Отдохните, сударыня!

Юрий Чемша, 2020

Юрий Чемша, по профессии инженер, член Российского союза писателей, утверждает, что в жизни есть много весёлого. Достаточно просто подыскать соответствующую точку зрения. Книга предназначена для читателей, желающих поднять себе настроение.

Про душевую в общежитии

Учился я в Харькове.

На первом курсе, помню, ездили домой часто. Как-то едем с другом-одноклассником домой в электричке. И подсаживается к нам наша одноклассница Наташка из политеха. Прекрасная рассказчица, умница в науках — удивительно, почему не пошла в наш авиационный ХАИ, а выбрала ХПИ^[1].

Стала делиться с нами про их общежитие «Гигант». Наверное, это уже фольклорные случаи, но я слышал от Наташки.

Пошёл вьетнамец в душ.

А душ в «Гиганте» был через раз: день мужской, день женский. Вьетнамец, естественно, перепутал. В предбаннике добросовестно разделся, взял кусок мыла, подаренный русским соседом по комнате, зашёл в душевую. А там пар, туман, ничего не видно, плеск воды… Вьетнамец стал в крайнюю пустую кабинку, стал отмокать.

Тут из-за перегородки высовывается рука с мочалкой. Красноречивый жест — приглашение потереть спину. Вьетнамец сразу понял: видимо, в Азии тоже так. Взял мочалку, стал намыливать её. Щедро намылил — мыло дареное. За перегородкой уже нетерпеливое мычание, дескать, ну где ты там?

Вьетнамец, не торопясь, прошёл за перегородку. Там увидел спину и стал тереть её мочалкой с вьетнамским трудолюбием, начиная сверху.

О трудолюбии вьетнамцев ходят легенды. Один французский путешественник в XX веке писал, что когда у вьетнамца на его рисовом поле сделано всё, он начинает под каждым кустиком рыхлить землю большим пальцем ноги.

Не знаю, о чём вьетнамец думал, постепенно спускаясь вниз по позвоночнику. Возможно, о необъятном рисовом поле, а может, об изящности формы лопаток русского друга. А может, у него уже и начали роиться какие-нибудь подозрения, ещё не оформившиеся в конкретные мысли.

Только эта спина вдруг из-под рук его нетерпеливо задёргалась и с возгласом:

— Ну что ты так слабо давишь? — повернулась своей обратной стороной.

Потрясение, которое испытал вьетнамец, сравнимо, наверное, с потрясением наших советских учёных, впервые увидевших фотографию обратной стороны Луны, такую же туманную, как душевая в «Гиганте».

Бым-м! — гулкий удар головы о кафель — и вьетнамец в обмороке.

Надо сказать, что в то время вьетнамцы имели обыкновение часто и легко падать в обмороки.

Я сам читал, как из Вьетнама прислали к нам курсантов обучаться на лётчиков. На учебных самолётах вьетнамцы легко осваивали науку парения и даже пели в кабине песни на своём языке. Про необъятные рисовые поля. Им запрещали, но они не могли удержаться. А вот когда их вывозили на нашем реактивном МИГ-21, на первом же вираже падали в обморок.

Наши думали — какая-то азиатская загадка. Пускали им в шлемофон песню про ихние поля, но не помогало.

Потом какая-то тетя Нюня на кухне по душевной доброте и неприятию мужского худосочия решила их просто подкормить. Стала давать им тройную порцию шоколада. Вьетнамцы в ответ раздобрели, и через полгода лётное дело у них пошло.

Военные записали этот момент в особую инструкцию, с тети Нюни взяли расписку, что она ничего не знает, никаких вьетнамцев и никакого шоколада в жизни не видела, а инструкцию строго засекретили.

Нашему же вьетнамцу шоколада, естественно, никто не давал, так как секретная инструкция в ХПИ не полагалась. Поэтому вьетнамец бумкнулся легко и без видимого сопротивления.

Девчонки, естественно, завизжали. Как же, мужчина в душе!

А потом видят — а то не мужчина, а вьетнамец.

Стали хлопать по щекам, трепать за уши — ничего не помогает.

Тогда кто-то набрал холодной воды в тазик и окатил.

Вьетнамец открывает глаза и видит — кошмар не прошёл. Над ним склонилась куча голов, всё так же женских, а под головами, прямо на линии его взгляда, груда качающихся, как языки у колоколов, отличительных признаков.

Ведь ни одна из девчонок и не подумала о том, что все они тут стоят как раз в том, в чём принято в нашей стране специально смущать братских друзей из Азии, то есть, в чём мать родила.

Зрелище настоящих русских девчат, представленных во всей своей красе и искренно желающих павшему добра, любому нашему студенту показалось бы раем. Но вьетнамцу в таком объёме оно оказалось не по силам. От этой картины он снова закрыл глаза и погрузился в нирвану уже так глубоко, что никакая вода его больше не доставала.

Тогда, наконец, позвали банщицу тетю Феню. Та пришла, ничему не удивилась. Сгребла вьетнамца в охапку и, как младенца, вынесла наружу. Там, в сухом и тёплом месте часа через два отпоили чаем.

Наташка подождала, когда мы отсмеялись, и продолжила:

— А вот ещё один вьетнамец…

Но тут, увидев, наверное, блеск в наших с другом глазах и непроглоченные слюни, стушевалась:

— Нет, этот случай не буду, расскажу лучше другой. Жарил вьетнамец курицу на сковородке. Прибегал много раз, так как надо было переворачивать, чтоб не подгорела. Ибо масла было маловато и курица синяя. Прибегает в очередной раз, а курицы нет, зато на сковородке мелом написано: «Мир! Дружба!»

Тогда это было смешно.

Жаль, потерялся след нашей Наташки. Интересно было бы узнать, что она нам тогда не рассказала.

Примечания

1

Соответственно Харьковский авиационный и Харьковский политехнический институты (ХАИ и ХПИ). — Прим. ред.