Копытце Таманского дьявола

Юрий Торин, 2023

До сих пор в русской литературе было всего два поручика: поэт Михаил Лермонтов и незабвенный поручик Ржевский. Теперь есть и третий – инженер-поручик Силúцкий. Уже миновал Девятнадцатый – просвещённый век машин и научно-технического прогресса, и только-только наступил Двадцатый, ещё не грянула никакая Русско-Японская война, никакая Первая Империалистическая , не то что Революция, а вокруг бушует жизнь Российской Империи во всём её многообразии, на Юге, у берегов морей Азовского и Чёрного.Но, вчитавшись, внимательный читатель поймёт, что подлинные события намеренно отнесены автором менее чем на сто лет назад, как чисто литературный приём.Дореформенная орфография заменена на современную.

Из мемуаров профессора Гарай

«…чей текст оставил приятное послевкусие, и заставил вспомнить былое. Особенно если читать между строк, и разбирать постранично. Sic transit Gloria mundi. Так проходит слава мирская…

Но многое захотелось тут же вымарать и, так сказать, выплюнуть, если говорить языком винных дегустаций. Плюнуть в очи лжецу. Qui prodest? Кому это выгодно?

Помимо всего прочего, не считая моей скромной персоны. Мало того, что в «Письмах…» выведен я этаким пархатым жидком Айнштайном, совершенно карикатурным. Да ещё и стариком, а я был довольно молод. Volo ergo sum! Желаю, а следовательно, существую, господа!

Кроме того, выведен я дилетантом, приобретающим инструмент для расчистки погребений на одесском базаре, где автор «Писем…», небось, и не бывал ни разу. Как говорится, Saturn ventur no tur libentur. Быку недозволено, что Сатурну можно.

Римские древности всегда стояли во главе угла моих научных исследований, и я по этому поводу постоянно читал и перечитывал первоисточники. Литературное моё отражение предаётся праздности и читает книги, лишь чтобы скоротать время. Между тем вклад мой в отечественную науку не подлежит сомнению. Carpe diem. Ловите ускользающие дни, господа.

И уж по крайней мере, бумагомарáка-поручик в силу ограниченности своих умственных способностей и узколобости не смог придать моему величавому образу ту значительность, которая ему присуща от природы. Будь моя воля, я вешал бы таких писак на фонарях Ейской набережной!» Ave Caesar!