Заражение

#Depressed_ esthete (2024)

Сюжет романа разворачивается в интерьерах старой Москвы, простого ресторана, куда главный герой — молодой юноша — устраивается на подработку. Здесь — в себя — его начинает засасывать некий потусторонний мир… мир как будто его собственного разума, где он сталкивается с призраками. Запертого. Прошлого. Вспомнить из которого — что-либо — не получается. Одни фотопленки. Крошки. И его погружение тем полнее, чем сильнее снаружи распространяется новый, неизвестного происхождения, EIV-1 — вирус.И только члены тайного культа, кажется, знают, что происходит и что надо делать, чтобы спасти мир.

Глава 9

Илья смотрит на лицо девушки перед собой и ощущает, как что-то неизвестное селит она в чрево. Ее, в черном макияже глаза, ресницы усиливают зрачков подтекст, их Тайну.

Не может он отвести взгляд не только от них, все в ее остриях носа и полосах подбородка привлекает. И неряшливо нанесенная красная, нет, бывшая когда-то таковой, помада, будто после чьего-то пальца, пытавшегося ее стереть, цвета, истлевшего и выбившегося за границы складок, видима, заставляя себя запоминать.

Наверно под наркотиками, — про себя. И это допущение, кажется, все объясняет. И совсем в ином цвете теперь представляется пришедшая, кажется, что и тайна ее разгадана. И беспокойство Ильи подменяется чувством брезгливости. Это делает пирожное, которое поломанное стоит перед ним на столе, тяжелым, пудовым еще в представлении, а сам он натыкается на выбор, которого никогда не должно было быть. И приходится переступать через кричащий внутри протест не делать, протянуть руку, чтобы исполнить обязанности официанта, но натыкается на инородной консистенции воздух, — песок, вода, тело (?), — где каждый следующий сантиметр — тверже. В недоумении и испуган, под давлением пальцы сгибаются, до каемки зеленого блюдца миллиметры…

Идя по дороге на мойку с подносом грязной с прожилками зелени посуды, с содроганием представляет свое наверх возвращение (это утроба матери, несмышлёныш)), от первоначального радушия ничего не осталось, кажется, что как чувство — потеряно, что больше никогда не будет способен в свои 20-ть взбежать в комнату, к людям, обратиться шуткой. Проявившаяся перед глазами Настя на выходе из кухонного помещения — а ведь должен же был увидеть ее раньше, когда только заходил в зал, пока гружен был подносом, но в голове будто пленен радужной оболочкой гостьи, — рождает безусловный импульс…

— Насть, помоги, пожалуйста, там странная женщина наверху. Не знаю, но я рядом с ней очень волнуюсь… прям выпрыгнуть из себя хочется. У нее лицо такое — не знаю. Как будто магнит. Притягивает. Не знаю, как это объяснить. Но мне страшн сейчас возвращаться, мжешь пмочь? Пмоги, пожлста! — произносит, ускоряясь, от скороговорки до неразборчивого бреда.

— Тихо-тихо-тихо, Илья, успокойся! Что случилось? Объясни нормально! — на повышенных тонах, взволновано его волнением, Настя.

— Там, — глубокий вдох — там, там женщина наверху странная, помоги ее обслужить. Пожалуйста… Не знаю… Она мне не нравится, мне тяжело рядом с ней, — после паузы и, кажется, взбодренный Настиными вербальными пощечинами, уже спокойней, Илья.

— Хорошо, хорошо, пошли сходим. Идем я вместе с тобой схожу, посмотрим на нее, — Настя, по сути, пропевает эти слова, умиротворяя нераскрывшегося юношу.

И ее полная спина, не доходящая ему до груди, закрывая его, выдвигается в путь, маячит и успокаивает своей близостью, и пока она не видит, выступивший пот на ладошках стирает друг о друга движением, но влага в ощущениях на эпидермисе также, от чего он избавляется, создав трение в районе икр на синих джинсах. И весь путь кажется ему необычайно долог, что позволяет пройти в голове вихрю воспоминаний и рукописных мыслей, кои насыщены до колорита самой яркой, яростной радуги.

И ее полная спина маятником укачивает его раздраженную душу и к основанию лестницы он подходит уже выровняв дыхание. И когда поднимаются по лестницам, голову Ильи посещают отвлеченные мысли о, например, конце рабочего дня или, неотчетливо, эмоциями, уничижительная оценка вихляющей спереди задницы. У открытых на улицу дверей Настя немного зависает, пока осматривается, и, видимо обнаружив, что искала, оборачивается поторопить коллегу. Но вслух ничего не произносит, удовлетворена видом разделяющей их дистанции. Оказавшись на поверхности вдвоем, решают выдвинуться в сторону девушки в черном, все еще сидящей на своем месте и пьющей утренний кофе.

— Здравствуйте, не хотите ли заказать что-нибудь еще? — задав этот рабочий вопрос, Насте была будто бы произнесена команда «Фас!», так внимательно и чуть склонившись, она принялась изучать объект исследования.

С виду самая обыкновенная, и только еле сдерживаемый по-женски-упрек за помаду, которую та не удосужилась поправить. И не может сказать, что она ее пугает, что странная. Но часть, отвечающая за женственность, за поддержание обязательного, с детства внушаемого образа любви, заботы, пони и розового, деформированная в ней годами, проведенными в обществе дворов и нищеты, негодует, вырывается из цепей общественного порядка, просит дать голос, невыразимо, громко отмечает, что у гостьи слишком неряшливый вид, не соответствующий девушкам-вообще. Неужели Илья именно этот отход от стандартов вида воспринял остро? Она продолжает присматриваться, выискивая любые намеки на дефект, но за шестеренкам, в нейронах уже начинает вызревать мысль о том, что это сам Илья повел себя странно, что он есть единственный дефект на гладкой поверхности веранды. Но воззрение это остается материалом на зубах механизма, не допущенным до сознания, что, кажется, должно было бы уберечь Илью.

Отказ посетительницы для Насти становится аранжировкой краткого участка песни, что из радио, для проформы висит еще какие-то секунды над столом и, захватив пепельницу со скомканным куском сигареты, отступает. И, кажется, что уверенность, которая теперь с ней, ударяется о в замирании тревогу Ильи, но прогнать ее окончательно получается только последующим цельным предложениям…

— Не знаю, вроде нормальная, — еще раз оборачиваясь, — Давай я ее дообслуживаю, а ты иди отдохни. Вон, можешь на скамейке пока посидеть. Я тут все сделаю.

— Да? Спасибо, Насть. Я не знаю, что со мной случилось, наверное, разволновался. Спасибо, — улыбка его, что разукрашивает рот, призвана в благодарность.

Напоследок, бегло осмотрев девушку, Илья вязко уходит из беседы с коллегой, от сердце заставившую забиться скорее гостьи, с деревянных сороковок помоста, оставляя с собой этот ресторан и эту изумрудную, кипящую радужку.

Устроившись на скамейке, лезет в телефон, который в переднем кармане, разблокирует его, сведя линией точки в не имеющий название узор, начинающийся с прямой и заканчивающийся равнобедренным треугольником на своем левом конце. Похоже на повёрнутую на 45 градусов воронку. Открывается дисплей, заполненный равномерно ярлыками неиспользуемых приложений и, только смахнув несколько подобных рабочих столов, останавливается, уже рефлекторно жмет на красный ярлык YouTube и засасывается в видеомагазин, где алгоритмами выстроены ролики на любимые им темы или такие, которые должны были бы ими стать. Серфит. Через раз кричащие заголовки обещают ему одинаково уникальное знание, которое доступно «в срочном режиме» и «только сегодня», но, странно, в ленте выпадают темы — «Происхождение эйтеловируса: слухи и факты», «Эйтеловирус убьет тебя», «Как я заболел эйтеловирусом и выжил», «Пора ли начинать молиться В эпоху эйтеловируса?», — которые нервируют и такие, — «История Кингстонской группы», «Я/Мы — культисты!», «Краткое содержание Торы», «Как защититься от проклятья», «Разбор культов смерти: их проводники и пастыри» — от которых опешен, но эти предложения остаются в памяти неровностями, до деконструкции оных опускаться у него даже не возникает мысли, мир для него существует в своем витринном виде, насыщенным понятными градациями и правилами, где даже возможные модели твоего развития даются, все как в RPG-игре, только первоначальные настройки персонажа не доступны, хотя администраторы уже работают над этим. Но баловаться с исходным кодом все равно хотят только сами.

Илья останавливается на ролике с пранками, где молодые люди с разными предложениями, порой немыслимыми, подходят к девушкам и заманивают их на кусочки «сладостей», чтобы посмеяться потом над их природными качествами, назвать меркантильными, поставить красную печать ШВНД (шлюха-ведется-на-деньги), обещающую им исключение из социума — человеческого племени. В видео — молодые люди, жертвы их — на английском, но слабый пол на том отдельном ролике чаще все же смеялся, отказываясь от воздуха обещаний. В стране, которой живет он, такое увидишь редко. Вся она дышит этим воздухом, продукта генератора иллюзий. И никакого когнитивного диссонанса в этом вопросе ни в ком здесь не встретишь: женщина, дышащая духовностью, готова в момент обернуться в ранее клейменную ею же шлюху, присосаться к члену, с вылетающей с чеками «пендоских» долларов спермой, воспарить с ним в небо на частном бизнес-джете, посмеяться, указав пальцем, из иллюминатора над оставшимися в земле. Но конкуренция к живым источникам тут чрезмерна: пёзд из очереди расталкивают гладкие мужы, коих уже подпирает подрастающая смена покатых плеч. Так велико желание воспарения над высокодуховностью царящей тут жизни. Но количество дойных пенисов ограничено, вынуждая не добравшихся, рухнувших в мечтах, говорить, что никогда и не стремились к тому.

Светлана Николаевна отвлеченно смотрит на окружающий ее зал, пустой от «дорогих гостей» не представляет для нее большого интереса, звуки с кухни зафонены фильтрами, тонко настроенные на несколько ключевых слов глушат шелушения языков, глаза в пространство в расфокусе, рука на автомате подносит кружку кофе, рот, на автомате, делает глоток, проглатывается порция уже остывшего кофе, в котором любой намек на сладость уже иссох. В голове пустота. Машина остановлена стопором, который раскручивается знакомой, с повышенной категорией приоритетности фигурой — зафиксирована на краю обзора периферийным зрением. Виталик. Торопливыми короткими шажками идет в ее сторону, голова болтается на разболтанных шарнирах — с виду массивной, шее, руки его, не найдя себе лучшего применения, ускоренно, в такт шагов, качаются вдоль туловища, попеременно теребя шерсть на брюках, обещая сделать по бокам их отличные по цвету — светлее — строки. Внутри ее его встречает чувство легкого удовлетворения и превосходства, и меняется самоощущение самого факта сидения, теперь он входит для нее на уровни символических подтекстов (а может быть просто текстов). Ей сейчас даже двигаться не хочется, хочется только расправить плечи — расправляет, — подняв подбородок, взбросить взгляд — взбрасывает, взирает — и опустить на колени, скрестив там, руки, — тыльная сторона левой ладони греет ладонь правой — и ощутить наполняющуюся обильно не воздухом, а силой грудь — соски твердеют и упираются до поглощения в поролон лифчика. Виталик останавливается на некотором расстоянии до стола, до нее, у порога невидимого барьера, воздвигнутого в бессознательном разницей их статусов.

— Привет, Свет, — произносится равномерно.

— Привет, Виталь, ну чё, новенького уже видел?

— Нет, — глупо улыбаясь, — пока нет. А что там по поводу мер… — и сразу серьезничает, — как их, ну, типо, против болезни. Что мы должны со своей стороны делать? Типо закрываться надо? Я ничего не понял. Так, краем уха слыхал только.

Мнется на месте, что подталкивает Светлану Николаевну задержаться немного с ответом, неосознанно, насладиться слепящим абсолютом, мгновением Власти. И тон ее по прошествию этой минуты краток, выверен, чтобы без стеснения хватался за произнесенные им слова, оканчивающиеся провалами — тишиной, они — ее дар.

— Мммм, ну смотри, сейчас ограничения касаются только веранды и внешних атрибутов в сфере общепита. А что там дальше будет… — осекается, изо рта чуть не выскочило признание, что не знает. Что «дальше» — не знает. И в эту паузу раздражение нейронного клитора прекратилось, оборвалось ожогом. Ее сознание обращается к обыденной форме личности «своей девчонки»: потертая, привычная, взращенная за годы вращения одиночкой в социуме, — В общем пока так работаем. Я буду за новостями следить и позже… после обеда, созвонюсь с Алексеевым, может он что скажет по поводу, как нам дальше работать… — и заканчивает тоном не тем вознослимым, каким начинала, а лишь слегка увеличенным в громкости, позволяющим ей равновесно общаться с субъектами, обладающими тестостероновым индексом выше 10 нмоль/л.

— Аааа, ну ясно, ладно. У тебя же завтра выходной?, — оживленно.

— Да, завтра ты один пахать тут будешь, — перейти к смеху ей недостает только повода.

— Ага, ну потом Макс выходит, поможет мне, — к ее жизнерадостности и приглашению оказывается равнодушен.

Между ними на какое-то время возникает пауза: он в нерешительности топчется, ждя чего-нибудь, что определит его дальнейшие действия, она, с его равнодушием в горле, молчит, ждет пока рассосется.

— Пойду посмотрю, что там на кухне, — дополнительно рукой указывая в нужную сторону, его запрос к ней на позволение уйти, что чувствуется мелкой помехой на отдалении, который, кажется, и выполнять необязательно, но это условная символическая, с распределенными ролями, игра, происходящая ежедневно, везде, в каждой паре, в каждом коллективе, каждый занимает комфортную ему позу, или стремится к ней, но задержи сейчас Светлана с ответом, и рухнет вся конструкция отношений. И высоковероятно, что не только между ними, что заденет отголоском всю властную пирамиду PizzaDiz.

— Угум, — почти мгновенно, молнией окидывая его фигуру. Но именно разрешением это, тем не менее, и является.

Виталик отшаркивает. Светлана Николаевна остается сидеть со своими графиками и глотком кофе в кружке. Основное место действий, кажется, постепенно темнеет, освобожденная от его героев…

Волосы его, длинные, свисают по бокам, закрывая лицо и даже выражение его прячется в них. Тело слегка подергивается и, кажется, что от смеха, рот закрыт ладошкой, но за плечо к нему нас уже не пускает. Известно только, что видео со шлюхами уже закончилось, но что он там кликнул дальше? и почему его тело, усаженное на скамье, дрожит? И никто не замечает происходящего с ним или предпочитает игнорировать, что почти одно и тоже. И мимо проходят люди, освещенные весеннем солнцем, в щедрости своей избегающей ловушками проплывающие облака, каждый отгороженный от другого своим отдельным миром, представляющий другого больше природным явлением, что никоем образом повлиять на него не сможет…

И пока Илья заводится апельсиновым цветом видео, нас что-то пытается отнести отсюда, как будто ветром, но, как подозрение, чьей-то волей, что хочет скрыть от нас его фигуру и будущее этого места…