Смерти больше нет

Dmitrij Potapkin (2024)

Мир, переживший ужасающую волну самоубийств, где каждое государство по-своему борется с последствиями. Гигантский мегаполис поглощает людей, отбирая у них волю и свободу, а те отвечают ему террором, замыкая порочный круг. Среди хаоса и разрушений, страдая от одиночества и воспоминаний травматического прошлого, простой офисный клерк Фёдор по кличке «Могильщик» приходит к идее создания невиданной прежде технологии . Он не герой и не спаситель мира, он всего-навсего хочет вновь испытать радость жизни. Даже ценою сотен и тысяч жизней.

Глава третья

Дома, однако, Фёдор пробыл всего пару часов. Ходя из угла в угол, он никак не мог сосредоточиться на работе. Промченко упорно отказывался признавать своё одиночество проблемой и пытался бороться с ним самостоятельно, хотя в душе понимал, что крайне зависим от людей.

Квартира его пустовала, от компьютеров хотелось блевать, а тишина давила ему на уши так, словно он медленно опускался на океанское дно. Рука нащупала телефон в кармане. Достав его, Промченко долго смотрел на яркий экран, слегка прищурив глаза. Взглядом он пробежался по списку контактов. Тяжело выдохнув, он в итоге остановился на одном из них, быстро написал какое-то сообщение и поспешил на выход, накинув куртку на плечи. По пути к двери он зарылся в ящик комода, достал оттуда небольшую бархатную коробочку и закинул в карман.

Квадролёт он взять не мог — светить служебным транспортом средь дня было глупостью. Тем более, Идов мог быть где угодно, «пасти» квартиру и все перемещения Феди. Поэтому ноги понесли его к лифту, который гирей рухнул вниз, на парковку. Распахнув дверь своего Макларена, он завалился внутрь и вжал педаль газа в пол, отчего машина взревела диким зверем и поспешила в объятья снегопада, накрывшего город в преддверии сумерек.

Машина Промченко не была самой обычной на свете, а досталась ему от отца, который втихаря мастерил для себя идеальный транспорт для скрытного передвижения. Он был верен боссу, но ценил границы личного пространства. Автомобиль был предельно простым и практически лишённым всей электроники, обладая древним по меркам 2032 года бензиновым двигателем — небывалая дикость. Выследить движения стремительного зверя можно было лишь по сигналу «счётчика» на запястье, которого раньше не было и в помине.

Людям говорили, конечно же, что маленький борец с одиночеством на их руке не обладает системой слежения, но в это не верил никто с самого начала их внедрения. Многие просто согласились с тем, чтобы за ними «присматривали». Больше уверенности в том, что если у тебя начнёт «ехать крыша», то это заметят и тебя спасут. Нет ничего более нам свойственного, чем найти того, на кого можно скинуть ответственность.

Проспекты и улицы, по которым проносился автомобиль, жили своей скромной зимней жизнью. Где-то на остановках люди ждали свои автобусы и трамваи, высоко над их головами мелькали цветные полосы квадролётов, спешащих по своим делам. Пешеходы представляли собой особо любопытное зрелище, каждый раз приковывая к себе взгляд Промченко.

Только его интересовали не люди вовсе, а те, кто их сопровождал. Возле каждого человека весело виляя хвостиком бежал верный питомец — маленькая собачка или огромный пёс, а может даже два или три. У кого-то на плече сидел мохнатый кот, а кто-то шёл один, но явно торопился домой — там уже заждались прочие зверюшки. Люди боятся одиночества, но не меньше этого — подобных себе, так легко склонных к предательству. А преданность животного неоспорима и несомненна.

«Если и был у „инцидента“ положительный исход, то это он — бездомные животные исчезли как вид, разойдясь по рукам одичавших людей как горячие пирожки. Может быть, оно того стоило? Бедные зверюшки, прежде умиравшие голодной и холодной смертью на улице и под колёсами машин, наконец-то обрели счастье — они заслужили» — задумался Промченко, провожая взглядом хвостатых друзей, воображая, что когда-нибудь тоже решится на подобный поступок.

Наступала тьма и линии зданий окрашивались неоном, зазывая люд в объятья закрытой ночной жизни.

Возле одного из таких зданий Промченко и остановил машину. В дверях появился мальчишка лет пятнадцати, что подбежал к нему и на лету поймал ключи. Спустя минуту он отогнал Макларен на подземную стоянку. Фёдор тем временем последовал притяжению красных неоновых линий и прошёл внутрь.

Просторный холл, обставленный в стиле классической оперы, с круглым столом по центру. За ним стояла высокая и необычайно стройная девушка, что уже обнажила белоснежные зубы в самой приветливой из всех улыбок на планете.

— Фёдор, вы-таки прописались у нас! — обволакивающий голос, словно шелковая ткань. — Очень приятно видеть, что вам тут нравится.

— В такое тяжелое время трудно устоять перед возможностью провести вечер в хорошей компании. Мир сходит с ума, знаете ли, нужно стараться держаться вместе, — изрёк Промченко, сняв перчатки и куртку, которые у него принял подошедший из боковой комнаты лакей в белой рубашке и розовой жилетке. Фёдор пожал тому руку, как старому другу.

— Ну вы как всегда, покоряете нас своим умом и мудростью, — рассмеялась девушка. — Вы, как я подозреваю, хотите «навестить» Веру? — она делала нескрываемые акценты на некоторых словах, слегка подмигивая гостю.

— Вы абсолютно правы, Марго, — слегка смутившись ответил Промченко. Доброжелательность местного окружения создавала ощущение буквально домашнего комфорта и спокойствия, как будто находишься в семейном кругу, но Фёдор не терял мысль, что он тут всего лишь «клиент», хоть и очень прибыльный и уважаемый.

— Саша проводит вас, хорошего вечера! — Промченко учтиво кивнул на слова местной хозяйки и последовал за знакомым лакеем. Мужчины обошли стол и двинулись к массивным лифтам, что прошивали тридцатиэтажное здание насквозь. «Второй дом» — гласила вывеска над рядом металлических дверей. Промченко усмехнулся, в очередной раз оценив иронию.

Фёдор замечательно помнил, что тут было прежде и как «Второй дом» стал таковым. Еще с десяток лет назад весь этот район был настоящим «гадюшником», пристанищем бандитов и прочих нежелательных элементов. «Он, в принципе, таким и остался. Лишь ремонт сделали да переоделись в костюмы цветастые» — мужчины зашли в лифт. После «инцидента Бейкера» местная элита мигом сообразила, что на этом можно нажиться, и переквалифицировала свою полуподпольную контору под объект городской и государственной значимости. «Организация социальной реабилитации и адаптации граждан, пострадавших от последствий инцидента и синдрома Вертера» — так официально назывался «Второй дом», когда им выдали грант. Средь простых людей он назывался по-старому — бордель.

Двери лифта распахнулись и открыли взору просторный коридор, обитый бордовой тканью. Словно ветки у дерева, в стороны расходились десятки комнат. Из некоторых доносились те звуки, которых ожидаешь от подобного места, но где-то люди просто смотрели фильм, болтали за бутылкой крепкого алкоголя или горланили песни в караоке. Когда одиночество стало самой распространённой болезнью в мире, люди осознали, что разговор или общее дело в компании другого человека возвращают желание жить заметно сильнее, чем секс.

По коридору навстречу мужчинам шла девушка, на лице её сияла искренняя чистая улыбка. На вид ей было лет двадцать пять, но в глазах читалась некая глубина, обычно присущая тем, кто прошёл через очень многое в жизни. Она подошла к Фёдору и взяла его под руку.

— Саша, дальше я сама справлюсь, — Вера одарила лакея пронзительной улыбкой, взяла Федю под руку и повела гостя в крайнюю комнату, самую большую из всех на этаже.

Лишь войдя внутрь, девушка набросилась на Промченко и одарила его таким страстным поцелуем, что стены должны были покраснеть. Стены обычного дома, а не «Второго», само собой. Фёдор ответил взаимностью, поднял Веру на руки и потащил в сторону огромной кровати по центру. Одежда полетела в разные стороны, обнажив любовников друг другу. Мужчина покрывал тело девушки поцелуями, а та ногтями расписывала ему спину, оставляя кроваво-красные полосы. Фёдору это доставляло неимоверное удовольствие. Контроль над собой и животным нутром был важен для Фёдора, но сейчас он отбросил его прочь. Звериные инстинкты древности возымели над ним власть.

***

Пара лежала в кровати, нежась под неоновым светом, льющимся из распахнутого окна. Холод, что приносил ветер, бодрил и освежал мысли. Вера лежала на боку, закинув ногу на Промченко, и водила рукой по щетине любовника. Фёдор задумчиво курил сигарету, распространяя по комнате приятный вишнёвый аромат. В очередной раз затянувшись, он собрался с мыслями и обратился к девушке.

— Переезжай ко мне, — от этих слов глаза девушки округлились. В этот же момент Промченко потянулся к карману куртки, валявшейся бесформенной кучей на полу, и достал аккуратный бархатный короб бордового цвета. Фёдор распахнул его — внутри оказалась потрясающей красоты подвеска: на изящной цепочке висел кулон из золота высочайшей пробы, походивший на язык пламени, внутри которого ярким светом пылал гигантский кусок янтаря. Вера ошеломлённо следила за тем, как Промченко подвинулся к ней надел украшение на шею. Кулон выглядел потрясающе на кремового цвета коже.

— Боже мой, Федя, как красиво! — девушка вскочила с кровати по побежала к зеркалу. В полутьме Промченко любовался изящными линиями её обнажённого тела. Сердце в его груди безумно стучало от широченной улыбки на лице Веры. Ему нравилось дарить подарки и радость близким людям.

— Это мамы… Она очень любила этот кулон, — Фёдор говорил с долгими паузами, подбирая слова и сглатывая слюну. — Ты достойна носить его.

— К чему ты клонишь, Федь? — спросила Вера подозрительно, когда с глаз спала пелена восторга.

— Будь со мной, переезжай ко мне, бросай всё это… дело, — Промченко брезгливо осмотрел комнату, на что девушка отреагировала язвительной усмешкой.

— Почему ты замялся? Промченко, называй всё своими словами. Ты хотел сказать: «Вера, переезжай ко мне, я спасу тебя из этого борделя, и ты перестанешь быть шлюхой!» — девушка артистично закатила глаза и рассмеялась. — Ну допустим, я соглашусь. Ты на какие шиши решил это осуществить? Выкупить мои услуги на долгое время вдобавок с внесением в список «близких» в «счётчике» — дорогое удовольствие!

— Я подумал, что тебе было бы лучше уйти с работы. Жила бы у меня и всё, ни в чём себе не отказывала бы, — с каждым словом Промченко девушка менялась в лице, сменяя улыбку на гримасу отвращения. — Мне показалось, что мы достаточно близки для такого шага. А мне как раз повезло и попалась непыльная работа, которая через две недели обернётся очень хорошими деньгами!

— Федя, а с чего ты решил, что я хочу уйти с работы? С чего ты решил, что меня устроит жизнь обычной содержанки?

— Ну почему ты сразу выворачиваешь вопрос в эту сторону?

— Потому что, Промченко, расскажу тебе по секрету — тут тебе не война и ты не можешь заявляться куда-угодно и брать то, что тебе заблагорассудится! Ты меня за питомца принимаешь? Поманил девушку домом и деньгами, и вот она уже у твоих ног, так?

— Так нам будет лучше!

— Тебе будет лучше, если говорить напрямую! А мне что прикажешь делать? Сидеть дома и ждать, пока вернётся мой герой? — девушка показала пальцами кавычки. — Я помогаю людям, мне это нравится.

— Да как такое может вообще нравиться? Ты же… ты же ведь…

— Шлюха? — Фёдор закивал в отрицании, но Вера ничего уже не видела и не слышала. — Я не шлюха, Федя. Я — социальный работник. Ты думаешь, ко мне люди приходят сюда только потрахаться?

— Это не меняет того, что ты торгуешь собой!

— И я получаю от этого кайф! Когда ко мне приходит мужик лет шестидесяти и просто плачет в моих объятьях несколько часов напролёт, а потом встаёт и его красные глаза светятся облегчением и улыбкой — я счастлива, что он скинул балласт и готов прожить еще один день. Когда девчушка приходит, просто поваляться в кровати, посмотреть сопливую мелодраму и пообсуждать парней — я уверена, что сделала всё возможное, чтобы она в эту ночь не залезла в петлю.

— Я знаю, что это такое. Я потерял родителей…

— Родителей он потерял, поглядите-ка! — вскрикнула Вера. — А я сестёр трёх схоронила! Старших, которые за мной, соплёй шестнадцатилетней, присматривать должны были, чтобы глупостей в жизни не наделала, — в уголках её глаз собрались слёзы. — Так что помолчи, страдалец. Давай-ка лучше вещи собирай и уходи, Промченко. Я не хочу тебя видеть.

— Вера, я ведь не просто так всё это тебе сказал и предложил. Я думал… что ты любишь меня.

— Федя, а ты? Ты меня любишь? — девушка широко раскрыла глаза и начала подступать к Промченко.

— Конечно люблю, а как же? Мне без тебя плохо, я каждый день хочу к тебе, спешу к тебе! — голос его начал хрипеть и срываться.

— Не смеши меня, — Вера одарила мужчину язвительной улыбкой. — Ты любишь только себя. Тебе нужен домой питомец, что будет тебя ждать и встречать, виляя хвостом. Жалеть — когда тебе плохо, хвалить — когда ты молодец, и всячески ублажать. И сейчас ты изворачиваешься, чтобы добиться желаемого, выдавая это за любовь. Но как добьёшься — мигом забудешь.

— Ты неправа. Я слаб, пускай, но я никому не желаю зла.

— Да я и не говорила, что ты злой. Промченко, ты — хороший человек, правда. Но это не любовь, это — фикция. Прекрати выдавать желаемое за действительное.

— И что мне прикажешь делать? Пойти домой и вынести себе мозги? — голос Промченко дрожал.

— Ты этого не сделаешь никогда. Ты боишься смерти, — Вера тепло улыбнулась. — Знаю я твои заморочки, Федя. Прикипела тоже за всё это время. Иди домой, ложись спать, а с утра принимайся за свою эту «непыльную» работу.

Вера одевалась, когда у неё зазвонил телефон. Ответив, она принялась слушать долгую тираду на другом конце провода, изредка покачивая головой и бросая неспокойные взгляды на Фёдора. Сам он не обратил на девушку внимания, занятый натягиванием штанов и кофты.

— Да-да, конечно, я поняла. Сейчас передам, — Вера убрала телефон и зависла в молчании на некоторое время.

— Что-то случилось? Тебе помочь? — Федя по-доброму посмотрел девушке в глаза, надеясь на положительный ответ. Но ситуация оказалась обратной.

— Федя, тут такая ситуация. Марго позвонили из «Зевса», сам главный начальник лично, — Вера на секунду устремила взгляд вверх. — Все твои денежные счета закрыты. Мы больше не можем тебя принимать у нас.

Лицо Промченко побагровело от злобы. В ярости он выхватил телефон, пробежался по списку контактов и что есть силы вдарил по фамилии «Саволов».

Долгие гудки. Не ответа.

Трясущиеся пальцы вновь ткнули в имя начальника на экране.

Долгие гудки. Не ответа.

Лишь на третий раз тишина обернулась язвительным голосом Виктора Робертовича.

— Слушаю тебя, Промченко. Чем обязан в столь поздний час? — Саволов вёл себя так, будто удивлён звонку.

— Какого чёрта произошло с моими счетами? Почему вы их заблокировали?!

— Да? Как странно! Такое могло случиться лишь в том случае, если бы ты стал бы отлынивать от работы и покинул свой дом. Неужели ты меня ослушался?

— Я для тебя, что, вещь какая-то?! — Промченко окончательно перешёл на личности, не контролируя себя.

— Да, Федя, да! Ты — моя вещь. Если я тебе сказал, что ты будешь пахать двадцать четыре часа в сутки не поднимая задницы со стула — значит так и будет! — Промченко заметно остыл после этих слов. — Молчишь? Значит я прав. А теперь собирай свои манатки и прочь из этого притона. Приступай к работе! У тебя две недели и один день ты уже потерял.

Связь оборвалась, и Фёдор бессильно опустил руки, сгорбившись как обиженный ребёнок. Вера, подошла к нему, погладила по руке и лишь молча повела плечами. Дверь распахнулась и на пороге возникла пара рослых мужчин, что явились сюда по душу Промченко. Без денег он уже не был самым желанным гостем во «Втором доме». Федя хмыкнул, взъерошил волосы и пошёл на выход. На прощание он легонько чмокнул Веру в щёку. Инстинктивно он потянулся к кулону на её шее, но остановил руку на полпути и двинулся прочь, лишь бросив через плечо:

— Это за сегодня.