Мир за мир
Что делать, если твой мир – мир простого человека – разрушен чьей-то злой волей? Разумеется, обратиться за помощью к Стихиалям, поскольку для воссоздания миров нужны именно они! Однако нельзя забывать, что Стихиали при этом могут обвалить чей-то другой мир, и такой же простой московской девушке, чтобы воссоздать его, придётся самой становиться феей…
Оглавление
- От автора
- Глава 1. Мир за мир
- Глава 2. Лесные Сёстры
- Глава 3. Медленный яд
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мир за мир предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава 1. Мир за мир
2–5 октября 2004
Очень плохо палачам по ночам,
Если снятся палачи палачам,
И как в жизни, но еще половчей,
Бьют по рылу палачи палачей.
А. Галич
Сегодня он никого не ждал.
Как и вчера.
Как и все последние одиннадцать лет.
Те, с кем Алексей собрался провести эту субботу, были уже с ним — золотистый осенний день, свежая книга и пиво. И всё, конечно, отравленное! Слишком уж богат день неупокоенной памятью. Слишком противоречив и безволен автор книги. А пиво… пиво — слишком ещё некупленное. Копается девчонка-продавщица в поисках нужного сорта вторую минуту — хоть время засекай.
Ну вот, ещё и милицейский1 патруль до кучи! Завис метрах в двадцати от палатки, так и пялится — то ли на него, то ли на пиво…
— Валер, не тормози! Тебе что, Ледяная Дева память стёрла?
Сержант (нет, сынок, дядя — старший сержант!) — угрюмый, с копотью похмельной злобы на лице — потянулся к автомату, но схватился всё же за дубинку. Каковой и перетянул нетерпеливого юнца-напарника пониже спины:
— Не поминай. Понял, м-мудак?!
— А чё я сказал-то?
— Не поминай… оххх! — пожилой патрульный пошатнулся. Ну да, «межушный ганглий»-то бо-бо, а тут такая вспышка ярости. — Иди пива возьми за штраф!
— Какого? — молоденький «мосол»2 явно не въехал, что за косяк он вдруг упорол. Но что таки упорол — начало доходить. Ишь какой тон стал заискивающий.
— Макс. Ёрш. Твою. Девятку. Как. Всегда. Две.
«Ко мне докапываться ему сейчас некогда», — сообразил Алексей, — «но на пиво раскрутит, просто чтобы на ком-то сорваться после такого наезда». Прикидываться ветошью было поздно — о замеченную ветошь с удовольствием вытрут ноги.
Зато ветошью прикинулась продавщица. Вот сучка, делает вид, что сдачу никак не отсчитает. Суду всё ясно: успеет он отойти — пиво с неё самой стрясут. Этот Макс явно не из тех, кто привык сам платить.
— Душонка у него тёмная и дешёвая, а пива ему подай светлого и дорогого, — вполголоса пробурчал подошедший «подменток». — Гражданин-нарушаем-ваши-документы!
Последнее прозвучало не слишком уверенным тоном. Да и шуточка — «ай, маладца!» Злиться Алексею расхотелось совершенно.
— Да, и две «девятки». Ну что, нашли сдачу?
— Три. Я тоже хлебну. И пачку «Мальборо». — И шёпотом: — Спасибо, мужик.
— Не стоит. «Ещё не разучился, но уже стесняется. Через месяц вообще забудет, что есть такое слово».
Алексей еле удержался от идиотского вопроса: «Кто такая Ледяная Дева?» Хотя явно не белая горячка, уж это-то у ментов просто профзаболевание — типа насморка. Зачем тогда в метро все вагоны облеплены банными листами рекламы? Вот у «Яндекса» он и спросит. Надо же, есть на свете нечто, чего эти гопники в погонах боятся!
* * *
Нашлась, родная! Точнее, нашлись — не одна, а целый морг Ледяных Дев. Но ни память, ни даже бельё никто из них не стирал — так, ломались себе потихоньку да принцев подкарауливали. Похоже, литераторов стряпали на той же кухоньке, что и ментов: любая автриса любовных романчиков и половина поэтов, ой-вэй… В общем, такое впечатление, что их централизованно снабжают штампами с титулом «Той-Кого-Сотрудники-Органов-Не-Поминают», которые без особых ухищрений вляпываются в название очередного опуса.
Так. Следующая! Дежурная блевотина ссылок на норвежские сказки, книжные магазины и прочую муть… Что?!
«Это такой милицейский миф… ответ на вопрос Кто такая Ледяная Дева».
Мышь, кидаясь на ссылку, хоть раз в жизни почувствовала себя кошкой:
«Это такой милицейский миф, типа «Чёрной руки» у альпинистов. Если у кого из них сердце с бодуна откажет, говорят — Ледяная Дева поцеловала».
«Да не с бодуна! Если мент увидит Ледяную Деву, то скоро умрёт».
«И что, видел кто-нибудь?»
«Говорят, да. И его убили на следующий день».
«Кого — его? Имена, явки, фамилии?»
«А почему только менты? Я слышал, её судья какой-то видел, но вроде жив остался».
«Я сам в милиции служил. Херня это, но всё равно — не упоминайте о ней при наших, за это в морду могут дать. Примета очень плохая — перед дежурством её поминать».
«Полицай, а что рассказывали-то?»
«Что она взглядом убивает и ваще… Типа это привидение девки, которую изнасиловали, а дело возбуждать не стали, вроде как насильник то ли забашлял, то ли у него волосатая лапа была. Так она повесилась и теперь ментам мстит».
Больно… Олечка, тебя ведь тоже убили. И многих. И никакого дела. Победителей не судят — им отдают город на разграбление. А он даже отомстить не может — нет у него таких денег, чтобы Бориску достать. А сами убийцы — за стеной анонимности. И потом, царь ведь приказал! А царя не достать… Круг замкнулся. «Виноваты все — и никто» — так, кажется, твердят все, кому не больно.
Остервенелое вливание стакана водки. К чёрту пиво! Ну почему он никак не может забыть свою любовь? Ну хорошо, хорошо — не «забыть». Всех простить (хотя этим «всем» от этого ни жарко ни холодно), жениться, убрать со стены Ольгин портрет (ибо жена не одобрит-с) и упаковать все острые воспоминания в уютное ритуальное «Никто не забыт, ничто не забыто»?
«Ну-ну, привидение! Привидения из «калаша» не палят!»
«Пить меньше надо. Небось нажрались и постреляли сами друг друга, а потом привидение какое-то выдумали».
«У меня друган по профессиональному фольклору диплом писал, щас спрошу».
«Опять про святого Коннектия3? Баян».
«Даю справку. Ледяная Дева — что-то типа злой феи в ментовском фольклоре. Согласно их поверьям, может убивать взглядом и стирать память. Стихия — предположительно Вода. Описывается как девушка с глазами цвета морской волны (это всё, что вспомнил тот мент, которому она якобы стёрла память). По-видимому, легенда возникла на основе реальных случаев, когда ментов находили мёртвыми без признаков насильственной смерти, но с выражением ужаса на лице. При этом убитые не были связаны с ОПГ4 (кроме, конечно, кремлёвской ОПГ), так что мотивом убийства вполне могла быть личная месть. В общем, стандартное мифотворчество, ей даже жениха придумали, типа если она водяная фея, то он — воздушный «фей». Жених, конечно, тоже злой».
Сообщение было скромно подписано «Тот самый друган». И столь же скромно не снабжено электронным адресом автора.
Стирать память. Он, избави Боже, не мент, но… Если бы ещё эта фея существовала!
Это не злая, это очень-очень добрая фея!
А сейчас… а сейчас он перебазируется… на диван…
Как это — не существует? А чьи же тогда слёзы он пил этим вечером?
Раз они тоже уносят…
* * *
Компас. Сапёрная лопатка. Пакет шашлычного угля. И — река.
Похмельный полусон разума рождает получудовищ. Бред, конечно же — а как ещё назвать его замысел? Ни более ни менее как вызвать её, Ледяную Деву!
Но сначала было кладбище.
Алексей давно уже превратился в жреца памяти невесты, так и не ставшей женой. Могила Ольги была не просто ухоженной — она напоминала языческий храм. Хотя почему — «напоминала»? В этом месте поклоняются — что же это, как не храм? В этом месте поклоняются не Творцу — какой же он, как не языческий? И Ольга, его Олечка, оживала, рождаясь от Храма и Памяти каждый раз, когда Алексей входил в ограду.
Если в начале пьесы воздвигнут храм…
Он больше не может служить жрецом. Звезда, имя же ей — Память, выпила его почти до дна. «Смертельная усталость» — не просто красивые слова. Приди да испытай! Но помни: на то она и смертельная, что…
…то в конце этой пьесы должно быть жертвоприношение.
Завтра.
* * *
Тогда, у могилы и на кладбище, глаза Ольги почему-то начали приобретать оттенок морской волны, а русые волосы потемнели и стали каштановыми. «Олечка, но ведь у тебя зелёные глаза!» — «Конечно, Лёшик, а какие же ещё?» — «Как у Ледяной Девы». — «Нет, я не она». Он ещё всё время оглядывался — нет ли рядом девушки с глазами цвета морской волны? Девушки на кладбище были не только в могилах — воскресенье как-никак, но не ледяные. Обычные, мясо-молочной породы.
«Я не она». Без тени удивления, как говорят о ком-то хорошо знакомом.
Поэтому сейчас он сидит под осыпающимся с неба октябрьским закатом на берегу Оки и, как последний идиот, готовится к ритуалу. Вдруг получится? А не получится — что ж, завтра его жизнь всё равно закончится, и они будут вместе.
Раз уж брякнул «тот самый друган» про стихию Воды, то и остальные три до кучи приплетём — чтобы, паче чаяния, не обиделись. В классическом порядке.
Он так и не смог решить, в какой стороне света лежит Вода — то ли север, то ли запад, так что пусть будет строго северо-запад. Значит, берег реки должен идти с юго-запада на северо-восток. Теперь выкопаем параллельно берегу канавку и насыплем уголь — на юго-восток, как ему и подобает, простирается Огонь. Земля у нас тоже скорее южанка — с юго-запада протянулась символическая насыпь, образуя третью сторону квадрата, перпендикулярную канавке и линии берега. Ну а Воздух и так везде — почему бы ему не опочить на северо-восточной, воображаемой стороне?
Алексей полез в карман за зажигалкой и только тут заметил, что день кончается не в сумерках — в тумане. Туман накатывался с реки рулоном розоватого шёлка, и его нежные лапы уже начали баюкать оставленную метрах в двадцати машину.
«Не найду ведь потом сразу!» Он торопливо забросил лопату в багажник и вернулся к берегу. Фары включать не стал.
«Вот я и дома!» С одной стороны зачаровывающе пляшет строчка огня, с другой — тихо звенит натянутой струной полоса воды. Туман выцвел и совсем поседел — день состарился, став вечером. Вечером третьего октября.
«Приди, Ледяная Дева, что от Воды. Приди, тот, что от Воздуха. Придите, Огонь и Земля. Простите невежду, не знающего ваших имён. Придите».
* * *
Он задремал лишь на мгновение — стоя. И так и не понял, почему проснулся и проснулся ли вообще. Лёгкие шаги? Всплеск волны? Взметнувшийся язык пламени? Дуновение ветра?
Туман по-прежнему нависал свинцовым сводом. Алексей отсутствующе смотрел на огонь и ждал. Ждал, что она появится — из огня? Идиот! Но развернуться к берегу всем корпусом он не успел.
— Воздухопроводчика вызывали?
— Что-что? — он невольно отшатнулся и чуть не упал от неожиданного голоса слева.
Самый обычный парень лет тридцати. Джинсы, светлая джинсовая куртка, умные серые глаза со смешливыми искорками. Смотрит с любопытной отстранённостью, слегка улыбается. И стоит — по воображаемую, «воздушную» сторону его самопального «квадрата Стихий».
— Основательный подход… — протянул «воздухопроводчик», разглядывая канавку и насыпь. — Так вызывали, сударь?
— Н-нет… вызывал…
— Знаю. Заказ на Ледяную Деву и иже с ней. Пральна, братан, нефиг мелочиться! — парень вдруг улыбнулся кому-то за спиной Алексея, и тот дёрнулся во второй раз — на его глаза легли тёплые женские ладошки.
— Угадай! — голос был задорным и звонким — того и гляди рассмеётся.
— З-земля, — он сообразил, что женщина встала на «земляную» насыпь.
— Да хватит его пугать, пусть выходит! — уже третий голос — грубоватый, с командирским оттенком. Огонь. Но как же Вода? Он ради неё, собственно, и затеял весь этот ритуал!
— Сохнет, — это «воздухопроводчик». Мысли читает, что ли? — Сам подумай, она же только что из реки.
— Я щас кому-то засохну… — хоть и просил «командир» не пугать, но не пугаться команды не было. Она, наконец-то!
Те самые глаза — цвета морской волны.
Шапка каштановых волос над круглым лицом.
Взгляд с какой-то полухимической иронией.
И голос — стелющийся и далёкий, как северный океан.
* * *
«Что бы я сейчас ни сказал — скажу глупость. Молчу, молчу».
Все четверо теперь стояли напротив него и переглядывались, явно стараясь не рассмеяться. Наконец «командир», не без труда скусив улыбку, протянул руку:
— Игнат. По совместительству — Страж Драконов.
— Алексей. Фотограф, — добавил он зачем-то.
«Уфф… Контакт!» Только с чего бы это брови «Земли», неожиданно красивой златовласки, взлетели, как истребитель с катапульты?
— М-м… Таисия.
— Широко известная в узких кругах как Лесная Сестра, — улыбнулся «воздухопроводчик». — Ну а я — Страж Вихрей! По совместительству — Борис.
— Приятно. Марина, — сунула ладонь она. — Да, я — та самая. Ну и?
— Э… я хотел вызвать вас…
— Стоп. На «ты», лады?
— Хотел вызвать — тебя. Если честно, даже не думал, что получится.
— И не получилось. Вызывают дух Урана из астрала и посланцев звезды Сириус. А мы приходим по своей воле. Личное желание и никакой магии.
— Да я понимаю, маг из меня…
— Ошибаешься. Это, — кивок в сторону «квадрата Стихий», — именно магия, но хрен бы сработало, если бы мы сами не захотели явиться! Магией ты из воды разве что русалку вызовешь, только вызывать будешь всю ночь, а русалка окажется размером с кильку и ни разу не разумная.
— А вы-то кто такие тогда?
— Люди мы, люди. Не видно, что ли?
— А это… Стирать память ты можешь?
— Могу-то могу, — невесело усмехнулась девушка. — А оно тебе точно надо? Я-то думала, ты голову врага попросишь. Ну или имя, а голову сам будешь добывать.
— Врага? Почему сразу «врага»?
— Ха! Меня только за этим и призывают. Ты бы слышал, как сами менты начальство крыть начали! Как напьются — так всех чертей и Ледяную Деву любимому шефу в задницу!
— Зачем мне враг? Я невесту потерял…
— Да все мы там будем — и невесты, и враги. А стирание памяти отложим до утра, лады? Когда вино кончится.
— Вино?
— Игнат! Покажи ему!
* * *
— Нашли её убитую. Утром после той разборки Бориски с парламентом5. Но не собиралась она туда идти, чёрт побери! Следак тоже сказал — убили умышленно, почти наверняка менты или военные, а не случайные грабители, и где-то в другом месте, а к телебашне потом подкинули. Только не дали ему ничего — ни пули исследовать, ни одежду. Он её родителям позвонил, сказал — если заплатите, буду на свой страх и риск копать, только всё равно никого не посадят, убивали явно по отмашке, и не сдадут власть имущие никого, сами же заказывали. А вот меня, говорит, или грохнут, или просто попрут из прокуратуры, так что денег надо много и сразу.
— А тебе он что сказал?
— Меня — сначала вообще видеть не хотел, типа я Оле никто, не муж даже. Потом, через полгода уже, удалось его подпоить, ну он и посоветовал — не лезь в это дело, Бориска своих псов специально человечинкой прикормил. Ну типа трупов побольше — и народ устрашить, и карателей к людоедству приучить, чтобы им деваться было некуда. А когда совсем напился, начал орать, что он бы собственноручно всю эту зондеркоманду повесил в Нюрнберге6, потому что приказ приказом, а закон законом, и приказывать по закону надо, а не как чёрт на душу положит.
— Ну понятно. Следак-то из прокуратуры, у него свои идолы, да?
— Ага. Этим превыше всего приказ, а этому — чтобы законы соблюдались. Только потом он ещё стольник принял и стал мычать про ацтекских жрецов, которые богу закона Вич-кто-то-там…
— Уицлопочтли? Так он не закон крышевал. Он повыше был, типа презика у них, — поправил Страж Вихрей.
— Ну не знаю. Короче, он как ацтек — богам закона и порядка людей в жертву приносит.
— Угу. И мозги пудрит этим богам — тоже как ацтек. Богам же лучшее полагается жертвовать? Ну так Монтесуму на камень — чем не лучший кусочек? Только вождям они что-то сердце не вырывали, кем попроще откупались.
— Слушай, откуда ты знаешь?
— Знаю — что?
— Да он почти слово в слово то же самое сказал. Что все мы жрецы идолов, и все этих идолов обманываем.
— Так это не откровение. Это как мат — все знают, но делают вид, что не знают. Интересно, а дальше-то он что говорил? Надеюсь, не в кабаке откровенничал?
— Нет, мы дома у меня сидели. Дальше? Дальше он опрокинул ещё стольник и уже, понятно, ничего не говорил. А утром я его на работу отвёз, и тут он вспоминает: «Подожди!» И через полчаса выносит… — Алексей полез за пазуху и вытащил кусочек металла на шнурке.
— Не пробовал сам экспертизу заказать? — встрепенулась «Таисия», до этого окаменело молчавшая со стаканом вина в руке.
— А толку? Нет у меня таких связей. За большие деньги, конечно, могли бы установить — ствол номер такой-то. А кому выдан — военная тайна.
— Да не тайна! — со знанием дела включился в разговор «Игнат». Точнее, такая же «не тайна», как и номер автомата. Ну выяснишь ты — стрелял, скажем, Иванов. Дальше что? Хоть у нас уже и дядя Пу вместо Бориски, но не будет же он своих опричников сдавать!
— Кто стрелял — сейчас выясним, — решительно поднялась Ледяная Дева. — И зачем ему понадобилось стрелять в неё. Фотография есть с собой? Олина, в смысле?
— Есть. А разве можно по фотографии?
— Можно. Вода помнит всё.
* * *
Непроизвольно провожая взглядом идущую к реке «Марину», Алексей не заметил, как бесшумно исчезли в тёмном тумане Страж Драконов и Лесная Сестра. Рядом с ним, отстранённо перебирая угли в костре, остался лишь Страж Вихрей. Тёзка Бориски, чтоб ему сдохнуть… Или имя пришпилено на ходу?
— Ну да, имя левое. — «Опять мысли читает!» — Надо же мне как-то дразниться.7
— А… А они куда ушли?
— Игнат с Таиской? Да вернутся ещё. Только ты ведь не это хотел спросить, я правильно понял?
— А вы…
— «Ты», Марина же просила. Ты что, к Богу тоже на «вы»?
Набрав побольше воздуха, Алексей бросился в вопрос, как в ледяную воду:
— Ты — действительно — читаешь — мысли?
— То, о чём ты думаешь — да. Нет, Марина не может, и Таис с Игнатом тоже.
— Почему? Ох, извини…
— Потому что мысль — это Воздух, а не Вода. Как тебе объяснить? Пока информация в движении, её держит Воздух. А когда ты уже не думаешь, а помнишь, то память — это Вода.
— Понятно, — протянул Алексей, хотя на самом деле понял весьма смутно.
— Кстати, меня знаешь что смущает? То, о чём ты не думаешь. За каким, собственно, делом ты нас пытался вызвать?
— Теперь уже сам не знаю. Вроде очень хотел чего-то, а чего?
— Слушай, а у тебя нет такого чувства, что ты нашёл то, что искал, но боишься в этом сам себе признаться, а?
— Н-не знаю…
— Знаешь. После смерти Оли ты искал правду — но побоялся её найти. Потому что чувствовал — если идти по правде до конца, придётся мстить самому, и в полном одиночестве. Друга-то настоящего нет, правильно? На кладбище ты хотел покоя — и снова боялся, потому что в глубине души не верил, что самоубийство даст тебе полный покой. А теперь надеешься, что нашёл друзей — и опять, чёрт возьми, боишься! Человек, ну что ты ещё должен потерять, чтобы прекратить наконец бояться и найти? — Страж Вихрей уже не напоминал весёлого «воздухопроводчика». Теперь перед Алексеем стоял громовержец — гигантского роста, с ревущими тайфунами бездонных серых глаз, с сотканным из синеватых молний мечом в руке и с короной… а вот короны, как ни странно, не было.
— На гвоздике дома забыл, блин! Ты бы мне ещё скипетр с державой дорисовал и трон в задницу воткнул! По царю-батюшке соскучился?
— Да пошёл он в жопу, этот Николай! Достал уже.
— Ого! Это чем же? — громовержец вновь уступил место весёлому… нет — мудрому другу. «Ну друг, друг! Не боюсь я больше! Друг».
— Да зашёл я в церковь, хотел со священником поговорить — что делать, мне же больно! Стою жду, а он проповедь читает — какой царь-батюшка хороший был, да как ему молиться надо, да как он перед смертью всех простил…
— Суду всё ясно. Только почему «перед смертью»? Он и при жизни всех прощал. Воспомянем, братие, кротость иже во святых царя нашего Николая! Ибо прости согрешения вся клевретом своим и не вверг ни единого от сих во узилище за неделю кровавую!
— Вот-вот. Какое там узилище — в отставку и то не отправил. Я стою и понимаю — один к одному! Что Николай — Второй и Кровавый, что Борис.8 Ну, думаю, замочит кто Бориску — так попы его тоже святым объявят. Да идите вы с такими святыми!..
— С них станется, — неожиданно подошёл «Игнат». А что? Не убивал? Не убивал. Не приказывал? Не приказывал. Руцкоблуда с Хамбулатовым9 простил? Простил. Всё, читай кафизму!
— Акафист, партайгеноссе! — Страж Вихрей, по-видимому, неплохо разбирался во всяких церковностях. — Кафизма — это…10
— Да ладно тебе! Лёха, ты что, в натуре Бориску хотел грохнуть?
— «Хотел»-то почему?.. Так один я, что ли?
— Да не за политику. За Ольгу твою. Только не думай, что Руцкоблуд лучше. Да он тех же отморозков подписал бы, и было бы то же самое.
— Ты не думай, что он царя-батюшку выгораживает, — перехватил Страж Вихрей. — Сволочи все эти большие чиновники, кто спорит? Убийства расследовать полагается и сажать гадов, а Бориска их орденами награждал.
— А приказы зондеркомандам кто отдавал — не Бориска? — взвился Алексей.
— А он что, приказывал убить конкретно Ольгу? Или «мочить всех»?
— Хорош философию разводить! — Страж Драконов подобрался и только что не встал «смирно», как для доклада командиру. — Зондеркоманда, говоришь? Ну так мало ли что там наверху штандартенфюрер штурмбаннфюреру11 приказывает! Убить — это конкретный приказ от непосредственного начальника. До какого-нибудь шарфюрера Швухтеля12 были общие фразы, а Швухтель своим подчинённым приказал: вот эту фройляйн — расстрелять. Фольглих, дизер Швухтель ист дер мёрдер. Ферштеест ду?13
— Этот Швухтель — что? — Алексей знал немецкий язык лишь в первом приближении.
— Убийца он, вот что, — пояснил Страж Вихрей. — Коллега, не издевайся! Тут беда у человека, а ты вермахт из себя строишь.
— Да ладно, так уж и целый вермахт… Ну извини, — протянул руку «Игнат». — Но всё-таки — чего ты хочешь?
— Дайте отдохнуть неделю! — взмолился Алексей. — От моей памяти.
— И всё? А потом что?
— А, всё равно, наверное… За эти одиннадцать лет я заслужил хоть неделю покоя? Наверное, Оля поймёт, не обидится.
— Оля-то не обидится. Но ты помнишь, кто это говорит — «Он не заслужил света, он заслужил покой»14? Как бы приговором самому себе не оказалось.
— Конечно, — Алексей вдруг почувствовал, что уже засыпает, и попытался украдкой посмотреть на часы. — Я кофе возьму в машине?
В отблеске костра мелькнул силуэт — Ледяная Дева возвращалась с берега.
* * *
— Папа, мама пошла гулять с Ксюшей. Сказала, что гречка на плите.
— Лизет, а ты сама ужинала?
— Ага. Папа, а можно мне конфету?
— У меня нет, мама придёт — даст.
— Не даст. Папа, ты маме не говори, что я выходила!
— Опять в угол поставила? Это за что?
— А маме не скажешь?
— Не скажу, не скажу!
— Я плохо кушала… — почти плачущий шёпот шестилетней Лизочки был настолько неподдельно трагичен, что Алексей лишь тяжело вздохнул. Опять Ольга гадость какую-то приготовила, а сэкономленное время потратила на попытки запихнуть её в бедную Лизет. Так и есть — стоит кастрюля с комками пустой гречки и всё. Никита, конечно, есть не стал — небось опять с матерью поругался и свалил к другану, теперь жена весь вечер дуться будет на всех. Вон Лизочке досталось уже… Нет, в натуре гадость, не будем мы это есть! Он не для того работает, чтобы дома жрать было нечего! Вроде кафе рядом есть, там не накурено и можно детям тоже что-нибудь взять.
— Лизет, Никита где?
— К Дане пошёл.
Ну вот, теперь сына придётся полчаса вызванивать! Да он ещё и огрызаться будет, и правильно сделает — ну кому захочется возвращаться в такой дом? Самому-то Алексею тоже давно не хочется — уже который год везде воняет то молоком, то детской неожиданностью, всё разбросано, опустившаяся растолстевшая Ольга, вечно взвинченный девятилетний Никита, постоянно хнычущая Лизочка, теперь вот и откровенно навязанная Ксюша, а там и ещё кто-нибудь… «Беги, мужик, беги!»
— Елизавета, а пошли в кафе?
— Мама не разрешает. Там курят и пьют.
— Я знаю место, где не курят. Одевайся.
— Папа, а мы правда пойдём в кафе? Я кушать хочу, — девочка полезла за ботинками, и в этот момент в замке повернулся ключ:
— Лёшик, раздень Ксюшу, я за коляской!
Альбац котёнку! Так и останутся они с Лизой голодными. Сейчас Ольга будет целый час плясать вокруг Ксюши — сначала варево какое-то для неё, потом кормить, потом спать… То есть караулить это варево будет он, а жена повиснет на телефоне: «Ты знаешь, Ира, сегодня по радио говорили, что в гречке много селена!.. Да-да, только запивать её надо непременно сырой водой, которая отстаивалась ровно два часа… Лена, что я прочитала! Оказывается, дети, рождённые при восходящей луне до полудня, будут страдать диабетом! Ты говорила, у тебя врач знакомый есть? Срочно Ксюшу проверить надо!.. И не говори, уже столько прививок придумали, а дети всё равно болеют».15 Всё это время около вкусно воркующей с такими же телефонными клушами мамы будет болтаться и хныкать неприкаянная Лизочка, которой тоже хочется вкусненького. Потом, когда дети лягут спать, жена опять начнёт грузить его очередным бредом на тему того, что у Никиты, как она вычитала где-то, «синдром гиперактивности», а у Лизочки — «синдром сжатого желудка». Ёлы-палы, да здоровые они, это у их мамаши «синдром людоматки»!
— Папа, а кто такой Альбац?
Блииин! Он что, уже думать вслух начал? «Беги, мужик, беги! Хватай Лизочку — и беги! Не оставляй её здесь, иначе она всё детство бесплатной нянькой пробатрачит! А Никита не дастся, на него где сядешь, там и слезешь».
— Это такая нехорошая глупая тётя. Лизет, ты оделась? Молодец! — Алексей поднял дочь на руки…
* * *
Не дочь, конечно же. Подушку. Под тающий голос жены: «Отпусти меня…»
И приснится же такая хрень! Это Ольга-то — опустившаяся чокнутая мамаша? Да она весь гардероб каждые полгода меняет, а уж косметикой вся ванная комната заставлена. Вот, спит рядом его красавица, да только что-то не хочется уже крепко обнять её спящую, как было когда-то давно.
Хотелось есть, и Алексей, встав и пройдя на кухню, заглянул в холодильник. Ну так и есть — салат, проростки, обезжиренный йогурт, ещё какая-то зелёная чушь. Ничего существеннее жена дома не держит и ему не даёт: «Я же на диете, не соблазняй меня своими отбивными!» Сходить в кафе? Чёрт, он вчера все деньги выгреб — выплата по кредиту за Олину машину. Уломала же его супруга на новенький «Мини» вместо трёхлетней «альмеры»! Уломать-то уломала, а свою зарплату опять на очередную идиотскую шмотку спустила — пусть теперь муж отдувается.
— Лёшик, опять ты в этих брюках! Я же их выбросить приготовила.
— Да ладно тебе! Оль, у тебя деньги есть — пожрать купить?
— Так! В холодильнике есть полезная еда. На холестерин денег не дам, они у меня на стилиста отложены.
— Я же вчера отдал тебе все деньги на выплату!
— Ах, это я виновата, что ты так мало зарабатываешь? Да с тобой по улице идти стыдно — костюм двухлетней давности, мобильник вытаскиваешь — хоть сквозь землю провались, а машина? Надо мной уже смеются — муж на «пассате» ездит!
— Так возьми кредит и купи мне машину, какую хочешь! Почему я один должен кредиты брать?
— Да? А выплачивать кто будет?
— Тебе надо — ты и будешь, вместо своих шмоток!
Успокаивать демонстративно плачущую жену Алексею пришлось полчаса. Такие сцены у них случались каждый месяц, но в этот раз, услышав дежурные всхлипывания «ты меня не любишь», он вдруг понял со всей ясностью: да, не любит! Шмотки — хрен бы с ними, но давно уже ему с Ольгой попросту не о чем говорить. И ей с ним — тоже, вот и заполняет дурочка пустоту жизни погоней за вещами. «Беги, мужик, беги!»
Он и побежал — до удара головой в дверь квартиры…
* * *
В спинку родного дивана.
— Отпусти меня… — прошелестел голос Ольги, уходя вместе со сном.
Фигасе! Ему снилось, что ему снится сон? Вложенные сны?16 А сейчас-то он проснулся или это очередной сон? И он, проснувшись, всё-таки увидит любимую, как Моррель у Дюма?17
Нет, уже не сон. Какой там Дюма! Его квартира, оставленная в воскресенье днём. Портрет Ольги на стене, так и не убранные с субботы пивные бутылки на столе рядом с компьютером, рядом ключи от машины… Машина! «Пассат» остался на берегу Оки, в ста с лишним километрах отсюда! Но как он тогда попал домой?
Значит, всё остальное тоже приснилось — «квадрат Стихий», костёр с вином на берегу, Страж Вихрей и Ледяная Дева… Не ездил он на Оку, и не бывает на свете чудес — бывают только сны. Что ж, заснём опять!
В бутылке ещё оставалась водка. «Всё равно идти, мало», — Алексей влез в ботинки и набросил куртку, отряхнув её от песка. От песка! Так где он всё-таки был вчера?
«Пассат», конечно же, стоял во дворе, и на спидометре, конечно же… Нет, на спидометре прибавилось двести с лишним километров. То есть он ездил куда-то и не помнит обратной дороги? Или давал кому-то машину и тоже не помнит?
«Спокойно. Я смотрел на спидометр, когда клал в бардачок термос с кофе, и это уж никак не снилось. Потом на реке выпил стаканчик, потом ещё один. Значит, если всё это приснилось, термос должен быть полным».
В термосе оказалась где-то половина ещё тёплого кофе. Алексей машинально допил его и в полном изнеможении откинулся на неудобное сиденье. Неудобное? Так и есть — сиденье сдвинуто вперёд. Значит… Нет, нет, всё приснилось, не может быть чудес на свете! Ошалело мотнув головой, он выбрался из машины и поплёлся в магазин.
Звонок в дверь раздался, когда Алексей лихорадочно скручивал крышку с бутылки. «Да пошли вы все, я не обязан быть дома!» Но звонивший никак не хотел уняться.
«Опять этот алкаш с первого этажа на угощение напрашивается!» — он раздражённо отодвинул пустой стакан и подошёл к двери.
— Ну кто там?
— Тот, кто мог бы и не звонить!
* * *
— Нет, ну что ты! Лично я никаких снов не насылаю.
— А кто тогда?
— Да обычно никто со стороны ни при чём, это просто разум играет. Но если такие сны… Говоришь, оба раза просила отпустить? Значит, работа Творца и самой Ольги, больше некому.
— Сама Оля? Просит отпустить и ещё издевается? То она «людоматка», то стерва шмоточная?
— А ты не думал, пока она была жива — как вы с ней дальше жить будете?
— Не знаю, но не так же! Не так! — Алексей, поморщившись, забросил в рот водку и полминуты, приходя в себя, хрустел солёным огурцом (стараниями Стража Вихрей закуски на столе хватало).
— Не так? Все думают, что будет «не так», а потом не могут друг другу простить, что любовь ушла. Думаешь, это любовь сама по себе должна людей поддерживать? Наоборот, это муж с женой должны за ней всё время ухаживать, чтобы не засохла!
— Но как-то ведь люди живут?
— А так вот и живут — на одной лени.
— Лени?
— Конечно. Не хотят менять ничего. Это Оля тебе крайности показывала, вот ты и побежал. А будь не так карикатурно?
— Так что же, любви нет? И Оля меня не любила?
— Да есть, есть любовь-морковь! Только для неё общее дело нужно. Республика18, так сказать. А не домострой и не контракт на оказание услуг для взрослых.
— А какое у Игната с Таисией общее дело? — Алексей никогда бы не осмелился задать Стражу Вихрей подобный вопрос, будучи трезвым, но в задушевной беседе можно брякнуть ещё и не такое.
— Однако заметил! Скажем так, помогать таким, как ты. В Интернете про нас на самом деле правду пишут.
— Борис… А ты не скажешь, Оля меня любила?
— Любит! Потому и просила отпустить, чтобы вы расстались любимыми и не топили потихоньку любовь в тухлятине. Марина, что ты ухмыляешься? Между прочим, могла бы и в дверь позвонить!
— Зачем? Чтобы соседи потом трепались, что у Лёхи девка новая, а он себя предателем чувствовал и оправдывался? — появившаяся непонятно откуда Ледяная Дева присела на край дивана и взяла со стола пустой стакан. — Ну ты и спишь, прямо как медведь в берлоге. Мы тебя тащим-тащим по лестнице, а ты всё спишь.
— Да я уж догадался, как всё было. Машину ты сюда пригнала?
— Ага. Так что вы с Борисом решили?
— В смысле?
— Блин. В смысле — что с тобой дальше делать. И что делать с этими, — «Марина» развернула листок из блокнота. — Сержант Кресов Виталий Андреевич19, в настоящее время прапорщик. Дёшево совесть продал, а? Даже офицерского звания до сих пор не получил! Совершил убийство по приказу своего непосредственного начальника, лейтенанта Семихина Игоря Юрьевича, в настоящее время майора. Ну и?
— А адрес?
— Адреса пока не скажу, и подробностей тоже. А то ты напьёшься и попрёшь на этого Семихина с голыми руками, а он профессиональный каратель, убьёт не задумываясь и ещё медаль очередную получит. Могу только сказать, что оба москвичи.
— Так что ты предлагаешь? — взмолился совершенно опустошённый Алексей. — Адрес я и сам выяснить смогу. И ствол достану.
— И всё? Вот ползёт такая гнида, вдруг бах — и пуля в башке. Так и подохнет довольный — за одиннадцать лет твоих страданий? Это если ты ещё попадёшь как следует.
— Он разрушил мой мир. Он отнял мою любовь. Я… я убью его жену… — бормотал Алексей, не поднимая взгляда.
— Беда с вами, романтичными юношами! — вклинился Страж Вихрей. — Ты бы ещё сказал — тёщу грохнешь. Ну какая там любовь? Семихин вообще не женат и не любит никого, он только задержанных баб раскладывает и в шлюх на халяву спускает. А Кресов со своей супругой восемнадцать лет существует, все помидоры завяли! Думаешь, если у тебя любовь была смыслом жизни, то у всех так?
— Всё равно! Око за око, зуб за зуб… и мир за мир!
— Ты сказал. Именно «мир за мир». А где у них кощеевы яйца…
— Это я тоже знаю, — подхватила Ледяная Дева. — Только с Лёхой что делать?
— А вот это знаю уже я, — Страж Вихрей, приобняв Алексея за плечи, посмотрел ему в глаза. — Беги! Отпусти свою память, не надо её стирать. И не пытайся любить чужой любовью. Твой путь только начинается. Слышишь? Беги!
* * *
Жизнь представлялась Даше Кресовой сплошными зарослями крапивы.
Из-за отца.
Конечно, институт заложничества освящён вековой традицией, но от этого Даше было не легче. Взгляды на улице, полные бессильной и не очень ненависти, преследовали её лет с шести-семи, когда она шла по улице с папой и папа был в форме. И тогда же исчез папин друг, весёлый дядя Андрей, по которому девочка сильно скучала и на вопросы о котором родители отвечали уклончиво. Маленькая Даша ещё не понимала, что эти взгляды предназначены вовсе не ей и что не от хорошей жизни отец постоянно ходит в форме.
Семилетних одноклассников родители подпускали к ней неохотно: «У Даши отец милиционер, она с тобой подерётся, а нас посадят! И смотри не брякни при ней, о чём папа вчера на кухне рассказывал!» Десятилетние — дали ей погоняло «Ментовна» и демонстративно распевали «Зондеркоманда молодости нашей». Тринадцатилетние — изводили вопросами на тему того, какие пытки применяют в милиции. Шестнадцатилетние — просто не принимали её в компанию: скажет ещё сдуру папочке, что Артём на байке без прав гоняет, а у Катяры частенько косяк в сумке… Правда, откровенную травлю они прекратили — в десятом классе к ним зарулил парень какой-то кавказской национальности, который в первую же неделю обозвал Дашу «омоновской подстилкой». После этого все начали чморить уже его — при всей неприязни к ментам, демонстративно хамящих чучмеков ненавидят куда сильнее.
Возможно, с ней и начали бы искать дружбы, будь она дочерью гаишника или следователя, но чем может быть полезен омоновец? «Бить, бить, бить, на допросах пытать», как кто-то из сталинских наркомов выражался в резолюциях? Так бить — дело нехитрое, это люди и сами могут. А вот помочь человеку — именно как мент — омоновец при всём желании не в состоянии, ни легально, ни нелегально. Нет у него таких полномочий. Только бить.
Даша плакала. Даша дралась. Даша жаловалась папе. Папа был человеком толстокожим и отмахивался — бить его Дашку никто не бил, а злые слова — подумаешь!.. Девочка ненавидела одноклассников за их несправедливость — её папочка не дерётся и даже почти не пьёт, за что же его честят убийцей? Как-то раз она прямо спросила отца об этом, получив в ответ гневную отповедь и после этого немного успокоившись: на дом «работу» Виталий Андреевич не брал, а о том, что он делает на службе, Даша настолько остро не хотела думать, что умудрялась временами даже забывать, где именно работает папа.
А Виталий Андреевич, при всей своей простоте и толстокожести, боялся. Он бы не признался в этом никому, и прежде всего самому себе, но — боялся. Боялся, что «что-то случится» с его женой и дочерью, хоть и не испытывал к ним особой нежности. Кому, как не омоновцу, знать, сколько отморозков — в погонах и без — пасётся на московских улицах? Для Даши он ввёл строжайший комендантский час, недвусмысленно заявив, что так будет всегда, и пусть дочь не надеется на восемнадцатилетие — хоть два раза по восемнадцать, а домой чтобы к восьми и ни минутой позже! И никакого телевизора, там сплошной р-разврат! Правда, побочного результата такой фельдфебельщины он предвидеть не мог — лишённая и компании, и свободы дочь милицейского прапорщика и кассирши из супермаркета, которой было нечего делать, кроме как заниматься, неожиданно поступила в университет. У отца хватило ума не препятствовать ей в этом, но с тех пор он чувствовал какую-то раздражающую неуверенность и стал, находясь «при исполнении», часто орать на окарауливаемую популяцию. Подчинённым тоже доставалось.
Но куда сильнее он боялся тюрьмы. Этот страх был, пожалуй, надуманным, но оттого и самым неприятным. Давно же похоронена убитая им девушка, закрыто уголовное дело, уничтожены вещественные доказательства, да и виноват формально не он, а отдавший приказ Семихин! Начальника Кресов тоже боялся, простым мужицким разумом чувствуя в нём что-то запредельное. Тогда, над телом Ольги (паспорт у неё был, и они не стали его уничтожать), когда Виталий заикнулся о рапорте, лейтенант холодно сказал: «А я здесь при чём? Это ты зачем-то стрелять начал. Пуля из твоего автомата, свидетелей нет, и хрен докажешь, что я приказывал. Потому что мне совершенно не было смысла её убивать. Понял?» Смысла действительно не было, поэтому Виталий был очень благодарен командиру, который предложил подбросить труп к телевышке. Дело, конечно, замяли, но Семихин прозрачно намекнул, что «ничего тебе не будет, пока ты выполняешь мои приказы». В те дни он набрал таким образом целую личную гвардию — кроме Виталия, подставились Шурик и Володя, а Гену и подставлять не надо было — сам рвался. Был ещё Андрей, но тот сообразил потребовать письменный приказ, благо обстановка была более-менее спокойная. Андрея с тех пор Кресов видел лишь пару раз, и говорил бывший друг с ним скомканно: да, комиссовали по состоянию здоровья… да, работает инкассатором… да, Дашу он помнит, передай ей привет. Потом Володя погиб в Чечне, а Шурик, видимо, запомнил только «ничего тебе не будет» и пропустил мимо ушей «пока ты выполняешь мои приказы», потому что устроил по собственной инициативе пьяный погром в кабаке, набив при этом морду не кому-нибудь, а гаишному полковнику. Шурик теперь со своим волчьим билетом автостоянку сторожит и спивается потихоньку — только Виталий с Геной и остались в команде Семихина. Плюс молодёжь какая-то, но это пока не в счёт…
— Даша, ты? — прилёгший перед телевизором Виталий Андреевич наконец-то дождался стука каблучков в прихожей.
— Как, она ещё не вернулась? — встревоженная мать заглянула в комнату дочери. — Ой!
— Света? Что такое?
— Фотография какая-то с траурной лентой, я сначала подумала — Дашина!
— Какая ещё фотография? — Кресов раздражённо встал и подошёл к жене.
Оба страха взвились одновременно: «Меня посадят! С Дашкой что-то случилось!»
Он отчаянно хватался за последнюю глупую соломинку: «Нет! Нет! Дашка тут не при делах! Это воры залезали и забыли зачем-то!»
Потому что девушку с фотографии Виталий Андреевич прекрасно помнил.
Помнил даже её имя и фамилию.
* * *
Как хрустит на ресницах этот октябрьский день! Пройтись до метро — одно удовольствие. Ну и пусть она некрасивая, зажатая и одета тоже «зажато» — солнце есть солнце! Ррраз-два!
— Дашуль, привет!
— Привет! — машинально отозвалась Даша, ещё не успев понять, что окликнувшая её женщина ей абсолютно не знакома. Но красавица, и одета как! Вроде бы на первый взгляд пестровато, а понимаешь, что ничего лишнего, всё естественно, как сама земля. И золото с камешками — тончайшей работы, никакой вульгарности. Если у такого дня есть фея, то это именно она. Правда, феи не ходят с папками вместо волшебных палочек, но и папка в руках у незнакомки — само изящество.
— Таисия, — женщина слегка поклонилась. — Можно просто Таис.
— Откуда вы меня знаете?
— Я и родителей ваших знаю, и общие знакомые есть, — голос у «Таисии» был звонкий и весёлый, и Даша почувствовала огромную симпатию к ней. — Заехала в универ по делам, смотрю — Даша! Папа как?
— Нормально.
— А с Андреем вы что, поссорились?
— Дядя Андрей? Он же погиб… — губы Даши предательски задрожали.
— Первый раз слышу. Давно?
— Лет десять назад. Я помню, он к нам перестал приходить, когда мне семь лет исполнилось, а года через два папа сказал, что его какие-то «баркашовцы» убили.
— Хм. Ещё вчера вечером был живее нас с вами.
— Правда?
— Могу телефон дать. Он как раз про тебя вспоминал.
— А вы… его жена?
— Да нет, ну почему сразу жена? Печально… Значит, всё-таки поссорились они с твоим папой, вот папа и сказал, что Андрей погиб.
— Дядя Андрей… Ну как он мог? С ним же папа поссорился, а не я.
— А как бы он к вам приходил после этого? Дашуль, да успокойся ты, ничего ещё не потеряно. Он всегда рад тебя видеть.
— Слушай, дай телефон! — Даша тоже как-то незаметно перешла на «ты». — А из-за чего они с папой поссорились?
— Можно сказать, из-за Оли Тарановой. Которая тебе эту цепочку подарила, — «Таисия» кивнула на золотую цепочку — единственное Дашино украшение.
— Оля? Таранова? Это папин начальник подарил на день рожденья.
— Ох, Дашуль… Она небось без пломбы была?
— Без чего? А, ну да… — Даша начала сжиматься, предчувствуя, что она сейчас услышит, но отчаянно не желая в это верить. Всё, однако, было написано у неё на лице аршинными буквами, потому что «Таисия» чётко произнесла:
— К сожалению, не ошибаешься. Не веришь — позвони Андрею.
— А папа при чём? Это не он! Это дядя Игорь подарил! — Даша начала яростно срывать с шеи цепочку. — Подавись! Отдай этой Оле! Папа хороший!
— Спокойно! — женщина положила руку на плечо Даше, и та как-то сразу притихла. — Если хочешь, поедем отдадим. Только Оле уже ничего не нужно.
— Что, дядя Игорь её…
— Убил? Ну да, только не сам. Твоему папе приказал.
— Всё равно папа ни при чём! — Даша наконец-то нашла точку опоры, хоть и не свою, а заимствованную отцовскую. — Он же приказ выполнял!
— Да я уж догадываюсь, что «приказ — это святое». Так кто, по-твоему, должен отвечать?
— Никто. Это же приказ.
— А Игорь?
— Не знаю… — пролепетала окончательно уничтоженная Даша.
— Так вот. Тот, кто отдал приказ, отвечает, как если бы сделал сам. Как ни неприятно командирам об этом думать. А подчинённый имеет право попросить письменный приказ с подписью.
— А в чём разница?
— О Боже! Когда приказ устный, командир потом скажет, что никаких приказов не отдавал. Вот Андрей и сообразил попросить письменный, а другие — нет.
— И ему дали?
— Нет, конечно. Игорь слишком большая сволочь, чтобы быть дураком. И теперь твой папа у него в кармане.
— Убью дядю Игоря! — зарыдала Даша. — Я… я десять лет папу защищала, а он… он…
— Двое!
— Что — двое?
— Уже двое хотят его убить.
— А кто первый?
— Могла бы и сама сообразить. Ладно, ты Андрею будешь звонить?
— Нет-нет, не сейчас!
— А с отцом говорить будешь?
— Ой…
— Да я понимаю, что ты его боишься. Очень любишь, но — боишься, — «Таисия» раскрыла наконец свою папку и вытащила фотографию с траурной лентой. — Покажи ему. Только не в лоб, а лучше положи на стол у себя, чтобы он как бы нечаянно увидел.
— Это та самая Оля?
— Конечно.
— А… а где она похоронена?
— Хочешь съездить?
— Да! Не нужна мне эта цепочка!
— Ну поехали, потом я тебя сразу домой отвезу. Кстати, позволь дать тебе совет.
— Какой?
— «Когда говоришь правду, держи ногу в стремени»20.
* * *
Пора! Даша посмотрела на часы — отец уже час как дома, мать вошла в подъезд пятнадцать минут назад. Так, дверь не захлопывать, только прикрыть… И раздеваться она тоже не будет.
— Ты где была? — выбросился навстречу отец.
— В универе. Пап, ну времени только полвосьмого!
— Я тебе разрешал парней водить? Разрешал? Ну?..
— Каких парней? — Даша откровенно растерялась. — Нет у меня никаких парней…
— Это ты прокурору рассказывай! Кто это сюда притащил? — отец держал двумя пальцами фотографию Ольги, которую Даша оставила на столе полтора часа назад. Ах, вот в чём дело! Кто бы мог подумать, что он припишет это каким-то мифическим «парням»!
— Я, а что?
— Где ты это взяла? — Виталий Андреевич остервенело скомкал фото и швырнул в угол. — Кто тебе вообще позволил приносить домой чёрт знает что? — он был явно не в себе и с каждой минутой всё больше распалялся.
— А что я такого сделала? — изобразила невинность Даша.
— Я спрашиваю, где взяла?
— Мы… мы учились принтером пользоваться…
Оплеуха!
Раньше отец всё же не бил её.
Значит, та женщина сказала правду. И дядя Андрей, которому она только что звонила — тоже. Он действительно очень обрадовался, но потом долго не хотел говорить ей неприятные вещи про отца. Лишь тогда, когда Даша начала выкладывать всё, что узнала, Андрей подтвердил её сбивчивый рассказ короткими «угу-угу».
— Ты ещё дубинкой меня ударь! — она постаралась презрительно скривить губы. — А потом застрели, как её!
— Ты что несёшь, дура? — это взвизгнула мать. — Не смей так с отцом разговаривать!
— Мам, а он что, тебе не говорил?
— Хватит! — рявкнул Кресов командирским тоном. — Да, я стрелял в неё! Потому что она оказала сопротивление при задержании! Она была вооружена!
Сошлись Виталий Андреевич на приказ Семихина — может, всё и обошлось бы. Но стандартные ментовские отмазки стали его роковой ошибкой, поскольку Даша уже знала, как всё было на самом деле. «Даже приказом не пытается прикрыться! Значит, всё понимает и потому так неумело врёт. Значит, ему даже не приказ дороже всего, а своя карьера под крылышком у Семихина».
— Папа, не надо, а? Тебе же дядя Игорь приказал. А потом вы с неё украшения…
— Вот именно — при-ка-зал! — отец вновь почувствовал себя в родной стихии. — В армию бы тебя, чтоб знала, что такое приказ! Небось умников в своём универе наслушалась! «Заведомо преступный, заведомо преступный…» — он попытался передразнить воображаемого «умника». Не нашего ума дело, мы люди маленькие! Поняла? Повтори!
— Мы люди маленькие. Мы без приказа ни шагу. Батяня комбат, напишите бумажку с подписью! — издевательским тоном отрапортовала Даша. — Я теперь знаю, что вы с дядей Андреем не поделили.
— Так это Андрей тебе рассказал! — взревел Кресов. — С-сука! Мы ему, понимаешь, убийцы, а он чистенький! Ну и где он теперь, этот Андрей?
— В банке работает. Инкассатором.
— Вот именно — в банке каком-то сраном! Да я могу в любой банк ворваться и всех мордой на пол положить! Вместе с твоим Андреем!
О Господи! Она и представить себе не могла, что отец окажется настолько испорченным человеком. За этот день — как постарела внезапно лет на десять. «Папа, раз ты такая сволочь, что ж меня-то сволочью не вырастил? Я бы тогда только ухмыльнулась, узнав про несчастную Олю, и подумала бы — «да уж, не повезло барышне». И преспокойно носила бы эту долбаную цепочку, даже с удовольствием — как-никак драгоценность с кровавой историей».
— Папа! Дядя Андрей хороший! А вы его выгнали! Чтобы остались только такие, как ты и дядя Гена! Сегодня ты эту Ольгу убил, а завтра такой же «маленький человек» убьёт меня? Фашисты вы с твоим дядей Игорем! — последние слова Даша выкрикивала, уже захлопывая за собой дверь.
— Дарья! Стой!..
Подготовка у прапорщика Кресова всё же была на уровне. Влезть в ботинки, зашнуровать их, набросить форменную куртку, открыть дверь — не больше десяти секунд. Догнать эту маленькую дрянь! Выдрать! И запереть дома, никакого ей больше образования! Ишь, умная нашлась — отца фашистом честит, милицию не уважает, приказ для неё пустое место… Он был простым мужиком, и его мир, такой железобетонно-правильный и неуязвимый снаружи, не выдержал несильного удара изнутри — самого обычного юношеского бунта, ибо все приказы и инструкции, подробно расписывающие, как разгонять восстания юности, обходили стороной ситуацию, когда юность в количестве одной штуки восстаёт в твоём собственном доме.
Может быть, Виталий Андреевич и догнал бы непокорную дочь.
Однако тремя пролётами ниже он чуть не наступил в кучу. Куча ошалело хлопала глазами и представляла собой стёкшую по стене на пол соседку породы «домовая активистка».
— Вита-алий Андреич! — заверещала соседка, поднимаясь с пола. — Что ваша девочка себе позволяет? Я ей говорю — «остановись, тебя отец зовёт», а она меня — в стенку! И обзывается ещё!
Вбитая в прапорщика «почтительность к старшим» вышла ему боком.
Отделаться от пожилой дамы он смог только через полминуты и увидел, выбежав из подъезда, лишь удаляющиеся габариты машины.
* * *
Хорошо было Стражу Вихрей и Лесной Сестре! Один, похоже, стал другом измученного Алексея. Другая — подругой закомплексованной Даши. Они могли позволить себе быть до конца искренними — как-никак говорили с друзьями.
А ему, Стражу Драконов, придётся говорить с врагом.
Да ещё напялив милицейскую форму.
Но по-другому Дашиного отца не разговоришь — с гражданским тот откровенничать не будет, а с военным ещё и подраться может в таком состоянии. Значит, прапорщик милиции. Офицер для таких, как этот Кресов, — «умник», а на сержанта прапорщик будет смотреть сверху вниз.
Он спокойно проводил взглядом выбежавшую из дома растрёпанную девушку. Затем — увозящую её машину Лесной Сестры. И зашагал мимо подъезда, как бы случайно становясь между дверью и отъезжающей машиной. Мало ли, вдруг Кресов умудрится каким-то чудом номер разглядеть!
Не умудрился. Со вспыхнувшей надеждой на лице подбежал к «коллеге»:
— Номер, номер не запомнил?
— Этой машины, что ли? Не, не заметил. А что?
— Дочка, дочка там!
— Твоя дочка? — Страж Драконов решил разыгрывать типаж туповатого пофигиста.
— Да, да!
— Эта, что ли, девка, которая из подъезда сбежала?
— Ну!
— Так она во-он туда побежала.
— Блин! — Кресов еле удержался от того, чтобы заорать: «Давай её немедленно в розыск!» Какой, к чёрту, розыск — поскандалила дура и побежала, небось стоит где-то в темноте и ждёт, пока он успокоится. Приползёт на брюхе через пару часов, куда она денется…
— Да успокойся ты, куда она денется… Из-за жениха, что ли, поругались?
— Какой на хрен жених… Вот дрянь, а?
— Да ладно тебе! Выпить хошь? У меня конина есть, не одному же!
— А, давай!
— Даю! — Страж Драконов вытащил фляжку.
* * *
В пивной они сидели уже час. Коньяк — хорошая вещь для знакомства, но, как и всего хорошего, его оказалось мало. Мрачный Кресов, слегка успокоившись, потягивал пиво, иногда прикладываясь к стакану с водкой. «Я же делал для этой дуры всё, что положено! От всего берёг девку! А от самого себя, выходит, не уберёг».
— Андреич, что поругались-то?
— Дура она! Думает, я генерал какой-нибудь, — Кресов залпом допил кружку и пододвинул следующую.
— А, знакомо. Денег не хватает?
— Да деньги — тьфу! — он вдруг осознал, что ни денег, ни шмоток Даша действительно почти никогда не просила. «Скромница ты моя! У всех наших жена с детьми деньги сосут — думают, раз мент, так пойди и обеспечь». — Взялась студентка на мою голову! Я ей долбил-долбил, что получил приказ — выполни, а она умничает!
— Это что же ты ей приказал?
— Да не ей! Это мне приказывают. Игнат, ну вот ты скажи — ты сам приказы выполняешь или умничать начинаешь?
— Да выполняю, выполняю… А ты что, её дружкам на митинге вломил?
— Преступника застрелил при задержании, — Кресов опять повторил то, во что Даша не поверила и во что он упорно пытался поверить сам.
— Ёлы-палы! Бывает… На фига ей-то рассказал?
— Да блин! Не я! Это друган мой бывший, сука! Сам уволился, так теперь нас с говном мешает. Дашке моей меня заложил, фотки какие-то подсовывает… Ну не сука, скажи?
— А хрен его знает! Может, не он?
— А кто ещё? Дашка с ним корешила. Где только телефон нашла?
— Ну так выясни! Мобила есть? Как поссать пойдёшь — позвони.
— Дашке, что ли?..
Виталий Андреевич трясущимися руками налил полный до краёв стакан водки, жадно выхлебал и только после этого обессиленно плюхнулся на стул. Лучше бы он не звонил! Ни Андрею, ни тем более Даше!
— Андреич! Ты чего?
— Это она! Она!..
— Что случилось-то?
— Ты что, совсем тупой? Она!
— Где? — Страж Драконов, изобразив полное непонимание, начал демонстративно озираться вокруг.
— Она… всё… Дашке… — в глазах Кресова был такой неподдельный ужас, что до «Игната» наконец-то дошло. Ей-Богу, такого он и предположить не мог — что не шибко сообразительный прапор догадается почти правильно!
— Тьфу ты! Вроде и выпили немного, а тебе уже Ледяная…
— Не поминай!
— Да не верь ты в эти сказки!
— Молодой ты ещё! Как прослужишь сколько я…
— Ну хорошо, хорошо. Она всё рассказала Даше. Дальше что? Что такого она рассказала, чтобы так бояться? — Страж Драконов на мгновение потерял осторожность и выразился «по-книжному», как никогда бы не сказал настоящий прапорщик милиции, однако Виталий Андреевич был настолько напуган, что не заметил этого.
— Я не виноват! Меня подставили!
— Да объясни ты по-человечески наконец!
— К-командир… приказал… а потом сказал, что не приказывал… и заставил на него работать…
— На него — это как?
— Показания выбивать… свидетелей запугивать…
Страж Драконов всё же вспомнил, что на нём милицейская форма, и удержался от естественного для простого смертного вопроса — а какое отношение омоновцы имеют к следствию? Значит, Семихин сколотил банду и берёт заказы? И ведь наверняка подчинённым почти не платит — кто же будет платить рабам?
–…и даже не платит по-человечески, сука! А теперь она Дашку…
«А как ты хотел? Гады по-человечески и не умеют, только по-гадски».
— Дашку-то за что? Тогда уж командира твоего, нет?
— А вот ей! — взревел Кресов, делая размашистый неприличный жест. — Не успеет, блин! Да я этого шантажиста сраного!..
— Ну и грохни сам, орать-то зачем?
— Убью. Ледяная Дева мне свидетель, убью! — чётко произнёс прапорщик, впервые осмелившись помянуть.
Под приговором майору Семихину была поставлена решающая третья подпись.
* * *
Похмелья он всё же не избежал. Да, собственно, и не старался.
Вчера они с этим Игнатом обошлись без экстремизма — тот вполне разумно посоветовал, во-первых, не разменивать выстраданное решение на пошлые хулиганства, а во-вторых, не торопиться и подождать до утра: «Да вернётся она! Ну куда ей деваться — работы нет, жить негде, даже денег с собой почти нет». Домой он дополз на автопилоте и сразу рухнул спать. Жена пилить не стала, спасибо ей хоть за это. Даша… Даша так и не вернулась.
— Виталий! Ты хоть знаешь, что дочь дома не ночевала?
— Тише… — поморщился Кресов. — Голова же…
— Ах, голова у него! Дочь непонятно где, а он вместо того, чтобы искать, нажирается, как…
— Вот что, мать! Гладь форму!
— Пойдёшь искать? Сейчас, сейчас, — жена вышла на кухню включать утюг.
Тяжело вздохнув, Виталий Андреевич полез в тайник. Как почти у любого мента, у него был незарегистрированный пистолет. Некоторые держали их чуть ли не открыто, но у него же Дашка… Где ты сейчас, дочь? Тебе положено жить дома!
— Ты только поставь им, чтобы нашли быстрее! — Светлана протягивала ему деньги. Да уж, крепко зацепило бабу — сама мужику на водку даёт! Это было неправильно, не положено, но всё же это происходило. «Урою гада! И плевать на всё, лишь бы Дашка вернулась».
На стоявший у дома Семихина «Фольксваген» с работающим мотором Кресов внимания не обратил. Не до того ему! И вообще, мало ли машин во дворах? Впрочем, ни Алексея, ни Даши в машине уже не было — они стояли этажом выше, напряжённо вслушиваясь.
Алексей знал, что рискует — как-никак майор, по всем критериям, его личный враг, и оставлять здесь свои следы не стоило. Однако увидеть труп врага — это нешуточная роскошь, ради которой можно и рискнуть. Вот Дашу он пытался отговорить, но та, узнав, куда и зачем отправился её папа, будто сошла с ума и рвалась к цели с упорством ядерной ракеты: «Я тебе уступила, когда ты меня в комнату отправил спать, а себе на кухне матрас бросил? Вот и ты мне уступи».
Звонок. Ещё один. Щелчок замка.
— Виталий, ты? Что случилось?
— Дашка из дома ушла… — промямлил Кресов, чувствуя, как под свинцовым взглядом командира быстро уходит вся его решимость.
— Не психуй, вернётся!
— Ей сказали, чем мы тогда занимались. И чем мы занимаемся сейчас.
— Ничего, перебесится! А будет языком трепать — посажу, так ей и передай…
Выстрел!
«Без глушителя!» — запоздало подумал Виталий Андреевич. А ведь почти подавил его майор! Не наступи Семихин по своей привычке на самое больное — так и ушёл бы он через пару минут с извинениями.
Деловито убрав пистолет в карман, Кресов вышел на лестницу.
«А потом такой же «маленький человек» убьёт меня?» — вспомнилось ему брошенное в лицо обвинение. — «Нет, Дашка! Теперь — не убьёт».
Начав спускаться, он бросил последний взгляд назад.
Семихин, с пулей в голове, ещё жил.
Но его мир был уже растоптан.
Как же так? Он, всесильный омоновец, подыхает на пороге собственного дома! Его подчинённый, его раб, поднял руку на командира!
Правда, жить с этой разрывающей мыслью ему пришлось не одиннадцать лет.
А только несколько минут.
* * *
Алексей еле заставил себя не бежать по лестнице, а спокойно спуститься. Они тут не при делах, они просто парочка, зашедшая пообжиматься с ветреной улицы.
Нет, на выстрел никто из соседей не выбежал — время отучило любопытных бабулек сразу кидаться на каждый звук. А вот 02 наверняка уже кто-то набирает, и не в одной квартире. Быстрее!
Труп как труп. Хотя нет, ещё не труп. Труп врага вроде бы должен приятно пахнуть.
Дашу Семихин ещё успел узнать, и та прошептала одними губами: «А это жених Оли Тарановой». И плюнула.
Какой там приятный запах! Алексей сморщился от пробравшей его откуда-то изнутри невыносимой вони и краем глаза заметил, как содрогнулась стоящая рядом девушка. «Не иначе как его душа напоследок запачкала. Ну и гнусно же!»
— Совсем охренели? Уже вторую минуту здесь торчите! — прервал размышления о душе негромкий голос Стража Вихрей.
— И ещё одну секунду, — Алексей спустил затвор фотокамеры, с которой почти никогда не расставался.
* * *
Что может вместиться в несколько лет? А в один день? А в одну минуту?
Слишком многое. И слишком малое — это уж как посмотреть. Например, знаменитая художественная фотография «Конец карателя» — это многое или малое?
Труп с кровавой дырой над переносицей и плевком на щеке до сих пор мелькает в Интернете, и ему очень идёт омоновская форма с майорскими погонами. История, как говорится, умалчивает, искали ли автора снимка пожарные, но милиция и фотографы — точно искали.
Однако автор бывает в столице далеко не всегда.
Да, он по-прежнему снимает свадьбы и праздники, но, может быть, вы замечали его где-нибудь в горах, или на лугу, или у художественно выглядящих развалин — человека с какой-то просветлённой тоской во взгляде, обвешанного фотокамерами? Говорят, что именно развалины удаются ему, как никому другому.
Оглавление
- От автора
- Глава 1. Мир за мир
- Глава 2. Лесные Сёстры
- Глава 3. Медленный яд
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Мир за мир предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
3
Святой Коннектий — шуточный покровитель интернетчиков, «дарующий хорошее соединение» (от англ. connect — соединять).
6
После знаменитого Нюрнбергского процесса 1945–1946 годов над высшими руководителями нацистской Германии в том же городе в 1946–1949 годах состоялось ещё несколько судов над нацистскими силовиками и другими чиновниками.
7
Вымышленные имена всех четверых связаны с их стихиями: Игнат (Игнатий) — «огненный», Марина — «морская», Таисия (Таис) — «земля Исиды», Борис — созвучно с «Борей» (северный ветер).
