Судьба амазонки

Milla Smith, 2014

Мир меняется… Он всегда в движении. И те, кто жил задолго до нас, также трудились и мечтали, смеялись и плакали, боролись и побеждали. Архелия избрала трудный путь, но девушка не привыкла сдаваться. Она – дочь барона и воин. Ей придется восстать против воли отца и покинуть родной дом навсегда. Что ждет странницу впереди? Новые друзья и светлые дни? Жестокие войны, отнимающие надежду, предательства, гасящие веру в душе… И несмотря на все испытания, выпавшие на её долю, на ошибки и промахи, Архелия сумеет выстоять и объединить под своими знаменами смелых и отчаянных женщин. Путь их тернист, враги сильны, а покровители требовательны. Амазонки не вспоминают о тихом семейном счастье в темные времена надвигающихся бед и разрухи. Многочисленные распри и борьба за власть разоряют периферийные земли небольших землевладельцев. Интриги и войны… Мужчины гибнут. Женщины пытаются выжить сами и спасти своих детей и близких наперекор злому року, а черпают силы в любви, даже когда отрицают её…

5. Друг, помощник, советник

Свежий воздух, напоённый весенними ароматами распускающихся деревьев, ворвался в лёгкие герцога после затхлой сырости нетопленного помещения. Клепп невольно потянулся, подставив своё мужественное загорелое лицо по-весеннему обжигающим солнечным лучам. Он был доволен переговорами. Всё складывалось наилучшим для его дела образом, и он мгновенно забыл о сбежавшей девчонке, погрузившись в заботы по устройству своего нового княжества. Никаких препятствий более не существовало. Герцог с одобрения хозяина земель решительно прибирал власть к рукам.

Жизнь била ключом на господском дворе. Рабочие, как муравьи, суетились на строительстве прообраза будущего замка. Воинский дух хозяина, казалось, сквозил в узкие бойницы высоких башен. Двор был завален грубо тёсаными камнями, деревянными балками и мощными металлическими деталями для ворот с устрашающими литыми фигурами сказочных чудовищ. Клепп придирчиво огляделся и двинулся вперёд. Всюду чувствовалась сильная рука барона, внушающая страх, но неумелая в обустройстве. Встречные настороженно сторонились пришлого господина. Смотреть прямо в глаза простолюдины не смели. Но сзади они пристально оглядывали дорогую одежду, превосходное оружие и складную богатырскую фигуру герцога. Ремесленники словно пытались угадать, какая участь ждёт их под властью нового хозяина. Радостными их выводы не были, скорее, наоборот. Клепп не был похож на человека, рядом с которым легко. Его по-орлиному цепкий взгляд замечал каждую мелочь, а недовольно сжатые губы говорили, что предстоит очередная перестройка стен или башен.

Маленькая растрёпанная девчушка, пробегая мимо, остановилась. Вид у неё был презабавный. На рваном выцветшем платье красовались дорогие украшения, видимо, подаренные отцом-воином после успешного похода. Она смело оглядела важного господина и бойко сказала:

— Ты похож на моего папу. Тоже красивый.

— Спасибо, — рассмеялся он.

— Это ты на нашей Архи хотел жениться?

— Да, собирался.

— Она сбежала.

— Я знаю.

— Так у тебя теперь нет невесты?

— Выходит, нет.

— Подожди, пока я вырасту. Я за тебя замуж выйду. Ты мне нравишься.

Хотя герцога огорчило, что невесёлая новость уже известна даже детям, он натянуто улыбнулся и, присев, строго сказал:

— Только ты сначала научись холсты ткать. Мне невеста в рваном платье не нужна.

Девочка старательно наморщила лобик, задумавшись.

— Хорошо, научусь. А вот Архи не умела шить и корову доить не умела. А меня мама научила. Так ты подождёшь?

— Я уже старый буду, сама передумаешь. Не волнуйся, я найду тебе жениха, — он поднял девочку на руки и указал на своих воинов, стоящих поодаль. — Смотри, какие у меня ребята, выбирай.

— А можно?

— Я же тебе разрешаю.

— Я сама могу выбирать?

— Сама.

— Спасибо, — она благодарно по-детски обняла его за шею. — Только не забудь…

Слезая с рук, она пообещала:

— Я обязательно новое платье сошью. Конечно, стыдно в таком ходить. Всё-всё научусь делать и приду выбирать.

Девчушка, испугавшись собственной смелости, бросилась наутёк, и только маленькие босые ножки мелькали в мягкой, низко стелящейся траве, зелёными островками растущей во дворе. Он посмотрел ей вслед и отчего-то пожалел, что у него нет такой озорной отчаянной дочурки. Многое в своей жизни Клепп наверняка переосмыслил бы.

Герцог подошёл к своему коню, привязанному отдельно от остальных лошадей, поправил уздечку и, положив руку на седло, уже собирался сесть. Неожиданно непривычная тяжесть навалилась на душу и сковала силы. Он прижался лбом к крутой шелковистой шее своего бессловесного друга. Сколько Клепп так простоял, он не знал. Конь недоверчиво косился на странное поведение хозяина и неуверенно переступал с ноги на ногу. Сзади подошёл Зигвард.

— Тяжела ноша, — понимающе произнёс он. — Как прошёл разговор?

— Думаю, успешно, — Клепп вздохнул всей грудью и выпрямился.

— Какие-либо распоряжения будут?

— Пусть Фридберт идёт к барону. Ему сейчас нужна поддержка.

— Что он может сделать? Только и умеет, что успокаивать да убаюкивать.

— То, что сейчас и надо.

— Опять будет про веру свою болтать…

— А ты слышал?

— Он пытался и меня заморочить, но мне-то ни к чему его бредни. И мои боги неплохо помогают, раз мы с тобой разговариваем. Я цел и невредим, что, учитывая мою бурную жизнь… Так что предавать своих богов не собираюсь и даже слушать мальчишку не хочу!

— Наши покровители наверху учат воевать, мстить за обиды. А его бог — любить, терпеть и прощать. Наверное, он человечнее…

— Бог не должен с нами заигрывать! Я лично думаю, что если какой-то род и перейдёт в его веру, то долго не протянет. Когда враг стоит у ворот, с ним надо драться, а не прощать за собственную кровь или пощады просить…

— Вижу, что ты слушал его лишь урывками. У тебя всё перемешалось. Речь идёт о другом. Зря ты ругаешь Берта. Ладно, пусть идёт к барону — у того душа болит.

— Душа? — Зигвард усмехнулся.

— Он — отец. И, кстати, его жизнь важна для нас. С согласия барона мы будем теперь управлять этой землёй. От его имени казнить и миловать, пока моё имя не станет главнее. Я думаю, что соседи — бароны будут в бешенстве, узнав, что мы перехватили лакомый кусочек у них из-под носа.

Герцог хитро улыбнулся. Его дерзкие небесно-голубые глаза, как всегда, излучали волю и ум. Зигвард довольно крякнул и уточнил:

— Так мы остаёмся?

— Тебе, правда, придётся вернуться домой. Необходимо присматривать за порядком везде. Нельзя покидать родные стены надолго. Не появился бы там новый хозяин. Я пока останусь, разведаю обстановку, познакомлюсь поближе со здешним укладом, обычаями. С людьми его поближе сойдусь.

— Нам необходимо их расположение, ты прав.

— Да, мне нужны хорошие, надёжные тылы, когда я попытаюсь объединить наши земли.

— А как же два княжества между ними? Придётся прибавить и их?

— Ты просто читаешь мои мысли.

— Грамоте не обучен. Идея и так понятна. Да, вряд ли они будут сидеть и ждать, когда ты их возьмёшь в кольцо.

— Поэтому ты и поедешь обратно. Контролируй события оттуда, а заодно начни подготовку к походу. Только осторожно… Наши планы, конечно, грандиозны, но помешать может любая мелочь.

— Про женитьбу ты уже забыл? Как здорово! Невесты нет — и слава богу. А если Архелия вернётся?

— Ну не для того же она убежала, чтобы вернуться и выйти за меня? Пока я здесь, дочь барона не возвратится. Кстати, надо послать Исама за ней. Пусть сделает так, чтобы она никогда не вернулась. Ты меня понимаешь?

— Понимаю и не одобряю. К счастью, найти её будет непросто.

— У этого парня собачий нюх. Он девчонку из-под земли достанет.

— Да, он талантлив. Хорошая смена мне, когда совсем состарюсь.

— Рано ты на покой собрался.

Зигвард замолчал и задумался.

— Жалко девушку. Я вижу, ты рад, что так сложилось.

— Ещё не до конца представляю, что может у нас получиться. Но, безусловно, рад, что я свободен в своих действиях.

— Я не знаю человека, способного тебе помешать.

— Такие долго не живут, — мрачно сострил Клепп. — Есть вещи, которые мешают гораздо сильнее интриг или войн. Там я чувствую себя как рыба в воде. Влюбиться по-настоящему, если честно, я боюсь. Когда перестаёшь холодно мыслить, рассчитывать и принимать решения. Было со мной такое затмение…

— Прости, Клепп, но ты уже не влюбишься. Шансов было предостаточно.

— Я не хочу.

— Разве можно приказать сердцу?

— Да, когда внутри только начинает разгораться. Перехватить и остановить чувство несложно.

— Бывает любовь как удар молнии. Сразу разобьёт оковы, которыми ты обвешался.

— Ты поэт?

— Нет, но со мною так и было.

— Ты не говорил со мною раньше про эту историю…

— Так повода не было. Ты настолько серьёзно жениться не собирался.

— И что с твоей страстью случилось?

— Ничего, перегорела. Правда, не до конца. Та девушка меня видеть не захотела больше.

Зигвард опустил голову, воскрешая былые переживания в памяти.

— Знаешь, если честно, сердце до сих пор болит, как вспомню. Удивляюсь, почему не умер, когда мы расстались.

— Кто был виноват?

— Я тогда был молодой: вспыльчивый, гордый, может, и не ласковый. Но любил, как… Готов был жизнь за неё отдать.

— А она?

— Предпочла другого. Мягкотелого, смазливого дурака. Хлеб растит, да и детей теперь тоже.

— И ты стерпел? А говоришь — жестокий. В бою разве только, с врагами…

— Раньше, по молодости, со всеми резкий был. А ведь женщины любят, чтобы их по шёрстке гладили.

— Кто же этого не любит? Различать надо, кто и зачем гладит. А прикладывать их всё равно надо, чтобы не распоясывались.

— Осторожно, а то некому будет второе княжество в наследство оставить.

Клепп легко сел на коня и резко развернул его на месте, чтобы видеть лицо собеседника.

— Да наследник-то у меня есть. И мне теперь неинтересно просто заиметь ребёнка. Пусть тогда уж будет он необыкновенным, от брака, освящённого самыми сильными богами. Вот это я понимаю, вот это — цель. Ребёнок, который родится от неземной любви…

Зигвард покачал головой:

— Замахнулся. Искать будешь — время потеряешь. Ты и так первый во всём, так не требуй от небес слишком многого. Умерь аппетит: не мальчишка уже! Вон и седина в волосах.

— А мне скучно жить без мечты!

Клепп заставил коня с места сорваться в галоп, и верный помощник невольно залюбовался грациозной, как у тигра, статью хозяина.

— Кто ищет страсти — находит пропасти, — услышал он тихий голос за спиной.

Берт возник ниоткуда. Зигвард вздрогнул от неожиданности и выругался:

— Ты, как смерть, подкрадываешься бесшумно и застаёшь врасплох. Слышал разговор?

— Бас герцога слышно и у нас дома, — юноша неопределённо махнул рукой в сторону родной земли.

— Когда-то он туда вернётся…

— Надолго свои земли не оставит.

— Мне, как всегда, присматривать за ними придётся. Буду управлять, пока меня не прикончат прихлебаи его сестры. Я им давно как кость в горле. А тебе, кстати, велено заняться душой барона. Он болен, и ему надо сказки твои послушать.

Фридберт обиделся:

— Ты никогда не хотел дослушать меня. Может, мои «сказки» и тебе помогли б.

— Ты ещё не знаешь жизни, мальчишка. Что ты можешь мне рассказать? Я на полях боёв принёс уже столько жертв своим богам, что они должны сделать меня бессмертным.

— Они не дадут тебе вечной жизни, потому что их нет. Они — выдумка.

— Если бы герцог не покровительствовал тебе, не сносить бы тебе головы, щенок. Мои предки верили в этих богов. И наш род всегда был богатым и успешным.

— Ты не знаешь мира и покоя на земле. Будет ли он у тебя на небесах после смерти?

— Когда я иду в бой, то не о покое думаю. Я знаю, что вырву победу. Мои боги спасут от ран, а рука не подведёт.

— А кто поддержит тебя, когда ты состаришься и ослабнешь? — Берт прицепился как репей.

— С тобой я советоваться не буду, — глаза служаки неожиданно погрустнели.

— У тебя нет дома, нет детей, а в душе нет любви… — голос юного проповедника обволакивал сознание. — Не думай, что у меня мало опыта. Можно прожить длинную жизнь и остаться слепым, ничего не поняв. Можно за год и два увидеть свет, который не видят другие. Донести его до людей — моя задача и призвание.

— У тебя уже есть ученик, — Зигвард стряхнул оцепенение и махнул рукой в сторону дома барона. — Иди и занимайся его прозрением, он ждёт. Меня не трогай, я останусь верен своим покровителям на небе и земле. Они не учили меня ничему плохому. Мне нечего стыдиться. А если есть за что — сам отвечу.

Помощник герцога отошёл прочь, сел на своего коня и поехал вслед за господином. В его сердце закралась досада. Он отдавал должное уму, образованию и способностям хлипкого паренька. Зигвард чувствовал, что Берт умеет задеть какие-то потаённые струны его сущности. И всё же опытный воин не хотел подпускать к себе близко чужого человека, тем более доверить ему свою боль, что накопилась за долгие годы одиноких странствий. Самое ужасное, что друг герцога видел истинную причину, почему диалог между ними невозможен. Юноша как две капли воды был похож на того парня из прошлого, которого предпочла бывшая возлюбленная. Такого сходства Зигвард простить не мог! Рядом с ничего не подозревавшим Фридбертом всегда уравновешенный командир вдруг становился агрессивным и замкнутым. Остановить себя советник герцога был не в силах, да и не хотел.

Берт долго стоял перед дверью в покои барона и не решался войти. Хозяин дома, несмотря на данное обещание, не желал видеть юного проповедника и под разными предлогами не раз отсылал его прочь. Правда, он не впускал к себе вообще никого, да и сам не покидал своего убежища без надобности. Дела маленького государства были полностью переложены на плечи герцога. Даже сообщения об очередной вылазке беспокойных соседей не трогали несчастного отца. Он все последние дни самозабвенно молился своим языческим богам и ждал, что дочь вернётся. Как часто ему казалось, что дверь вот-вот откроется и потерянная радость жизни живительным водопадом обрушится на него и воскресит угасающий огонёк надежды.

Чуда не происходило. Барон упрямо не верил, что исправить ничего нельзя. Запоздало организованные розыски Архелии были тщетны, и ловкая подруга-охотница провела беглянку через все засады, посты и ловушки. Девушки незаметно покинули пределы родного княжества, и вслед за ними стремительным ручейком ускользнуло из дома счастье. Только сейчас барон понял, как много значило в его жизни присутствие родной упрямой души. Он сполна оценил потерю не сразу. Для отца не было большей радости в жизни, чем видеть каждодневно озарённое внутренним светом лицо самого любимого человечка — своего ребёнка. Своё маленькое «я», своё удачное (или не очень) продолжение на Земле, которое в свой черёд с благословения небес даст новую жизнь другому маленькому «я». И оно будет справедливо требовать у старшего «я» места под солнцем, своей части в богатстве, своей доли любви, понимания, участия. Бесконечно попрекаемая за сумасбродство и непослушание, эта маленькая частица души получит в конце концов всё, что могут ей дать любящие родители. Она пройдёт собственный путь и угаснет, как все предшествующие «я». Как хочется видеть этот путь, участвовать в судьбе ребёнка, быть неравнодушным свидетелем взлетов и падений… «Где ты, дочка?» — пульсировало в голове отца, добровольно заточившего себя в маленькой тесной комнатке. Тишина наваливалась на плечи, как скала.

Сзади притаившегося в коридоре Фридберта послышался шорох. За спиной робко переминалась с ноги на ногу маленькая девочка в потрёпанном платье с серебряными украшениями поверх. В руках она держала деревянную плошку с горячей настойкой.

— Ты к барону? — поинтересовался юноша.

— Да. Меня хозяйка послала лекарство ему отнести.

— Иди назад. Я сам ему отдам, — протянул он руку.

Девочка шустро спрятала питьё за спиной и упрямо поджала губки:

— Но мне сказано!

— Ой, посмотри, как плохо не слушаться! Ты пролила отвар на пол.

Маленькая посыльная смутилась и покраснела. Она с грустью оценила количество оставшейся настойки и пробормотала:

— Немножко осталось…

— Давай мне, меня ругать не будут. А ты иди. Хочешь новую игрушку или наряд? Вот, держи денежку. И беги, беги отсюда!

Она неуверенно подала ему плошку, взяла монету, но уходить не спешила.

— А если мама спросит, я ей скажу, что ты дал… Хорошо?

— Конечно. А сколько тебе лет?

— Мама говорит, что шесть зим перезимовала.

— Умница, ты старше кажешься. Ну, беги.

— Осторожно, не разлей!

Сияющая от похвалы девочка, дав последнее указание, выпорхнула на свежий воздух: к солнцу, цветам и птицам.

Берт проводил её взглядом и решительно шагнул в низкий проём двери, держа в руках целебный напиток. Данный некогда обет наконец пересилил страх и робость. Юноше казалось, что он идёт в клетку к дикому безжалостному зверю. Таким и был барон до сломившего его события. Однако перед Фридбертом предстал совсем иной человек. То, что увидел юноша, не вязалось с многочисленными рассказами о неисправимом вояке.

Горе до неузнаваемости изменило барона. Его душа стала хрупкой, а характер податливым, как у маленького дитя. Берт сейчас должен был воскресить надежду в сердце покинутого отца, а затем превратить её в веру. Веру, что помощь придёт не от старых, не внимающих его молитвам богов, а от нового всесильного Всевышнего. Того, что может взрастить прощение и любовь даже в душах смертельных врагов и тем более повздоривших близких людей. Юный проповедник знал, что его святой долг помочь прозреть старому вождю. Юноша более не сомневался, по силам ли ему такая задача.

— Берт? Приветствую, — барон поднял руку. Его морщины дрогнули. Устав от одиночества, он старался изобразить улыбку.

— Я осмелился принести вам лекарство вместо той маленькой девочки.

— А… Неля… Она милая, совсем как моя маленькая…

Он тяжело закрыл веки, пытаясь восстановить во всех деталях подзабытый детский облик своей дочери. Архелия никак не вспоминалась ему улыбающейся милашкой. Напротив, перед глазами вставал образ строгой девушки с огромными серыми глазами и непослушными прядями спутанных волос. Он знал каждую царапину на её железной укороченной кольчуге, помнил во всех подробностях орнамент на её дорогих доспехах. Чужому человеку невозможно было поверить, что под прикрывавшими грудь железками бьётся доверчивое и ранимое девичье сердце. Его девочка вышла один на один с беспощадным миром…

Берт прервал тяжёлые воспоминания барона, вкрадчиво произнеся:

— Она обязательно вернётся. Я буду молиться об этом.

— Ты? И твой бог сможет вернуть её?

— Если и вы будете обращаться к нему…

— Не проси невозможного.

— Сколько жертв уже принесено и сколько ещё понадобится. Вашему народу тяжело стало исполнять волю жрецов, люди начали роптать. Те, кто советует вам вести постоянные войны, разве заботятся о благе государства? Они решают конфликты между своими богами ценой ваших жизней. И сейчас используют вашу боль для своего обогащения… Сколько даров уже принесено по их требованию, а Архелия не вернулась. Ваши боги не залечат душевных ран: они питаются кровью.

— А ты залечишь? — барон, казалось, пропустил мимо ушей нападки юноши на древнюю веру.

— Мой Бог требует скромности и терпения от своих служителей. Мы не смеем пользоваться чужими трудами…

— Кто «мы»? — перебил его барон. — Вас много?

— Я простой ученик. Истинная вера измеряется не столько количеством людей, сколько силой, с которой они…

— «Быть скромным и терпеливым», — усмехнулся старый вождь, снова прервав речь Берта. — А я всю жизнь провоевал, но ведь я защищал свою землю и народ!

— Многих войн можно избежать. Как рачительный хозяин, заботящийся о благе государства, вы могли бы иначе уладить многие конфликты.

— Хитростью? Мне всегда претило лицемерие, двуличие, заигрывания между врагами. Этому ты пришёл научить меня?

— Простите, я хотел сказать «мудростью».

— По-твоему, я недостаточно умён? А может, и глуп?

Разговор явно шёл в тупик. Юноша не справлялся с упрямой логикой барона. Недостаток опыта давал о себе знать: никогда ему не приходилось вести беседы со столь высокопоставленным человеком, к тому же настроенным недоброжелательно. Никакой учёностью нельзя возместить пробел, образовавшийся из-за юности лет. Берт смиренно опустил глаза и подумал, что лучше ему удалиться. Барон, прижав противника, неожиданно смягчился:

— Ладно, оставайся, — казалось, он видит юношу насквозь. — Расскажи мне, что знаешь, чему научился в странствиях. Я сам решу, чему верить. Садись.

Воодушевлённый Фридберт поднял глаза, и лицо его просияло. В глазах появился незнакомый блеск, который потеснил мрак неосвещённой комнатки. Он сложил свои руки ладонь к ладони и поднёс их к груди.

— Я буду рассказывать о моём Боге стоя. Произносить его имя и сидеть — значит недостаточно любить его.

— Как знаешь. Мне думается, что сидишь ты или стоишь — неважно. Любовь ведь от этого не изменится. Ну, так начинай…