Рецидивист 4. Вэнь

Deadnoser (2025)

Ему триста лет. Он проклят, но бессмертен. Он идёт по жизни, нарушая божественные и человеческие законы. Иначе, его ждет непереносимая боль и страдания. Он — «одинокий волк», вечный преступник-рецидивист. Но он ничего не может с этим поделать. Ей тридцать. Она — ревностный служитель закона. Честная, принципиальная, непримиримая к преступникам. Но в душе она глубоко несчастна и одинока. Их пути сходятся, а судьбы переплетаются, закручиваясь сложным узлом. И случается так, что неисправимый преступник помогает честному следователю раскрывать самые запутанные преступления…

Глава 3

Ноябрь 1941 г.

Симферополь.

Городская тюрьма.

Каин топал следом за Грачом, а за ним следом грохотали подкованными маршевыми сапогами автоматчики. Каин примерно представлял себе, тему предстоящего разговора с новым немецким начальством, но вот каким боком тут был замешан Грач, пока не понял. Его жалкое объяснение, что он понадобиться Ваньке в качестве толмача, Каин сразу отмел, как абсолютно не состоятельное. Можно подумать, что у оккупантов не найдется своих, более профессиональных переводчиков. Нет, Грачу, а вернее тому, кто решил действовать через его, Ванькино, уголовное сообчество, нужно от него что-то другое. Решив не забивать себе понапрасну голову, скоро и так все проясниться, Каин продолжил спокойно идти следом за Грачом.

У дверей кабинета бывшего хозяина тюрьмы, который, как и следовало ожидать, заняла и новая тюремная администрация, стояла вооруженная автоматами охрана. При приближении уголовников, автоматчики напряженно замерли, сверкая глазами из-под нахлобученных по самые брови касок. Не обращая на них внимания, каин подошел к двери и громко постучал.

— Anmelden[1]! — Раздался из-за двери чей-то командный уверенный голос.

Грач бесстрашно толкнул дверь и прошел в кабинет. Замешкавшегося на секунду Каина подтолкнул стволом автомата в спину кто-то из солдат сопровождения:

— Nach vorne[2]!

— Сам иди нах… — буркнул Каин, недовольно дернув щекой.

Едва он переступил порог, дверь кабинета за его спиной закрылась.

— Херр майор, — произнес по-немецки Грач, — я его привел.

Наметанным глазом Каин мгновенно заметил, как кардинально изменились повадки бывшего заключенного: исчезли суетливые движения и нарочитая расхлябанность, присущая практически всем уголовникам. Засунутые прежде в карманы руки теперь четко держались по швам, а от былой сутулости не осталось и следа — Грач, словно лом проглотил. Потомственный военный, ни дать, ни взять! Из какой только глубины его памяти всплыли эти вбитые в него с детства рефлексы.

— Спасибо, херр оберстлёйтнант! — Благодушно кивнул немецкий майор, вольготно расположившийся в кресле начальника тюрьмы.

— Херр обестлёйтнант? — Ни сказать, чтобы Ванька так уж сильно и удивился — и не такое в жизни бывало, но постарался изобразить на лице крайнюю степень изумления. — И когда же это ты ссучиться успел, фраерок? А я тебя за честного вора принимал…

— Что есть ссучиться успел? — с жутким акцентом произнес по-русски фриц, с интересом разглядывая приведенного Грачом зэка. — Я не встречать это выражение по-русски.

— Я вам позже объясню, герр майор… — по-немецки произнес Грач.

— Франц. Зовите меня Францем, Альберт, я же просил, — майор тоже вновь вернулся к родному языку. — Забудем на время про субординацию, мой друг. В этой варварской стране нам, немцам, нужно стараться быть ближе друг к другу!

— Хорошо, Франц. — Согласно кивнул головой Грач.

— Так ты, Грач, выходит тоже еще тот хер? — прошептал Ванька, но ответить на этот вопрос Грач тоже не пожелал.

— Это и есть тот самый хваленый дядья Ванья? — спросил Грача немецкий офицер.

— А с какой целью интересуетесь, герр майор? Или лучше Франц? — неожиданно на чистейшем немецком произнес Каин, криво ухмыляясь и сверкая блестящей золотой фиксой во рту.

От неожиданности Грач потерял невозмутимость и попятился.

— О, ля-ля! — воскликнул майор, глаза которого загорелись неподдельным интересом. — Какое любопытное произношение! Если не ошибаюсь, это баварский диалект? Причем довольно устаревший. Так сейчас разговаривают разве что в отдаленных деревнях. Моя бабушка говорила подобным образом, — с ностальгией произнес фриц.

— Слегка не угадали, уважаемый хер, — продолжил легко общаться на немецком Каин, словно этот язык являлся его родным, — этот диалект, хоть и относиться к группе верхненемецких, но отнюдь не баварский, а алеманнский.

— Признаюсь честно, дьядья Ванья, вы сумели меня удивить! — признался немец. — А это не так уж и просто! Неужели вы так же, как и Альбер, происходите из этнических немцев, осевших в свое время на территории этой дикой Руси?

— Боюсь вас огорчить, господин майор, но я русский, чего абсолютно не стыжусь!

— Но ваш немецкий? — в недоумении произнес оккупант.

— Гастролировал много в юности… — Как нечто самой собой разумеющееся, произнес Ванька. — С такой же легкостью я могу изъясняться еще на десятке языков!

— Что значит, гастролировали? — не понял фриц. — Вы артист, музыкант или певец?

— В какой-то мере артист, — усмехнулся Каин, проходя вглубь кабинета и без приглашения усаживаясь на свободный стул.

— Гастроль, герр майор, — с целью выслужиться, поспешил на помощь новому начальству Грач, — это выезд вора в другой город для совершения преступления. В данном случае это выезд в другую страну.

— Вот даже как? — взметнулись вверх брови Франца. — Но, насколько мне известно, выехать за рубеж в Советском Союзе для простого… кхм… пусть даже и вора, было нереально!

— А кто вам сказал, — по-деловому закинув ногу на ногу, произнес Каин, — что я простой вор? Да и Союз не существовал вечно.

— Но постойте! — уже совсем не понимая, что происходит, воскликнул немец. — В Вашем личном деле, — он тряхнул раскрытой папкой, которая лежала перед ним на столе, — нет об этом ни слова!

— А с чего вы взяли, что в этой папке есть хоть доля правды? — Вновь поставил в тупик немца следующим вопросом Каин.

— Так это все подделка? — Немец хлопнул ладонью по бумагам. — Как это по-русски… — он задумался, вспоминая необычное для него слово. — Э-э-э… Дерево… Ах, да! — наконец вспомнил он. — Липка!

— Липа, герр майор, — правил его Грач. — Фиктивные документы — липа. А вот в пословице: ободрать, как липку, используется именно уменьшительно-ласкательная форма — липка.

— Спасибо, Алекс! — поблагодарил Грача майор. — Мой русский еще далек от совершенства, что абсолютно непозволительно для моей служебной необходимости. Поправляйте меня.

— Слушаюсь, герр майор! — прищелкнул каблуками зашпиленных третями прохорей уголовник.

— Обижаете насчет подделки, господин хороший, — на губах Каина продолжала играть снисходительная насмешка, — документы настоящие!

— А… Э… — Вы хотите сказать, что ваша милиция плохо работает? А вы на самом деле — не Павел Арсентьевич Рябов, как указано в личном деле?

— Милиция у нас как раз хорошо работает, иначе, оказался бы я здесь? — фыркнул трехсотлетний вор. — А вот с Рябовым оказия вышла. Я глоктлики меняю практически с рождения! Уже и сам не упомню, как меня мамка назвала.

— Глок тлики? — переспросил майор.

— Поддельный паспорт, — вновь подсказал Грач, он же обрусевший немец Альберт.

— Так кто же вы на самом деле?

— Я — Иван, родства не помнящий! — гордо произнес Ванька.

— О, я-я! Дьядья Ванья, — кивнул головой майор, переходя на картавый русский. — Такой пожизненный конспираций есть вызывать немалый уважений! Я могу сказать, даже восхищений!

— Давайте, уж продолжим по-вашему, — произнес по-немецки Ванька, — а то у меня из ушей сейчас кровь пойдет! Не могу слышать, как вы наш великий и могучий язык уродуете!

— О, я, Тургенев! — произнес майор, чем несказанно удивил Ваньку. А немец-то, оказывается, не щи лаптем хлебает. С этим фраерком надо держать ухо востро!

— Я доволен вами, Алекс! — наконец, утратив наигранную мягкость, жестко произнес Франц хорошо поставленным командным голосом.

— Хайль Гитлер! — Выбросил вперед правую руку Грач, вытянувшись в струнку. — Рад стараться!

— Вы, дядья Ванья — лучший экземпляр из тех, что прошли через мои руки. Если вы согласитесь на мое предложение — ваша жизнь измениться кардинальным образом! Вам больше не придется сидеть в тюрьмах и лагерях! Вы будете богатым и обеспеченным человеком!

Наши дни.

Москва.

СИЗО №

— Мне предложили заняться натаскиванием диверсантов, выращиваемых под крылом Абвера, для работы в тылу врага. Мой опыт конспиративной работы посчитали поистине бесценным! А филигранные навыки марвихера и медвежатника — вообще дар богов!

— И ты огласился? — возмущенно воскликнула Ольшанская, сжав пальцы в кулачки.

— Ольга Валерьевна, Оля… — Каин печально улыбнулся. — За кого ты меня принимаешь? Ты прекрасно знаешь, кто я? И знаешь, по каким правилам, законам и понятиям я живу… Вернее жил… до того, как встретился с тобой…

— Значит, ты не согласился, — облегченно выдохнула она. — Но что с тобой сделали за это?

— Почему ты решила, что я не согласился? — Ехидно прищурился Ванька.

— Но ты же… — Вновь задохнулась она от негодования Ольшанская.

— Оля, Оля! — Выставил перед собой ладони Ванька и громко и заливисто засмеялся. — Остынь! Зачем было сразу враждебно настраивать этих гребаных ублюдков. Конечно, я для виду поторговался, выставив для начала непомерные условия. Фриц повозмущался и отправил меня вместе с Грачом в гостиницу, подумать хорошенько. Мы остановились в одном из лучших номеров гостиницы «Европейская». Грач круглосуточно не спускал с меня глаз, а у дверей всегда стояла охрана. Тогда-то я и увидел этот его родовой вензель на предплечье. — Каин указал на фотографию.

— То есть, этот уголовник Грач, о котором ты сейчас рассказал и Шерстобитов — один и тот же человек? Не может этого быть! Если он по документам двадцать третьего года… А твой Грач еще старше…

— Ну, подлецы обычно долго живут, — философски заметил Ванька, — ведь они отравляют жизнь другим, а не себе. Этот скользкий типчик — потомственный князь Альберт фон Грабофф, умудрился после революции шагнуть на кровавую жиганскую дорожку, и выжить в войне с урками! Я не знаю, когда его успели завербовать в Абвер, но всяко, за несколько лет до войны. Но и я не ожидал, что он столько протянет! По моим скромным прикидкам, ему должно было быть не меньше ста десяти! Откатай ему пальчики, Ольга Васильевна и подай заявление в военный архив. Думаю, найдется что-нибудь интересное.

— Но ты ведь не считаешь, что его убили из-за этого?

— Поверь умудренному годами старцу… — дрожащим голосом произнес Каин.

— Старцу? — Ольга неожиданно развеселилась, прыснув в кулачок.

— Пусть я снаружи и держусь огурцом, — нарочито печально произнес вечный вор, — но моя душа уже давным-давно обросла тленом пробежавших столетий!

***

Когда Ольшанская заявила эксперту Музыкантову о своих намерениях снять отпечатки пальцев с замученного насмерть старика, Петр Ильич только покачал седеющей головой и покрутил пальцем у виска, после чего безропотно отправился выполнять распоряжение главного оперативника отдела. Ответа из архива пришлось ждать долго, только к концу третьей недели в отдел доставили ксерокопию дела Альберта Христофоровича фон Грабова, потомственного дворянина, 1908 года рождения.

— Охренеть не встать! — сотряс воздух изумленный возглас полковника Дрота, когда на срочно собранном совещании он ознакомился с содержанием доставленной из архива папки. — Ольшанская, ты уверена, что это действительно наш старик-ветеран Шерстобитов? Прямо мистика какая-то!

— Так точно, товарищ полковник! — по уставу четко отозвалась Ольга Васильевна. — В этом нет никаких сомнений. Отпечатки пальцев проверены на десяток раз!

— Нихрена себе «фронтовичок», растак! — присвистнул Самойленко, быстро подсчитав в уме его возраст. — Сто тринадцать лет! А не укокошили бы его, и до сто четырнадцати бы дожил, гад!

— Хоть и говорят, что о мертвых либо хорошо, либо ничего, но это не наш случай, — хмуро произнес полковник. — Да я себе, мля, такого и в жутком сне представить не мог, что вот такие чудовища продолжают небо коптить! — выругался Константин Михайлович. — Вы только послушайте… Хотя, Ольшанская, ты-то это дело получше моего изучила, вот и доложи товарищам.

— Как выяснилось в результате следствия, пострадавший Шерстобитов Эдуард Самойлович, 1923-го года рождения, на деле оказался военным преступником и предателем родины — Альбертом Христофоровичем фон Грабовым, происходившим из давно обрусевшего род князей фон Грабовых, уже лет двести-триста как служивших верой и правдой Российской Монархии. В период с 1941-го года и по 1944 год Грабов входил в состав 201-ой абверкоманы в составе штаба «Украина-Юг» округа «Таврия» в чине оберлейтенанта. Отвечал за подготовку в спецшколе разведывательных и диверсионных групп, действующих в тылу врага, то есть на территории Советского Союза, не попавшего под оккупацию войсками Вермахта. Группы глубокой заброски отбирались лично им из всевозможных маргинальных элементов: убийц, воров и налетчиков. Согласно материалам дела и свидетельским показаниям, Грабов собственноручно и неоднократно убивал советских военнопленных и гражданских лиц на глазах личного состава школы…

— Тварь! — сжав кулаки, проскрежетал зубами Самойленко, даже позабыв произнести свое излюбленное растак.

— Сведений о нем после июня 1944-го года теряются. По свидетельствам очевидцев, он должен был уйти с отступающими немецкими войсками, но…

— Да тут прям такое… — листая дело, не переставал удивляться полковник. — Он, оказывается, и до войны народ пачками резал! На нем уголовных статей, как блох на бездомной собаке!

— Да, был и такой этап в его биографии, — ответила Ольшанская.

— Ну, доведи до личного состава информацию-то! — укоризненно произнес Дрот. — Когда они еще с таким-то делом встретятся?

— Да лучше б никогда, растак, тащ полковник и не встречаться! — выложил, что накипело у него на душе, капитан. — Если б знал, сам бы эту гниду придушил, несмотря на его преклонный возраст.

— Да, история Шерстобитова меня тоже поразила своей… своей… — она запнулась, не умев подобрать точного эпитета. — Она чудовищна, по своей сути: после революции всю семью десятилетнего мальчика Альберта расстреляли, как аристократов, врагов революции и пособников мирового империализма, перед этим… как следует поглумились над его матерью и сестрами…

— Бля..! — вновь не сдержался Самойленко.

— Тихо, Коля не накаляйся! — шикнул на него Константин Михайлович, с интересом слушая доклад Ольги Васильевны. — Продолжай, Ольшанская.

— Но мальчик не умер, а выжил каким-то чудом, поклявшись себе, что отмстит проклятым комиссарам, лишившим его самого дорогого и ценного в его жизни — любимой семьи. Прибившись к стае малолетних беспризорников, которых хватало в разрушенной гражданской войной молодой республике, Альберт и начал свою преступную деятельность. Через пару лет он прибился к кодле бывшего царского офицера, превратившегося под давлением обстоятельств в кровавого убийцу — жигана Сени Барона, люто ненавидевшего, как и наш Альбертик, всю красноперую сволочь. Однако, они, не гнушаясь, резали и простых граждан: рабочих, интеллигентов и мещан. Так что к своему совершеннолетию Альберт, нареченный собратьями «по перу» Грачом, уже имел достаточно солидный вес в преступном мире новоявленной страны советов.

— Растак, Ольга Васильевна, ты словно роман читаешь! — выдал расчувствовавшийся Самойленко.

— Коля, не перебивай! — прикрикнул на него тоже заслушавшийся полковник.

— Грач сумеет успешно пережить войну урок и жиганов, повсеместно развернувшуюся в тридцатых годах, а после и успешно короноваться с погонялом «Князь». В тридцать восьмом году чистокровный, но обрусевший немец Альберт фон Грабов был завербован немецким резидентом, действующим на территории Советского Союза. Дальше, в принципе, вы уже знаете… — закончила Ольшанская свой доклад. — В общей сложности материал архивного дела насчитывает несколько томов. В него так же входят и уголовные довоенные дела рецидивиста Грача-Князя.

— Блин, да на таком материале, растак, можно такой роман накатать, и кино снять…

— Подожди, Коля, может после всего и накатает кто, — ответил подчиненному Константин Михайлович.

[1] Anmelden — войдите (нем)

[2] Nach vorne — вперед (нем)