Царица роз и три папы

Янина Корбут, 2023

Дарина умудрилась вляпаться в неприятности даже во время всеобщего карантина. Ее вместе с помощником Славиком бандиты украли прямо из отеля, где они всей семьей пережидали злосчастную пандемию. На частном самолете ничего не подозревающую Дарину привезли в теплую Грецию, где от нее похитители требуют какую-то карту сокровищ царя Миния. Как раз недавно про него недавно рассказывал один из любимых папочек Дарины (а их у нее целых три). Теперь только печать рода может привести к заветному кладу… Читайте смешной детектив Янины Корбут про Дарину, неугомонного Славика и трех пап!

Глава 6. За несколько дней до похищения…

После разговора с мамулей о Минии, я решила приглядывать за ней и не оставлять ту надолго в одиночестве. Чтобы у родительницы не было соблазна занырнуть в погребок. Оттого в этот день шастала за родней хвостом.

Вот сейчас мы с ней цедили облепиховый чай, заваренный по рецепту папы № 3, да пересматривали старый альбом. Домыв посуду, к нам присоединился и Славик.

— Обожаю старинные фото, — чихнул он пылью. А у меня из-за аллергии сразу же зачесался глаз.

— Ага. Как будто ныряешь в историю, — согласилась я. — Это мое любимое воспоминание детства: я сижу на подоконнике, за окном — лето, и в воздухе летают такие мелкие пылинки, их хорошо видно в свете закатного солнца. И вот я сижу и листаю старинные фото и воображаю, какими были те люди на снимках.

— А вот моим любимым воспоминанием детства было то, что у меня не болела поясница. И морщин не было, — отмахнулась мамуля от моей романтики.

— Все-таки интересно было бы что-то узнать о своем роде, — вздохнула я, захлопывая кожаную обложку. И тут же пожалела: мамуля сейчас снова сядет на своего любимого конька о Минии. Она и в самом деле вздернула правую бровь домиком. Вторая не вздернулась — ботокс в этот раз как-то не так схватился. Импортозамещение выстрелило там, откуда беды не ждали.

— Ну, вы же не хотите меня слушать, так что… Бабуля — правнучка поручика царской армии. Благородная кровь. А вот мой отец — темная лошадка. Бабуля никогда не рассказывала много: дитя войны, красавец, сирота. Никто ничего о нем не знал. Только потом, когда он сбежал, бабуля поняла, что даже фотокарточки не осталось. Он не любил фотографироваться и всегда прятал лицо.

— Наверняка он был склонен к неблаговидным поступкам. К примеру, воровал крольчатину. А потом бежал в Америку, — поддакнул Славик. Видимо, вспомнил каких-то своих предков, охочих до диетического мяса.

— А почему именно в Америку? — против воли поинтересовалась я.

Ответ был настолько простой, что до него даже не додумаешься.

— Ну как же… Я по телевизору смотрел. Это была самая честная и свободная страна, куда стекались все, кто не в ладах с законом. Ну, там, каторжники, убивцы и всякие мелкие жулики. А потом они плодились и размножались, а потом…

— Суп с кротом. Что за снобизм, Славик? Меньше телевизор смотри. В Америке тоже еще остались приличные люди.

Но мамуля, погруженная в свои мысли, как будто не слышала нашу перепалку.

— Ах, Дарина. У твоих детей будет целая куча бабушек и дедушек. У меня же не было ни одной. Чувствую себя, словно щепка, подхваченная водоворотом истории. Меня все несет и несет, а вокруг проплывают щепочки помельче, а иногда так и вообще — целые бревна.

— Не говорите! — вклинился Славик. — Вот моя бывшая очень любила плавать, а сама была то еще бре…

— Заглохни, сексист! — прикрикнула на него мамуля и снова обратила свой молящий взор ко мне. — Я просто обязана разузнать больше о нашем предке Минии, я думаю, это мой долг перед грядущими поколениями.

Я хмыкнула. Спорим, не поколения тут сыграли решающую роль? Скорее то, что мамуля, как и я, уже немного порыскала в Сети. И теперь хорошо представила себе масштаб потенциальных фамильных ценностей от дедули Миния.

Мамуля устало махнула рукой, вышла из кабинета и открыла соседнюю дверь. Там располагался кабинет папы № 2.

— И ты, брют! — завопила она за стеной.

— Брут, — громко поправил ее начитанный Славик.

— Сам ты брут, — обозлилась мамуля. — Я вообще-то у второго в баре вино выбираю. А тут одна кислятина. И так на душе паршиво. Надо же чем-то приглушить горечь утраты надежды на счастье. Ни тебе сокровищ, ни тебе личной жизни.

— А Коровин? — вспомнил Славик последнего маминого кавалера. Того, что ей старательно сватали отцы на новогодней вечеринке по случаю открытия отеля.

— А что Коровин? — возмутилась мамуля. — Он же мне в дедушки годится. Вот если бы он вшил себе ген древней медузы… Говорят, тогда можно жить вечно. Как чайный гриб.

— Ладно, ну а йог? Этот, с бородкой. Вы так мило беседовали вчера. Кажется, он от вас не отходит. Я даже подумал, что вы решили разбить бедняге сердце красотой своей распрекрасной, — подлизывался Славик к мамуле, чтобы та взяла его на поиски сокровищ.

— Нет, он определенно хорош, — смягчилась та. — Но есть один существенный недостаток.

— Мы же об одном и том же говорим? — интимно понизил голос Славик, подмигивая мне. — Еще бы, недостаток. В этом облегающем комбинезоне не скроешь…

— Недостаток денег, дурила, — щелкнула по носу Славика мамуля, вернувшаяся в кабинет. — Всего лишь маленький свечной заводик. И то — размеры его он явно преувеличил. Небось какой-то магазинчик аромапалочек для йоганутых на всю голову.

Чтобы отвлечь ее от пагубных мыслей о вине, я указала ей на вид, открывающийся из окна кабинета. Во дворе после завтрака как раз удачно собрались, кажется, все жильцы нашей палаты № 6. Только сейчас я обратила внимание, как странно они выглядели со стороны.

Третий отец сидел в своем обычном месте — у мусорных баков — и раскачивался в медитативном полусне. Второй, невесть откуда притащив лошадиную попону, пытался укрыть этой самой попоной его босые ноги. У папы № 2 на плечах не сходился пиджак. Все-таки стрессы и карантин отрицательно сказывались, все мы немного поднабрали. До кучи мамуля принялась экспериментировать с дрожжевым тестом, добавляя туда то шафран, то ладан. Хорошо, что обученный папой повар потихоньку подменял мамулины замесы нормальным тестом и утром выпекал к завтраку пирожки. Приходилось уплетать, делая вид, что мамулин ладан необычайно скрасил тесто, придав ему пикантность.

Но вернемся к нашим психическим. Бабушка Сирануш выгуливала Розочку и щеголяла в кокетливом халатике с мелким узором «в косточку». Я умилилась, решив, что бабуля очень любит свою собачку, вот и носит тематическую одежду. И лишь приглядевшись получше, я поняла, что в качестве узора была совсем не косточка, а… мужской орган. Да-да, тот самый, на котором папа № 2 грозился вертеть тех, кто вывел в лаборатории коронавирус.

Шейх тоже выгуливал, только не собачку, а жен, при этом волочил по земле свои белые одежды. Для нашей весны они очень неподходящие. Кажется, наши восточные гости не испытывали особых волнений по поводу вынужденного пребывания в отеле. Восточная мудрость и здесь давала о себе знать.

Йоги чуть поодаль на ковриках пытались соответствовать заявленному статусу. Запаренную гречку они уже съели, и теперь собирались отрабатывать калории. Прищурившись, я разглядела, что они рассматривали замершего неподалеку ежика. Наверное, хотели погладить, как ласкового котенка. Что им? Они же на гвоздях стоят.

А Дух Вонюх в старом потертом спортивном костюме выкидывал коленца, исполняя издевательский пасодобль вокруг русской березки. Та наверняка обнимала ветвями еще самого Есенина, а тут такое кощунство. Я забыла упомянуть, что Адамович, кроме работы над картой, вел свой блог, который с известной резвостью пополнял контентом. Даже Славик заявил, что ему есть чему поучиться у «старого проныры».

В центре этой живописной плеяды жильцов выделялся высокий худой парень. Он энергично махал руками, что-то рассказывая. При этом был похож на маршала Жукова, ведущего свою армию в бой. Все вроде бы занимались своими делами, но при этом краем уха слушали его и уважительно кивали.

Да, совсем забыла представить вам этого героя. Это был единственный нормальный постоялец нашего отеля — Миша Сомов. Заехал он в последний момент, чему я была несказанно рада: хоть с кем-то можно было поболтать в свободное время. А свободного времени у меня сейчас хватало.

Миша был искусствоведом, работающим в музее Кижи. Учебу он закончил всего пару лет назад, и это была его первая настоящая серьезная должность. Надо сказать, Миша казался настоящим энтузиастом своего дела. Периодически он взрывался дикой энергией и начинал рассказывать что-то о проектах реставрации Преображенской церкви. Лично для меня это было очень радостно: видеть молодого человека, преисполненного надежд и желания сделать нашу страну чуточку лучше.

— Тебе тоже кажется, что наши постояльцы на прогулке напоминают психов, которых выпустили побродить во внутреннем дворике? — хихикнул Славик.

— Ага. Сумасшедший дом какой-то, — вздохнула я, а мамуля обиделась:

— Почему какой-то, самый лучший в городе! Так, не отвлекаемся. Славик, я подумала, ты прав. Будущее за соцсетями. Давай, размещай у себя объявление. Молодая красивая особа, сорок два года…

— Как сорок два? — опешил Славик.

— Молчать! — рявкнула мамуля. — Пиши дальше: познакомится с состоятельным мужчиной, пожилым, любителем прогулок на яхте. ПЫ.СЫ. Фото обязательно.

— А пысы в профиль или анфас? — сдавленно хмыкнул Славик.

— Фото яхты, пентюх!

Мамуля покачала головой, как бы заранее не веря в успех мероприятия с таким-то штурманом, и тоскливо уставилась на пустой стакан на своем столике.

Итак, после обеда папа № 3 был выведен из полусна тычком в бочину. Вздрюченный и проинструктированный мамулей, он уселся за книги. Мамуля, глядя ему вслед, удовлетворенно припечатала:

— Тот, кто не помнит своего прошлого, обречен на то, чтобы пережить его вновь. А мы-то теперь будем подкованными. Да, Даринка?

Я закатила глаза и пошла за новым чайничком облепихового чая. Стакан мамули всегда должен был быть наполовину полон, а не наполовину пуст.

К чести папы № 3, в позе аскета и йога он просидел полтора дня, я периодически приносила ему воду с лимоном и сухой инжир. Когда-то папа № 3 утверждал, что святой Мафусаил таким макаром питался годами. И ничего, прожил триста лет.

Услышав про триста лет, мамуля из вредности предложила заменить инжир черносливом. Зная, что у папы слабая пищеварительная система и долго он так не высидит.

Наконец следующим вечером папа № 3 позвал меня к себе и торжественно заявил:

— И разрастается из этого семечка всего одно дерево, зато такое разветвленное…

— Папа, можно покороче. Я не сильна в иносказаниях.

— Короче, я тут схему набросал, чтобы не запутаться. Скажи мамуле, чтобы ждала меня в холле.

Так как время было вечернее, то в холле собрались почти все постояльцы. Обычно по вечерам мы устраивали чаепития, смотрели фильмы на большом экране, играли в мафию или крокодила. Иногда мамуля читала вслух Толстого, призывая наших постояльцев понюхать «как смолой и земляникой пахнет темный бор». Но сегодня все предпочли послушать папину лекцию о древних царях.

Папа № 3, польщенный вниманием публики, огладил свою длинную рубаху, уселся в кресло и, прокашлявшись, начал:

— Итак, я перелистал страницы истории своей рукой дилетанта и кое-что выписал.

Тут папа разошелся соловьем и погрузил нас в историю по самое не балуйся. Он бы еще долго вещал про древних, но тут ему встретилось слово «стратопедарх» и язык его, утомленный нарзаном, запнулся.

Славик тоненько захихикал, Дух Вонюх навострил уши (наверное, у него тут же родились ассоциации с его вонючей картой). Папа № 3, извинившись, принялся пояснять, что это — воинское звание, впервые появившееся в Древней Греции. И тут уже шейх вставил свои пять копеек (или пять дирхамов?), и пошла многоязычная дискуссия о чинах и званиях.

История, сделав вероломный виток, снова ушла в сторону от того, что интересовало мамулю.

— Достал ты со своими стратопердахами, — буркнул второй отец, потягивавший коньяк на пару с шейхом. — Давай ближе к телу.

— Как утверждают античные авторы, Миний был богаче всех людей, живших до него, — с легкой обидой за историю молвил папа № 3.

— А я что говорила! — обрадовалась мамуля, захлопав в ладоши, и обратилась к Мише, как к знатоку искусства:

— Сколько лет живут алмазы?

— Ну, точно не скажу. Возраст алмазов может быть от ста миллионов до двух с половиной миллиардов лет.

Мамуля перестала дышать, а папа № 3 продолжил:

— Чтобы сохранить свои сокровища, он распорядился построить под землей великолепную куполообразную сокровищницу. У Миния были сын Орхомен, унаследовавший трон, а еще несколько дочерей. Те отказывались почитать Диониса, и за это их превратили в летучих мышей. Этой судьбы избежала лишь одна из них, Этиоклимена, вышедшая замуж за Эсона, претендента на трон в Иолке, которому она родила сына Ясона, будущего предводителя похода аргонавтов.

Мамуля искрила от нетерпения, как короткое замыкание в руках у пьяного электрика.

— Уверена, это и есть наш предок! — потерла она руки. — Ну, так куда нам ехать за сокровищами?

— А скоро лето… — мечтательно протянул Славик.

— Хорошее время, если бы не пандемия, — ехидно подтянула я.

— А вдруг закончится? — не сдавался Славик. — Поныряли бы в Греции.

— Поплавали бы… — вторила Славику мамуля.

— Позагорали, — облизнув губы, добавил приятель.

Видимо, в своей голове он уже испытывал все мыслимые и немыслимые греческие удовольствия. Я же была настроена скептически и пробормотала себе под нос:

— Чокнутые, не иначе. Хорошо, что хоть у кого-то в семье еще остались мозги. Ехать в Грецию в разгар всего этого безумия… Хотя цирк, конечно, должен гастролировать.

— К сожалению, попасть сейчас в Грецию не так просто, — вздохнул Миша, который знал об этом на своем печальном опыте.

— Уверена, ушлые жулики уже обчистили нашу гробницу, — вдруг озаботилась мамуля, пропустив мимо ушей мои оскорбления. — Или как там ее… сокровищницу!

Третий сделал успокаивающий жест рукой.

— Обожди, женщина. Сокровищница Миния в Орхомене существует до сих пор. Орхоменос — городок в Греции, на месте древнего города Орхомена. Руины древнего Орхомена по праву считаются одним из важнейших и интереснейших археологических памятников Греции. Вы и сегодня сможете там увидеть гробницу Миния, раскопанную еще в конце девятнадцатого столетия знаменитым археологом-самоучкой Генрихом Шлиманом, остатки неолитического поселения и дворца микенского периода, руины древних святилищ, неплохо сохранившийся до наших дней античный театр, фрагменты крепостных стен времен Александра Македонского и многое другое.

— Да-да. Я был в Греции. И, кажется, на экскурсии что-то слышал о последнем пристанище царя, — поднял руку один из йогов. Тот что с бородкой. — Но разве могла гробница дожить до наших дней в первозданном виде?

— Дожить, может, она и могла. Только все ценное оттуда уже вынесли, — наставительно ответила ему йогиня, почесывая за ухом рыжего йога.

— У меня есть знакомый в Греции, — подал голос Миша, который все время слушал папу № 3 очень внимательно. — Он как раз занимался темой гробниц, я могу попросить его поделиться информацией. Какой конкретно исторический период вас интересует?

— Знаете, слушая ваши вопросы, складывается ощущение, что вы никогда в жизни не читали исследования Шлимана и Дёрпфельда, — закатил глаза папа № 3. И мне даже показалось, что в его тоне была капелька снобизма. Хотя вроде бы чистые душой на такое не способны?

Все присутствующие смущенно потупились, включая искусствоведа Мишу, мамуля пошла пятнами, а я тихонько ухмыльнулась.

— Ну ты выдал, философ, — озадачился папа № 2. — Я тебе больше скажу, я даже Пушкина в школе не всего прочитал. А ты Копперфильдом каким-то тычешь.

Папа № 3, кажется, был обескуражен:

— Темные времена… Ладно. Так вот, как я уже говорил, первоначально эта «сокровищница», находящаяся сейчас в развалинах выше озера Копаиды, была гробницей одного из древних орхоменских царей. Согласно традиции, в ней был погребен (разумеется, уже после того, как она была разграблена) один из древнейших греческих поэтов — беотиец Гесиод.

Все зашумели, призывая папу не отвлекаться на поэтов. Что с них возьмешь? Папа № 2 даже что-то буркнул про латыша, у которого что-то там и душа. Глотнув водички, папа № 3 пошел пятнами, но все-таки перешел к описанию Микенской гробницы.

— Подземная, с высокими потолками и боковыми комнатами. Во втором веке она была в целости, но в начале девятнадцатого века путешественники уже сообщали об обрушении купола в Орхомене.

— Жулики! — взорвалась мамуля. — Наверняка сами там полазили, что-то нашли, сперли, а купол обрушили. Схема-то рабочая. У нас так когда-то хлебный магазин в деревне спалили.

— В какой такой деревне? Ты же говорила, что коренная москвичка? — удивился папа № 2. — Еще жаловалась, что из-за первого мужа в наш Мухосранск перебралась. Такое сказать про наш славный город! В любом крупном здании тебе сразу и гостиница, и маникюрня, и стриптиз, и похоронное бюро, и «Пятерочка»! Где ты в своей деревне такое найдешь!

— Не отвлекай историка, стратопедарх! — огрызнулась мамуля, пойманная с поличным, и величественно кивнула третьему мужу. — Продолжайте, маэстро.

— Уже в наше время Афинское археологическое общество проводило там раскопки и обнаружило микенский дворец, доисторическое кладбище и древний театр. Туда можно свободно попасть всем желающим, туристические маршруты проложены.

— Значит, ничего там не найдем. Зряшное дело. Если там побывали наши туристы — пиши пропало. И камешки по России-матушке растащили.

Дух Вонюх весело захихикал, шейх с бабушкой Сирануш принялись живо дискутировать, причем каждый на своем языке, мамуля с раздражением размахивала руками на второго, а Миша что-то рассказывал йогам про туристические обычаи разных стран.

Я же внимательно наблюдала за папой № 3: хоть вещал он довольно меланхолически, но глаза его сверкали нездоровым блеском. Четки ходили ходуном, а это верный признак: у папы припасена сенсационная новость. Я мысленно досчитала до трех, и тут папа поднял вверх указательный палец:

— Но! У меня есть для вас потрясающая новость. Развалины «сокровищницы Миния» в Беотии упоминаются также в трудах Александра Лопатина-Соркина, и вот у него я нашел интересную легенду. Ее передавали друг другу из поколения в поколение местные жители. Теперь она существует, скорее, в качестве песни…

— Не томи, Ницше мне на всю голову! — взмолился папа № 2.

— До Ницше тебе еще далеко… — опять с капелькой снобизма заметил третий отец. Но второму сходство с великим было до звезды.

— Все, что не делает меня Ницше, делает меня лучше!

Третий покачал головой с укоризной:

— Словом, если совсем кратко: есть версия, что самое ценное сокровище Миния было спрятано в отдельном месте. Это была небольшая усыпальница любимого пса жены Миния.

Мамуля застонала и потребовала валерьянки. Бабушка Сирануш полезла в карман жилетки и наскребла ей целую пригоршню таблеточек.

— Там алмазы, как пить дать! — проглотив их одним махом, выдала родная кровь. — Как найти эту усыпальницу?

— В песне, что переделана на современный манер, поется буквально следующее: сокровищница верного пса «отмечена печатью рода», — почти что пропел папа. Вышло очень фальшиво, но с душой.

— Не доставайся ж ты уроду! — допел Славик с широким диапазоном контральто, а мамуля, озверев от валерьянки, дала ему подзатыльник.

Второй отец задумался:

— Короче, философ, ты там у своего Сашки Соркина поспрашивай, мы бы экспедицию снарядили. Раз пошла такая пьянка…

— Ух, начинается! Обожаю нашу компашку! Сообща с Санчо Соркиным мы эту монашку уделаем! — Славик зачем-то перековеркал цитату из прекрасного фильма «Белые росы» и потер руки.

Мамуля тут же с подозрением уставилась на Славика, заподозрив, что уделать хотят ее. А папа № 3 развел руками:

— Многое не выспросишь, человек он был маленький, да и умер уже.

— А спиритизм твой на что? — не выдержал папа № 2. — Не все тебе Пушкина тревожить, дай ты уже великому отдохнуть спокойно. Вот с Соркиным своим покалякай.

— Сокровищницы пса мне только не хватало, — выдохнула я и тоже изо всех сил захотела валерьянки.

Бабушка Сирануш, почувствовав мою печаль, всыпала мне в руку еще одну горстку. У Славика на руках завозился Ну и Ну. А бабушка, показав ему дулю, презрительно скривилась, обращаясь к третьему отцу:

— Куда вы ее несете?

— Кого? — не понял папа № 3.

— Ахинею! Это же бред сивой кобылы!

— Но вдруг Соркин-Лопатин подтвердит, — заныл Славик. — Этот прощелыга явно что-то знал…

— Никаких бесед с Соркиным, — рявкнула бабушка. — И тем более — с Лопатиным. Сначала — мой старый козел. В смысле — любимый покойный супруг.

Все захихикали, в том числе жены шейха. И это немного снизило градус безумия. А еще Миша припечатал, что спиритизм — это атавизм прошлого. Сегодня нужно доверять не духам, а научным исследованиям.

Итак, чай мы допили, лекцию дослушали, общественность разделилась на кучки. Я уже нацелилась тихо-мирно пойти спать, когда меня подхватил под локоть Миша и предложил прогуляться вокруг отеля.

Конечно, мы за эти весенние дни карантина очень сблизились, но вы не подумайте ничего такого. Только как с другом, которого мне сам Бог послал в темные времена.

Миша был в нашем городе проездом. Хотел посетить с рабочим визитом наш музей-заповедник, после чего планировал выехать в Москву, чтобы лететь по делам в Афины. Но пандемия внесла свои коррективы в его планы.

Мы побрели в сторону леса, вдыхая чудесный хвойный воздух.

— Ты же из Петрозаводска? Я у мамули в книге регистраций посмотрела.

— Ага. Кстати, ты знала, что кижские жители, что местные, что музейные, не говорят Петрозаводск.

— А как?

— Только Город. И Кижи для них не музей, не дом, не место работы. Это Остров.

— Что ты собирался делать в Греции, островитянин? Отдыхать?

— Работать. Хотя такая работа для меня — лучший отдых. В Афинах в прошлом году была выставка музея-заповедника «Кижи» из Карелии. Не слышала?

Я виновато покачала головой.

— Кижи стали символом дней русской культуры в Греции.

— Ничего себе! — устыдилась я своего невежества.

— Ага. Мы представляли там культурное наследие, наш уникальный проект реставрации церкви Преображения Господня Кижского погоста. Вот, смотри фото.

Мы склонились над его мобильником, я листала, а Миша рассказывал:

— А здесь макеты памятников деревянного зодчества. Мы посетили афинский культурный центр. Там работают такие увлеченные историей люди, со многими я сдружился и до сих пор в контакте.

— Кижи, наверное, прекрасны. Давно мечтаю побывать в этих местах.

— Обязательно приезжай! Я бы прокатил тебя на лодке-кижанке.

— Смешное название.

— На этих лодках передвигались заонежане. Их применяли для рыболовства, поездок в церковь, перевозили скотину и грузы. А еще есть лодки долбленки. Их использовали еще в эпоху неолита. Для ее строительства брали ствол осины и…

— Выдалбливали изнутри?

— Да, на таких лодках можно было плавать на далекие расстояния. Есть очень красивая легенда про то, как один заонежанин хотел встретиться со своей возлюбленной и для этого поплыл…

Миша что-то рассказывал, а я уже унеслась на мысленной лодке-долбленке в прошлое. Как любая нормальная девушка, я сразу же вспомнила о своих любовных историях. В том числе и той, которую и любовной-то назвать можно с большой натяжкой. Думаю, вы помните моего знакомого Дубровского, я уже упоминала о его похождениях.

Будучи дамой «с понятиями», я знала: связаться с таким типом — нажить себе врагов и заработать геморрой на всю жизнь. А то, что для общения со мной Дубровский каждый раз придумывал всякие фокусы, подтверждало мою и папину теорию: он постоянно в бегах и не в ладах с законом. А недругов имеет больше, чем волос на голове. Хотя волосы у него, надо признать, были красивые. Даже мне на зависть.

Словом, лучше и не вспоминать. Даже не знаю, как так вышло, что у нас с ним после летней истории в Сочи завязалась переписка. А потом он появился в нашем городе, рискуя собой. Каждый раз он вроде бы помогал мне, но делал это так противозаконно, что я и мечтать не могла познакомить его со своей семьей.

Расстались мы не то чтобы очень хорошо, но я, как и любая влюбленная дура, надеялась: он изменится и приедет за мной. Ха-ха два раза.

Думаю, вы понимаете, что в таком состоянии все остальные молодые люди вокруг — только друзья. И как бы я ни пыталась убедить себя в том, что Дубровский — мелкий жулик, ничего не выходило.

Я попыталась воссоздать его образ, хотя получалось плохо. Темные глаза, слегка вьющиеся волосы, подбородок грубоват. А губы пухлые, красивые, если бы не шрам, что перерезал верхнюю… Словом, довольно привлекательный парень, но даже не внешние данные делали его притягательным. Было в нем что-то такое… Дух авантюризма, вот! Ну не вписывался он в нашу серую, обыденную жизнь.

Я словно попала в очарованный круг. Ведь прекрасно осознавала, что Дубровский — преступник. Я должна испытывать к нему только злость, презрение и порицать его поступки. Но я влюбилась. И, кажется, Дубровский тоже что-то такое ко мне испытывал, потому что, меняя обличья и имена, периодически возвращался в мою жизнь. Он никогда не звал с собой, не рассказывал мне о своих планах, не хвастался преступлениями. И не боялся, что я выдам его, что свяжусь с полицией, расскажу все папе подполковнику. Он знал, что я не смогу причинить ему зло, но также знал, что я никогда не смогу поступиться своими принципами. Может, поэтому никогда всерьез не предлагал уехать с ним куда глаза глядят?

Я бы никогда не смогла представить его на работе в офисе, или таскающим продукты из супермаркета, или выгуливающим собаку по утрам. Неуловимый, недоступный, далекий. А нашу сестру хлебом не корми — дай пострадать по всякому недалекому гаду.

Глядя на укутанный вечерней дымкой лес, я пыталась разобраться, что же творится в моей душе. И не могла признаться даже самой себе, что иногда принципы — это только мишура. То, что лишает нас возможности прожить свою жизнь по-настоящему, со всеми ее ошибками и разочарованиями. Но и со всеми ее радостями тоже. Зато принципы надежно защищают нас от горечи поражений, словно соломка, которую тебе подстелили те, кто эти принципы придумал.

Но в тот вечер, прогуливаясь с Мишей, я твердо сказала себе: все, хватит наматывать сопли на кулак. Начинаем новую жизнь.