Парящая

Elza Mars, 2022

В разгар зимы во время круиза по Аляске Лана и Энди находят друг друга под Северным сиянием – необычайным явлением, связавшим столь разных людей. Лана учит парня парить, а он становится её причиной остаться на земле. Однако их путешествие приближается к концу, а всплывающее прошлое, которое старательно забывалось, изменяет их будущее – если только у них ещё есть будущее. Он – её якорь.... А она – его крылья…

Глава 1

Я стояла, облокотившись о перила и подняв голову вверх. Я находилась на борту пассажирского круизного лайнера, направляясь из Инсайд Пассаж прямо в Китчикан, наш первый порт. Мы находились в море целый день.

Судно принадлежало теплоходной компании “Аляска” из Сиэтла. Судно весило четыре тысячи шестьсот тонн. Пассажирский лайнер шёл в круиз по Пьюджент-Саунд. Лайнер был заполнен пассажирами. Некоторые из них танцевали, другие играли на верхней палубе в шафллборд, а кто-то просто ходил парами, держась за руки. Официанты в белых перчатках подавали изысканные блюда на белые скатерти. Пассажиры расходились по своим каютам. Это была вторая ночь на борту круизного лайнера. Часы на верхней палубе пробили половину двенадцатого. Наступала ночь. Я смотрела на светлое зелёное свечение, которое напоминало туман, переливаясь и покрывая всё небо. Зелёное свечение растягивалось, будто накрывая небо полупрозрачной завесой. Вокруг лайнера с двух сторон располагались горы и ледники, Инсайд Пассаж был погружён в темноту. Я была единственной на палубе. На мне была надета кожаная куртка и мой пилотный шлем. Я любовалась световым шоу. Слабые зелёные полосы тянулись, будто ириска, по солёной воде. Я услышала чей-то смешок, который привлёк моё внимание.

— Как красиво.

В метре от меня стоял парень и глядел в мою сторону. Я перестала наблюдать за световым преставлением. Я сосредоточенно смотрела на него. Моё сердце замерло на миг, а потом забилось снова. Парень выглядел красивым, с короткими волосами, а его кожаная куртка блестела в зелёном свете. Какой образ. Мне захотелось прикоснуться рукой к его волосам и провести по ним ладонью. Я продолжала смотреть на него и ждала, что он хоть что-то скажет.

— Эмм… — пробормотал он, вглядываясь в небо. — Там сияние.

Потом покачал головой и, как мне показалось, смутился. Он что, не умеет разговаривать с девушками? Похоже, нет. Он вдруг отвёл от меня глаза. Я усмехнулась. Замечательно.

— Я говорю о тебе…

Наконец, он повернулся ко мне, смотря в мои глаза.

— Я?

Кивнув, я подошла поближе, пока не коснулась его плеча.

— Да, ты. Ты красивый.

Мой акцент выдавал во мне жительницу восточного побережья. Кажется, я застала его врасплох, приосанилась во весь рост и протянула ему ладонь.

— Лана Итан.

Он помедлил, а потом пожал мою ладонь. Моя кожа покрылась мурашками от этого прикосновения. Я старательно держала себя в руках, пускай у него серые глаза, волевой подбородок и ровные зубы.

— Энди Стрэнтфорд. Рад познакомиться, — как-то с доверием произнёс он.

Я предпочла не заметить этого. Наши руки при пожатии на миг задержались, а потом мы вновь положили ладони на перила.

— Аврора бореалис, — проговорила я.

— Нет, Энди. Энди Стрэнтфорд, — парень нахмурился в каком-то замешательстве.

У меня нет проблем со слухом. Я прекрасно расслышала его имя. Я усмехнулась.

— Свечение, — пояснила я ему. — Оно называется “Аврора бореалис”. Или северное сияние, как называют его другие.

— Это хорошо, что у него есть имя с фамилией, — он повернулся. — Откуда исходит свет?

— Смотря кого ты спрашиваешь.

— Я спрашиваю тебя, Лана Итан, — улыбнулся он.

При этом он не смотрел на меня, хотя я тоже улыбнулась.

— Эм, тогда я расскажу тебе, — поддразнила я. — Когда заряженные частицы от атомов солнца сталкиваются с атомами в атмосфере земли, они выбивают электроны, переходящие в высшую энергостадию, — он, похоже, не понимал, о чём я говорю. — Когда электроны переходят на более низкий уровень, они выпускают фотон…

— Эй, помедленнее, ботаничка. Расскажи наиболее доступным языком.

Я усмехнулась.

— Хорошо, как насчёт такой версии? Мы видим свет от части, которая сталкивается с газами в атмосфере Земли. Вообрази силовое поле, которое защищает землю от вредоносных газов, когда заряженные частицы, называемые ветром солнца пробивают его, то частицы газа воспламеняются в атмосфере, заставляя её светиться — так же, как звёзды. А самое классное, так это то, что цвет солнечного сияния зависит от того, какой атом взрывается, и на какой высоте случилось столкновение.

Я придвинулась к нему, пристально глядя на его лицо.

— Так понятней?

— Так действительно понятней, — сказал он.

Я улыбнулась. Похоже, парень поразился моими познаниями в астрономии.

Я надеялась, что произвела на него должный эффект. Или это он так на меня влиял, как противостояние солнечного ветра и магнитного поля. Он приглядывался к моему лицу. Наверное, пытался рассмотреть цвет моих глаз. Они у меня светло-зелёные.

— Итак, Энди, — сказала я. — Теперь ты расскажи что-то такое, что неизвестно мне.

Меня интересовало то, что он скажет.

— Я боюсь того, что произойдёт, когда я сойду с лайнера в Уиттьере.

— Чего ты боишься?

Он явно не знал, что мне сказать.

— Энди, так чего ты боишься?

Я начала беспокоиться за него. Неужели он не может рассказать мне о своих жизненных мечтах и планах?

— Пожалуй, перемен.

Сказав это, он усмехнулся. Я продолжала смотреть на него. Я прекрасно его понимала, хоть мы только что встретились.

— Не стоит бояться изменений. Ты всегда рискуешь что-нибудь потерять, но есть шанс обрести нечто лучшее.

Я разглядывала его лицо. Потом протянула руку и, погладив пальцами его короткие волосы, сместила ладонь пониже, к его щеке. Я хотела запомнить каждую клетку его лица. Я гладила его щеку, но вскоре быстро убрала руку.

— Извини. Я не могу прекратить глядеть на тебя. Ты самый идеальный мужчина… Такой…

Он засмеялся, потом улыбнулся. Мы с ним одного возраста.

— Благодарю, — оттолкнувшись от перил, он отошёл. — Приятно было познакомиться, Лана Итон.

Я удивлённо нахмурилась, а моя улыбка исчезла.

— Погоди, ты уходишь? Так скоро?

Он обернулся ко мне. Я уже поняла, что парнишка застенчив. Я надеялась, что он пояснит мне, куда идёт.

— Полагаю, ты могла бы пойти со мной.

Я тут же оказалась возле него.

— Показывай дорогу, Энди.

Я произнесла его имя легко и непринуждённо. Я шла осторожно, медленнее его, что ему приходилось останавливаться и дожидаться меня. Мы три раза обошли верхнюю палубу и обсуждали ёлочные украшения к Рождеству, рассказывали истории из школьной жизни и про наших друзей. Мы одногодки, наши дни рождения разделяет несколько месяцев. Но понятно одно: мои мысли отличаются от его.

— Тебе следует завтра отправиться на экскурсию. Поглядеть на водопады, — волнуясь, проговорила я.

Он улыбнулся.

— Этого не будет. Я не люблю путешествий.

Я усмехнулась.

— Тебе не надо отправляться на водопады и жить путешествиями. Просто прогуляйся до них и насладись видом, а потом возвращайся на лайнер.

Я сказала это просто. Мне всегда всё давалось легко. Я не могла понять, почему он старается держаться подальше от таких приключений, которые связаны с высотой любого рода.

— Когда мне было девять, я катался на велосипеде. Это было моё любимое занятие. Я мог кружить по холмам, спускаться с них, орать. Адреналина было предостаточно, он поднимался во мне, пока я кружил по высоким холмам, спускался с них на большой скорости. Как-то раз моя безответственность сыграла со мной злую шутку. Спускаясь с холма, я потерял контроль над тормозами. Меня занесло, завизжали шины, велосипед столкнулся с автомобилем, я перелетел через руль. Я даже не помню, как ударился о землю. Около недели я прожил в больнице. К тому времени, как я полностью выздоровел, моя жажда адреналина пропала.

Когда он поделился со мной, я продолжала молчать. Он всмотрелся в меня.

Я усмехнулась уголком губ.

— Тебе кажется это забавным? — спросил он с удивлением во взгляде.

Я не сдержалась, губы мои задрожали, и я рассмеялась. Полноценным смехом. Он только недоумённо смотрел на меня.

— Энди, — я продолжала смеяться.

От смеха мои глаза заслезились. От тоже вдруг улыбнулся. Не такое уж и трагичное происшествие с велосипедом.

— Ты можешь прекратить смеяться? — тихо попросил он.

— Извини.

Я вытерла глаза тыльной стороной ладони и восстановила дыхание.

— Просто представила эту картину…

Я опять рассмеялась, и он последовал моему примеру.

— Ладно, я закончила, — сказала я минуту спустя. Я подтолкнула его, и мы отступили на шаг. — Я смеялась потому, что если мои родители не имели бы медицинской страховки, мы бы разорились на лечении травм, которые я получила за эти годы. Я никогда не пренебрегала приключениями. Я только извлекала уроки и старалась не повторять собственных ошибок.

— Так ты бы опять села на велосипед?

Я скривила лицо, намекая на то, что он задал смешной вопрос.

— Я бы нашла холм повыше, попыталась бы вновь и заставила себя избавиться от страха, чтобы вернуться к настоящей жизни.

В течение следующих пары минут было тихо. Парень о чём-то задумался, потом вздохнул. Своих родителей мы не обсуждали. Я с интересом слушала о его увлечении искусством. Он рассказал мне о нарисованном мире.

Наверное, он художник.

— Мне ближе фотография, а вот художник из меня никакой, — пояснил он. — Однако это ничего не значит, ведь я принимаю любую форму искусства и восхищаюсь им. Каждое чувство, которое испытывает художник, он вкладывает в цвет, в мазок кисти, и, конечно, в изображение. Будь то чувство ярости или любви, что вдохновляет художника, даёт завершить картину полностью. Мне нравится прочувствовать истоки работы, даже не зная предысторию. Либо наоборот. Иногда требуется понять происхождение картины, чтобы прочувствовать саму работу.

— Что заставило тебя так полюбить искусство? Твоя страсть проявляется в том, как ты говоришь об этом.

Он пожал плечами.

— Моя мать — художница. Она вручила мне первый набор для рисования, когда я был маленьким, надеясь, что я проявлю себя, но художника из меня не получилось. Она была разочарована, но это не остановило меня от прочтения книг, пришедших вместе с набором. Меня восхищало, как много мыслей можно вместить на маленьком кусочке работы. Как целую историю можно передать на холсте.

Я ничего не ответила, а он спросил:

— А что насчёт тебя? Чем увлекаешься ты?

— Ой, нет, — запротестовала я. — Я ещё не всё узнала о тебе. Обо мне мы и завтра побеседуем.

Моё предложение было столь же несправедливым, как и отвлекающим.

— Завтра?

Он выгнул бровь. Я ухмыльнулась.

— Завтра.

После очередного полного круга по палубе, мы остановились в задней части лайнера. Он ухмыльнулся.

— Есть место, куда я хочу отправиться.

— Так пошли, — охотно согласилась я.

Он решил указать мне на время, явно предположив, что я захочу спать. Мне действительно интересно, куда он отправится. Он рассмеялся.

— Я не могу рассказать тебе, куда хочу отправиться. Ты можешь возненавидеть мою идею.

— Не сомневаюсь.

И вновь целеустремлённый взгляд. Он отвернулся и устремил взгляд на корму лайнера. Я шла за ним, пока он вёл меня на второй этаж по узкому коридору перед большой площадкой. В главном зале было мрачно, тусклый свет исходил только от рождественской ели размером в двадцать с лишним метров, стоявшей в центре комнаты. В комнате было тихо и пусто. Он вёл меня в картинную галерею. Света из главного зала было предостаточно, чтобы сосредоточиться на картинах.

— Масляные картины — мой любимый вид живописи, — он сглотнул и оглядел комнату.

Наверное, он не знал, с чего начать. Я стояла возле него, пока он восхищался каждым произведением искусства. От Ниагарского водопада в центре Анд до Церкви Фредерика Эдвина.

— Церковь вышла блестящей, — вздохнул он. — Он смог подняться со своим наставником, Томасом Коулом, на новый уровень. Мне нравится, как прекрасно он изобразил духовную и физическую красоту американского пейзажа. Используя игру света и тени в своих картинах — просто фантастика.

Он посмотрел на одну из работ известного художника, с надписью “Сумерки в пустыне”, и переходы красного с оранжевым, переходящие в блестящий свет.

— Иногда мне хочется самому окунуться в чернила и писать картины самому — погрузиться в этот мир. Хотя я вообще не вижу его.

— Тогда живи в нём, — сказала я.

Мои слова его явно удивили.

— Очевидно, это только картина… — начал он, но я перебила его.

— Это не просто картина. Он не рисовал что-то воображаемое. Ему пришлось испытать то, что на этом… — я склонила голову. — …кровавом полотне.

Я скорчилась, будто мне больно, и он не удержался от вздоха.

— Нет, — он вздохнул. — Погляди, как он выделяет единственный источник света. Всё сосредоточено вокруг солнца, остальное же покрыто теневой пеленой. Он только подкрепляет мысль о том, что пустыни являются чем-то огромным, но также прекрасным, и в этом их истинная сила.

Я усмехнулась, слегка искривив уголок рта. Я находила его забавным.

— Знаю. Всё, что я хотела сказать, это то, что он жил для того, чтобы нарисовать то, что прожил. Вместо этого тебе следует опустить пальцы в чернила и передать на холсте всё, что ты видишь перед собой.

Я оставила его любоваться “Сумерками” и бродила по залу. Я потерялась в картинах. Он искоса наблюдал за мной, пока я разглядывала каждое полотно. Я тихо подошла к картине на углу комнаты, а он тихо встал за мной.

— Как символично, — произнёс он.

Картина называлась “Северное сияние”. Я прочитала табличку под картиной, а потом посмотрела на него, нахмурив брови, что делало меня старше.

— Ты изучал “Церковь”? Думала, ты говорил, что никогда не видел северного сияния.

Он покачал головой.

— Я изучал его методы и некоторые картины, но никогда не уделял им должного внимания. Кажется, я видел его, но не видел связи с северным сиянием до сих пор, — он остановился. — Оно красивое.

Я кивнула.

— Это я понимаю, — я отвернулась от картины к нему, улыбаясь. — Моя очередь? У нас не так много времени.

— Да.

Мы воспользовались временем, чтобы вернуться к месту встречи на палубе, где шезлонги были собраны на ночь. Он вытащил два для нас и поставил их рядом. Мы сели поближе друг к другу и поглядели на небо.

— Погляди туда! — Я взволновано указала на небо. — Это только круг, но если приглядеться, ты заметишь, что он создан мириадами звёзд. А палочка, удерживающая их вместе, тоже из звёзд.

Он украдкой посмотрел на меня, а я лишь усмехнулась.

— Это напоминает чупа-чупс.

Он рассмеялся.

— Милки вэй, марс и чупа-чупс, — он склонил голову. — Ты имеешь дело с небесными телами? Или с конфетами?

— И тем, и другим, — я была невозмутима.

Он улыбнулся в ответ.

— Может быть, объяснишь?

Я усмехнулась.

— Когда мой папа показывал мне звездопад, я никогда не предавала ему значения. И это по-прежнему неважно для меня, — я подмигнула ему. — Мой папа старался заинтересовать меня. Он рассказывал мне истории о вавилонских астрономах, которые изучали философию мироздания идеальной природы вселенной, они использовали опытные подходы, логические определения — в конце концов, даже такие интересные истории не смогли привлечь моего внимания в этот раз. Так что он использовал тяжёлую артиллерию.

— Конфеты?

Я кивнула.

— Отец говорил, что каждое созвездие можно отнести к конфетам, и предложил мне устроить состязание о том, какие сладкие созвездия нам удастся отыскать. В детстве я была большой сластёной, — я пожала плечами. — И это сработало.

— Твой папа умён, — он рассмеялся.

Я усмехнулась и указала на другую точку.

— Хорошо, тогда как насчёт этого? Похоже на круг с неровной окружностью.

Конец ознакомительного фрагмента.