Северный ветер. Том 2

Holly Hope Karter (2024)

Харона есть в чем обвинить! Он не только не дал Дане Торрес «инструкцию», прежде чем вырвал девушку из привычной жизни и засунул в другой мир, но даже не подумал предупредить, что она — самая могущественная одаренная Кахаэра. Мархээарисс — защитница мироздания, знамение великих перемен. А каких именно и чего они будут стоить всем живущим, предстоит выяснять Дане. А заодно разобраться с новой сущностью, овладеть дарами, подчинить мощь стихий… и выбрать союзника из вольных дааров. Одного и на всю жизнь. Весь он станет ее супругом.

Глава 3

Когда магри досервировали ужин и упорхнули, я медленно опустилась на пол рядом со столом. Акха застыл возле дивана, рассматривая камин.

— Стоя больше влезет?

Взгляд мужчины прыгнул на меня и обратно к белому огню.

— О чем ты говоришь?

Я похлопала по ковру ладонью.

— Присядь. Довольно сложно будет постоянно задирать голову, чтобы видеть тебя.

Акха пристально посмотрел на двери и опустился на пол по другую сторону стола.

Каждое его движение было преисполнено манерности. Взгляд оставался отстраненным и надменным. Венец глумливо подмигивал бликами, напоминая о месте его обладателя в иерархии Кахаэра. Несмотря на то, что я находила поведение Акха ужасно непривычным, оно ощущалось естественным и непринужденным. Он вел себя… как правитель.

Я прогнала воспоминания о наших уютных разговорах у камина, осознав, как нелепо выглядит сейчас мьаривтас. В зале хранителей его ждал черный величественный трон, а стол в обеденном зале, в котором мне не довелось побывать, наверняка возглавляло богато украшенное кресло. Сидя на полу мужчина казался… несуразным. Неуместным в простоватой обстановке, иронично оттененной роскошным убранством покоев.

Акха тихо спросил:

— С чего изволишь начать трапезу?

Я растерянно указала на блюдо с мясом, обложенным ломтиками корнеплодов. Мужчина наполнил тарелку и передал ее мне. Розовое вино плеснулось в кубок ужасно громко. Я выпила залпом, а когда Акха вновь наполнил кубок, выпила и его под слегка удивленным взглядом. И огромным усилием воли удержалась от того, чтобы судорожно влить в себя третий.

— Как прошел… твой полет?

Теплая улыбка украсила мьаривтаса, но не отразилась в брошенном на меня взгляде.

— Солнце улыбалось мне, благодарю, мархээарисс.

Я проглотила рванувший на волю крик и нервно спросила:

— Где вы были?

Звон вилки об тарелку оборвался противным скрежетом.

— На границе владений Ночи.

— А чем… вы там занимались?

Быстрый взгляд из-под густых ресниц.

— Охотились на ее Детей.

— Это еще кто?

Мьаривтас прожевал кусочек мяса и ответил:

— Неодаренные, которых коснулось могущество северной стихии. Ты помнишь серые шкуры, на которых мы спали в пути?

Я кивнула, и мужчина сдержанно улыбнулся.

— Они принадлежали им.

— Вы охотитесь на них ради шкур?

— Выделанные шкуры высоко ценятся в Кахаэре — одежда и спальные принадлежности, сшитые из них, комфортны и в мороз, и в жару. Но это не первая причина. Дети Ночи изредка покидают снега и стаями нападают на города. Я — единственный, кто может проникнуть в сердце Сабисс Гаха и истребить врагов моих подданных там, где обращенные верят в защиту стихии и свою безопасность.

Памятуя о шестиногих скакунах, я поежилась, представив, какой ужас может породить несокрушимая Ночь. И насколько этот ужас может быть опасен.

— Зачем неодаренные идут в ее земли?

Во взгляде Акха промелькнула горечь.

— Могущество Ночи просачивается через границы равнин и отравляет окрестности. Те земли необитаемы, но опасность манит смельчаков и глупцов. Оказавшись в приграничье, они поддаются северной стихие и сбегают в снега ее Детьми.

Я бездумно осушила кубок. Губы мьаривтаса дрогнули, словно мужчина хотел улыбнуться, но сдержался.

— Как часто ты охотишься на них?

— Раз в несколько лун. Я проникаю вглубь Сабисс Гаха. Кхар Джахар облетает Акхасс Дюзар…

Я тихо перебила его:

— Полночь.

Акха вопросительно вздернул бровь, и я пояснила:

— Твое имя. «Акха» значит «полночь».

— Да, мархээарисс. Я родился в самый темный изгиб солнечного хода, когда светило было дальше всего от небосвода. Имена могут многое рассказать о нас.

Например, имя его пращура…

А не в честь ли тирана даары назвали северную стихию?

Я задумчиво хмыкнула, не решаясь касаться вновь наполненного кубка. Еда так и осталась нетронутой — аппетита не было и в помине. Напьюсь же…

— А что означает твое имя?

Я мрачно усмехнулась.

— «Дана» значит «мудрая». А еще «дарованная».

— А Торрес?

Я задумчиво почесала нос

— Так назывались оборонительные башни. Я читала, что «торрес» — что-то вроде символа. Защиты, мощи и надежности.

Акха воскликнул, порядком напугав меня:

— Мархээарисс, твое имя великолепно!

Он восхищенно улыбался, а мне хотелось выбежать из комнаты, запрыгнуть на Буцефала и скакать куда глаза глядят.

Кубок все же оказался в моих пальцах.

— Так почему ты перестал меня им называть?

В глазах собеседника мелькнуло неподдельное изумление. Я пояснила:

— Ты называешь меня «мархээарисс»…

— Но ты и есть…

Я перебила его:

— Ты понимаешь, о чем я говорю!

Глубокие морщины прорезали лоб мьаривтаса.

— Нет, не понимаю.

Скулы свело. Я проглотила вязкую слюну вместе с глотком вина.

— Ты перестал называть меня Даной. Осталась лишь «мархээарисс». Почему? Потому что мой титул важнее… моего имени?

Акха смотрел недоуменно, пока я покачивала кубок и чересчур внимательно разглядывала розовую жидкость. Она жадно облизывала стенки, ловя блики огня.

— Дана…

Я вскинула голову и задушила стон — Акха улыбался, но его взгляд оставался поразительно равнодушным. Сокрушительно отстраненным!

— Почему ты называешь меня мьаривтасом?

— Потому что ты — мьаривтас!

— А ты — мархээарисс.

Загнанная в ловушку, я с грохотом поставила кубок на стол.

— Но я называю тебя по имени! А ты меня нет!

— Я только что сделал это. Разве ты не слышала?

Я раздраженно воскликнула:

— Акха, ты действительно не понимаешь, о чем я говорю?!

Он хрипло засмеялся, но сразу же перестал. Я тоже притихла, настороженно следя за трещинами, бегущими по броне равнодушия мьаривтаса. Черты его лица смягчились, взгляд стал таким же ласковым и нежным как прежде. Но слова выдернули меня из накатившей неги и швырнули на землю:

— Чем тебе неугодно это слово?

Я сжала зубы до боли в челюсти. Знала я, почему новое обращение выводит меня из себя — слишком много ответственности и утрат с ним связано! Но как объяснить, чтобы он понял мою обиду?

Не дождавшись ответа, Акха склонил голову набок и спросил:

— Тебе трудно принять твою суть, я прав?

Я снова не ответила, но мьаривтасу это и не требовалось. Он тихо продолжил:

— Одаренные, рожденные в Кахаэре, знают о своей сути задолго до того, как осознают ее — до того, как принимают природу своего происхождения и позволяют дарам проснуться. Звучит, будто у нас есть выбор, но это не так. Мы — могущественные существа, хранящие власть и покой Кахаэра. Такими нас сотворило мироздание. Но ты, пришедшая из-за грани, долгие зимы жила, не зная о своем могуществе. И я не могу представить, каково тебе сейчас.

От его улыбки стало тошно. Сердце забилось суматошно, с перебоями.

То же самое, но грубее, я втолковывала Даримасу в колыбели. Но, встретив понимание Акха, испытала жгучий стыд. Возможно, потому что ввела его в заблуждение…

— Сколько зим ты прожила?

Я угрюмо буркнула:

— Тридцать три.

Улыбка Акха стала снисходительной.

— Ты так молода…

— Будто ты намного старше!

Он ответил, сдерживая смех:

— Я родился на рассвете Эона жизни и прожил сто восемьдесят шесть зим.

Я ахнула, не сразу вспомнив, что даары живут гораздо дольше простых смертных. Вот тебе и «почти ровесники»!

— Ты такой… взрослый!

Акха рассмеялся и покачал головой.

— Мы осознаем суть на пятидесятой зиме. К восьмидесятой подчиняем дары. Встаем на крыло после сотой. Я очень молод, но через многое мне пришлось пройти гораздо раньше остальных.

— Потому что ты — наследный мьаривтас?

Акха кивнул.

— Кхар Джахар уступил мне северный трон, едва я раскрыл дары и воспитал дух достаточной силы, чтобы совладать с ними. Его не принуждали, но долг, который отец возложил на себя, став мьаривтасом, оказался неисполнимым.

Тихий вздох разнесся над столом морозным воздухом.

— Лишь мне из ныне живущих подвластна северная стихия. Лишь я один могу удержать Ночь на равнинах. Кахаэр отчаянно нуждался в моем могуществе, а потому я стал мьаривтасом на сотни зим раньше.

— А до твоего рождения как с ней справлялись?

— Прошедшие эоны дались моему двору нелегко. Северяне подолгу не видели солнца из-за туч. Мне пришлось рано взвалить на себя бремя власти, но ты… Тридцать три зимы…

Акха невесело усмехнулся.

— Между нами великая пропасть, мархээарисс. Я одаренный, ставший мьаривтасом, а ты родилась обремененной властью.

Я вяло запротестовала:

— Но я не была такой, когда мы встретились.

— Ты пришла в мои земли, чтобы я разбудил дарованное могущество, что дремало в тебе всю жизнь. Возможно, с первой мархээарисс было так же. Боюсь, нам не узнать наверняка.

Он задумчиво облизнул губы и продолжил:

— Среди моих мьаривов есть те, кто намеренно и осознанно отказался от наследных титулов и власти. У них не было выбора — рождаться одаренными или нет. Но они выбрали не становиться правителями своих земель. И пусть это причинит тебе страдания, но у тебя в отличие от них нет такой роскоши. Потому что мархээарисс — не титул, как, например, мьарив, мьаривтас, мьарисит или мьаритарх. Это твоя истинная ипостась, второе имя, если будет угодно.

Я упрямо мотнула головой.

— Неугодно!

— Ты хочешь, чтобы я перестал тебя так называть?

Я с отчаянием прошептала:

— Я хочу, чтобы ты снова начал называть меня Даной.

И пусть это не первое мое желание, но с чего-то же нужно начинать!

Лукавый проблеск взметнул искры на голубых радужках.

— Твоя воля ведет меня… Дана. Скажи, иное обращение изменило твою суть? Ты по-прежнему мархээарисс. В тебе — все силы мироздания и те, что породили мы, даары. Твоя воля ведет нас и твое слово — изначально истинно и законно.

Я не стала уточнять, что, в отличие от одаренных Кахаэра, могу лгать. Смысл? Никакого.

Акха подался вперед и почти прошептал:

— Даже имя, с которым ты пришла. Вдумайся в заключенные в него смыслы. Дар, мудрость, надежда и защита. Ты — твердыня Кахаэра. И в твоем кулаке — его мощь. Каким бы именем мы тебя ни называли, данным при рождении или обретенным здесь, суть… неизменна.

Я устало провела ладонями по лицу, убирая невидимую паутину правоты собеседника. На кончике языка горчила досада.

В прошлой жизни я добивалась уважения и признания опытом и навыками. Хорошее отношение и дружбу получала за то, какая я по натуре. Я осознанно и четко разделяла жизнь на дом и службу и, меняя места, оставляла за порогом то Дану-работницу, то Дану-семьянинку. Но в Кахаэре… это так не работает. Созвучное с титулами «мархээарисс» — не служба, а роль, выданная судьбой.

Время, потраченное на размышления и душевные метания, до обидного легко обесценилось и оказалось убитым впустую. Наивные женские мечты о признании моей личности более важной, чем могущество защитницы мироздания, продолжали умирать с протяжными стонами, но ответ я получила — Акха никогда не отделит мархээарисс от Даны Торрес.

Ужасно досадно, но причины вполне понятны. Пройдут зимы, и место мьаривтасов займут потомки, а мьаритарха — наследник или новый род. Мое «место» в душе, плоти и крови. Отдать его невозможно при всем желании, а потому я буду жить и умру мархээарисс. Но я упрямо сопротивляюсь и врежу только себе.

Стоило осознать это, в голове оформилось единственно верное решение. Порой битва с самого начала не оправдывается жертвами, потому что победить в ней невозможно. Порой лишь в смирении можно найти покой, сколько бы боли и страданий оно не принесло сначала.

Значит, пришло время смириться…

Мьаривтас терпеливо ждал ответ. Я не могла заставить себя посмотреть на него и даже немного надеялась, что уйдет. Но он не исполнил мое желание и снова заговорил:

— Знаешь, что я чувствую, когда произношу столь неугодное тебе слово?

Я отрицательно мотнула головой, запихивая поглубже вопрос: боль утраты?

Мужчина тягуче прошептал:

— Мархээарисс…

Преследуя голос, по гостиной разлился аромат дождливой ночи. Я несмело посмотрела на Акха и задержала дыхание — в его взгляде бились насмерть тоска и нежность. Брови мужчины надломились, а уголки губ приподнялись в мечтательной улыбке.

— Оно прокатывается по языку щекоткой, бьет в нёбо… и выдыхается решительно, своенравно, словно я не имею права пленить его суть в звуках. Словно это возмутительно и преступно — пленить что-то столь неудержимое и вольнолюбивое. Что-то столь… великолепное. Оно на вкус… как свобода.

Голубое свечение залило глаза Акха. Дар стужи рассыпал по его щекам мерзлое крошево.

— Оно как воздушный поток, который помогает мне парить над горами — надежное, но в то же время непредсказуемое. Как костер, перерастающий в лесной пожар — запальчивое и дерзкое. В нем так же, как в тверди, соединяются непоколебимость и исконность. В нем все. Смелость. Убежденность. Сила. Величие… Но в нем есть и слабость. Мягкость. Плавность…

Он вновь прошептал, жадно растягивая каждый звук:

— Мархээарисс…

Я судорожно вздохнула, стискивая кубок пальцами. Это было томительной лаской и страшным мучением — слушать, как он произносит ненавистное слово. Кажется, я была готова смириться с «титулом» лишь ради этого наслаждения, раз уж другие недоступны.

Акха посмотрел на меня сквозь ресницы с тающими на них снежинками.

— Оно ласкает губы и заставляет сердце биться быстрее. Слышишь, как я пытаюсь удержать последние звуки дыханием? Изнемогая, до головокружения… Я произношу: «мархээарисс» и в каждом звуке чувствую тебя, Дана Торрес.

«КРАК!», — я словно наяву услышала, как треснула и разлетелась по гостиной, бренча осколками льда, броня мьаривтаса.

Белые зрачки вспыхнули. Размытый взгляд прошелся по моему лицу, и мне почудились трепетные прикосновения к оголенной коже. Дар стужи коснулся шеи, пощекотал ключицы и спешно убрался прочь, напуганный собственной наглостью.

На висках выступила испарина. Я встретила взгляд Акха и утонула в разыгравшейся вьюге белых искр. Мьаривтас смотрел как прежде — жадно, по-собственнически… но со смесью страха и стыда. Словно то, что он чувствовал прямо сейчас… было возмутительно и преступно.

Он отвернулся первым и спешно отпил из кубка.

— Ни одно обращение не изменит твоей сути. Но если желаешь…

Я хрипло перебила его:

— Делай как знаешь.

Акха озадаченно склонил голову набок, и я махнула рукой, давясь нервным смешком.

— Делай что хочешь.

Шумный вздох заставил меня вздрогнуть. Взгляд мужчины мазнул по моим губам, коснулся шеи и сбежал вслед за даром стужи. И в нем я увидела все, в чем нуждалась измученная женская душа.

Растревоженное сердце забилось неровным ритмом. Голова закружилась. Зверь жалобно заскулил. А я не могла отвести взгляд от обнаженного душой мужчины. Наращенная за время нашей разлуки броня исчезла. Выпущенные из плена чувства носились вокруг морозными вихрями, нерешительно касаясь моих плеч, украдкой тревожа локоны. И мне внезапно стало плевать, в ком Акха видит солнце — в Дане Торрес или в мархээарисс Кахаэра. Ведь мы с ней едины.

Нас не разделить! Она — это я, а я — она. В моих алых глазах отражается ее могущество, моим голосом звучат ее слова. На кончиках моих пальцев пляшет ее дар пламени, в моей груди звучит мерный гул отзывающейся ей тверди…

С плеч свалилась незримая тяжесть. Дыхание стало поверхностным и сбитым — так бывает, когда выныриваешь на поверхность водоема с глубины и жадно хватаешь ртом воздух, не в состоянии насытиться его живительной сладостью.

Я смотрела на Акха, и меня заполняли радость и покой, мерцающий озерной рябью. Опьяненная чувствами, я подалась вперед и тихо спросила:

— Акха, ты хотел бы, чтобы я осталась в твоем дворе?

Мьаривтас стиснул челюсти. Желваки метнулись по впалым щекам, рисуя острые углы. Дыхание мужчины участилось, а на виске ритмично забилась жилка. Он выглядел так, будто боролся с собой и мучился. Словно то, что он хотел ответить, было возмутительно и преступно! Словно мысли причиняли ощутимую боль!

Я терпеливо ждала, всматриваясь в его лицо в поисках невысказанного ответа. И прочла его в мимолетном взгляде с россыпью белых искр.

Он был полон надежды отчаявшегося, вновь обретшего шанс.

Вино ударило в голову, рождая хмельную смелость. Запрещая себе думать, что ошиблась, я откинулась спиной на диван. Губы растянулись в улыбке, которая не сошла, даже когда мужчина выдавил:

— Двор Севера будет… твоим домом столько… сколько пожелаешь.

— А если я не захочу покинуть его? Что будет, если я захочу остаться… рядом с тобой?

Мьаривтас ответил на улыбку. В уголках его губ притаилась радость.

— Я почту за великую честь стать твоим соратником.

— А куором?

Акха резко выпрямился, расплескивая вино. Его пальцы задрожали. По лицу пробежала судорога. Сила дара вырвалась из глаз и завихрилась дымными жгутами: белыми с серыми проблесками, голубыми, как ясное зимнее небо, и черными, как дождливая ночь. Голубых было так много, что они растворяли остальные.

Я завороженно рассматривала их, понимая — я вижу суть наследного мьаривтаса, многогранную, могущественную…

Сбивчивый голос заставил меня напрячься:

— Если посчитаешь… мою партию достойной… твоего могущества…

Акха не договорил и закашлялся, прикрыв нижнюю часть лица ладонью. Но я увидела то, что он пытался спрятать. И ринулась к мужчине, сбивая все преграды на пути — из его носа обильно потекла густая, почти черная кровь.

Отпихнув его руку, я ахнула — не только из носа! Кровь пачкала губы и бежала по подбородку. Даже в уголках глаз набухли багровые капли!

— Акха, что с тобой?! Что происходит?!

Он уверенно перехватил мое запястье и отвернулся, продолжая кашлять в ладонь. На черной коже перчатки заблестели вязкие сгустки.

— Акха, что это?! Что происходит?! Как помочь тебе?!

Я схватила тканную салфетку и начала судорожно вытирать кровь с лица мужчины. Он подавился смехом и снова закашлялся, когда я послюнявила ткань, чтобы стереть успевшие подсохнуть разводы.

— Дана, оставь…

— Ты кровью истекаешь! Подожди здесь, я позову Маритаса!

Я попыталась вскочить, но Акха схватил меня за руку и заставил сесть… к нему на ноги.

И порадоваться бы мне сдвигу с точки равнодушия, но я с ужасом разглядывала багровые жилки, замаравшие голубые радужки.

— Дана, я… прошу о милости…

— О какой?

Акха вымучил улыбку

— Не задавай вопросы… на которые я… не могу ответить.

— Это какие?

— О моих… желаниях.

Он отвернулся и кашлянул, сжимая губы. Я поднесла салфетку к его рту.

— Сплюнь.

Акха изумленно глянул на меня и снова отвернулся, содрогаясь всем телом и прижимая кулак к губам. Я схватила его за плечи и провыла:

— Да что с тобой?! Что сделать, чтобы тебе полегчало?!

Продолжая трястись, мьаривтас отобрал у меня салфетку, прижал ко рту и сплюнул так, чтобы я не увидела противный сгусток, снова кашлянул… и расхохотался. И до меня дошло, как странно и забавно выглядели со стороны мои действия.

Смех пощекотал горло, и я улыбнулась, глядя на мотавшего головой правителя Севера. Венец подмигивал бликами, будто говоря: ты все делаешь правильно, Дана Торрес, просто… ты другая. Несуразная. Порой неуместная.

Прохладные ладони обхватили мою талию, и вскоре я уселась на ковер рядом с мужчиной. Он утирал кровь и не переставая бормотал:

— Сплюнь… Вот так просто… Сплюнь…

Я коснулась его щеки, привлекая внимание.

— Акха, что произошло?

Он улыбнулся, и я стерла капельку крови в уголке его рта.

— Дана, я прошу о милости…

— Не задавать вопросы, на которые не можешь ответить? Но почему не можешь?

Мой голос дрогнул, и в нем отчетливо звучала досада. Акха снова кашлянул, но на этот раз без крови.

— Потому что ты — мархээарисс.

Перебрав заданные вопросы, я озадаченно нахмурилась… и распахнула глаза. Понимание пришло подозрительно быстро.

Так вот что значит: «ни один даар не может склонить мархээарисс к союзу или взять против воли»? Ничего себе защита!

Я ткнула пальцем в салфетку.

— Вот это все… из-за моих вопросов?!

Акха кивнул и глотнул вина, а я крепко задумалась.

Выходит, ни один даар не может открыто проявить чувства ко мне? И даже сказать ничего не может, чтобы в выгодном свете предстать и склонить чашу весов на свою сторону? А сделать? Вот же… дерьмо!

Я угрюмо насупилась, но душа парила. Получается, равнодушие Акха было связано с этим запретом?

«Не только с этим — он утратил Узор…».

Я неуверенно спросила:

— Ты все еще видишь во мне утрату?

Акха побледнел, но ответил спокойно:

— Да.

Сердце сжалось в ноющий комочек.

— Тебе все еще больно?

— Да.

Комочек пропустил достаточно ударов, чтобы я всерьез забеспокоилась.

— Это пройдет?

Мьаривтас коснулся моего запястья, нерешительно погладил пальцы.

— Все проходит.

Я вспомнила не ослабшую со временем боль в глазах Даримаса.

— Не слишком обнадеживающе…

Запрещая себе снова утонуть в унынии, я глянула на мужчину исподлобья. Мы сидели так близко, что захоти я — легко прильнула бы к прохладному боку.

Вспомнилась колыбель… Могучее тело черного даара… Его крыло, под которым так сладко и спокойно спалось… Ощущения безоговорочного доверия и защищенности… И желание быть с ним… в любой ипостаси…

Кровь вскипела. Дар взвился столбом огня, опаляя горло. Воздух задрожал, размывая зрение. Акха восхищенно вздохнул, всматриваясь в мои наверняка горящие глаза.

— Ты прекрасна, Дана Торрес… Твое пламя…

— Процветает. А воду пробудить не удалось. Но вместо этого…

Я прикрыла глаза и сосредоточилась, выискивая жилу мьаривтаса. Она покорно явила себя.

— О чем ты говоришь?

Я вскинула ладонь, прося тишины. Зажмурилась до рези в веках, вглядываясь в клубок в груди Акха. Хотя назвать увиденное «клубком»… вполне сойдет за оскорбление.

Жила мьаривтаса была в десятки раз больше уже виденных мною. Плотные нити безостановочно шевелились. Голубые, гораздо ярче, чем у Даримаса и меня, закручивались и вились, напоминая снежные вихри. Они туго сплетались с белыми, мерцавшими серыми прожилками — так переливается на солнце благородная седина. Но каждая нить то и дело разрывалась, будто ее скрывала… тень… Нет, не тень!

Я нашарила колено Акха и оперлась на него ладонью, разглядывая черные нити. Их было немного, но росли они прямо из жилы. А это значит…

Я распахнула глаза и воскликнула:

— У тебя три дара! Почему ты никогда не говорил об этом?

Акха ошарашенно уставился на меня.

— Дана, я не единожды…

— Не говорил ты про третий дар! Ты всегда повторяешь одно и то же.

Я вздернула подбородок и пробасила:

— Я, Акха Джахар Даар, даар стужи и тлена… и так далее!

Мьаривтас весело рассмеялся и охнул, когда я ткнула его пальцем в грудь.

— Ты никогда не говорил, что у тебя три дара! Какой третий?

По лицу Акха пробежала тень. Он ответил с явной неохотой:

— Тот, благодаря которому я сдерживаю Ночь.

Я нетерпеливо подпрыгнула на месте.

— И это?!

— Северный ветер.

Я призадумалась. А ведь действительно — он упоминал его. И не раз. В памяти послушно всплыло: «потомок приручит Северный ветер».

И снова наивысшую награду за внимательность получает мархээарисс Кахаэра!

— На что он способен?

— Удерживать Ночь в границах Сабисс Гаха.

Я снова прикрыла глаза, чтобы увидеть черные нити.

— Но он слаб…

— Я потратил много сил на битву с Детьми Ночи.

— Разве это не опасно — так изводить себя? А как же борьба со стихией?

Акха снисходительно улыбнулся.

— Успокой дух, Дана. Уничтожая Детей, я лишаю Ночь соратников. Битва ослабила меня, но я восстановлюсь в колыбели… когда позволишь покинуть тебя.

Я спешно отстранилась.

— Позволяю! Покидай! Только ответь… Как долго тебя не будет?

В глазах мьаривтаса отразилось все от радости до испуга, во всех мерах и проявлениях.

— Я вернусь на шестом рассвете. Но прежде чем покинуть Харадгар прикажу вернуть тебя в прежние покои.

Я осмотрелась, упорно игнорируя перевернутый стол и разлетевшуюся по полу посуду — ужин пошел… по одному месту. Зато поговорили!

Новые покои душили излишествами, от яркого света болели глаза, но…

— Я останусь в этих. Но могу кое-что исправить?

Акха озадаченно кивнул.

— Твоя воля ведет нас, Дана Торрес.

Я поморщилась, но не стала придираться к словам — сама почти умоляла снова называть меня Даной. А с остальным… так и быть, уступлю. Пока что…

— А мои вещи? Их принесли?

Заканчивая фразу, я покрылась ледяными мурашками.

Гахтар рода Джахар… Я должна вернуть его…

Лицо Акха окаменело. Скулы резко выделились.

— Они должны быть в твоей спальне, но если их нет…

Я спешно вскинула ладони.

— Я еще ничего не осмотрела! Наверняка они там. Успокой дух, мьаривтас.

Акха поднялся на ноги и помог мне встать. Потом поклонился.

— Черного неба, Дана Торрес.

Я не особо рассчитывала на поцелуй, но расстроилась, когда его не последовало.

Мужчина развернулся и направился к выходу из покоев. Я тяжело вздохнула и тут же улыбнулась — проказливый дар стужи успел коснуться моей щеки прохладой.

На душе стало легко и покойно. И даже впорхнувшие в гостиную магри не разбудили мирно дремавшую злость.

***

Травяное море горело до самого обрыва. Открывшийся с крепостной стены вид высекал слезы из глаз. Запах гари забивал ноздри. От жара по лицу катился пот. Стоны Кахарганов грозили лишить самообладания.

Вцепившись в каменное ограждение, я смотрела на паривших в вышине дааров. И когда черный камнем упал прямо в огонь, закричала от ужаса.

Я заметалась по стене, вглядываясь в багровые языки, но голос Акха внезапно раздался за моей спиной:

— Дана…

Я резко повернулась и взвизгнула, зажав рот ладонью — лицо мьаривтаса было залито кровью. Она сочилась из глаз, вытекала из носа и рта. Даже из ушей!

Я сдернула с Акха мантию и начала вытирать кровь… но вместо алого белый мех окрасился черным. Я коснулась пятна, растерла маслянистую жидкость пальцами и охнула от боли, когда в подушечки вонзились невидимые ледяные иглы.

Это не кровь! Это…

Я вскинула голову, ища взгляд мьаривтаса, и отпрянула. Он улыбался, и меня до костей пронял безумный восторг, закованный в изгиб полных губ.

— Акха… Что…

Он поднял руку, желая коснуться моего лица, и я отшатнулась — на пальцах мужчины плясал огонь. ЧЕРНЫЙ, МАТЬ ТВОЮ! Он плавил кожу мьаривтаса, и та стекала, срывалась каплями и прожигала камень под нашими ногами.

Крепостная стена закачалась, и я с визгом схватилась за руку Акха, чтобы устоять. Черный огонь перескочил на мою кисть. Мужчина восхищенно прошептал:

— Дана, твой дар… прекрасен!

Отозвавшись на упоминание, пламя закипело в груди, обожгло горло и вырвалось на свободу. Мои руки загорелись до самых плеч, но жара я не чувствовала. С испуганным криком я оттолкнула Акха и замахала руками, пытаясь стряхнуть черные язычки. Но они отбирали все больше места у моего дара.

— Что это?! Что происходит, Акха?!

Он не отвечал, следя за моими заполошными действиями с безумной улыбкой.

Черный огонь перекинулся на грудь… и проник внутрь. Сердце сбилось с ритма. Нутро заполнил невыносимый холод. Я зашарила ладонями по шее и ключицам, давясь рыданиями.

— Акха, что происходит?! Помоги мне!

Он снова оказался рядом, перехватил мои запястья и выдохнул в лицо:

— Прими мой дар, Дана Торрес!

Я отпихнула его… и перевалилась через ограждение. И когда после недолгого падения багровый огонь скрыл от взгляда прорывающий тучи свет красного солнца… проснулась. Резко села на кровати, распахнула глаза… и завопила так, что меня наверняка услышали в Аграу Аристар.

Мои руки горели до плеч. И не только они.

Роскошная кровать превратилась в костер. Огонь жадно облизывал кованое изголовье и тянулся к тканной драпировке стен.

Я выпуталась из остатков одеяла и рухнула на пол. Разумная часть меня увещевала:

«УСПОКОЙСЯ, ДАНА! ВОЗЬМИ ДАР ПОД КОНТРОЛЬ! ТЫ УМЕЕШЬ! ДАВАЙ!».

Паникующая визжала:

«Проще сказать, чем сделать!».

«СОБЕРИСЬ, МАРХЭЭАРИСС!».

Зверь метался и гортанно рычал. Жила билась в такт сердцу. Красных нитей стало многим больше. Я вспомнила слова Даримаса: «ты подчиняешь стихию», сосредоточилась на огне и представила, как затягиваю его первозданную, неукротимую мощь в себя. Зверь радостно зарычал, принимая подношение…

Когда последние язычки на моих руках погасли, я уставилась на кровать, но сделать ничего не успела. Дверь в спальню распахнулась. На пороге возник Даримас в окружении воинов. С ходу оценив обстановку, даар вскинул ладони. Воздух затрещал, и вскоре прямо над кроватью появилась самая настоящая туча! Хлынул дождь, и огонь возмущенно зашипел.

Я бездумно повела пальцами, и струи воды отклонились, ударили в стену, гася драпировку. Спальню заполнил густой пар.

— Мархээарисс, ты видела солнце?!

Сильные руки подхватили меня и поставили на ноги. На плечи опустилась мантия одного из воинов, и я залилась диким хохотом — моя одежда сгорела! Я оказалась голой на виду у десятка мужчин! Почти кошмар из юности! Вот только страшнее!

Повиснув на шее Даримаса, я дала волю слезам и позорно разрыдалась.

Он гладил меня по волосам, приговаривая:

— Ты цела, Дана, ты цела…

— Что… это… было?

Даримас отстранился и пытливо всмотрелся в мое лицо.

— Ты мне скажи!

Я всхлипнула, утирая слезы.

— Мне приснился сон! Я увидела красное солнце!

Мужчина вздрогнул всем телом и притянул меня к груди.

— Твой дар… Ты утратила власть! Ты…

Я отпихнула его и радостно улыбнулась.

— Зато я подчинила воду!

— О чем ты говоришь?

Я указала пальцем на стену.

— Ты видел? Я подчинила воду! У меня получилось! Я загасила…

И снова расплакалась. Оттолкнув кумхарида, уселась на пол и закрыла лицо ладонями.

Даримас крикнул воинам:

— За хагхаридом! Он должен позвать мьаривтаса!

— Нет!

Я вытерла слезы и громко шмыгнула носом.

— Нет, он… восстанавливает силы.

Даримас опустился на пол рядом со мной.

— Дана…

— Я сказала: НЕТ!

Мужчина отшатнулся. Его глаза наполнились страхом. Я хрипло вздохнула и повторила тише, чудом вспомнив о необходимости быть осторожной в приказах:

— Не зовите мьаривтаса. Не рассказывайте о случившемся. Он должен восстановить силы. Я цела! Я в порядке. Я просто…

Глянув на обугленный матрас, я подавилась смешком и дернула кумхарида за рукав.

— Даримас?

Он отозвался с явной опаской:

— Жду твоей воли, мархээарисс.

— Кажется… мне нужна новая кровать.