороны веранды, пристраивая на мангал большую решётку.

— Может, кого позвать, кто займётся мангалом? — крикнул я в ответ и взял в руки пузатую бутыль с белой этикеткой.

— Да ты чего. Мне же в кайф. Одно из немногих развлечений тут.

Я налил в широкий бокал виски и понюхал напиток. Резкий запах дыма вперемешку со специями ударил в нос. Я поморщился и поставил бокал на стол, после чего взял свой бокал и понюхал настойку. Нос наполнил знакомый травянистый аромат. Я не удержался и сделал небольшой глоток. Никаких сомнений — это была настойка Николая. Я улыбнулся и поудобнее устроился в мягком кресле. К столу, пыхтя, подошёл Марьянчик.

— Ну что, бояре, давайте, наконец, за знакомство и переходим на «ты»!

Рукой, испачканной в саже, он взял бокал с виски и протянул его над столом. Я встал и прислонил свой бокал к его. Венедикт чокнулся с нами, не вставая и не глядя нам в глаза. Сделав глоток, он негромко буркнул:

— Руки бы хоть помыли от сажи. А то, как трубочист.

Я сделал глоток настойки и вернулся в кресло. Марьянчик тоже сделал небольшой глоток и шумно выдохнул. После этого он пару раз причмокнул губами и осушил бокал полностью. Опять шумно выдохнул и уже после этого ответил:

— Ты, Венечка, лучше пей свой компот и не бзди. Ты вон там про высшие материи, блядь, читаешь, а как был зловонючим хмырём, так и остался. Раньше я тебя не знал, но тут сомнений нет. Никакие книжки от такого характера не избавят.

Толстяк взял вилку и насадил на неё здоровый кусок розовой рыбы, понюхал его и отправил в рот. Я глянул, чем бы закусить мне. Закуски стояли у каждого свои. У Марьянчика была рыба и фрукты. У Венедикта — сыры и орешки. А у меня была вазочка с каким-то вареньем или мёдом и блюдце с крекерами.

— А вы, видимо, всегда были деревней, — фыркнул Венедикт, не отрываясь от книги.

На веранде появился официант. Он освежил бокал толстяка и мой тоже.

— Что-то ещё, господа?

Я указал на приготовленные, по всей видимости, для меня закуски.

— А что там в вазочке? Мёд?

Официант покачал головой:

— Это варенье из одуванчиков. Судя по запаху настойки, оно должно хорошо сочетаться. Сейчас принесу зелёный чай.

— Ого. Никогда бы не подумал.

Я макнул крекер в варенье и отпив настойки, закусил предложенным яством.

— Ох, блин. Шикарно сочетается, — буквально прошептал я, отпил ещё настойки и даже рассмеялся от того, какой восхитительный вкусовой букет образовывался во рту. Марьянчик рассмеялся вместе со мной и похлопал по спине официанта:

— Молодец, шершавый! Угодил гостю!

— Не то слово. Теперь всегда буду ждать совета. Ничего не утаивай.

Мы с толстяком опять рассмеялись, а Венедикт, вздохнув, отодвинулся в глубь кресла, ещё плотнее укутываясь пледом. Официант изобразил улыбку и чуть заметно поклонившись, ушёл в дом.

— Ну что, когда баранина по плану? — поинтересовался я и вытянув ноги, посмотрел на присевшего рядом Марьянчика.

— Она, конечно, молодая, но ещё часика два надо подождать.

— Понял. Тогда посидим, полюбуемся. Как я понимаю, первый день такая видимость?

Толстяк безучастно провёл взглядом по окрестностям, кивнул и потянулся за бокалом.

— А до берега всё-таки куда ближе, чем мне представлялось. Отсюда даже причал разглядеть можно.

Марьянчик глянул на мой палец, которым я указал направление, но даже не стал себя утруждать, чтобы посмотреть, куда я им указываю.

— Да, где-то там.

Я встал и прошёлся к перилам. Слева из-за края стены дома показались горы. Я восторженно присвистнул:

— Эх, сюда бы подзорную трубу. Есть, на что посмотреть.

— Так в библиотеке стоит, вроде бы. Не знаю, настоящая или просто для интерьера. Пойду угли засыплю, что ли, — сказал Марьянчик и направился к мангалу.

— Ну, что же. Сейчас проверим, что там у вас за труба.

Я встал и прошёл в гостиную, где позвал Охво.

— Библиотека — это туда? — уточнил я, указывая на деревянную раздвижную дверь в стене между выходом на веранду и диваном.

— Нет, шеф, туда, — помощник указал на дверь между выступом скалы и камином. — Книгу какую-то захотели найти? Снасти я, если что, нашёл.

— Молодец! Там, говорят, подзорная труба есть.

— Есть.

Охво подошёл к двери и открыл её для меня. Прямоугольный зал вытянулся перпендикулярно залу гостиной. Книжные шкафы из светлого дерева тесными рядами примостились вдоль трёх стен. Четвёртая стена была одним большим окном с плотными римскими шторами. Их оставили приподнятыми меньше, чем наполовину, отчего в зале царил приятный полумрак. В центре зала вокруг низкого овального стола расположилось шесть мягких кресел, обшитых белой тканью. Подзорная труба в бронзовом корпусе на деревянной треноге с колёсиками стояла возле окна. На штатив труба крепилась через металлическое основание с большой торчащей шестерёнкой. Чуть ниже были установлены ручки для манипуляций с тяжёлым прибором. Я подошёл и похлопал по бронзовой трубе:

— Н-да. Она, наверное, весит килограмм пятьдесят.

Охво пожал плечами:

— Возможно и так. А зачем вам её вес?

Я усмехнулся:

— Просто хожу и оцениваю на глаз вес тяжёлых вещей.

Охво, начавший поднимать шторы, остановился и удивлённо посмотрел на меня.

— Да шучу я, господи. Открывай штору, проверим, работает ли эта штуковина вообще.

Пока я снимал защитные колпаки с линз, помощник поднял все шторы. Положив маленький колпачок в большой, я вручил их Охво и прильнул к окуляру. К моему удивлению, я сразу увидел достаточно чёткую картинку, и эта картинка заставила меня улыбнуться. Я увидел кошку, развалившуюся на крыльце деревенского дома и вылизывающую что-то у себя под хвостом. Видел я её не как на ладони, но силуэт вырисовывался чёткий. Я отодвинул лицо от окуляра и посмотрел туда, куда была направлена труба. Левее причала угадывались контуры нескольких деревенских домов. Похоже, кошка сидела на крыльце крайнего к причалу дома, стоящего поодаль от остальных домов. Я опять прислонился к окуляру и увидел всё то же крыльцо, но кошки на нём уже не оказалось. Я усмехнулся себе под нос:

— Шредингер спёр кошку. Или кота.

— Вы о чём, шеф?

— Отличный, говорю, прибор. И можно его даже никуда не тащить. Отсюда всё хорошо видно. Разве что на горы взглянуть бы хотелось. Но это в другой раз тогда.

Направив трубу на окно всё того же дома, я замер и улыбнулся. Причиной тому стало то, что я увидел за оконной рамой, а именно силуэт обнажённой девушки с распущенными волосами, подсвеченный бьющими в открытое окно лучами солнца. Подоконник скрывал её длинные ноги только чуть ниже колен. По всей видимости, девушка стояла на кровати или на чём-то ещё. Всё остальное её тело было хорошо видно. Я машинально начал подкручивать резкость, надеясь разглядеть лицо, но это оказалось бесполезным. Расстояние всё же было слишком велико, а прибор не настолько тонок. Вырисовывались только примерные контуры овала лица и большие глаза. Уши и щёки прикрывали струящиеся волосы.

Девушка делала какие-то странные движения, что-то вроде зарядки или гимнастики. Она повернулась боком и стала тянуться ладонями вверх за оконную раму. Теперь было видно, что у девушки была приличного размера грудь. Некоторое время я стоял, не шелохнувшись, и смотрел за её упражнениями, то плавными и тягучими, то резкими и отрывистыми. Меня завораживали движения девушки.

— Шеф. Всё в порядке?

Я вздрогнул и посмотрел на помощника. Подумав, я ответил:

— В порядке. Хочешь посмотреть на кое-что прекрасное?

Охво молча подошёл к трубе. Прильнув к окуляру, он замер. После чего он отошёл и, глядя в дубовый пол, почесал затылок.

— Эй, Шерпа! Ты, смотрю, не вдохновлён.

Тот покачал головой и указав на трубу, сказал:

— Смотрите, шеф, пока она не ушла.

Я ухмыльнулся и вернулся к окуляру. Минут десять девушка продолжала делать свою чудесную гимнастику, и потом исчезла в глубине дома. Я потёр уставшие глаза, которыми я поочерёдно смотрел в трубу и пройдя в центр зала, уселся в одно из кресел, стоявших спинкой к окну:

— Ну так что ты хотел сказать?

Охво вернул на место защитные колпачки и только потом ответил:

— Шеф. Мы знакомы всего ничего, но я уже усвоил, что вы от приключений не отказываетесь, а скорее даже ищете их.

Я закинул ноги на стол и присполз по спинке кресла. Не глядя на собеседника, я задумчиво произнёс:

— Наверное, ты прав, со мной произошло такое изменение в последнее время. Только вот я не понимаю, к чему ты клонишь.

Обречённым голосом Охво озвучил свои опасения:

— Да вот мне кажется, что для вас нежданные груди в окне на другом

берегу — это как команда на старт. Предполагаю, что вы строите планы, как туда добраться уже сегодня. И плевать на последствия. Ещё пара бокалов, и в вашей голове прозвучит томный голос «поехали».

Я не выдержал и засмеялся в голос. Отсмеявшись, я развернулся и повис локтями на спинке кресла:

— Знаешь, ты вот издеваешься, а вдруг это любовь? — я улыбнулся и подмигнул Охво. Помощник шлёпнул себя по лбу и простонал:

— О боже. Вы ведь делаете вид, что шутите, а я вижу, что в вас и правда есть такие настроения. Шеф, вам же уже не пятнадцать лет.

— В пятнадцать лет я ничем подобным не занимался. Ну, может и были такие мечты, но я редко решался на что-то подобное.

Охво прошёл в мою сторону и встал у стола, а я развернулся и занял прежнюю позу.

— Это, конечно, печально, шеф, но поздновато навёрстывать такие вещи.

Теперь я посмотрел на помощника серьёзно:

— Знаешь, я слишком долго жил без какого-либо интереса к жизни. Поверхностно жил. Не хотел бы объяснять тебе детали того, что заставило меня пересмотреть свою жизнь, но у меня есть веские причины жить не так, как прежде. Я поступаю так, как поступаю, потому что считаю это правильным. Я не собираюсь тратить силы на переживания по поводу подобных вопросов. Жизнь проходит мимо нас, когда мы погружаемся в такие размышления. Зачем мне несколько дней терзаний насчёт того, сгонять ли мне повидаться с этой девушкой или нет, когда я могу потратить немного сил и просто сделать это.

Охво смотрел на меня, не отрываясь. Когда я договорил, он кивнул:

— Надеюсь, вы не умираете, шеф. Но, как бы то ни было, я вас понял. Для вас это важно.

Я печально усмехнулся и закрыл глаза:

— Все мы умираем, Охво. Но только делаем вид, что это не так.

Охво шумно вздохнул и негромко сказал:

— Извините, шеф, что заставил вас подумать о чём-то грустном. Давайте лучше подумаем, как вам добраться до той сисястой девицы. С вероятностью семьдесят процентов она окажется страшной бабищей, и вы успокоитесь. И за первое нарушение вас не выгонят. Надеюсь.

Я открыл глаза:

— А почему именно семьдесят процентов?

— Плюс-минус. Если бы это я отправился поискать у неё своего счастья, то я бы сказал, что она страшна как прокисший гриб с вероятностью девяносто пять процентов. Но я понимаю, что ваша удача куда выше моей. И там, где подавляющее большинство повстречало бы прокисший гриб, у вас есть шанс отыскать крепкий боровичок.

Сквозь смех я процедил:

— Но этого всё равно маловато.

Охво покачал головой:

— Учитывая то, где мы находимся, удивительно, что тут вообще есть кто-то не с отвисшей грудью.

Я посмотрел на Охво и стараясь не смеяться, спросил:

— А как же Рита? Вроде бы, у неё что-то там есть.

Помощник деловито покачал головой и не согласился:

— Нет никакой уверенности, что это женщина. Или даже человек.

Я прыснул и согнулся пополам. Со стороны веранды послышался звонкий голос Марьянчика:

— Александр, вы там идёте? Меня Венечкина личность ввергает в такое уныние, что могу и напиться.

Я встал с кресла и крикнул в открытую дверь:

— Уже иду!

Охво недовольно хмыкнул:

— Будто он и так не напьётся.

Я укоризненно покачал головой, глядя на помощника. Тот сделал вид, что не понял, о чём речь и мы вышли из библиотеки. Марьянчик сидел в кресле за столом и ковырял рыбу. Венедикт по-прежнему был погружён в книгу, но плед он уже снял и сидел, закинув чёрный высокий замшевый ботинок на колено. Я машинально глянул на обувь толстяка. Голубые мокасины на босу ногу. А у меня были кеды. Наверное, Марьянчик думает, что и я «в образе».

— Ну что, мужики, скучаем? Погодка-то шепчет. Может, пока маринуется мясо, пойдём рыбку половим? Думаю, тут, может, и хариус есть. Замечательная рыбка. Любите такую, Владимир Владимирович?

Марьянчик, щурясь, посмотрел на меня:

— Да ну её, эту рыбалку, в пекло. Давайте лучше посидим, выпьем.

Я вздохнул и уселся в своё кресло:

— Ну, выпьем так выпьем.

Толстяк оживился и налил мне настойки, а себе виски. Он сразу же хотел приложиться к бокалу, но я остановил его:

— За что выпиваем?

Марьянчик призадумался, но тут же нашёлся:

— За гармонию!

Я удивлённо посмотрел на него:

— Ого. Тост так тост. А что же, ощущаете нехватку?

— У меня-то всё отлично. За Венечку душа болит.

Весельчак подмигнул мне, улыбаясь, и мы чокнулись. Венедикт поднял смурной взгляд на Марьянчика и молча отхлебнул глинтвейна. Потом поморщился и сказал:

— Холодная дрянь.

Я сделал вид, что осматриваюсь по сторонам, а потом громко прошептал:

— Вот и я так Рите сказал.

Тут оттаял и Венедикт. Он попытался просто улыбнуться, но потом закрыл лицо ладонью и заржал. А толстяк так и вообще вскочил с кресла, давясь смехом. Наконец я ощутил, что лёд между мной и гостями тронулся. Дальше дело пошло лучше. Венечка хоть и сидел с книгой, но начал то и дело отвлекаться на наши разговоры и шутки. Когда подошло время шашлыков, выяснилось, что они у Марьянчика вышли замечательно, а после шашлыков были сигары и десерт, и множество разговоров о не слишком важных вещах. Но, к сожалению или к счастью для меня, вечер закончился рано. В какой-то момент я ощутил, что больше не могу сопротивляться усталости. Несмотря на уговоры Марьянчика, я отказался умыться и выпить кофе, чтобы взбодриться и посидеть с ними ещё, а отправился спать. Сил хватило только на то, чтобы снять одежду и скинуть с кровати покрывало.