Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Юрий Иваниченко, 2017

Грохочет над Европейским континентом Великая война, которую позже назовут Первой мировой, коверкает и изменяет судьбы миллионов людей. Среди них и три брата Ивановы, знакомые читателю по роману «Враг на рейде»: лейтенант флота Вадим, авиатор Кирилл и гардемарин Василий. А противостоять иноземцам им приходится не только на фронте, где всё ясно, но и в собственном тылу – в схватке с коварными агентами врага.

ГЛАВА 9. ПТИЦА ЧЁРНАЯ, ПТИЦА БЕЛАЯ…

Барон Шварцадлер, победитель Ганзейских гонок-перелётов, почти вываливаясь из ячейки аэроплана, вздохнул не без сожаления, даже огорчённую гримасу состроил…

Но не потому, что только что отпустил за борт трёхфунтовую бомбу в отчётливо видное красное перекрестье на холщовом полотнище. Не то смутило барона, что бомба беззвучно отправилась на крышу госпиталя, что было вопреки всем мирным договорам и конференциям, и по идее должно было претить всем чувствованиям благородной крови, отнюдь, — а то, что уж больно хороша была сама крыша. Судя по всему — новая, голубовато отливая свежим цинком, она так основательно поднимала в цене старинную остзейскую усадьбу. Вот тебе готовый семейный форштадт, только вноси новую мебель и старинные семейные портреты, но эта проклятая война! Собственной рукой ты должен рушить собственное же счастливое будущее.

«Доннерветтер!»

Он по романтическому складу, свойственному, как помнится, всем Шварцадлерам, чуть было не предался ностальгии, — могучие икры жницы под тканым подолом в золотой прусской ржи, янтарный отлив пива на грубом выскобленном столе, стрекот молотилки на подворье их юнкерского хозяйства, но…

«Стрекот?»

Механический звук мог, да и должен быть здесь только один. Свой! И то — насколько можно было назвать стрекотом весёлую молотьбу даймлеровского мотора, прорывающуюся даже сквозь плотные кожаные клапаны шлема.

Мотор, для пущего охлаждения, торчал практически снаружи фюзеляжа, сразу же за блестящим кругом пропеллера и непосредственно перед кабиной пилота.

И тем не менее барону неотвязчиво стало казаться…

Натянутая на шестах парусина с огромным красным крестом, — знак, должный уберечь госпиталь от всяческих посягательств, вплоть, наверное, до кары небесной — был моментально снесён ударной волной и, с громким шелестом хлестнув по воротам сарая, едва не разрушил плод многодневных трудов лейтенанта Императорского воздушного флота. Его «голубь» только что выкатили на треноге шасси из тёмной утробы амбара.

— Г… где?! — перекрикивая панический гвалт и лошадиное ржание госпитального обоза, пытался не то спросить, не то отговорить Вадим, таща аэроплан с другой стороны за амортизационные стойки.

И то: «Смешались в кучу кони, люди…» — всё госпитальное хозяйство, что располагалось во дворе, визжало, бежало, дымило и парило варёным бельём и опрокинутым самоваром. Да и посреди самого двора зияли две основательные воронки — как раз напротив амбара. Ни о какой взлётной полосе говорить не приходилось.

— Сворачивай на дорожку! — выглянув из-под фюзеляжа, ткнул пилоткой в сторону сада брат.

— Тэ… тесно! — замотал головой Вадим.

И то, правда, дебелая Ева и, напротив, тщедушный Адам на постаментах служили вратами в садовый рай, весьма суживая сей путь.

— Проскочим на хвосте, — уже деловито рычал Кирилл, натягивая на уши суконные клапаны пилотки. — От винта!

Вадим рванул на себя деревянную лопасть.

Но такого рода усилия вызывали только спазматические гримасы у ослабевшего после контузии брата, да короткий громкий треск, во время подобных экспериментов в амбаре парой часов раньше, до смерти пугавший всю гужевую часть госпиталя.

— Да я тебе говорю! — крикнул уже откуда-то сверху Кирилл. — На хрен от винта!

Пара сообразительных санитаров, и ранее наблюдавших эксперименты братьев, вынырнули у задранного рыла аэроплана, как из земли. Один оттащил в сторонку Вадима, другой крутанул лопасть пропеллера.

Немецкий «голубь» испуганно задрожал непрочными крыльями.

— Хвост держи! Вдвоём!

Лейтенант Императорского военно-воздушного флота рассчитал почти правильно. Так, с задранным носом-мотором и практически на хвосте, аэроплан и доскакал на колесах к началу достаточно длинной песчаной дорожки. Вот только когда поникшая голова Евы с пылью слетела с покатых плеч, в резном птичьем крыле «Taube Rumpler» что-то болезненно хрустнуло…

«Не в ухе же звенит!» — раздражённо подумал барон Шварцадлер, отстёгивая ремешок шлема.

Потянул коричневый клапан с наушником, отвернув голову, сколько мог, влево, и после секундного сомнения, впрочем, нисколько не отразившегося в авиаторских пучеглазых очках, удовлетворённо улыбнулся. Теперь и без того неприметного сомнения не оставалось — это был звук его родного «Mercedes I.D.»

Ещё секундой — и невозмутимая физиономия барона вытянулась:

«А почему слева?!»

Наследник одноимённого прусского юнкерства подскочил так, будто в фамильном замке, будь у него таковое, завелось бы неучтённое привидение. И в этот раз, нет, не обернулся, а прямо-таки извернулся. И глаза его едва не разрослись до размеров толстой резиновой оправы очков.

В точности такой же «Голубь», покачивая птичьи-изломанными крыльями, висел по левое плечо барона. Вот только не было на его перистых крыльях разлапистых чёрных крестов, а вместо них — какая-то геральдическая чушь, едва ли не цехового вида: скорняцкий нож, подковы…

Барон Шварцадлер лихорадочно полез под сиденье в поисках кобуры, отвисшей на ремнях портупеи. Причем полез с двух сторон сразу. Забыл, что в аэроплане её следует искать не как на суше, а только слева.

А как не забыть, когда всё время, пока барон выполнял приказ дивизионного командира («Беспокойте железнодорожный узел, Фридрих. Но попрошу вас делать это… э… самым безынициативным и формальным образом. Я бы даже сказал — лениво. Так, чтобы им и в голову не пришло, что мы сколько-нибудь в нём заинтересованы. А вот в момент “икс” мы с вами придумаем, что-нибудь такое… что-нибудь такое, что отвлекло бы всех от железнодорожной станции. Может, даже, что-нибудь… э… циничное»), всё это время барону и в голову не могло прийти, что здесь он может встретить в небе пернатого чужака.

«Да что оно, черт возьми, такое?!» — возмутился Фридрих, нащупав наконец крышку кобуры.

«Оно» явно носило следы запустения: крылья порыжелые, даже горделивый герб выцвел и облез, краска на фюзеляже облуплена. Мотор на капоте…

«Mein Got!»

Мотор, кажется, был примотан для пущей устойчивости медной проволокой? А в ячейке пилота?

Не успел разглядеть. Выплюнув клок сизого дыма и не затрещав уже, а взревев мотором, неопознанный аэроплан с трудом, но упрямо пошёл вверх.

— Давай, неродной. Давай! — с натужной гримасой, так, что даже шрам над бровью налился кровью, Кирилл упрашивал чужую, не объезженную им машину подняться над противником.

Согласно «Наставлению о тактике воздушного боя».

Стрельнув бензином — запасы бывшего владельца, — так, что лоскут пламени вылетел в раструб выхлопной трубы, графский аэроплан возвысился-таки над баронским.

С мстительным выражением лица лейтенант Иванов (второй) повёл штурвалом вправо.

— А-а, тля… — «британские» усики его зло встопорщились.

Корпус зашедшего под днище врага исчез из его поля зрения, — только подобия птичьих рулевых перьев выглядывали с одной стороны.

Теперь, пока немец не опомнился…

В прямом цитировании этот параграф «Наставления по тактике воздушного боя» звучал довольно витиевато: «Искусным маневром, заняв преимущественную позицию…»

В устном же изложении капитана Маркова из Петербургской Воздухоплавательной школы — куда доступнее, проще: «Долби его сверху колесами, пока басурман не затрещит, и отскакивай!»

Лейтенант двинул штурвал от себя, тут же обратно — к себе, ещё раз, — пока машину наконец не встряхнуло, как лодчонку, наскочившую на отмель.

Кирилл тотчас потянул штурвал на себя.

Треска лонжеронов на перепонках вражеских крыльях, — как говаривал капитан Марков — он конечно же услышать не мог. Куда там, — не в шлеме, а в одной суконной пилотке, он, кроме шума ветра в ушах, только что и мог расслышать, так квохтанье мотора перед кабиной. Тем не менее лицо его под красным кантом чёрной пилотки приняло самое озабоченное выражение, — его «Таубе», казалось, потяжелел в два раза.

Кирилл потянул штурвал на себя снова, потянул так, что жилы вздулись на шее. Но графский «Голубь» и не подумал взмывать, будто приколоченный к собрату-врагу гвоздями.

Одновременно баронский «Таубе» пришибленно просел, клюнув уродливым носом и задрав хвостовую лопасть. К счастью, чуть в сторону, чтобы она не ударила в точно такую же хвостовую лопасть насевшего сверху противника.

Сам же барон Шварцадлер безжизненно упёрся лбом в панель приборов…

Не то чтобы разница между русским «Наставлением по тактике воздушного боя» и аналогичной немецкой «Инструкцией» была такая уж существенная, чтобы эдакий манёвр нежданного противника показался обер-лейтнанту барону Фридриху Шварцадлеру также неожиданным. Но как-то быстро и нелепо всё получилось. Неизвестный собрат его аэроплана как-то сразу же пропал из виду, едва он обнаружил его позади себя, — должно быть, отстал, сообразив, кто перед ним. И пока Фридрих до хруста в шейных позвонках выворачивал голову в попытке рассмотреть внезапного попутчика: «Бог весть, чья бы ни была это машина, но, уж, наверное, не русских. Сколько ни летал тут в окрестностях, а и намёка не было не то, что на аэродром противника — разведчик с трёхцветными кругами на крыльях ни разу не залетал…»

Тем не менее, ломал себе голову Фридрих, одновременно до вывиха в плече, выкручивая назад руку с пистолетом, как говорит старая прусская пословица: «Ну, его в репу с вашими сюрпризами…»

Конец ознакомительного фрагмента.