Отступница

Anne Dar, 2022

Группа из Неуязвимых, Уязвимых и трапперов, в состав которой входила Джекки, преодолевая препятствия добирается до Подгорного города. Теперь все они – новоприбывшие, обременённые акклиматизацией и растерянностью перед своей дальнейшей судьбой. Последний “живой” город даёт остаткам человечества надежду на возможность безопасного выживания в условиях необратимого краха и вселяет веру в возможность на не просто приемлемое существование, но жизнь без страха перед будущим. Однако всякий действующий механизм имеет в себе незримые шестеренки, без потаённого существования которых его функционирование выглядело бы иначе или не было бы возможным вовсе. Войдя в город, Джекки становится одной из тех шестеренок, из-за приобретения которых механизм сначала незримо, а вскоре безвозвратно меняет направление своего привычного движения. Став новоприбывшей, Неуязвимая встречается лицом к лицу с множеством вариантов правды и, делая неизбежный выбор в пользу одного из них, теряет все остальные.

Глава 9

Стоило мне выйти из лифта на среднем этаже, как моё внимание сразу же привлекло то, что по уровню потерянного в прошлом мире кайфа я поставила на пьедестал выше горячего шоколада: музыка. Музыкант стоял в двадцати метрах перед лифтами и играл на гитаре бодрую мелодию столь искусно, что я невольно заулыбалась. Поэтому меня удивило, что я стала единственной, кто подошла к нему и остановилась рядом: остальные прохожие обходили его стороной, словно боялись подцепить от играющего проказу. Пара человек бросили мелочь в установленную перед артистом чёрную шляпу, но сразу же поспешили прочь. Я же просто стояла напротив и широко улыбалась, не веря своим ушам: настоящая, живая музыка! Красивая, уверенная, исполняемая мастером своего дела… Меня определённо точно накрыл восторг. Музыкант же, с головой погруженный в свою игру, казалось, не замечал меня вовсе. На вид было сложно определить возраст этого мужчины: отросшие до плеч, жёсткие волосы цвета грязной соломы, легкая небритость, поджарость и отстранённость в бегающем голубоглазом взгляде. Старше тридцати, но на сколько — не понять: то ли ему только тридцать, то ли уже все пятьдесят.

Резко и совершенно неожиданно оборвав свою игру, мужчина вдруг посмотрел на меня в упор, хотя до сих пор делал вид, будто не замечает меня. Я же, продолжая улыбаться до ушей, сама того не ожидая от себя, вдруг решила похлопать в ладоши:

— Прости, у меня в карманах пусто, так что только аплодисменты.

— Внимание — высшая награда для творца, — с этими словами музыкант резко нагнулся и, подняв с пола шляпу, пересыпал заработанные честным трудом монеты в свою руку, облачённую в перчатку без пальцев. — Ты из новоприбывших?

— Откуда знаешь? — прищурившись, я спрятала руки в карманы.

— Легко догадаться.

— Как?

— В отличие от местных, ты не стараешься обойти меня — лезешь на рожон, — с этими словами мужчина прошёл мимо меня по направлению к лифту. Сама не понимая зачем это делаю, я вдруг последовала за ним.

— И что же в этом такого? Я просто остановилась послушать твою игру.

— Я из фундаментального яруса. Музыкантам запрещено играть на среднем ярусе, чтобы не отвлекать людей, занятых жизненно важными делами.

— Но музыка — это жизненно важно.

— Прекрасно, что ты так считаешь, сладенькая, но плохо, что не все в этом месте разделяют твою позицию, — с хрипотцой отчеканил мужчина, пока я пыталась вспомнить о том, что такое “фундаментальный ярус”. Конан рассказывал только про три яруса города: верхний — сливки, средний — посредственный, нижний — отстойник. Про фундаментальный ярус он ничего не упоминал. — Таких как я за нелегальную игру на среднем ярусе вяжут добровольцы, отвечающие за местный правопорядок. Один раз сыграешь и попадёшься — месяц будешь отрабатывать свою дерзость на общественных работах.

— Может, стоит получить разрешение? Какую-нибудь лицензию, позволяющую играть на среднем ярусе?

— Таких здесь не водится. Играть разрешено только внизу.

— Но ты всё равно играешь здесь.

— Здесь публика побогаче, — с этими словами мужчина продемонстрировал мне крупную монету, которую перед этим достал из шляпы. — За эту штуку я смогу неделю сытно питаться. Риск оправдан. Сечёшь?

— Секу, — прикусила нижнюю губу я. Я прекрасно знала, что такое риск и что есть его оправданность.

Двери лифта распахнулись перед нами, из них сразу же вывалилась пёстрая толпа. Пропустив её музыкант зашёл в лифт и вдруг зажал кнопку, явно придерживая спешащие закрыться двери. Наши взгляды встретились, но я так и не поняла намёка.

— Чего стоишь, раз сечёшь?

— М?.. — одарила непонимающим взглядом своего нового знакомого я, при этом спрятав руки за спину и слегка вытянув шею вперёд.

— Поехали уже. Покажу тебе одно место, в котором люди думают примерно твоими мыслями. Тебе должно понравиться.

Не задумываясь о последствиях своего спонтанного решения, я вдруг поспешно шагнула в лифт, как раз в тот момент, когда один из соседних лифтов выплюнул из себя очередную пачку пёстрой городской толпы.

Стоило мне переступить порог лифта, как музыкант нажал на кнопку “-1”. Всего кнопок в лифте было три: — 1, 1 и 2.

— Мы что, едем вниз? — вдруг немного напряглась я.

— Ну не наверх же, прямиком в покои нашего обожаемого президента, — саркастически и с присущей ему хрипотцой отозвался артист.

— Ты сказал, что хочешь показать мне место, в котором люди думают примерно так же, как я. Это как?

— Это так: творчество и искусство — это жизненно важно. И плевать на правила выживания. Есть жизнь — нет искусства — равно: обречённость общества на пустоту в головах и сердцах. Пусть себе выращивают скот на фермах и вырабатывают энергию на электростанциях, что, безусловно, продлит их жизни, но без истинного искусства… Людей не спасёт ни наличие пищи, ни наличие крыши над головой — ничего. Изыми из общества неподдельное искусство, замени его примитивом и пристрасти к нему всех поголовно, и любая цивилизация, целое человечество будет обречено на вымирание. Сколько бы у людей ни было ресурсов, отсутствие нравственности, взращиваемой культурой, их погубит. Уже губит.

Уже губит? Это утверждение сильно отличалось от того, которому я вняла ещё пятнадцать минут назад в кабинете Ригана Данна. Умеют ведь творческие люди сгущать краски.

Мы проехали в молчании ещё минуту, по истечению которой лифт наконец остановился. Как только двери перед нами разъехались, мои глаза сразу же округлились от удивления: перед нами предстал плохо освещённый, в основном от мигающих неоновых вывесок, холл, совсем не похожий на тот, что располагался на уровне выше. Мрак, запах пыли и тлена, возможно даже местами серьёзная грязь, непонятные механические шумы со всех сторон, громкие человеческие голоса и фоном чей-то необузданный смех…

— Добро пожаловать на фундаментальный ярус, новоприбывшая.

Музыкант одарил меня заинтересованным взглядом, явно пытаясь впитать в свою память мою первую реакцию: округлившиеся глаза, чуть приоткрывшийся рот — растерянность и… Интерес.