Неискушённый

Юрий Ель (2024)

Анталу Бонхомме — владыке проклятий и скверны — приходит приглашение во Дворец Дезрозье. Принцесса Элейн пожелала видеть его в качестве желанного гостя. И всё бы ничего, но правящая семья неустанно охотилась на таких, как он — прескверных! Однако теперь у принцессы появилось к нему важное дело, которое не терпело отлагательства: её брата и наследника трона прокляли и жестоко убили. После чего принц восстал и бежал из дворца. И принцесса попросила Антала помочь ей отыскать брата. Антал, заинтересованный хорошей наградой, соглашается выполнить просьбу принцессы. И вместе они отправляются на поиски сбежавшего принца. Но героя не отпускает смутное ощущение, что за просьбой принцессы кроется нечто большее и даже опасное…

Глава 8. «Дяденька, дай монетку!»

***

Антал закончил свой рассказ. Элейн растерянно хлопала глазами, пытаясь принять откровение прескверного. Если бы кто-нибудь рассказал ей о том, что порождение Тенебрис спасло храм Пресвятого Сальваторе и тем более представителя благословлённой семьи, она не поверила бы и только посмеялась. Но отношение Рамиеля Меро к Анталу принцесса видела собственными глазами, и причин сомневаться в его искренности у неё не было. Как такое возможно? На этот вопрос, вероятно, сложно отыскать ответ. Ведь за целые столетия ни один прескверный не проявлял себя с подобной стороны.

— Откуда в вас такая воля? — проронила она едва слышно.

Антал только и мог пожать плечами:

— Я знаю лишь то, что Тенебрис — не всё, что во мне есть. Есть и другая сторона, но откуда она взялась, и кем была бережно взращена, понятия не имею.

— Вы очень сильный человек, господин Бонхомме.

Антал, опустив взгляд, в смущении улыбнулся. «Человек». Так она его назвала. И в ту же секунду он понял, что общество Элейн ему приятно. К аристократам прескверный относился с презрением, и на то были свои причины. Исключением стали лишь Меро, который давно выбрал иную жизнь, отойдя от дел его семьи, и, по всей видимости, Элейн, которая, несмотря на статус, всё же оказалась более приземлённой.

— Я хочу спросить, — сказал Антал. — Вы прибегли к моей помощи, потому что благословение Сальваторе в самом деле угасает? Как и ваши силы.

Элейн закусила губу, вздохнув:

— Да. Отец был против. Ему сложно признать, что сейчас единственная наша надежда — вы. И только вы на данный момент способны справиться со столь сильным проклятием. У нас же, увы, былой власти больше нет. Уговорить отца у меня не получилось, потому пришлось пойти на обман.

Она вдруг хихикнула:

— Но, знаете, я даже не сомневаюсь в том, что он всё понял. Всё-таки короля Эрхейса обвести вокруг пальца не так просто. Тем более мне — той, которую он растил. Честно говоря, не имею и малейшего понятия, почему он всё-таки позволил мне пригласить вас. Быть может, решился дать мне возможность хотя бы попытаться что-то исправить.

— Ваш отец настолько презирает прескверных, что не смог переступить через собственную гордость ради сына?

— Дело вовсе не в гордости. Скорее, он не верит, что вы действительно могли бы помочь. Да и с чего бы? Ведь, как известно, у прескверных своей воли нет, и Тенебрис вряд ли пошла бы навстречу. Это всё равно что просить рыбу взлететь — глупо и невозможно. Однако…

Принцесса взглянула на Антала, тепло улыбнувшись:

— Нам повезло. И единственный в мире оставшийся прескверный оказался куда более непредсказуемым, чем мы предполагали.

— Вы ведь меня ещё совсем не знаете, госпожа.

— Верно. Но вы согласились помочь, а это уже о многом говорит.

Антал не нашёлся с ответом. Он только устремил взор на соседние дома, вслушиваясь в переливчатый, спокойный звон ветряных колокольчиков. Да, Тенебрис ни за что не стала бы помогать благословлённым семьям. Их смерти она желала так же сильно, как воскрешения своего сына. И даже если бы они пообещали взамен вернуть Вогана к жизни, богиня не согласилась бы, не поверила.

Антал не знал, насколько теперь Элейн доверяла ему. За себя он мог сказать лишь то, что обманывать её не собирался и в самом деле намеревался помочь настолько, насколько сможет. Но в голову принцессы прескверный, к сожалению, залезть не мог. Не мог узнать, о чём та думала. А что, если Тенебрис права, и Элейн так мила и любезна лишь до тех пор, пока он полезен? И ждать ничего хорошего в итоге не стоило. Что ж, пока ничего не оставалось, кроме как присматриваться и быть осторожным. Доверие — ценная валюта. И даже доверие Антала Бонхомме так просто не купишь.

— Господин, а что за несчастный проклятый, о котором вы так переживаете?

Антал поёжился от холода и ответил:

— Давайте зайдём в дом, и я вам расскажу.

Принцесса согласилась. Оказавшись перед камином, в тепле, Антал заговорил вновь. Причин утаивать эту историю не было.

— Не так давно к моему дому явился странный молодой человек. Он смог ступить на порог лишь потому, что над моей дверью не висят ветряные колокольчики. Вероятно, слонялся где-нибудь неподалёку, и моя энергетика его привлекла. Проклятые ведь, как известно, тянутся к прескверным.

— А почему же вы не повесили колокольчики у своей двери?

Антал пояснил:

— Чтобы нуждающиеся в моей помощи проклятые могли отыскать сюда дорогу.

Так и случилось с несчастной Евадне Реверди. Она забрела в Домну не случайно. Проклятие измучило её, истерзало разум, и поэтому аристократка смогла-таки найти сюда дорогу в поисках спасения, когда стало совсем невыносимо.

— По возможности я стараюсь снимать проклятия. К моей помощи прибегают очень редко, но всё же иногда такое случается.

— И вы всем помогаете?

— От меня не убудет. Отказываю только тем, кто, наоборот, желает кому-либо навредить.

«Как это случилось с мерзавцем Лабаром.» — подумал Антал. А после продолжил:

— Так вот однажды к моим дверям пришёл нуждающийся. Не знаю, откуда он появился, и что с ним случилось. Понимаю лишь одно — кто-то очень сильно постарался насолить парню, ведь проклятие на нём наложено невероятно сильное и ужасное.

Элейн сделалась опечаленной. В голове всплыли воспоминания о брате, с которым случилось то же самое. Она, грустно опустив взгляд, спросила:

— Смертельное?

— Да. И не только. Знаете ли вы, госпожа, какие проклятия существуют?

— Очевидно, я осведомлена не так хорошо, как вы. Объясните.

И Антал, усевшись удобнее, принялся объяснять:

— Существуют две категории проклятий: смертельные и дурманящие. К первой относятся такие как: «посмертное проклятие», «проклятые муки» и «наказание болью». Ко второй: «дрёма», «забвение», «кошмары и галлюцинаций», а также «безволье». «Проклятые муки» появились очень давно. Именно этим проклятием Воган убил своего учителя. Заключается оно в том, что тело человека начинает гнить изнутри. Учитель Вогана харкал кровью, изрыгая остатки собственных органов. Проклятие это может действовать как мгновенно, так и медленно, убивая мучительно. «Наказание болью» заставляет проклятого испытывать немыслимые физические страдания без видимой на то причины. Ни один лекарь не отыщет болезнь и не увидит ран, однако человек будет медленно умирать от страшных болей по всему телу. А вот «посмертное проклятие», являющееся одним из самых кощунственных и жестоких, придумала и сотворила первородная прескверная Джокеста Сигаль. При помощи него она подняла Павшее войско, и…

Антал осёкся, закусив губу. Хотел он было привести в пример и Бартоломью, но тут же осознал, что стоило бы закрыть рот. Потому вовремя остановился. Однако Элейн и без того всё поняла и, тяжело вздохнув, закончила фразу за него:

— И Бартоломью тоже восстал из-за этого проклятия. Я знаю, как оно работает. В момент агонии человека проклинают, и его душа возвращается в изувеченное тело совершенно другой. Испорченной. А потом мертвец со временем превращается в кошмарное чудовище, как это и случилось с солдатами из Павшего войска. И…

Слёзы подступили неожиданно. Элейн так и прервалась на полуслове, не в силах закончить мысль. К горлу подкатил давящий комок. Но уже через мгновение принцесса взяла себя в руки и, сжав кулаки так сильно, что ногти впились в дрожащие ладони, сказала:

— Не будем об этом. Лучше расскажите про дурманящие проклятия.

— Может, не стоит, госпожа?

— Стоит.

— На самом деле вам ведь известно про каждое из этих проклятий. Небось с малых лет вас учили их отличать. Так к чему же слушать снова и снова? Ещё и раны бередить.

— Хочу услышать это из уст прескверного. Хочу послушать именно вас.

— Что ж, ладно. Дурманящие проклятия не так страшны и опасны, однако способны изрядно подпортить людям жизнь. А, что самое отвратительное, этим многие пользуются и без вмешательства прескверных. «Дрёма» заставляет человека уснуть. И спать он будет до тех пор, пока проклятие не снимут. «Забвение» стирает память. «Кошмары и галлюцинации», думаю, в объяснениях не нуждаются. А вот «безволье» звучит поинтереснее. Наложив это проклятие, можно завладеть волею человека и направлять так, как душе угодно.

— И чем же из всего этого был проклят ваш несчастный друг?

— Вы удивитесь, но проклятие на нём наложено не одно. Он страдает от «проклятых мук» и «забвения». По всей видимости, чтобы не смог вспомнить, кто одарил его такими чудесными дарами. Вот только Дьярви — так он назвался — забыл не только это, а вообще всё. На вид ему лет двадцать с небольшим, а ведёт себя, словно малое дитя. Не говорит почти, всего боится. Но есть ещё одна загвоздка, понять которую я никак не могу…

— Какая же?

— Понимаете, госпожа, все эти проклятия, наложенные простыми людьми, хоть и вредят, однако ж легко снимаются мною. И не оказывают такого сильного воздействия, какое могло бы быть, наложи эти проклятия я. Но снять проклятия с Дьярви я не могу.

Элейн нахмурилась, не понимая:

— Как это?

— «Забвение», наложенное на Дьярви, обладает сильным влиянием. А вы знаете, каким именно? Помимо лишения памяти.

Элейн задумалась на мгновение, вспоминая всё, чему её учили, а потом неуверенно ответила:

— Это проклятие не только стирает воспоминания, но и заставляет забыть этого человека. То есть все, кто его когда-то знал, не помнят о его существовании. Будто бы его никогда и не было. И снять его можно лишь одним способом — назвать полное имя проклятого.

Антал кивнул, но не спешил подсказывать. Элейн поразмыслила ещё немного, а потом сделала вывод, в который сама же не поверила:

— И такое проклятие способен наложить лишь прескверный. Так ведь? Простому человеку, балующемуся проклятиями, не под силу оказать столь сильного влияния.

— Именно. Это и есть та самая загвоздка. Верите вы или нет, но я не проклинал Дьярви. Я вообще увидел его впервые в жизни. Раньше мы не встречались.

— И это значит, что его проклял… прескверный? Но вы ведь единственный…

Антал вздохнул, перебив:

— Да, так я считал. Что я единственный оставшийся. Но теперь не уверен.

Элейн крепко задумалась. Если такое возможно, то, может, и Бартоломью подвергся нападению неизвестного прескверного? И сможет ли тогда Антал снять с него это проклятие и упокоить его душу? Пока верилось в это с трудом, однако принцесса не спешила с выводами. Сейчас не было никакого смысла гадать, ведь им ничего толком неизвестно.

— Вы устали, — заметил Антал. — Давайте ляжем. На рассвете отправимся в путь.

— А куда именно мы пойдём? У вас есть мысли, откуда стоит начать поиски?

— Для начала расскажите мне, чем при жизни очень любил заниматься ваш брат? Чему отдавал особое предпочтение?

Элейн нахмурилась:

— Какое это имеет отношение к нашим поискам?

— Прямое. Проклятые даже после смерти зачастую не забывают о том, что любили. Их неосознанно тянет в значимые места, и привлекают обожаемые вещи. Вы упоминали, что Бартоломью часто покидал дворец и спускался на землю. Куда же он уходил?

Элейн без раздумий ответила:

— Он был частым гостем второй благословлённой семьи…

Принцесса смолкла, задумавшись. На лице читалось напряжение.

— Однако я никак не могу вспомнить, кто его там ждал. Видите ли, у нашей семьи и семьи Беланже — второй благословлённой — были некоторые разногласия. Сейчас мы пришли к миру, но когда-то мой отец и глава рода Беланже — госпожа Надайн — едва не стали врагами. И всё же странно, что я не могу вспомнить, по какой причине Бартоломью посещал их дом. Да и если бы мой брат появился там, они непременно сообщили бы об этом моему отцу.

— Быть может, есть что-нибудь ещё?

— Театр. Бартоломью танцевал и учился актёрскому мастерству, сам писал пьесы…

— Тот самый большой театр в столице?

— Да. Там он тоже был частым гостем. Но как зритель, а не артист.

— Что ж, в таком случае, нам следует направиться именно туда. А сразу после того, как найдём его, наш путь будет лежать в сторону Аукциона Фонтанель.

— А что же нам там делать?

Антал усмехнулся:

— А там вы выполните свою часть уговора. На этом аукционе можно купить не только ценные вещи и различные диковины, но и информацию. О козлёнке, к примеру. Не беспокойтесь, я заплачу за всё сам. Но без вас со мной попросту даже говорить не станут.

Элейн скептически улыбнулась, наклонив голову набок:

— Вы так уверены, что там найдутся люди, знающие о местонахождении второго козлёнка? Даже моему отцу это неизвестно.

Антал откинулся в кресле, закинув ногу на ногу:

— Местонахождение второго козлёнка мне известно. Он хранится у семьи Беланже. Речь идёт о третьем и четвёртом. И да, вероятнее всего там найдётся хоть один человек, обладающий столь ценной информацией.

— Но ведь если бы кто-то знал об этом, уже давно доложили бы моему отцу. Козлята невероятно ценны.

— Именно поэтому просто так никто не стал бы докладывать о них во дворец, госпожа. Вы росли в аристократичном обществе, однако плохо его знаете. Далеко не все, увы, так же преданно служат богу, как ваша семья. Им плевать на то, как важны эти несчастные козлята. Вопрос всегда в том, насколько они дороги, и сколько денег с них можно поиметь. В этом мире честных людей слишком мало. — Антал грустно вздохнул. — Как, вероятно, и в любых других. И я не сомневаюсь, что наш король, при всём уважении, о многом не ведает.

— Поэтому вы так аристократию не любите?

— Есть и другие причины. Видите ли, но ведь моя семья тоже вхожа в это общество. Потому я так хорошо осведомлён.

Элейн округлила глаза, чуть подавшись вперёд:

— Неужели? Но я не припоминаю ни одной знатной семьи по фамилии Бонхомме.

— Потому что это только моя фамилия. Я взял её сразу же после того, как покинул родной дом. Фамилия моих родителей Болье.

Элейн принялась вспоминать, но это не заняло много времени. И вновь пришла пора удивляться. Принцесса встрепенулась, едва не подпрыгнув на месте, после чего громко заявила:

— Да, я знаю эту семью! Господин Ашеал Болье занимал пост командующего королевской армией, а после его место занял Вейлин Гонтье — его приемник. Так неужели господин Ашеал Болье…

— Мой отец, да. Прославившийся тем, что выследил и убил последнего прескверного. Ну, того, что был до меня.

Антал вдруг истерично расхохотался:

— Можете себе представить? А потом у этого человека родился я.

Элейн, однако, не было смешно. Слишком уж жестокие у судьбы шутки. А, быть может, Тенебрис намеренно избрала очередным своим последователем дитя человека, посвятившего свою жизнь преследованию прескверных? Хотела поиздеваться? Что ж, если так, то у неё получилось. Принцесса не могла даже представить, каким было детство Антала. И что же чувствовали его родители? И стоило только ей подумать об этом, как Антал добавил:

— Моя мать долго не могла забеременеть. Но потом — о чудо! — родился мальчик. И имя-то ему дали какое! Антал! Что означает «бесценный». Я был долгожданным ребёнком. Мать с отцом изо дня в день молились Сальваторе о том, чтобы он подарил им дитя. И молитвы, судя по всему, были услышаны. А потом меня нашла Тенебрис.

Элейн всё больше мрачнела. Эта история не казалась трогательной. Хотя ей так хотелось узнать Антала поближе, так хотелось выведать у него, казалось бы, столь незначительную информацию о его прошлом, о семье. А теперь в душе сделалось как-то пусто и холодно.

— Меня почти сразу списали со счетов.

Антал перестал смеяться и стал серьёзным.

— Мать рыдала, а отец не находил себе места. Мучительное ожидание, потом тяжёлая беременность и роды… И в итоге родился прескверный. Отец, столкнувшийся с таким же, как я, верил лишь в одно: долго я не проживу. Потому что рано или поздно Тенебрис окончательно возьмёт надо мной верх, и я превращусь в чудовище. Он был уверен, что в один день они потеряют меня. Что я собьюсь с праведного пути и ступлю на путь зла. И меня убьют. Выследят и убьют.

Он горько усмехнулся:

— Что ж, отчасти они были правы.

— И вы… поэтому ушли? Поэтому не общаетесь со своей семьёй?

— Почему же не общаюсь? Общаюсь. Но очень редко. К тому же, родители мои не одни. Они под присмотром. Спустя несколько лет после моего рождения они усыновили мальчика. Мать не смогла забеременеть ещё раз. И вот. У меня есть сводный младший брат — Ардель. Что иронично, он не мой кровный родственник, но, кажется, лишь он один рад меня видеть, когда я всё-таки навещаю родной дом. И, как бы больно ни было, но я счастлив, что у родителей есть Ардель. Они любят его, как родного. Как никогда не любили меня. Вернее, не позволяли себе любить. И я не злюсь на мать и отца. Теперь уже нет. Всё-таки со злостью в душе жить куда сложнее.

Элейн совсем поникла и смолкла. Это очень сильно отличалось от того, как жила она. Её семья была счастливой. И даже преждевременная смерть матери не смогла их сломить. Детство, юность — это были прекрасные времена. Но теперь, кажется, идиллия трещала по швам. Бартоломью тоже мёртв. И остались они вдвоём с папой. И теперь принцесса чувствовала себя одиноко. А Антал был одинок всегда, даже при живых родителях. И, пусть говорил он об этом, казалось бы, непринуждённо, как о простом факте из жизни. Но в его серых ясных глазах Элейн отчётливо читала глубокую печаль.

Антал прочистил горло, осознав, что наболтал лишнего. Так отчаянно откровенничать он не планировал. И теперь он испытывал неловкость. О судьбе его хорошо знал лишь Меро, а теперь вот ещё и госпожа Дезрозье. И хорошо, что Антал вовремя остановился! Иначе выложил бы вообще всё, не оставив и капли загадочности и интриги.

— Врем позднее, — подытожил прескверный. — Надо бы ложиться. И выспаться.

Элейн молча кивнула. И только Антал поднялся с кресла, как в дверь тихо поскреблись. Он едва не ахнул от радости, подбежав и распахнув её. На пороге сидел молодой человек. Продрогший и мокрый насквозь.

— Дьярви! — воскликнул прескверный, расплывшись в тёплой улыбке.

Элейн тоже встала, уставившись на дверь. Она наблюдала за тем, как Антал, взяв за руку сгорбленного юношу, втащил его в дом, тут же подведя к камину.

— Элейн, это и есть мой друг! — сказал Антал.

Принцесса вперила в «друга» внимательный взгляд. Он казался ей знакомым. Быть может, встречались где-то раньше?

Дьярви в свою очередь, дрожа, уселся у огня прямо на пол и принялся нервно теребить локон золотисто-русых растрёпанных волос. Они были длинными и вьющимися, свисали почти до середины спины. В них же Элейн заметила прилипшие листья и маленькие веточки. Волосы были спутанные и грязные. Мешковатая одежда оказалась в таком же плачевном состоянии. Да и на красивом — до одури красивом! — лице виднелись пятна и… кровь?

В ту же секунду Дьярви раскашлялся, харкая кровью. А потом, когда приступ прошёл, небрежно утёр рот длинным рукавом. Он тоже уставился на Элейн золотисто-карими глазами, с непониманием и настороженностью хлопая светлыми ресницами.

Антал уже вовсю ворковал вокруг проклятого. Успел стянуть с него грязную и мокрую рубаху и надел новую — чистую и сухую.

— Надо бы тебя отмыть… — пробубнил прескверный, удаляясь куда-то.

А вернулся уже с тазом и мочалкой. Дьярви, только завидев это, тут же недовольно замычал, скуксился и намеревался удрать. Он начал вставать, пытаясь избежать внезапной заботы Антала, но тот оказался сильнее.

— А ну сядь, живо! — приказал Антал, припечатав проклятого к полу.

Он давил ему на плечи и не давал уйти. А тот отчаянно сопротивлялся, капризно размахивая руками и отворачиваясь.

— Ты же знаешь правила! Я не позволю тебе шастать по моему дому в таком виде! Ты взгляни на себя! На голове — гнездо, на лице — кровь. На ногах и руках налипли комья грязи. Где же ты лазил всё это время?!

Дьярви, казалось, был готов впасть в истерику. Он продолжал вырываться, пихался и толкался. И, вероятно, ещё немного, и даже прибёг бы к самой настоящей драке! Элейн поначалу только и смотрела на него, пытаясь вспомнить столь знакомые черты, а потом поняла, что ситуация эта её веселила. Она даже хихикнула, наблюдая за тем, как Антал схватил проклятого за лицо и насильно оттирал его мочалкой. Он не обращал внимание на то, что Дьярви хлестал его по щекам, пинался и барахтался, и только продолжал приводить его в порядок.

А когда вопрос чистоты был решён, Антал отпустил-таки несчастного. И тот, подскочив, убежал в соседнюю комнату, стихнув.

— Опять под стол спрятался небось, — проговорил Антал, бросив туда взгляд.

А потом обратился к принцессе:

— Госпожа, должен предупредить. Дьярви любит спать под кроватью и прятаться за диваном. Поэтому не пугайтесь, если обнаружите его где-нибудь на полу ранним утром. Он абсолютно безобидный, ничего вам не сделает. Скорее испугается и не подойдёт близко. А теперь давайте всё-таки ложиться.

И прескверный, убрав мочалку и тазик с грязной водой, ушёл на второй этаж, в свою комнату. Элейн же ещё долго не могла уснуть, всё поглядывая в темную соседнюю комнатку, откуда больше так и не показался Дьярви. Уж слишком знакомым казались его черты. Но, как ни копалась принцесса в памяти, вспомнить его так и не смогла.

Антал, проснувшись, спустился вниз. Ещё на лестнице он услышал голос принцессы. Та что-то лепетала и с кем-то сюсюкалась, точно с ребёнком. Войдя в гостиную, прескверный увидел занятную картину: Элейн сидела на полу напротив Дьярви и ласково гладила его по голове, утешая. Проклятый в свою очередь внимательно её слушал, тяжело и часто дышал и был болезненно бледен. Прямо перед ним красовалось внушительное пятно крови. Она же капала с его приоткрытых губ, запачкав лицо, одежду и руки. Лишь через мгновение Антал заметил, что с кончиков пальцев Элейн лился тот же свет, каким она одаривала его совсем недавно. Рука её водила по волосам Дьярви, зарываясь в них. И, кажется, её благословение ему очень помогало.

— Приступ? — обеспокоенно спросил прескверный, подойдя ближе.

Элейн кивнула:

— Уже закончился. Я проснулась от страшного кашля и увидела, что Дьярви почти лежит на полу, давясь собственной кровью. Но сейчас ему лучше.

Антал сморщился, прикрыв глаза. В груди болезненно сжалось сердце. Видеть страдания несчастного Дьярви было невыносимо. И самое ужасное, что помочь ему Антал никак не мог. Из широко распахнутых глаз проклятого катились слёзы. Он вперил в прескверного усталый взгляд, будто вопрошая: «почему ты бездействуешь? Почему не излечишь от этой напасти?». И Бонхомме даже захотелось извиниться и оправдаться. Но Дьярви вряд ли понял бы его. Да и просить прощения было не за что. Если бы Антал мог, то давно снял бы эти проклятия и спас душу своего друга.

— Ему становится хуже, — удручённо проговорил Антал, вздохнув. — Приступы участились. Он медленно умирает.

Дьярви всё ещё не отрывал от него покрасневших глаз. Понимал ли он до конца своё состояние? Или его рассудок бесповоротно утрачен?

— Моих сил не хватит, чтобы его очистить, — тихо ответила Элейн.

— Какая жалость! — явилась вдруг Тенебрис. — Умрёт совсем молодым.

Антал не питал особых надежд, но, будучи на грани отчаяния, всё-таки задал богине вопрос:

— Ты знаешь, кто его проклял?

Тенебрис хохотнула:

— Откуда мне это знать?

— Потому что его проклял прескверный, но мы с тобой оба знаем, что это был не я.

Элейн стихла, наблюдая за тем, как Антал вновь заговорил сам с собой. Она решила не влезать в его разговор с богиней и молча наглаживала голову Дьярви.

— Какой ещё прескверный, Антал? Тебе благословение госпожи Дезрозье вскружило голову? Или ты забыл, что один-единственный остался?

— Ты лжёшь. Иначе я смог бы снять с Дьярви проклятие.

— Антал, тебе хорошо известно, что прескверный, который был до тебя, давно мёртв. И убит он был твоим отцом. Поэтому я не понимаю, с чего вдруг ты взялся обвинять меня во лжи. Не можешь снять с мальчишки проклятие? Что ж, я тут не причём. Это только твоя забота.

Антал едва не завыл от безысходности. Он начал расхаживать по гостиной, обхватив себя руками.

— Прошу тебя, Тенебрис… Сжалься. Зачем тебе губить душу этого юноши? Сделай мне одолжение, окажи услугу. Пойди навстречу хоть раз! Я не прошу о многом.

— А почему я должна спасать его душу? Кто-то проклял его. И, вероятно, на то была причина. Это не моё дело. Мне всё равно. Но мне очень нравится, когда ты говоришь со мной в таком тоне. Умоляя. Помнишь, когда ты умолял меня в последний раз? Я хорошо помню. — Богиня начала заискивать. — Ты умолял меня прикоснуться к твоим губам. Помнишь, как сильно желал меня? Умолял не останавливаться, просил ещё и ещё…

Антал нервно глянул на Элейн. Та, благо, ничего не могла слышать. А Тенебрис тем временем продолжала:

— Как же хорошо нам с тобой тогда было! Тебе нравились мои прикосновения. Мой шёпот у твоего уха, ледяное дыхание на шее…

Антал молчал и не оспаривал её слов. Да, ему было хорошо с ней. Да, он любил богиню. И… наверное, любит до сих пор. И противиться этим чувствам невероятно тяжело. Но он обязательно выстоит. Вздохнув, прескверный беспощадно ответил:

— Прекрати. Хватит. Это в прошлом.

— Неправда. Мне лучше знать, что ты чувствуешь.

— Чего ты добиваешься? — Антал вдруг повысил голос, разозлившись.

Элейн вздрогнула, с тревогой глянув на него.

— О каких чувствах может идти речь, если ты не можешь выполнить даже такую маленькую просьбу?!

— А с какой стати я должна?

— Потому что это важно для меня!

— Не пытайся мною манипулировать, Антал. Не думай, что можешь так просто потребовать от меня что-то. Мне лучше знать, что для тебя важно. И этот мальчишка — лишь пыль под твоими ногами. Тебе незачем так о нём переживать. Умрёт и умрёт. Что с того? Он просто смертный, которому не повезло.

— Уходи. Прошу, оставь меня. Я не хочу тебя слышать.

И она оставила. Антал не знал, почему Тенебрис так просто ушла в этот раз, но был этому рад. Внутри бушевал ураган эмоций. Хотелось кричать, тело вновь задрожало. После каждого такого разговора казалось, будто руки его всё ещё в тяжёлых кандалах, а на шее — привычный металлический ошейник. Он связан, в плену, в тюрьме. И всё ещё не волен распоряжаться своей жизнью так, как хотелось бы. И даже Дьярви помочь не в силах.

Однако, выдохнув, Антал крепко призадумался о том, что Тенебрис, вероятно, не просто так утаила от него имя человека, проклявшего Дьярви. Бонхомме лишь утвердился в своих догадках о том, что существует ещё один прескверный. И никакой не мёртвый, а живой. Кого же тогда убил его отец? Этим прескверным не может быть дитя или кто-то младше Антала. По той простой причине, что Тенебрис для создания ему подобных требуется отделять от себя львиную долю собственной души, которая в дальнейшем нуждается в длительном восстановлении. Потому богиня может выбирать себе последователей лишь раз в тридцать лет. А Анталу всего двадцать четыре!

К тому же, будь Дьярви неважен, она, возможно, пошла бы на уступки и позволила бы прескверному его спасти. Вероятно, проклятый отнюдь не простой смертный, как утверждала богиня. Её целью всегда были благословлённые семьи. Она множество раз пыталась заставить Антала проклясть кого-нибудь из представителей громких фамилий. Но он отказывал. А тут внезапно проклинают принца Бартоломью… А что, если…

— Знаете, господин Бонхомме, — заговорила вдруг Элейн. — Я всё смотрю на Дьярви, и мне кажется его лицо очень знакомым. А учитывая то, что на нём наложено проклятие «забвение»… Вдруг я знаю его? Но никак не могу вспомнить.

Принцесса лишь подтвердила домыслы Антала. И он произнёс:

— Вполне возможно, что он — представитель благословлённой семьи. И, если не вашей, то, получается, это господин из семьи Беланже.

Вдвоём они задумчиво уставились на Дьярви. Тот только и успевал переводить пустой взгляд с одного на другую. А потом вдруг совершенно невинно и по-детски бесцеремонно обратился к Анталу с просьбой:

— Дяденька, дай монетку!