Остаться в живых

Деон Мейер, 2002

Решившись помочь другу, взятому в заложники неизвестными, Тобела Мпайипели – в прошлом боевик, а ныне законопослушный гражданин – оказывается втянутым в опасную и темную игру, смысла которой не понимает. Ему ясно лишь одно: на него охотятся спецслужбы, полиция и армия, и, чтобы остаться в живых и навсегда расквитаться с прошлым, он должен совершить невозможное – победить в навязанной ему неравной схватке…

Посвящается Аните

1984

Он стоял за спиной американца в вагоне парижского метро. В давке их почти вплотную притиснули друг к другу. Но душа его была далеко, на побережье Транскея, где огромные волны с грохотом разбиваются о берег.

Он мечтал о скалистом мысе, на котором можно посидеть, наблюдая, как один за другим бегут белые гребни по поверхности Индийского океана. Кажется, что волны пребывают в благоговейном ужасе от своего долгого пути, который неизменно оканчивается одним: они с грохотом разбиваются о скалы Черного континента.

В грохоте прибоя иногда наступает почти полное затишье — секунды абсолютного спокойствия. Бывает так тихо, что слышны голоса предков — Пало и Рарабе, Нквика и Макома. Они — великие вожди народа коса, его кровные родственники, источник его сил и его прибежище. Он точно знал: туда он отправится, когда настанет его время. Как только в грудь вонзится острый клинок и жизнь вытечет из него, он вернется в те секунды тишины между грохочущими взрывами волн.

Он заставил себя вернуться в настоящее — медленно и осторожно. До станции «Сен-Мишель» оставалось всего несколько минут. Нагнув голову и наклонившись к американцу, он почти прижался к его уху губами, словно любовник.

— Знаешь, куда ты попадешь, когда умрешь? — спросил он звучным, как виолончель, голосом. Он говорил по-английски с явственным африканским акцентом.

Сухожилия на спине врага напряглись, широкие плечи ссутулились.

Он спокойно стоял в переполненном вагоне метро и ждал, когда враг повернется к нему лицом. Он хотел видеть его глаза. Жаждал очной ставки — после того, как вызов брошен. Его положение наполняло его силой. Он был воином с африканских равнин, и все его жилы и мышцы были связаны и сотканы для такого мига. Сердце его забилось чаще, в кровь хлынуло желание войны. Им овладело божественное безумие битвы.

Сначала противник не спеша развернул корпус, потом повернул голову. Он увидел глаза и понял: перед ним настоящий ястреб, бесстрашный и самоуверенный хищник. Враг не испугался, а, пожалуй, даже развеселился: уголки его губ чуть дернулись вверх. Они стояли почти вплотную друг к другу — их разделяло несколько сантиметров. Какая странная близость!

— Так знаешь?

Противник смерил его оценивающим взглядом.

— Скоро ты там окажешься, Дорффлинг. — Он произнес фамилию врага презрительно, как выплюнул; фамилия была подтверждением того, что их встреча не случайна. Он знает врага в лицо, получил задание, тщательно изучил досье и сохранил его в памяти.

В глазах врага не отразилось ничего. Поезд замедлил ход и остановился. «Сен-Мишель».

— Нам выходить, — сказал он.

Американец кивнул и зашагал по платформе — всего на шаг впереди. Они поднялись по лестнице в город; вокруг шумел Латинский квартал. И вдруг Дорффлинг пустился наутек по бульвару Сен-Мишель, в сторону Сорбонны. Он знал: жертва выбирает знакомую территорию. Там, за углом, находится квартира Дорффлинга, в которой тот собрал целый арсенал ножей, удавок и огнестрельного оружия. Но бегство недруга застало его врасплох; он ожидал, что американец примет вызов. Его уважение к бывшему морскому пехотинцу, а сейчас наемному убийце ЦРУ невольно возросло.

Организм среагировал инстинктивно: в кровь хлынул адреналин, и он пустился в погоню. Длинные ноги ритмично несли его крупное тело. Беглец все ближе, он настигает. Парижане провожали их изумленными и даже испуганными взглядами.

Американец несся по рю дез Эколь, повернул на рю Сен-Жак, и вот они уже на аллеях университета. Сейчас, в августе, у студентов каникулы, и здесь никого нет, пусто. Старинные здания угрюмо взирают на них, вечерние тени удлиняются. Он без особых усилий нагнал Дорффлинга и толкнул его плечом. Американец молча упал на мостовую, перекатился и ловко вскочил, готовый к схватке.

Он закинул руку за голову — в ножнах, удобно прилегающих к спине, находился ассегай. Короткая рукоятка, длинное лезвие.

— Майибуйе, — негромко проговорил он.

— Ты на какой тарабарщине изъясняешься, ниггер? — хрипло, но без всякого выражения спросил американец.

— На коса, — ответил он, звонко щелкнув языком.

Дорффлинг уворачивался уверенно; в его движениях угадывалась практика длиною в жизнь. Он не сводил глаз с противника. Двое кружили в страшной пляске смерти. Наконец, выбрав удачный момент, он ринулся вперед. Американец попытался ударить его ногой в пах, но он, ловко уклонившись, схватил врага за шею и вонзил длинное лезвие в грудь. Потом вгляделся в светло-голубые глаза.

— Амзингелли, — прошептал морской пехотинец.

— Умзингели. — Он кивнул, мягко и вежливо поправляя произношение. В нем зрело уважение к врагу — за сам процесс, за то, что тот не молил о пощаде, а спокойно принимал смерть как должное. Он чувствовал, как жизнь выходит из врага, — глаза стекленеют, сердце бьется медленнее, дыхание становится неровным и постепенно прекращается.

Тело врага уже начало тяжелеть, и он мягко уложил его на землю.

— Куда ты идешь? Ты знаешь?

Он вытер ассегай о футболку убитого. Медленно засунул обратно в ножны.

И отвернулся.