One

Юрий Рогоза

Многие люди охотятся за cекретами прошлого. Это превращает их жизнь в приключение, наполняя ее азартом и привкусом тайны. Тысячи конспирологов охотятся за ключами, отпирающими дверь к богатству, всемогуществу и Знанию… Линда Вестра не интересуется подобными глупостями. Ей нравится быть красивой, разведенной и грешной бездельницей в городе, который подходит для такой жизни, как ни один другой. Вот только у прошлого свои законы. И огромная, как небо, Тайна обрушивается именно на беззаботную Линду, навсегда ломая ее привычный уютный мир и делая ее персонажем опасной и причудливой игры, полной приключений, боли и загадочных смыслов…

Полковнику

«Listen,

Do you want to know a secret?

Do you promise not to tell?…»

The Beatles

Бойтесь ночных телефонных звонков. Неясных шорохов за запертой дверью. Промелькнувшей за окном случайной тени…

Бойтесь.

Это не робкий любовник, осмелев от полнолуния и глотка виски, звонит, чтобы сказать, как много вы для него значите. Это не дворняга с грустными глазами свернулась на коврике у вашей двери. И, уж конечно, не ветви старой яблони коснулись оконной рамы, затрепетав на летнем ветру…

Нет.

У ночи совсем другие сокровища. Она не волшебница, а колдунья с глазами цыганки и сердцем волка. И горе тем, кому она дарит свои черные жемчужины…

Впрочем, это я сейчас такая умная… Спокойная 35-летняя женщина по имени Линда Вестра, тихо живущая в уютном городке на берегу совсем другого великого океана. Которая пережила кровавый ужас, отчаяние и боль. И обречена до смерти прятать в усталом сердце самую главную тайну Земли…

А всего лишь год назад…

* * *

Год назад нью — йоркская бездельница и хулиганка Линда была совсем другой. Смешливая, беззаботная, бесстыжая, расслабленно счастливая. С пирсингом и разбойничьими рыжими прядями в растрепанных светлых волосах.

Не удивительно, что она даже не вздрогнула, проснувшись среди ночи от негромкого телефонного звонка, похожего на шелест.

Неужели прошел всего год? Один год?!..

…Звонил не сотовый, а стационарный. Огромный допотопный агрегат с металлическими кнопками, который занимал половину ночной тумбочки. Конечно же, мне подарила его Молли. Вытащила из глубин своей дизайнерской сокровищницы.

Я и воспринимала его, как часть обстановки, а не как средство связи. Но именно он уютно зазвучал в ту ночь.

Сладко потянувшись, я повернулась на бок. Скорее всего, кто — то ошибся номером. Хотя… Это мог быть и Боб Сайкер. У нас была парочка обалденных свиданий около месяца назад. И он, бедолага, упорно не хотел понять, что «все хорошее», как любила повторять Молли, «должно заканчиваться раньше, чем надоест и станет плохим». Я невольно улыбнулась в полусне. И, все еще сонная, протянула руку к аппарату.

— Алло…

— Слава Богу!!.. Линда, девочка моя!.. — прохрипела трубка так громко, что я от неожиданности даже открыла глаза и приподнялась на подушке. Нужно признать, Америка 80-х умела делать телефоны…

Голос человека, назвавшего меня по имени, был не просто хриплым. Так, громко, чуть нараспев, с бульканьем и придыханием, разговаривают пираты в детских мультиках.

— Ты… Ты должна приехать… Прямо сейчас!.. Ты слышишь меня?…

« — Ну, погоди…» — с улыбкой подумала я. Не сомневаясь, что мне в трубку хрипит какой — нибудь очередной дружок Молли. А сама она хихикает в подушку рядом с ним. Не придумав спросонья ничего остроумного, я спросила, как дурочка:

— Кто это?

— Это я, дядя Джо…

— Кто?!.. — я оторопела.

— Твой дядя Джозеф…

Доносящийся из трубки хриплый голос сменился долгим мучительным кашлем. Словно человека на том конце провода душили. А, когда зазвучал снова, я уловила в нем нотки раздражения — Я — Джозеф Бэрроуз, твой родной дядя!!.. Ты… Ты должна меня помнить!.. Должна… Ты была уже большая…

— Да… Я помню…кажется…

Я уже жалела, что сняла трубку.

— Я в Слоун — Кеттеринг Центре… Слышишь?… Это на Коммэк-стрит… Приезжай немедленно, Линда…

— А… который час?… — пробормотала я.

— Не знаю… Я не знаю, который час!!.. Какая разница?!!..

Он прокричал это чуть ли не с ненавистью. Но тут же успокоился.

И теперь уже не требовал, а просил с мукой в голосе:

— Пойми же… Ты должна приехать!.. Ведь твой отец так и не сказал тебе… Не сказал, верно?… Я умираю… Умираю… А ты должна знать… Чтобы… Чтобы… Нет, нельзя по телефону… Нельзя…Приезжай немедленно…

Последние слова он выдохнул совершенно измученно. Словно потерял сознание. И тут же я услышала другой голос. Очень отчетливый. Как у солдата.

— Алло, миссис Вестра? Говорит дежурная сестра Стоун. Погодите секунду, не вешайте трубку…

Я услыхала какой-то шорох и тихий стук, затем снова ее голос.

Извините, я вышла в коридор… Миссис Вестра, это я нашла ваш номер через Интернет. Я не знаю, в каких вы отношениях с вашим дядей. Но, если хотите увидеть его живым, то лучше поторопитесь. Он не преувеличивает. Это конец. Поверьте мне. Я работаю в этом отделении уже 14 лет и знаю, что я говорю.

— Спасибо — ответила я и торопливо положила трубку.

Я вовсе не испугалась, нет. По спине не пробежали колючие мурашки. Сердце не замерло в груди холодным камнем…

А вот сон прошел. Я сидела на кровати, тупо глядя в полумрак спальни. Первой мыслью было сразу же позвонить Молли. Я даже достала из-под подушки сотовый. Но вовремя одумалась, увидев на ожившем дисплее время. 3 часа 25 минут. Нет, я, конечно, эгоистка и свинья, но не настолько же! К тому же Молли, в отличие от ленивой меня, работает! Хоть я никогда не могла понять, как ей это удается при нашем образе жизни…

Лучше всего было бы сразу же уснуть. Я даже легла поудобнее и закрыла глаза. Но тут же снова открыла. Сон испарился, улетучился. И зачем я подняла трубку?…

Дядя Джозеф… Конечно же, я помнила его. Полного, краснолицего. Отвратительно бодрого самовлюбленного типа. Сколько лет мне было, когда он приезжал к нам в Хантервиль в последний раз? Одиннадцать? Двенадцать?… Но даже будучи ребенком, я понимала, что дядя Джо идиот и неудачник. И еще недоумевала, как такой человек мог вырасти рядом с моим папой?!..

Спросить было не у кого. Бабушку и дедушку я не помнила. Они умерли, когда я была еще совсем маленькой. Папа, к которому я часто приставала с расспросами о его детстве, рассказал мне сотню веселых историй о себе. И лишь одну, жутковатую, о дяде Джо. Когда тому было девять лет, он пропал вместе с двумя одноклассниками, и их искали, кроме полиции, чуть ли не все жители городка. Днем и ночью. А нашли лишь на пятые сутки. Измученных, грязных. Чудом не умерших от холода и жажды. В старой лесной пещере в нескольких милях от города. Они спустились туда по веревке, а выбраться уже не смогли.

История мне очень нравилась. Дети любят страшилки. Но все равно не объясняла, как родные братья, которые выросли под одной крышей, могут быть такими разными.

Джесс Берроуз, мой папа, самый сильный и добрый человек на земле, был высоким, худощаво — стройным мужчиной. Немного похожим на молодого Клинта Иствуда. Он не вел разговоров о «первом миллионе», а всю жизнь проработал на местном машиностроительном заводе. Сначала инженером-электриком, затем начальником смены, под конец — заместителем главного инженера.

Он купил нам прекрасный уютный дом. Обожал делать подарки и мне, и маме. Летом возил нас к океану. Каждый уик — энд умел превращать в праздник. Или мы ходили в гости, или гости приходили к нам, заполняя двор и дом смехом, оживленными голосами и детской беготней.

Мы с мамой были потрясены, когда к нам в дом заявилось трое полицейских. Чтобы торжественно и немного смущенно вручить отцу памятный знак. Оказывается, за неделю до этого в ближайшем супермаркете разбушевались двое проезжих байкеров. Опрокидывали стойки, пугали и унижали людей, грозили кассиру ножом… Отец, который заскочил в маркет купить какую-то мелочь, избил их обоих до полусмерти. И сдал помощнику шерифа, позвонив тому по сотовому телефону. Нам с мамой он ничего не сказал об этом. И, придя домой, был точно таким же, как в другие дни. Чуть усталым после работы и расслабленно спокойным…

Как сейчас помню — засыпая, я долго пыталась представить себе отца, дерущегося с двумя косматыми пьяными детинами в кожаных доспехах. Но у меня ничего не получилось. Я ни разу в жизни не видела его даже слегка рассерженным или раздраженным.

С папиного лица не сходила легкая, почти неуловимая улыбка. Словно он придумал какую-то веселую и озорную выходку. Но сдерживается изо всех сил, чтобы не выдать себя. Его поцелуи были самыми нежными. Его жаренные колбаски самыми вкусными. Его шутки самыми смешными.

Джозеф Берроуз (он всегда хотел, чтобы я звала его «дядя Джо») был развязным краснолицым пьяницей с покатыми плечами и отвратительно выпирающим животиком. Говорил он громко и постоянно. В основном о самом себе. Смеялся над собственными шутками, тряся немытой шевелюрой и вытирая платком потный лоб. Я так и не поняла, чем он занимался в Нью — Йорке, куда уехал, как только закончил среднюю школу. Помню, сначала он говорил о карьере журналиста и фотографа. Затем о собственном шоу на телевидении. О каком-то невероятном Интернет проекте. Игре на бирже, торговле антиквариатом…

При этом он каждый раз подчеркивал, что на случай неудачи у него есть безотказный «план Би».

Этим «безотказным планом Би» был, как я теперь понимаю, мой отец. Дядя Джозеф просил у него денег совершенно бессовестным образом. Он не стеснялся даже нас с мамой. А брал их так легко, словно действительно собирался вернуть. Более того, скоро и с огромными процентами.

А потом он перестал приезжать. И я никогда не забуду дня, когда видела его в последний раз. Потому что в тот день я впервые услышала, как мой папа кричит.

Он ни разу в жизни не повысил голоса ни на меня, ни на маму. Но в тот день…

Была суббота. Мама уехала в супермаркет за покупками. А я, сидела в кресле на веранде и лениво листала учебник по химии. Которую никогда не любила и не понимала. И ждала Молли, которая должна была прийти. И вдруг услышала громкие голоса, долетающие из папиного кабинета на втором этаже. Я давно привыкла к энергичным воплям дядюшки Джо. Но прошло несколько минут, прежде чем я поняла, что второй голос (свинцово-злой, жесткий) принадлежит не какому-то чужому человеку, а моему папе. Я даже оцепенела от ужаса. Хоть папа кричал вовсе не на меня.

Вдруг голоса резко смолкли.

Выскочивший на крыльцо дядя Джозеф тяжело дышал. Его физиономия была красной, как китайский флаг. Волосы прилипли к потному лбу.

Пытаясь отдышаться, он вытер пятерней взмокшее лицо и поднял на меня мутные глаза.

— Ну что же, прощай, девочка моя… — наконец, проговорил дядя Джозеф.

А затем быстро спустился с террасы, сел в свою машину и сразу же уехал.

Вышедший из дома папа наоборот, был бледнее, чем обычно. Увидев меня, он растерялся. На миг, на неуловимую долю секунды. Но я все же успела это заметить. Наверное, потому, что была напряжена, как струна.

— Ты дома, бусинка? А я думал, вы с Молли давно убежали… — он подошел поближе, погладил меня ладонью по спине. Невидимая льдинка ужаса, застывшая у меня в груди, начала быстро таять.

Наверное, было лучше промолчать, но у нас в семье как-то не принято было лукавить. Даже по мелочам.

— Пап, ты та-а-ак кричал!.. — потрясенно выдохнула я.

Отец в ответ смешно выпучил глаза, изображая крайнее удивление.

— Я?!.. Кричал?!.. Не может быть! Клевета!..

— А вот и нет, а вот и нет!.. — пропела я. От моего ужаса не осталось и следа. Мир снова был прежним. Радостным и знакомым.

— Ну, ладно, признаюсь — беззаботно сказал папа — Было дело. Мы с дядей Джо немного повздорили…

И тут же раздался короткий писк тормозов и пронзительная трель велосипедного звонка Молли. На двухколесном чуде она ездила так же, как делала все остальное. Радостно и неудержимо, на волосок от падения, лучше многих мальчишек.

— Здравствуйте, мистер Берроуз! — радостно прокричала моя подружка, не слезая с велосипеда — Можно, я заберу вашу дочь? Все равно она не делает уроки, а только притворяется…

— Ты думаешь? — папа шутливо нахмурил брови.

— Точно вам говорю!

— Знаешь, мне тоже показалось. Но я не был уверен, пока ты не сказала. Ты же у нас все знаешь!

— Ага! — с готовностью согласилась Молли — Это потому, что я очень хитрая и все секу!

— Раз так, Линда Берроуз… — папа вынул из моих рук ненавистный учебник — …давай меняться. Ты мне дай свою «химию», я тебе дам тебе твой велосипед. Договорились?…

Конечно же, я немедленно рассказала все Молли. Как только мы, промчавшись, как пули, по родным улицам, оказались в «нашем месте». В самом заросшем углу городского парка. И наши велосипеды упали рядышком в некошеную траву.

Но в Молли с самого детства запредельное разгильдяйство сочеталось с жизненной мудростью. Она лишь пожала плечами.

— А что тут странного? Не зря же говорят, что самое страшное — это гнев доброго человека.

Даже в тот день я не смогла ее удивить…

…Поняв, что заснуть не получится, я выбралась из-под одеяла. И, набросив халат, вышла на кухню. Клацнула выключателем, зажмурившись от ударившего в глаза света. Налила стакан молока и сделала пахнущий детством глоток…

Странно было думать, что в эти минуты где — то на Коммэк-стрит хрипит уставший от страданий дядя Джозеф. Я была уверена, что он давным-давно умер в какой-нибудь придорожной канаве от пьянства и нищеты. А выходит, этот красномордый тип топтал землю долгие годы! Может, он и свой миллион заработал? Прикольно было бы получить от него в наследство кругленькую сумму с шестью нулями…

Но что-то подсказывало мне, что никакого миллиона у него нет. Да и никакой особенной тайны тоже. Все это было обычным бредом одинокого умирающего пьяницы.

Сон вернулся так же неожиданно, как и пропал. Оставив на столе немытый стакан, я выключила свет. И в потемках побрела в спальню, засыпая на ходу.

Уже в постели я твердо решила, что забуду о дурацком ночном звонке. И ни в какой госпиталь, конечно же, не поеду…

* * *

— Ты что, совсем дурочка?! Не поедет она!.. Давай, просыпайся живее!

Вялая после лоскутной ночи с ее хриплыми голосами из прошлого, я пила вторую чашку кофе. Смотреть на отвратительно бодрую Молли было невыносимо. Подружка мерила кухню шагами, то и дело поглядывая на крупные мужские часы,

Опять все вышло не так, как я планировала. Я хотела медленно и лениво проснуться. И лишь затем позвонить подружке, чтобы рассказать о загадочном звонке дяди Джо Но она вломилась ко мне рано утром, открыв дверь своим ключом. Бодрая, румяная и энергичная, как хоккеист, принявший допинг.

— Good morning, America! — прокричала она с порога спальни, и, нажав на пульт, включила телевизор на полную громкость.

— What makes you beautiful… — провыли пятеро британских подростков, словно издеваясь надо мной.

Я хорошо знала, что сопротивляться было бесполезно. Главным сценаристом нашей жизни всегда была Молли. Поэтому я покорно выбралась из-под одеяла и, зевая, побрела в туалет.

— Я оказалась тут, совсем рядом, по делу — сообщила подруга — Заезжала к новому клиенту. Ну, и решила — заскочу заодно к подружке. А то она опять проспит полдня, теряя драгоценные биологические часы!..

Я автоматически отметила, что она не врет. Скромные джинсы, футболка с логотипом собственной фирмы, неброские мокасины из тончайшей кожи, роскошные антрацитовые волосы стянуты в целомудренный «колосок»… Так Молли Смит — Бертини выглядела только тогда, когда работала.

Конечно, мне пришлось забыть идею красиво и страшно описать телефонное появление призрака дяди Джо. Сонно глотая кофе из любимой большой чашки с надписью «Relax, I’m 22!», я говорила вяло и путано.

Тем не менее, в глазах Молли заметались знакомые мне с детства разбойничьи искорки.

— Вау! — радостно выдохнула она — Неужели тот самый дядя Джо?!.. Это потрясающе! Что ж ты мне сразу не позвонила?!..

Наполняя опустевшую чашку, я равнодушно пожала плечами.

— В три часа ночи? Чего ради?…

— Чего ради?!!.. Да как же ты не понимаешь!.. — Молли вскочила на ноги и снова заходила по кухне — Он же говорил о тайне! О настоящей тайне!..

— Да ладно, Молли… Какие тайны могут быть у такого типа? Заброшенные под кровать грязные носки? Ты же его помнишь.

— Кто знает — задумчиво произнесла Молли — Во — первых, перед смертью люди не врут, это известный факт. Во — вторых, ты даже не представляешь, какие сокровища я находила на свалках… — она посмотрела на часы — Одним словом, быстрее просыпайся, и поехали!

— Куда? — не поняла я.

— Ты издеваешься?! — Молли уставилась на меня своими черно-золотистыми глазищами — Или решила обойтись без лучшей подруги? Очень честно…

— Да не собираюсь я никуда ехать! — фыркнула я — Кто он такой, этот дядя Джо, чтобы мы, как две дуры, неслись невесть куда слушать его бредни?! Я его двадцать лет не видела!

— Да какая разница, кто он?! Как ты не понимаешь?! — подружка смотрела на меня, как на слабоумную — Ночной звонок, хриплый голос, обещание открыть тайну… Так может начинаться хорошее кино! А это не кино! Все настоящее, без подделок! Я тебя, конечно, люблю, Линда Берроуз, но ты полная идиотка, если думаешь, что я упущу такой шанс!

— Какой там шанс… — я, не сдержавшись, зевнула.

— Самый реальный! — Молли резко опустилась на стул напротив и загадочно понизила голос — Нам давно пора иметь собственную страшную тайну. Как говорят англичане — «скелет в шкафу»! Стыдно столько лет прожить в Нью — Йорке и не иметь собственного «скелета в шкафу»!! Хотя бы одного на двоих…

Я снова по-детски зевнула в ладошку.

— Так, все… — потеряла терпение Молли — Заканчивай глотать эту бурду, ты от нее только зеваешь. Употреби риталин, и беги в душ!..

Она отобрала у меня остывший кофе и распахнула дверцу подвесного шкафа.

«Так… Что тут у нас в волшебном сундучке?…»

— Ой, нет!.. — воспротивилась я — Нужно иногда тормозить…

Подруга удивленно посмотрела на меня:

— Слушай, ты уже большая девочка. Должна знать, что все, что делает человека счастливым — или вредно, или противозаконно, или глубоко безнравственно. Кроме того, ты забыла?…

Она взяла меня за кончики пальцев и начала их раскачивать в такт нашей любимой поговорке, давно ставшей негласным правилом нашей разгульной жизни — Молодая красивая женщина в Нью-Йорке имеет право на все-все-все, кроме двух вещей…

Последнюю фразу мы всегда произносили громко и хором. Я не собиралась ломать традиции.

— Скучать и быть несчастной!!!. — дружно прокричали мы. И любимая мантра сработала, на душе сразу стало легче.

— Кстати, о тормозах… — Молли бросила на стол передо мной початый блистер риталина — Тормоза придумал трус!.. Если сегодня я не увижу нашего загадочного дядюшку Джо, ты очень об этом пожалеешь, Линда Берроуз…

* * *

Джозефа Берроуза мы увидели. Для этого даже не пришлось спускаться в зловещую кафельную прохладу больничного морга. Его лишь готовились транспортировать туда. А пока что его бесформенное тело лежало на отвратительного вида тележке. И было накрыто зеленоватой простыней, из-под которой выглядывали две бледных ступни. С большого пальца одной из них кокетливо свисала бирка с моей девичьей фамилией.

Еще в душе, стоя под приятно покалывающими струями, я вдруг поняла, что поеду к старику. Не могу не поехать.

По одной простой причине. Потому что, когда умирал папа, меня не было рядом. Я занималась сексом в общежитии колледжа. Всего в нескольких часах езды. С Дэвидом, самым красивым парнем на факультете. Капитаном команды по плаванию, по которому сходили с ума все девчонки. У него была фигура греческого бога и огромные синие глаза. Когда он шепнул « — Пойдем ко мне…», я остолбенела от свалившегося на мою шальную голову счастья. И, оказавшись в комнате красавчика Дэвида, первым делом отключила телефон. Чтобы мир случайно не отобрал у меня мою женскую добычу.

Мир не помешал мне. Он не смог дозвониться. Но не смог дозвониться и папа.

Он был в больнице уже неделю, но умер именно в этот вечер. В те самые минуты, когда я стонала от наслаждения, чувствуя себя чемпионкой полушария по счастью.

Папа ничего не говорил. Лишь в самом конце он повернул к замершей маме лицо и улыбнулся. В тот же миг его правая рука застыла, не дождавшись тепла моей ладони.

Все это мне рассказала мама. Очень деликатно, без малейшего упрека. Чтобы не сделать мне больно…

Не подумайте, что случившееся сломало психику 20-летней американской девчонки со Среднего Запада. Конечно, нет.

Но сегодня, много лет спустя, это стало единственной причиной, по которой я согласилась съездить к умирающему дяде Джозефу, а вовсе не странные бредни старого пердуна. На я и в этот раз опоздала…

Две юные нянечки приводили в порядок больничную койку. Уничтожали следы страданий предыдущего бедолаги, чтобы следующему было на его месте уютно и спокойно.

«Интересно, отсюда хоть кто-то выбрался живым?» — невесело подумала я. Но не произнесла этого вслух. Из-за доктора.

Высокий, плотный, с пышными рыжими усами, он был похож на английского офицера из фильмов.

— Добрый день, леди. Я доктор Брендон. А вы очевидно…

— Линда Вестра. Джозеф Берроуз был моим родным дядей.

— Примите мои соболезнования, миссис Вестра…

Каким-то образом он сумел произнести эту ритуальную врачебную мантру искренне.

— Док, если я сниму с усопшего пенджаб, меня не арестуют? — подала голос Молли. Прозвучало это грубовато.

— Это Молли Смит, моя лучшая подруга — быстро сообщила я — Она тоже знала дядю Дж… знала покойного с раннего детства.

Доктор кивнул.

— Очень приятно. Если я правильно понял, вы хотите увидеть лицо умершего, миссис Смит, не так ли?

Он коротким уверенным движением отбросил край простыни с лица человека, замершего на тележке. Я невольно шагнула вперед.

Это был он. Джозеф Алан Берроуз. Брат моего отца. «Дядя Джо». Самодовольный потный толстяк из моего детства. Хриплый голос которого ворвался прошлой ночью в уют моей спальни.

Сомнений быть не могло. Более того, на мертвом лице проступило едва уловимое сходство с папой. Раньше я не могла найти в них ни одной одинаковой черточки.

— Это он… — едва слышно выдохнула я.

— У нас нет необходимости опознавать тело мистера Берроуза — пожал плечами доктор Брендон — последние годы он был нашим официальным пациентом. Несколько раз проходил курсы лечения.

Молли уверенным жестом закрыла лицо покойника. И многозначительно огляделась. Я понимала, что она имеет в виду. Просторная отдельная палата. Множество новейших датчиков и мониторов. Мы понятия не имели, как «дядюшка Джо» прожил жизнь. Но умер он, как не самый бедный представитель «золотого миллиарда».

— Скажите, доктор… — начала Молли.

— Просто Том. Или Томас, как вам нравится…

В палату вошло два санитара с угрюмыми лицами. Мы посторонились, и тело Джозефа Бэрроуза уехало кататься на специальном лифте. Несмотря на отвратительный вид, повозка не издавала звуков. В Центре Слоун-Кеттеринг смерти не полагалось скрипеть колесами.

Молли выглядела на удивление задумчивой.

— Док, я хотела спросить. Вы были рядом с ним в момент смерти?

Том молча кивнул.

— Если это не секрет, что он говорил перед тем, как… Ну, вы понимаете.

Доктор пожал плечами.

— Да самые разные вещи. В основном, ругался. Разговаривал с кем-то, впадая в пограничное состояние. Если коротко, то моем отчете будет значиться «бессистемный фрагментарный бред».

— То есть, ничего связного? — Молли прищурила глаза — Ничего, что вас…ну… заинтриговало, скажем?

— Не хочу вас расстраивать — Томас перевел взгляд на меня — Особенно вас, Линда, вы же родственники. Но мне приходилось слышать намного более интригующие предсмертные фантазии. Если тексты вашего дяди чем-то выделялись, так это количеством ругательных слов. Извините…

Молли не хотела сдаваться.

— Вы можете вспомнить хоть одну связную фразу?

Доктор Брендон посмотрел на меня.

— Вы не возражаете?

— Нет. Я уже говорила, Молли самый близкий мне человек. Кроме того, мне самой тоже интересно.

Доктор Брендон, похоже, не страдал комплексами.

— Как скажете — он аккуратно вытер усы салфеткой, вздохнул и прохрипел: — «Скажи этой тупой шлюхе, чтобы не просрала то, что я ей оставил, слышишь?!.. Так и скажи! Я оставляю ей то, что может спасти ее! Сделать всемогущей!.. Ты понял?!.. Дай мне воды, ублюдок, мать твою». Это дословно. Вот молился он еще более чудовищным образом…

— Молился?

Это мы произнесли хором. И с одинаковой интонацией. От дяди Джо до веры в Бога было как до Манитобы на байдарке.

— Да — кивнул Том — Я сейчас вспомнил. Дважды, теряя сознание, он пробормотал: «эээ… Мери, дорогуша, скажи своему Иисусу, что мне очень больно». Не буду врать, это самое странное обращение к Богородице, которое мне доводилось слышать…

— Ладно, это уже могло быть в бреду. А вот его предыдущие тексты… — Молли задумалась, знакомо наморщив лоб — В них точно звучит послание!

Она произнесла это с упрямой уверенностью. Я думала, что терпению доктора придет конец. Но я ошибалась.

— Возможно, вы правы, кстати говоря — он бросил короткий взгляд на часы — Сестра Стоун дежурила около больного всю ночь. И очень жалела, что не дождалась вас утром. А эта женщина, поверьте мне на слово, не склонна к фантазиям. По сравнению с ней я слезливый романтик. Как и 90 % всех наших врачей.

Иронии в его голосе не было.

— Я, собственно, именно это и хотел вам сообщить прежде всего. Миссис Стоун даже сняла слова Джеймса Бэрроуза на камеру смартфона.

— Я тебе говорила… — сердито шепнула Молли.

— А что мы потеряли? — я пожала плечами — Встретимся с этой миссис Стоун, попросим показать запись… Она же не будет против, как ты думаешь, Томас?

— Наоборот. Она даже просила передать вам ее номер. Что тоже, честно говоря, не в ее стиле.

Он вынул из кармана халата карточку и протянул ее мне.

— Только не звоните ей прямо сейчас, окей? Ночное дежурство — изматывающая вещь. Тем более такое, как было у нее прошлой ночью…

* * *

Из больницы я вышла в странном состоянии. Подернутое синевой лицо дяди Джозефа, впервые показавшегося мне похожим на папу. Его странные предсмертные слова…

Все это смешалось во мне в густой мутный коктейль.

Молли, которая бодро шагала рядом, напоминала олимпийца перед финальным забегом.

До машины мы дошли молча. Но, усевшись за руль и клацнув дверцей, подружка тут же повернулась ко мне.

— Ну, давай, звони скорее.

— Кому? — не поняла я.

— Ты что, прикалываешься? — Молли смотрела на меня с искренним недоумением — Этой… сестре Стоун, или как ее там! Давай!

Я помолчала несколько секунд, прежде, чем ответить.

— Слушай, Молли, я всегда тебя слушалась. Всю жизнь. Так же? — она смотрела на меня, не отрывая взгляда — Послушайся меня хотя бы один раз в жизни. Сделай так, как я попрошу, ладно? Давай забудем обо всем этом. Ну, о дяде Джо, об этих его дурацких словах… Как будто всего этого вообще не было!

И, после паузы, неожиданно для самой себя, медленно и внятно произнесла:

— У меня тяжело на сердце, Молли.

— Это нормально… Я читала, что смерть родственников вызывает у людей депрессию. Это как-то связано с подсознанием и генетикой… Ладно, я сама позвоню, Где карточка?

Не дожидаясь ответа, она открыла мой клатч. И уже через несколько секунд, прижав к уху айфон, подняла палец.

— Тшш… Гудки пошли.

На меня вдруг обрушилась детская смесь грусти и тревоги. На меня, 34-летнюю, разведенную, порочную и беспощадно взрослую. Сидящую в алом «Ягуаре» на парковке нью-йоркской больницы.

Молли явно не дождалась ответа. Потому что через несколько секунд с притворным горестным волнением продиктовала невидимому автоответчику:

— Добрый день, миссис Стоун. Извините, что беспокою вас после дежурства. Я Линда Вестра. Мой дядя умер раньше, чем я приехала. Я все еще в госпитале. Ваш номер мне дал доктор Брендон. Он сказал… Он сказал… Простите, я все еще не могу прийти в себя… Я перезвоню вам позже, простите… И… спасибо, что вы были рядом с ним. Благослови вас Господь… Наверное, уже спит, старая ведьма — с досадой произнесла она совсем другим голосом, бросая смартфон на колени — Ладно, перезвонит, никуда не денется…

Лишь после этого она подняла глаза на меня.

— Линн, милая, что с тобой?

— Ты будто не слышала меня. Как всегда. Но я могу повторить еще раз. Пусть сегодня будет моя очередь, Молли. В первый раз в жизни, окей? Я прошу тебя забыть о дядюшке Джо.

Глаза подружки смотрели на меня со спокойной добротой.

— Я могу привести тебе кучу аргументов. Сказать, что таким старым мудакам, как дядя Джозеф, мир не помогает даже найти на улице мятый доллар. Или что у меня дурное предчувствие. Да я много могу наговорить, сама знаешь! Но я не стану. Я хочу, чтобы ты это сделала просто так. Без повода. Потому что я попросила. Ради меня…

Молли продолжала, не мигая, смотреть на меня.

— Это, в общем — то, все… — шепотом произнесла я.

И тут же почувствовала, как ладони Молли сжали мою руку.

— Линн, родная. Ради тебя я готова… убить вон того мужика, который вышедит из «Форда». Отрубить себе палец. Побрить мою голову. Короче, сделать, что угодно. Ни о чем не спрашивая. Только потому, что ты так хочешь. У меня нет никого роднее тебя. Это для начала.

Мое сердце сжалось от нежности.

— А теперь о главном…

Молли помолчала прежде, чем продолжить.

— Дело не в старом Джозефе. Мы обе знаем, что он был говнюк и ничтожество. Я бы сказала жестче, но о покойниках плохо не говорят. Дело в нас, Линн.

— В нас?

— Именно. В тебе и во мне. Смотри, мы две маленькие жемчужины великого города! Мы смеемся и хулиганим. Занимаемся любовью с лучшими мужчинами. Мы празднуем каждый день, и весь мир нас обожает! Ты никогда не задумывалась, почему?

Ее лицо оставалось серьезным.

— Потому что мы лучшие в мире? — привычно отреагировала я.

— Это уже результат. Причина в том, что мы играем в жизнь. Мы играем искренне, как дети. Мы сливаемся со своей игрой полностью и забываем, что это игра. Так и надо жить. Я поняла это давно. Миллионы придурков вокруг нас, которые «живут серьезно», тянут свои судьбы по жизни, как тяжеленные чемоданы. Они страдают, ненавидят сами себя и все вокруг, совершают преступления и самоубийства. В то время, как мы получаем удовольствие от каждого дня этой клевой игры, придуманной Богом. Вот скажи, твоего отца можно было назвать «серьезным человеком»?

— Не знаю — ответила я — Вообще-то, он все время шутил. Со мной, во всяком случае. Да и с друзьями тоже…

— Вот! — Молли победно стукнула кулаком по рулю — Лучшие люди мира относятся к жизни, как к увлекательной игре. Уинстон Черчилль говорил — «Обожаю тех, кто улыбается во время боя!». Он был прав, не сомневайся!

— А твоя работа для тебя тоже всего лишь игра?

— Конечно! — подруга пожала плечами — Иначе это была бы каторга, а не работа. Я бы ненавидела ее. Да, Линн, я играю в дизайнера и все не могу наиграться. От этого хорошо и мне, и другим людям.

Правда Молли входила в меня легко и уверенно. Как это бывало всегда.

— К чему я веду? Забыть, что жирный Джозеф Бэрроуз позвонил тебе среди ночи, хрипя что-то загадочное? Никаких проблем! Мы можем вообще забыть о том, что он жил на свете! Не посмотреть запись, сделанную этой самой медсестрой! Ради Бога!. Но, если так…

Молли не задумалась, а скорее специально сделала короткую паузу. — Если так, то можно не делать очень много вещей, которые мы с тобой любим. Можно не прыгать с парашютом. Не ездить на мотоциклах, не драться в барах. Не ходить в массажный салон «Два дракона» и на четверги магии к сумасшедшему гению Синклеру Уайту. Не превышать скорость на фривеях и не привязывать козла к двери дома судьи Доненберга. Господи, всего, что мы с тобой делаем, можно не делать, Линда Бэрроуз!.. Нет ничего проще, чем прекратить играть в жизнь и начать «относиться к ней серьезно»!

Она замолчала и негромко вздохнула прежде, чем договорить.

— И нет более легкого способа на удивление быстро превратиться из двух очаровашек в двух стареющих нью-йоркских теток. Одиноких, толстых и невыносимо скучных.

Как всегда, возразить Молли Смит было нечего. К этому я давно привыкла.

— А тот, кто играет в жизнь по-настоящему, не имеет права пройти мимо тайны! Это я насчет твоего усопшего дядюшки. Старый пень непонятно как набрел на что-то поразительное, я чувствую! Скажи, я часто ошибалась?

Я чмокнула ее в щеку.

— Прости. Сама не знаю, что на меня нашло. Конечно же, ты права.

— Я всегда права — Молли повернула ключ зажигания, и «Джегуар» тихо и мощно ожил — И запомни раз и навсегда. Ради тебя я готова на все, поняла?

Я с улыбкой кивнула.

— Кроме смерти, конечно — вдумчиво добавила подружка — Умереть я не могу, ты без меня пропадешь…

И она лихо вырулила с забитой машинами парковки.

* * *

«Наверное, такие странные дни нужны каждому человеку» — думала я, откинувшись в кресле и глядя в окно — «Хоть изредка. Я где — то читала, что даже трудоголики японцы раз в год уходят из дому. Ничего никому не объясняют, забывают о своих ритуалах и обязанностях. Просто идут, куда им вздумается, спят, где придется. Лишь ради того, чтобы посмотреть на мир и себя со стороны. Чтобы понять что-то, прежде чем вернуться в свою добровольную повседневную каторгу… Что-то, чего они не понимали и не чувствовали прежде».

Я не могу сказать, что на меня снизошло какое — то особое озарение. Но тяжелое, как гантель, предчувствие исчезло без следа.

Молли вела машину молча. Но тишина не тяготила ни меня, ни ее. Мы могли молчать вместе Мы могли разговаривать, сплетничать или смешить друг друга. Могли, включив радио, громко попевать Леди Гаге. Это не имело значения.

Любуясь пробегающими за окном картинками Нью Йорк Сити я спросила:

— А куда это мы едем?

— Сюрпиз! — лучезарно улыбнулась Молли — Только не жди ничего особенного. Мне нужно заехать к клиенту. Только и всего.

И, загадочно улыбнувшись, добавила.

— Он сам по себе стоит того, чтобы на него посмотреть…

Ничего особенного.

То, что делала Молли, поражало меня всегда. И не только меня.

Собственно говоря, ничего магического в ее очаровательном ремесле не было. Дизайн интерьеров. Да только в Манхэттене этим занимаются сотни людей! Но Молли Смит с детства была лучшей во всем, к чему прикасалась.

Остальные дизайнеры придавали мебели банкиров «налет старины» привычно и по шаблону. Расставляли по полкам отпечатанные в Детройте «древние» издания Лукреция и Сервантеса. Вешали на стены «портреты неизвестного художника 18-го века», производством которых занимался специальный цех в Бруклине.

Конец ознакомительного фрагмента.