Шпирт

Ян Ратапс

Лето. Море. Сердце солнечной Греции превращается в воронку из кутежей, коктейлей и музыки до утра. На Крите все молоды и безрассудны. Что делать, если ты встретил кого-то, кого, кажется, знаешь всю жизнь? Ведь совсем скоро нужно возвращаться домой…

4. Обратно домой

Цветные и легкие платья были давно прижаты друг к другу. Сувениры и пара бутылок шнапса покоились среди ровной груды белья, уложенной в наш багаж. Чемодан Катерины, готовый в любую минуту разойтись по швам, напоминал мне хлопушку.

— Давай, в последний раз посидим на нашем балкончике?

— Конечно.

Под уже привычный вой цикад, мы разглядывали местность. Голубой парашют со звездами еще не появился на горизонте. Слишком рано.

— Знаешь, я буду ужасно скучать по этой комнатке. Мне нравится простота. Белые стены, темное дерево, и узкий балкончик. Что еще нужно?

— Да… А мне не забыть как мы подшучивали над Людмилой, вот это был настоящий угар, — Катерина глотнула смешанный с колой виски из стакана, взятого в ванной комнате.

Я прыснула. Бедная женщина! Выходя на соседний балкон подышать, она каждый раз притаивалась, подслушивая наши беседы. Мы решили, что не стоит ее разочаровывать — на ходу выдумывали такую чушь, какая не снилась сценаристам дневных сериалов:

— Она сказала, что он ей противен, и у них разница в возрасте в двадцать пять лет! Тогда почему у них двое детей. Объясни мне? — намеренно громко возмущалась моя сестра.

— Ах да, — кивала я, будто точно знаю, о чем идет речь, — у нее же родились близнецы. Как их зовут, напомни еще раз?

— Одного зовут… Марко!

— А другого?

— Другого — Поло, конечно, — Катерина душила свой смех в кулаке.

Мозги гремели карнавалом из впечатлений. Но на поверхности, словно листик, упавший в воду, мелькало лишь одно имя, одно лицо.

— Боже, — я очнулась от размышлений.

— Что?

— Вспомнила, что снялась в какой-то рекламе. В Малии, в первый раз, когда мы танцевали на дороге, полной людей.

— Ха-ха-ха! Точно, и правда. Ты что-то говорила на английском, ведь так?

— Да… Вылетело из головы, какую фразу. Там был большой темнокожий парень, который кричал мне в ухо текст. Но когда они включили свет, помню, он упомянул, что мы с тобой из России.

— Наверное, пиарили вечеринки для англичан, чтоб приезжали. «Смотрииите, какие чикули тут собираются», — моя кузина игриво танцевала плечами.

— Скорее всего.

— А помнишь, как с нами знакомились те чудаки из Израиля, семнадцати лет?

— Да… «Сколько-сколько тебе? Упс!». А они ведь думали, что нам по шестнадцать.

— Это ли не к лучшему, сестренка? Выглядеть на пять лет моложе.

Стукнувшись краешками бокалов, двое девчонок молча прощались с пейзажем: с маленьким бассейном, с вывеской отеля «Калипсо» неподалеку, с фикусами под окном.

Расставшись с ключами от номера, мы отправились сделать то же самое и с непродолжительным летним романом.

Пляж пока был пуст, лишь трое парней подготавливали свое «рабочее место», чтобы весь день развлекать других, таких же как мы. Мы не стали рисоваться, и подошли прямо к ним, усевшись, можно сказать, на vip-места, — внутри их желтой будки без стен. Я следила за тем, как Дори и Мелкий надувают «банан». Они оба так быстро двигаются, слегка нервно. Наверное, потому что хотят выполнить всю муторную работу быстрее.

— Знаешь, чего бы я очень хотела? — Катерина потеребила многочисленные браслеты на своих руках.

— Чего? — вяло отреагировала я, не отрывая свой взгляд от стройного тела Дори.

— Прокатиться с ним на джет ски в последний раз. Уехать в море, чтобы никто не видел. И ты тоже, с Дори. Думаешь, выйдет?

— Думаю, да. Если мы заплатим, — идея показалась мне чудной, — Стефанос не даст ничего даром, а бизнесом рулят отнюдь не они.

— Ты права. Он не разрешит растрачивать им бензин… Судя по тому, что сказал Дори, этот Босс не так уж и дружелюбен, лишь притворяется.

— Хех, а мы с тобой думали, что нам просто так дают все бесплатно, потому что мы милые. Вот еще. Это как с наркотой — первый раз для вас, вуаля, а после — плати сполна.

— Согласись, что это вполне справедливо. Особенно для здешних мест. Люди еще слишком щедрые для того, как описывают их жизнь по телику.

— Я тоже как-то не ощутила кризис… Но нам же говорили, что в Афинах похуже. А здесь, конечно, люди вкалывают. Сосед Дори приходил принять душ перед второй сменой — ночной. Когда же он спит?

— Значит, ты уже и с его соседями познакомилась? — толкнула меня в бок сестренка.

— Не то чтобы… А сама? Как провела последний вечер? А, а? — ее улыбка стала такой счастливой, что я невольно ее скопировала, будто зевок.

— Мы гуляли на краю залива, у пирса. Были в гостях у какого-то его друга, я не запомнила имя, но было весело. А после… В общем, мы говорили про все на свете. Про наши семьи… Ему было на самом деле интересно. Знаешь, они так устают, что засыпают просто мгновенно. Он засопел, и я не стала его тревожить, тем более, что мне было хорошо и так, а после он резко открыл глаза, будто не понимает, что происходит. Я не успела ничего сказать, как он стиснул меня в объятиях, точно испугался, что кто-то отнимет.

В попытке сменить тему на менее грустную, я бодрым голосом отчеканила:

— Но ты ведь уже научилась понимать английский. Так здорово!

— Не совсем, но теперь все же гораздо лучше, чем…

Она так и не подвела итог — рядом оказался Алекс, с полотенцем на шее, и поманил ее на пару метров от офиса. Ему было неловко общаться в моем присутствии, в присутствии других людей, по крайней мере, при свете дня. Никогда не встречала мужчину, который создавал бы столь двойственное впечатление. Большинство из них достаточно прямолинейны, даже если стараются этого избежать.

Его закарамеленное тело было эквивалентно неоновой вывеске, но лицо — смесь побитой собаки и мизантропа, который решил спрятаться от толпы. Будто при этом ему ужасно неловко за то, что он так притягивает девушек, за то, что он наслаждается этим.

— Еще пара часов? — Дори взял меня за руку.

— Да, совсем чуть-чуть.

— Послушай, может быть ты не захочешь, но, пожалуйста, — из кармана своих синих шорт он достал клочок линованной бумаги, — напиши мне. Я не смогу так, зная, что больше тебя не увижу.

На листке криво, будто на коленке, были выведены его контактные данные в интернете. Скайп, фейсбук… Хм, наконец-то я знаю его фамилию. За пару недель я забыла о том, что люди ее для чего-то используют.

Выудив из сумки блокнот, я начеркала свою фамилию тоже.

— Конечно, я напишу. Но все же, я не уверена насчет следующего года.

— Я буду надеяться. Знаешь, ведь некоторые люди приезжают сюда и по десять лет, каждый год в одно и то же место, на один и тот же пляж. В основном англичане…

— Ну, они могут себе это позволить.

— Ага, мои работнички, уже воркуют вовсю, — Стефанос по-хозяйски прошагал по дощатой дорожке, и хлопнул меня по плечу. — Я буду шафером на ваших свадьбах. Мы устроим двойную! Уже вижу, как подаю кольца.

Мы ответили вежливым хохотом, но Алекс нашел шутку босса не слишком умной. Катерина, улыбаясь, прижалась головой к его торсу, и он отвел взгляд в сторону от всеобщего смеха.

Немного вдали показалась крытая желтая лодка Скайдрайва. Водитель пригнал ее из мини-порта в соседней Малии. Дори заговорил по-гречески со своим толстым начальником. Тот покивал, будто говоря «конечно, заметано».

— Надевай жилет, прокачу тебя в море последний раз. Иначе мне придется обслуживать людей на парашюте, а ты останешься тут. Я не хочу тратить последние два часа таким образом.

Мне было безумно радостно, что не придется хандрить на берегу, и высматривать как его маленький силуэт мастерски расправляет и складывает гигантское синее полотно.

Албанец средних лет, который управлял лодкой, отпускал грязные шуточки про то, как много девушек он сюда приводил, провести ночь. Дори, сжав челюсти, разбирал снаряжение. Когда водитель стал расспрашивать меня, не привезу ли я ему на следующий год какую-нибудь подружку, мой кавалер дерзко выкрикнул что-то на непонятном мне языке. Шутник чуть пререкался, и, вскоре, замолк.

К лодке подъехал водный мотоцикл — Алекс привез улыбчивого мужчину в очках, и его маленькую дочку, лет девяти. Дори стал одевать на них груз для баланса. Я сидела напротив, и улыбалась ребенку. Я была счастлива.

Когда они взмыли в небо, Дори стал меня целовать. Подойдя к носу судна, мы расправили руки, показывая девочке и отцу, чтобы они расслабились. Те, поначалу неуверенно, отпустили стропы, и радостно помахали нам. Мы с Дори приветствовали их в ответ. И, хотя я была внизу, чувство полета захлестывало легкие целиком. Словно я — эта девочка с каре, и солнце греет вывернутую наизнанку душу.

— Потрясающее чувство, да? — сказала я по-английски, когда они нащупали твердый пол под ногами.

— Да! Это удивительно. Очень красиво, — мгновенно подхватил отец девочки. Ее чистое лицо было обложкой лета, его сутью.

Бирюзовые капли прыгали на стенки миниатюрного судна. Дори наклонился к моему уху, и сказал о том, что хотел бы прожить со мною лет пятьдесят, и тоже так же кататься в небе вдвоем. Это, до милого нелепое откровение, дополняло картину дня, будто я узнала какую-то его тайну, секрет, которому место в школьной тетрадке.

Когда Алекс вернулся за посетителями, и уже посадил девочку, я заметила, что ее отец спрашивает у водителя: «Эти двое, они пара?». Дори не расслышал его любопытствующей реплики, утрамбовывая парашют.

— Ты не против, если мы с Катериной сейчас купим вас… минут на пятнадцать? — я притянула его за майку. Играть, так играть до конца.

— Идея мне очень нравится, — его балканский акцент терялся в плеске окружающей нас воды.

Мы отдали Боссу последние деньги, которые я держала на случай необходимости. Катерина сочла судьбоносным, что нам хватало и времени, и заначки. Гидроциклы бороздили волны на максимальной скорости, я визжала, выплескивая адреналин, а чуть поодаль, обгоняя нас, Алекс и моя сестра неслись в сторону Санторини.

— Теперь ты рули.

Дори вручил мне штурвал, и, неуклюже перебравшись на скользких ногах, я сжала рычажок газа что было сил. Мои глаза жгло от брызг, хлеставших лицо. Казалось, что соль более едкая дальше от берега, — там, где вода глубокого синего цвета.

Чокнутые, мы прыгали по волнам, словно по кочкам, я смеялась как можно громче, и жидкость попадала мне в рот. За спиной было слышно, как Дори отплевывается и, не сдерживая смех, просит сбавить обороты.

— Постой! Повернись ко мне…

Вдали раздавалось жужжание — Катерина выжимала весь газ из своей «игрушки». Для нее это было особенным удовольствием — мания скорости и опасных развлечений. Нередко это становилось причиной наших споров: я не хотела брать ответственность, и объясняться перед ее родителями в случае ее неудачного прыжка с банджи. Она всегда убеждала меня, что ничего не случится, наивно полагаясь на надежность операторов парка развлечений.

Так тихо. Так хорошо. Дори поглаживал мои щеки, и наше сидение-поплавок качало, когда волны скрещивались друг с другом. Наверное, у меня размазалось все лицо. Ужасно, должно быть, выглядит — тушь, как акварель, под глазами. А, плевать.

— Почему ты такая милая, — тихим голосом говорил он.

— Не знаю, — я физически ощущала красноту своего лица. Кожа пылала от усвоенных ей морских специй, — Наверное, потому что ты был послан мне судьбой. Ведь ты единственный, кто так считает.

— Ты сумасшедшая, если думаешь, что в России в тебя никто не влюблен, — он сделал паузу, — Спасибо за прошлую ночь, она была замечательной.

— Тебе тоже. Я этого не забуду.

— У тебя сейчас, наверное, слишком соленые губы, чтобы целовать?

— Пока не попробуешь — не узнаешь, — мои пальцы пробирались среди мокрых прядей его волос, — Ну как?

— Слишком соленые. Но это не беда, потому что я самый сладкий парень в округе. Нет, правда! В детстве я ел сахар ложками, — он шутливо нахмурил лоб, глядя как я хихикаю.

— Значит, мы дополняем друг друга.

Когда в глаза попал солнечный зайчик, я поняла, что счет времени мы потеряли. Дори попросил встать, и крепко держаться за его туловище. Он сделал несколько крутых разворотов, во время которых мы еле устояли, а я вновь набрала целый рот жгучих брызг.

Стоя, мы рвались к берегу, где выжидающе маячила большая желтая футболка Стефаноса. Острыми пальцами я сцепила свои объятия, и эйфория, словно содовая, бурлила в моей крови.

— Дори!

— Что? — он слегка повернул голову, пытаясь лучше расслышать.

— Я люблю тебя!

Что-то взяло верх над моей логикой. Над тщеславием, что я выращивала, как подпорки для выхода в мир, где каждый судья каждому. В моей груди билось сочувствие, сочувствие и вина, что я, будучи по неопытности искренней во всех своих действиях и словах, вызвала в нем что-то похожее на любовь. Привязанность. Но этот момент так искрился энергией… И хотелось лишь дать ему повод провести следующую неделю с улыбкой.

Я призналась в том, что люблю его, и пыталась убедить саму себя в том, что это и правда так, ведь он теперь навсегда останется моим первым мужчиной, и воспоминание о нем, как о ком-то, к кому я не испытывала хотя бы долю любви, умаляло бы мое собственное достоинство. Да, в какой-то степени, я полюбила его, как того, кто был со мной на равных, кто на несколько дней дополнял меня, словно паззл.

Но это признание представляло собой другое чувство, и он должен был верить, что я влюбилась в него, как влюбляются в фильмах, или в детском саду — сразу и без подробностей.

Он сильнее сжал рычаг газа, и, мне виделось, что его грудь, того и гляди, разорвет от счастья и удивления.

— Только не спрашивай, почему я это сказала. Не говори ничего, — ступив на песок, я вытирала капли с измученного солнцем лица Дори, — Нам пора уходить.

— Эй, малака⁴! Иди, нужно везти клиентов.

Группка людей уже разместилась верхом на плавучем банане. Я не успела выдохнуть слово «прощай». За пару мгновений Дори сжал мое лицо, заставив вытянуть шею, и, резко поцеловав, зашагал в воду.

Он обернулся лишь когда отплыл от берега. Люди восторгались, прыгая по волнам, а он сидел на кончике надувного судна, задом наперед, и, клянусь, сквозь дурацкие слезы, я видела, как он вытер глаза.

Спрятав эмоции в ладонях, я повернулась к морю спиной. Полуголые люди, заставшие эту картину, лежали в волнении. Плотный мужчина с усами держал раскрытой газету, и, поверх очков, разглядывал мою слабость, — немного сочувствующе, немного испуганно.

— Ну же, не плачь, — меня обняли за плечи, — Это пройдет быстро.

В свете солнца я увидела смазливое лицо Мелкого. Хриплым аляповатым голосом он стал говорить о том, что эти четыре дня Дори улыбался как полный кретин, и им приходилось пинками заставлять его работать более-менее продуктивно.

Отвесив десяток ложных обещаний для Босса о том, что вернемся в следующем году, мы отправились в сторону Армонии. Катерина то и дело оборачивалась на море, чтобы в последний раз подглядеть как Алекс режет воду носом своего гидроцикла. Он поцеловал ее на прощание стеснительно, не желая выставляться напоказ перед сонными туристами.

Автобус уже стоял у кованых ворот.

Весь полет домой мы вытирали салфетками распухшие глаза, поделив пополам наушники. Окружающие не удивлялись, думая, что этим пигалицам из России просто не хочется, чтобы кончались каникулы. Никто не знал, что ситуация была еще более банальной и глупой.

Дома нас ожидали сумерки. Было тепло, и огни эстакады усыпляли своим однообразием. Родители Катерины, встретившие нас, притихли, увидев на юных лицах апатию, и не услышав историй о потрясающем отдыхе. Ни мне, ни Катерине не хотелось делиться подробностями. На соседнем сидении она притворилась, что засыпает, но перед этим молча отправила сообщение мне на мобильный:

«Мужик с лодки перекинул это фото сегодня».

На экране Дори что-то шептал мне на ухо, и ветер играл в моих волосах.

Примечания

4

В пер. — «дрочила» — бранное слово, которое греки часто употребляют в разговорной речи.