Водоворот судьбы. Платон и Дарья

Юрий Васянин, 2021

Для современных людей гражданская война в России далекая история. Эта книга напоминание о тех суровых годах. В ней размещены две повести. Одна повесть «Водоворот судьбы» расскажет о том, как Матвей Васильев пережил один год вместе с известной всеми семьей Романовых, другая «Платон и Дарья» повествует о том, как любовь Платона Перелыгина и Дарьи Чернавиной подверглась жестоким испытаниям во время гражданской войны.

Повесть Водоворот судьбы

***

Матвей Васильев давным-давно собирался посетить мемориальный комплекс семьи Романовых и Ганину Яму в Екатеринбурге, но все время откладывал из-за недостатка свободного времени. В конце концов, он махнул на все дела рукой и отправился на экскурсию.

Был рабочий день, на улицах города автомобилей было немного, поэтому молодой человек довольно быстро добрался до мемориального комплекса. Прибыв на место, Матвей вышел из автомобиля, прошел через врата и по широкой аллее направился к месту, где в 1918 году большевики захоронили тела царской семьи и их верных слуг. Через несколько метров, Матвей наткнулся на стоящих слева и справа двух мраморных плит.

На одной из них было написано:

“Здесь скрывали от людей останки царской семьи и верных ей лиц, убитых 17.07.18 в Екатеринбурге. Останки найдены в 1978 году А.Н. Авдониным и М.С. Кочуровым. Изъяты в 1991 году при поддержке губернатора Э.Э. Росселя. Захоронены в Санкт — Петербурге в 1998 году при участии президента Б.Н. Ельцина”.

На другой плите стояла надпись:

“Эта земля содержит частицы праха императора Николая II 1868 года рождения, императрицы Александры Федоровны 1872 года рождения. Их дочерей Ольги Николаевны 1895 года рождения, Татьяны Николаевны 1897 года рождения, Анастасии Николаевны 1901 года рождения. Их приближенных Боткина Евгения Сергеевича 1865 года рождения, Демидовой Анны Степановны 1878 года рождения, Харитонова Ивана Михайловича 1870 года рождения, Труппа Аллоизиа Егоровича 1865 года рождения. Вечная им память”.

Молодой человек внимательно прочитал надписи и, пройдя вперед еще несколько десятков шагов, остановился возле шпал, обложенных каменной плиткой. Матвей молча постоял несколько минут напротив большого черного креста и поднялся к месту захоронения цесаревича Алексея Николаевича и великой княжны Марии Николаевны. Оно было огорожено металлическими столбиками и крепкой цепью, внутри ограды стоял небольшой, окрашенный черной краской металлический крест.

Матвей несколько минут постоял, не двигаясь и не шелохнувшись, раздумывая о горькой судьбе Романовых. Ему было искренно жаль царскую семью и их слуг. Неожиданно он явственно ощутил, что его как будто чем-то придавило. Молодой человек даже невольно сделал плечами движение, чтобы сбросить неимоверную тяжесть, но из этого ничего не получилось, ощущение тяжести его не покинуло.

— Что со мной, — невольно пробормотал он.

Преодолев свое состояние, Васильев, чтобы отдать дань своего глубокого уважения погибшим склонил свою голову вначале перед маленьким крестом, а потом перешел к большому кресту и сложил голову перед ним. После этого он пообещал, что он еще раз приедет к невинно убиенным и вышел за территорию мемориала. Однако, как только Матвей сел в автомобиль у него вдруг сильно зарябило в глазах. Васильев почувствовал близость обморока, хотя до этого ничего не предвещало.

Матвей завел автомобиль, выжал сцепление и, нажав на газ, осторожно повел автомобиль в сторону Ганиной Ямы. Через короткое время Васильев остановился на площадке, где стояло несколько экскурсионных автобусов. Он вышел из автомобиля и, захлопнув дверцу, направился в сторону Монастыря Святых Царственных Страстотерпцев. Но как только молодой человек прошел под Надвратным храмом в честь иконы Божьей Матери Иверской, его состояние тут же улучшилось, как будто до этого ничего и не было.

— Что это было? — поразился он.

И хотя Матвею Васильеву показалось, что он подумал об этом, на самом же деле он прошептал эти слова вслух. Молодой человек огляделся вокруг, подивился большому количеству храмов и решил, что он вспомнит последний год жизни императорской семьи и вместе с ними прошагает их последний путь. Это не представляло для него никакой трудности. Он знал про них почти все из воспоминаний и мемуаров участников тех событий. Молодой человек всей душой и сердцем предался воспоминаниям и мысленно перенесся в Ставку Верховного Главнокомандующего…

В тот год зима выдалась суровой. В Могилеве хозяйничал холод и свирепствовали метели. Небо скрылось под толстым слоем серых туч, а ветер с легким визгом бился в замороженные окна.

За окном уже чернело зимнее утро. Император втянул в себя воздух. Он пропах в комнате табачным дымом. Романов расхаживал по кабинету взад-вперед.

“Зачем Алексеев вызвал меня в Ставку? Какая была в этом необходимость” — раздумывал Романов и мягкий ковер глушил его крупные шаги.

Когда императору надоело расхаживать по комнате он сел за массивный стол, откинулся на спинку удобного кресла и, протянув руку к календарю, перекинул тонкий листок. Наступило двадцать восьмого февраля одна тысяча девятьсот семнадцатого года.

Уже несколько дней в Петрограде на Невском проспекте беспрерывно шли многотысячные митинги и демонстрации под лозунгами “Хлеба, мира, свободы”. Улицы и площади наполнились возбужденными людьми. Демонстранты с красными лицами и такими же бантами на груди распевали революционные песни.

Романов в тревожной раздумчивости прикурил очередную папиросу. Темнота раздвинулась. Огонек от спички на секунду осветил заросшее щетиной лицо и горячие властные глаза императора. В висках Ники невыносимо стучала горячая кровь. Как можно устраивать революции во время войны? Вначале с Японией устроили и вот теперь с Германией. Это ж черт знает что! Это ж как предательский удар из-за угла в спину.

Народ хочет перемен. А разве он ничего не делает, чтобы изменить Россию? Создана Государственная дума, построено множество заводов и фабрик, растет производство сельскохозяйственной и промышленной продукции, а вместе с этим и благосостояние российского народа. Может, медленно происходят изменения? Так нельзя резко менять жизнь в стране, которая сотни лет жила при самодержавии. Разве можно круто разворачивать корабль на всем ходу? Ведь судно может перевернуться вверх килем. Особенно такой огромный корабль как Россия.

На какие пойти уступки, куда развернуться, в какую сторону пойти, если со всех сторон его окружили прошлые века? Они вдруг ожили, встали перед ним непреодолимой стеной. Из глубины веков на него строго смотрели: Петр I, Екатерина II и его любимый отец Александр III. Это наследие тяжелым камнем висло на его шее. Ему не под силу было его одолеть. Как преодолеть внутри себя неистребимые противоречия?

Ники притушил папиросу в пепельнице, достал новую и, закурив, вспомнил свои последние шаги по предотвращению европейской войны. По его инициативе прошли две мирные конференции в Гааге, чтобы избежать европейской войны. Австрии вместо того, чтобы объявлять войну Сербии, следовало на основе международных конвенций мирно разрешить возникшее противоречие, но вместо этого она предъявила Сербии неприемлемый ультиматум. Австрия словно искала повод для войны.

Разве это он начал войну с Германией? Напротив, он отчетливо понимал, что России как воздух и как хлеб были необходимы мир и покой. Он страстно хотел, чтобы государство стало богатым и процветающим. А этого можно достигнуть только в мирное время. Романов всеми путями пытался избежать надвигающейся войны в Европе. Но после того, как Германия начала мобилизацию, Россия просто не имела права не замечать ее военных приготовлений. Император как ответственный за судьбу всех народов империи обязан был объявить мобилизацию, чтобы границы государства не остались беззащитными. В противном случае Германия могла захватить на западе страны обширные земли российской империи. Только по этой причине он отказался выполнить требование Германии прекратить мобилизацию. И тогда Германия игнорируя законные интересы России, объявила ей войну. В результате все старания Романова в осуществлении мира не увенчались успехом. Было бы исполнено требование Германии или нет, она все равно бы напала на Россию. Хотя до этого никто и подумать не мог, что война между Германией и Россией может стать реальной.

Глубокое раздумье уносило Ники все дальше и дальше. Романов прикрыл глаза и не смотря на усталость его голова была ясной. Через миг он тяжело передохнул и собрался с мыслями. Они как растревоженный пчелиный рой, теснились в его голове. Государь искал ответы на вопросы, не пытаясь оправдаться. Он хорошо понимал, что чем больше будешь оправдываться, тем больше будут считать виновным во всех грехах. Император истомился о поддержке, но никакой поддержки не было. Сердце Романова стиснула такая ноющая боль, что от нее невозможно было избавиться. Ее можно было вырвать только вместе с сердцем. В его блуждающих мыслях мелькали то страна, то семья, то царская корона. Кого выбрать?

— Не из чего выбирать. Я люблю и страну, и народ, и семью, — прошептал Ники.

Император взглянул на портрет семьи в красивой рамке, поднялся и, подойдя к окну, отодвинул тяжелую занавесь. Романова растревожила крепость народного восстания. Его издергали последние горячие события. Весь день он с замиранием сердца ждал обнадеживающих вестей из Петрограда, но ничего не приходило. Как там его жена, дети? В голове продолжили скакать тревожные мысли. Неустойчивое душевное состояние ввергло его в плохое самочувствие. В висках появилась тупая боль.

Император оглянулся на иконостас, вскинул широкие ладони и сдавил ими виски. Затем он с легким шорохом опустился на колени перед лампадами и стал тихо читать простую, земную молитву. Добрые, синие глаза императора заволоклись слезами, на лбу крупными градинами выступил пот, а уголки губ низко опустились. После нескольких молитв он поднялся с колен и продолжил расхаживать в тяжелых раздумьях.

Молитвы не принесли ему никакого успокоения. Беспокойные думы им полностью овладели. Он думал о том, что может ожидать впереди его самого, его семью и его страну. Но даже завтрашний день не просматривался под густой пеленой будущего. Романов никак не мог избавиться от горьких и безрадостных мыслей. Спаситель лишь нанемного унял у него внутреннее волнение.

Матвею Васильеву стало его жаль, но перед ним уже вовсю разворачивалась далекая и жестокая драма.

Конец февраля выдался сугробистым и вьюжным. Последние несколько дней в Петрограде непрестанно шли густые снегопады. Его выпало невиданное количество. Снег бесшумно валил на землю и на деревья. Он то шел, то прекращался, то вдруг снова начинался с удвоенной силой. Все пространство оказалось в снежном плену из-за обильного снега. Снегопад как будто решил основательно засыпать город, образовались непроходимые сугробы.

И из-за того, что все дороги перемело снегом, в город долго не могли доставить муку. Начались перебои с белым хлебом. И тут же возникли беспорядки, что показалось императору странным, потому что Россия оставалась единственной страной, где не ввели талоны на продукты питания. Романов заподозрил, что чиновники, воспользовавшись непогодой, организовали саботаж. Потому что когда поставки хлеба возобновились и в газетах появились официальные сообщения, что теперь никаких проблем с хлебом нет, то это уже никого не интересовало. Напротив, сильное брожение среди народных масс только удвоилось. Экономические требования сменились на политические. Возникли лозунги “Долой царя”, “Да здравствует революция”, а на заборах появились революционные прокламации.

Романов приказал командующему Петроградским военным округом генералу Хабалову взять под охрану мосты, вокзалы, правительственные здания, почту, телеграф, перекрыл городские улицы, но это ничего не дало. Демонстранты, преодолев многочисленные каналы по льду, проникли в центр города и столица пришла в смятение. Хабалов принял дополнительные меры, произвел многочисленные аресты, но и это никак не сказалось на протестах.

В это же время министр внутренних дел Протопопов, обрадовавшись, что ему удалось все спихнуть на Хабалова, слал успокоительные телеграммы в Царское Село и Могилев и явно приуменьшал истинные масштабы революции. Он докладывал так, как будто в империи стояла тишь, гладь да божья благодать. Хотя за окнами наряду с метелью уже вовсю разбушевалась революция, а на улицах города развернулись такие ожесточенные бои с применением оружия, что его звуки достигли даже стен Александровского дворца.

В конце февраля обстановка в Петрограде резко ухудшилась. Столица загорелась, как подожженная степь, рабочие окраины ощетинились баррикадами. Демонстранты стали захватывать предприятия, государственные здания и главные улицы Петрограда. В городе начались убийства, грабежи и мародерства. То тут, то там возникли пожары и оружейная стрельба. Полицию били и разоружали, а тех, кто пытался остановить хаос, убивали.

Сметая правительственные силы, восставшие овладели зданиями Таврического дворца, Петропавловской крепостью, Главным Адмиралтейством и Зимним дворцом. Двадцать восьмого февраля в полдень пали последние бастионы царского режима. Полиция, оставшись в одиночестве, не смогла предотвратить надвигающуюся на страну катастрофу. Восстание в Петрограде закончились полной победой революционных сил. Положение в столице стало угрожающим и очень опасным. Начались аресты людей, поддерживавших царя во время беспорядков. Подвалы многих зданий превратились в тюрьмы. Они наполнились чиновниками, полицейскими, жандармами и военными офицерами.

К первому марта к восставшим примкнул практически весь гарнизон Петрограда. Число воинских частей верных императору не осталось. В этот же день под развернутыми знаменами из Александровского дворца ушли почти все русские полки, в нем остались лишь две сотни казаков и батальон пехоты.

Император, занятый мыслями, навеянными происшедшими событиями всю ночь просидел совершенно один в рабочем кабинете. Романов опустошенный и безразличный ко всему присел на диван с потухшей папиросой и не отрываясь, смотрел на яркую россыпь звезд. Ему не один раз становилось не по себе в пустой комнате. Он не понимал, почему вдруг на него посыпалось столько несчастий. И хотя можно было еще подремать, но император все курил и курил папиросы, раздумывая о своей судьбе. О чем только не передумал Романов в часы вынужденного одиночества.

Ники часто возвращался в мыслях то в прошлое, то в будущее, но больше всего он думал о своей стране, которой отдал много сил и здоровья. В эту ночь Романов с безошибочным чутьем понял, что уже ничего не поможет и что уже близок конец всему привычному. Это не могло избавить Ники от постоянной тревоги. В его голове скакали путанные и неясные мысли. Романов не скоро забылся в легкой полудремоте, он запутался в своих взаимоотношениях с окружающим миром.

Матвей Васильев тоже не смог ни на минуту сомкнуть глаз, раздумывая и переживая за государя и его семью. Молодой человек не мог остаться безучастным к жизни и судьбе царской семьи. Он твердо решил пробыть с Романовыми до самого конца. Ему хотелось бы пожелать им счастья как самому себе, но перед ним полностью открылся занавес, трагедия царской семьи началась.

“Можно ли было тогда сделать хоть что-нибудь? Или в этой страшной истории все было предрешено?” — подумал Матвей Васильев.

***

Зима уже заканчивалась, но было еще по-зимнему холодно. Матвей явственно ощутил ее холод на своем теле. Он жалил его острыми иголками, щипал за уши и щеки.

В эти зимние дни председатель Государственной Думы Михаил Владимирович Родзянко отправил государю несколько телеграмм, но Романов проигнорировал все его послания. Тогда Родзянко позвонил брату царя Михаилу Александровичу и сказал ему, что раз русский народ требует отставки Николая II, то он должен взять высшую власть в стране в свои руки. Удивленный великий князь вежливо отказался и сказал, что вначале должен получить на это согласие Николая Александровича. После беседы с Родзянко великий князь позвонил начальнику Генерального штаба Алексееву и попросил передать Ники, чтобы он немедленно отправил правительство в отставку и чтобы не торопился в Петроград.

Генерал-адъютант Алексеев явился к Романову и передал просьбу брата.

— Я со всей серьезностью обдумываю вопрос об отставке правительства, — строго ответил Ники, когда тот передал ему слова великого князя. — Но о том, чтобы отложить мое возвращение в Петроград не может быть и речи! Сложившиеся обстоятельства требуют моего скорейшего возвращения в столицу.

Генерал ушел от императора ни с чем, но, получив удручающую телеграмму от военного министра Беляева о катастрофической ситуации в столице, снова явился к Романову.

Государь окинул его холодным, чужим взглядом.

— Какие у вас есть предложения, чтобы исправить ситуацию в лучшую сторону? — хмуро спросил его Ники.

— Ваше величество, у меня уже готов план подавления восстания в Петрограде. Его суть заключается в том, что вначале нужно сосредоточить сводный отряд в Царском Селе и уже оттуда начать наступление на взбунтовавшуюся столицу.

Государь поддержал предложение Алексеева и с подачи генерала Дубенского назначил Н.И. Иванова командующим Петроградским военным округом. Для успешного выполнения плана император выделил ему с фронта две бригады пехоты и две кавалерийские части общей численностью пятьдесят тысяч человек. Но изменивших государю и присяге солдат и офицеров в восставшем городе к этому времени уже насчитывалось около ста шестидесяти тысяч. Надежда на успех выглядела слишком сомнительно.

“Ники, это ничего не даст”, — взволновано прошептал Матвей Васильев.

Выпроводив Алексеева, Романов вызвал к себе дворцового коменданта Воейкова.

— Владимир Николаевич, предупредите свиту, что мы сегодня отбываем в Царское Село.

В тот день ветер уже ослабел и метели прекратились. Кругом стало чисто, засияло ясное, холодное солнышко. День засверкал новыми хрустальными красками, а свежий снег ослепительно загорел. Казалось, что в России ничего не изменилось, и что в стране по-прежнему течет прежняя привычная жизнь.

Вечером дворцовый комендант провел переговоры по прямому проводу с Царским Селом и принес Романову тревожную телеграмму от Аликс. Напряженные нервы Ники испытали трепет отчаяния.

— Господи, лишь бы с женой и детьми ничего не случилось! — мелькнула отчаянная мысль у побледневшего императора.

Следом из Царского Села пришел запрос: следует ли императрице вместе с детьми покинуть дворец? Романов поручил дать ответ, чтобы для царской семьи поезд держали наготове и что он сам выезжает в Царское Село.

Незадолго до отъезда государь распорядился назначить ответственное лицо за решение продовольственных и транспортных вопросов в столице.

Когда синие императорские поезда с царскими орлами изготовились к отправлению в Царское Село, к Романову неожиданно принесся Алексеев и стал его уговаривать, не покидать Ставку Верховного Главнокомандования. Ники встретил его сдержанно и с едва заметной злостью в глазах.

Алексеев внимательно следил за выражением лица Романова. Генерал говорил осторожно, не очень-то напирая на императора, хорошо понимая, что любой неосторожный шаг может разрушит все тайные замыслы. Но Романова насторожила просьба его заместителя, потому что обстановка на фронтах оставалась без каких-либо изменений и это не требовало его личного присутствия в Могилеве. Заподозрив, что Алексеев замышляет что-то, Романов тем более отказался оставаться в Ставке. К тому же императору, сильно переживающему за семью, оставаться в Могилеве было просто выше человеческих сил. В груди государя, там, где находилось сердце, давным-давно возникла непрекращающаяся боль. Она торопила и влекла Ники к горячо любимой семье.

Романов долгим взглядом поглядел в глаза генерала, как будто прощупывая ими его душу. Алексеев почувствовал долгий и непонимающий взгляд императора.

— Неужели вы не понимаете всей опасности создавшегося положения? — спросил Ники с нескрываемым раздражением и, откинув голову на спинку кресла, крепко сомкнул непослушные губы.

— Ваше величество, я вместе с вами возмущен вопиющими беспорядками в столице.

— Думаю, что вы не осознаете до конца ту опасность, которая нависла над нашей страной и российским народом. Я имею в виду революцию и войну, — император немного прикрыл утомленные глаза.

Алексеев с недоумением на лице приосанился и положил руку на грудь.

— Ваше величество, я думаю, что все образуется с божьей помощью.

— Русские говорят: на бога надейся, а сам не плошай.

— Мы прилагаем все силы, чтобы вернуть ситуацию в спокойное русло, — заверил генерал-адъютант, но государю почудился в его словах иной смысл.

Романов в эту минуту уже полностью проникся недоверием к своему заместителю, Каким-то внутренним чутьем Ники сильно усомнился в его преданности.

— Я сомневаюсь в этом, Михаил Васильевич. Вы говорите так, словно хотите туману напустить. Можете быть свободными! — ответил Ники, и Алексеев уловил в его голосе оттенок неудовольствия.

Романов был недоволен разговором со своим заместителем. Император также отметил про себя, как мгновенно переменилось лицо генерал — адъютанта. В этот миг он пожалел, что вовремя не заметил проделанную против него подлость. Он подумал, что все, что случилось с ним правомерно и что он, прежде всего сам виновен в происшедшем. Все беды, и неурядицы произошли из-за предательства тех, кому он доверял больше, чем себе.

Матвей в душе воскликнул, чтобы Ники, приказал арестовать предателей генералов и что они могут подвести его под монастырь. Но император в условиях, когда в Европе полыхала большая война, твердо решил, что он не будет проливать русскую кровь и генералов-предателей. Ники ясно понимал, что выбор, чтобы вернуть столицу к прежней жизни, у него был, в общем-то, невелик. Иногда Матвей Васильев Ставил себя на место государя и пытался понять изнутри, как бы он поступил на его месте. Ники вполне мог арестовать предателей генералов и применить силу в отношении русского народа. Но беда в том, что Романов никогда бы не принял этих мер. У него имелся единственный выход: стать сакральной жертвой самому. А вы разве могли принять иное решение?

В полночь, когда на небо взошла серебряная луна и на искрящийся снег легли темные тени, Романов, не поддавшись на уговоры Алексеева, прибыл на вокзал, а там, в холодном воздухе густо поднимались дымы и светились желтые огни станционных фонарей. Удобно расположившись в вагоне Романов, вызвал к себе генерал-адъютанта Иванова. Старый генерал, не помедлив, прибыл к императору и лихо стукнул каблуками:

— Здравия желаю, ваше императорское величество!

Романов встретил генерала с вежливым приветливым лицом и, поздоровавшись, снисходительным жестом предложил генералу сесть в кресло:

— Присаживайтесь, пожалуйста!

Иванов замедленно опустился в мягкое кресло.

— Николай Иудович, возглавите сводный отряд, чтобы навести порядок в Петрограде? — негромко спросил император, неторопливо прикурив папиросу.

Генерал-адъютант вскочил на ноги и вцепился в мундир обеими руками, как коршун.

— Возглавлю, ваше величество, — захлебнулся чувством преданности Иванов.

— Спасибо, Николай Иудович! Я нисколько не сомневался в том, что вы согласитесь.

Иванов хотел снова присесть, но не сел и, оправив по армейской привычке генеральский китель, робко спросил государя:

— Ваше величество, разрешите мне высказать собственное мнение.

— Говорите генерал-адъютант, я вас слушаю.

— Ваше величество, я считаю, что одновременно с принимаемыми мерами в стране нужно провести конституционную реформу. Иного способа спасти матушку Россию у нас, нет.

Матвей Васильев сильно удивился предложению генерала. О какой демократии может идти речь, если на Земле идет мировая война. Ники не делай этого! Закончится война, и тогда ты продолжишь рефрмы в великой империи. То, что предлагают тебе, погубит твою страну, твой народ и семью! Народ столько лет жил в самодержавии, что быстрые шаги в сторону демократии погубят всех. Такой вопрос нужно решать медленно и разумно. Нельзя резко освобождать народ, который веками жил в узде. Иначе он сметет всех.

Романов, потирая усы, отметил повышенное возбуждение собеседника. Хотя ему была ясна справедливость слов генерала. Ники и сам придавал этому вопросу большое значение, он со всей серьезностью воспринял революцию.

— Я раздумываю над этим, господин генерал. И вы хорошо знаете, что меня больше волнует будущее моей родины, чем личная судьба, — Ники поднес сигарету к губам, глубоко затянулся и выпустил короткую струю табачного дыма. — Однако я не уверен, что это принесет спокойствие России.

— Я охотно разделяю ваше мнение, ваше величество.

Романов, сохранив на лице невозмутимое выражение, плеснул в сторону Иванова синими глазами.

— Николай Иудович, я готов идти на компромиссы, чтобы утихомирить Россию, но сейчас, прежде всего, нужно восстановить порядок и спокойствие в Петрограде, потому что революция угрожает существованию нашего государства. Еще никогда опасность так не угрожала России.

— Я в этом полностью согласен с вами государь.

У Ники между бровями и на лбу сложилась крепкая складка.

— Восстановите порядок в столице, — упрямо повторил Ники.

— Ваше приказание будет исполнено, государь!

— Я вам крепко верю и очень надеюсь на вас, Николай Иудович.

— Ваше величество, я оправдаю ваше доверие!

Романов вызвал вахмистра Пилипенко.

— Подайте нам чаю.

Личный ординарец прошел в вагон-столовую и, возвратившись, поставил на стол шипящий самовар с изысканным печеньем. Напившись чаю, генерал надел утепленную шинель и стал собираться в дорогу. Расставаясь, император и генерал крепко пожали друг другу руки.

— Постарайтесь решить без единой капли крови, — тихо, но твердо попросил император.

Генерал Иванов, вскинув пышную окладистую бороду, бросил руки по швам.

— Все будет сделано, как вы мне указали, ваше величество!

Ники притушил папиросу и с печальной тревогой в голосе напоследок добавил:

— Поторопитесь генерал, там находятся моя жена и дети.

При упоминании о семье у императора до боли сжалось сердце. Находившиеся в заложниках жена и дети не сходили с его ума. Горячая любовь к семье довлела над ним. Пытаясь избавиться от тягостных дум, Ники печально улыбнулся одними глазами.

— Не беспокойтесь, я обеспечу их безопасность! — пламенно заверил его генерал.

— Поезжайте генерал, надеюсь, что мы скоро увидимся, — сказал Ники, почувствовав в сердце ноющий холодок.

Государь беспомощным движением потрогал усы и отвернулся, чтобы скрыть от генерал-адъютанта мучившую его тревогу. Иванов, стукнув пятками, козырнул Романову и удалился, явно почувствовав спиной долгий взгляд императора.

В пять часов утра от дебаркадера отошел первый императорский поезд с охраной, придворными, прислугой, канцелярией и железнодорожным батальоном. А уже через час отправился второй поезд с золотыми орлами на вагонах, унося с собой императора, свиту и личный конвой. Какое-то недоброе предчувствие гнало императора в Царское Село.

Царские поезда, разрезая паровозами темную ночь, мчались в сторону Петрограда. Попытка заговорщиков удержать императора в Ставке не увенчалась успехом. Бледный Алексеев, нервничая и кусая кривившиеся губы не находил себе места в штабе. Генерал-адъютант страшился, а вдруг переворот не задастся, что тогда будет? Мысли в его голове метались вспугнутой стайкой птиц. У Алексеева испортилось настроение. В мутных глазах генерала затрепыхались недобрые огоньки, его лицо сделалось старым и злым. Но скоро к нему вернулась полная уверенность.

— Ты уже ничего не сможешь сделать, — с холодной маской на лице пробормотал начальник Генерального штаба.

Первая тревожная остановка императорских поездов случилась на станции Бологое. Офицер железнодорожного батальона сообщил дворцовому коменданту Воейкову, что дальше двигаться опасно. Взволнованный генерал-майор немедленно явился к императору и доложил, что впереди станции заняты революционными отрядами.

— Продолжайте двигаться дальше, — мрачно насупившись, ответил Романов.

Поезда прошли выходную стрелку, светофор и быстро набрали ход. Колеса бешено завертелись. В это же время в столице, испугавшись известия, что Романов и Иванов выехали в Царское Село, прилагали все усилия, чтобы не дать возможности императору и генералу добраться до цели. Комиссар Министерства путей сообщения Александр Александрович Бубликов приказал начальникам железнодорожных станций сообщать обо всех передвижениях воинских эшелонов и императорских поездов и не пропускать без его разрешения в Петроград.

За их передвижениями пристально следил инженер Министерства путей сообщения Ломоносов. Он принял все меры, чтобы Ники и Иванов не сумели добраться до Царского Села.

Утром на станции Малая Вишера комендант Воейков спешно разбудил Романова.

— Что случилось, Владимир Николаевич? — дрогнувшим голосом спросил император.

— Ваше императорское величество, мне только что вручили телеграмму. Заговорщики из столицы требуют от железнодорожников не пропускать императорские поезда! — воскликнул генерал-майор Воейков и протянул государю бумагу.

Романов встал с постели и, стараясь не показать своего недовольства, накинул на крепкое мускулистое тело теплый халат.

— Владимир Николаевич, направляйте поезда в Псков, мы поедем к Рузскому, — прочитав телеграмму, сонно промолвил Ники.

Император, размахивая полами халата, зашагал взад-вперед, потом разделся, лег в постель, но ни сон, ни дрема его не брали, сказывалась скопившаяся усталость и расшалившиеся нервы. Но через час он прикрыл смятые веки, и в его тревожных мыслях возникла свадьба с Аликс, которая состоялась в ноябре одна тысяча восемьсот девяносто четвертого года и против которой вначале выступали его родители. И только, почувствовав непоколебимое желание сына жениться на Аликс, они вынуждены были смириться с его выбором. Правда за это Ники пришлось дать обещание, что он взвалит на свои плечи тяжелые обязанности императора.

Их свадьба состоялась в Аничковом дворце, где жил его дед Александр III и в день рождения его матери Марии Федоровны, и всего лишь через неделю после смерти его любимого отца Александр II. Торжественное венчание прошло в Большой церкви Зимнего дворца.

В тот памятный день Николай надел гусарскую форму, а Александра серебряное платье с бриллиантовым ожерельем, поверх которого была накинута подбитая горностаем золотая мантия с длинным шлейфом.

В этот знаменательный день народу вывалило на улицы уйма. Праздничные кареты с трудом проезжали сквозь огромную толпу. После состоявшегося бракосочетания митрополит Санкт-Петербургский Палладий вместе с членами Святейшего Синода отслужил благодарственный молебен.

Свадьба прошла скромно, без излишних торжеств и свадебного путешествия. После состоявшегося обручения молодожены лишь несколько дней прожили в Александровском дворце.

Любовь Ники и Аликс была глубокой и бескорыстной, что в то время было большой редкостью для императорских семей. Они стали едва ли не единственными, кто женился по любви. Все знали, что Ники и Аликс всегда чувствовали себя счастливыми людьми. Даже время не смогло повлиять на их чувства.

Между тем, синие императорские поезда, загрузившись углем и водой, без оповещения своего местонахождения двинулись в сторону Бологого. Первого марта царские поезда с золотыми орлами, тревожно стуча колесами на стыках рельс, прибыли на станцию Дно, где накануне проследовал воинский эшелон генерала Иванова. Но перед тем как покинуть станцию, старый генерал арестовал революционных солдат, прибывших из Петрограда и изъял у них оружие и личные вещи офицеров. При аресте Иванов густо бранился, угрожающе тряс широкой бородой, а затем поставил солдат на колени и потребовал, чтобы они просили у него прощения. Получив извинения, генерал загрузил солдат в свой поезд и отправился дальше.

На этой же станции Романову вручили телеграмму Родзянко с просьбой об аудиенции. Государь дал на это свое принципиальное согласие, но Родзянко, оставшись без поезда по вине Исполкома рабочих и солдатских депутатов, не смог прибыть к императору. Его уведомили — государь будет его ждать в Пскове.

Вслед за этой вестью Ники получил известие, что ночью Царскосельский гарнизон перешел на сторону восставших.

— Только бы моя семья не пострадала, — отчаянно прошептал Ники, печально склонив голову.

Мысли в голове Ники непрестанно путались. При мысли о жене, о детях у императора опять заныло сердце. Его как будто чем-то прищемило. В груди не утихала тугая боль. Поняв, что ему теперь долго не уснуть Ники поднялся, надел шинель, и вышел покурить в тамбур. Потом он вернулся в вагон, лег, но заснуть так и не смог. Напрасно проворочавшись на диване около часу, он встал и, подойдя к окну, долго глядел на мелькавшие за окном белые поля и леса.

— Я благодарю судьбу за то, что она дала мне жену и детей, — сказал он.

Матвей Васильев оставил императора в одиночестве и мысленно ринулся в Царское Село. В этот поздний вечер генерал-адъютант Иванов уже прибыл в Царское село, встретился с местным командованием гарнизона и сразу же понял, что создать сводный отряд, чтобы утихомирить восставшую столицу не удастся. Выделенные императором воинские части то ли из-за предательства генералов, то ли по вине Министерства путей сообщения, то ли еще из-за чего застряли в пути и не смогли прибыть в Царское Село.

В этих условиях немногочисленный отряд Иванова уже не имел никакого значения. Когда Иванов осознал это, над Александровским садом уже в беспорядке горели звезды. Они торопливо подмигивали ему и беззвучно гасли при свете фонарей.

Глухой ночью Аликс узнала, что Иванов прибыл в Царское Село и вызвала его к себе.

— Генерал, Ее величество, ждет вас! — передал приглашение придворный.

Явившись к величавой государыне, генерал-адъютант встал навытяжку и каблук к каблуку.

Романова встретила крестника цесаревича Алексея в расстроенных чувствах. Аликс не давали покоя последние дни. Чувствуя в душе разлад, она выглядела совершенно не выспавшейся. В эту ночь было особенно заметно, что в ее душе от одолевавших черных мыслей творилось полное опустошение. Аликс сильно терзалась, переживая за своего мужа.

После взаимных приветствий первой на правах хозяйки заговорила императрица.

— Давно не виделись, Николай Иудович, присаживайтесь.

Генерал-адъютант тяжело опустился в удобное кресло.

— Вы, наверное, проголодались, Николай Иудович?

— Не беспокойтесь, ваше величество, я уже трапезничал!

— Но от чашки кофе я думаю, вы все же не откажетесь.

По знаку Александры Федоровны дежурная фрейлина принесла ром, кофейный прибор на двоих, вкусное печенье и красиво расставила на столе. Фрейлина разлила кофе по чашкам и незаметно удалилась.

— Вам с ромом, Николай Иудович? — спросила Аликс.

— Если можно, то немножко, — позволил себе ответить генерал-адъютант.

Государыня долила в чашку ром. Генерал-адъютант присел к низкому столику, взял в руки чашку и, не скрывая наслаждения, сделал несколько небольших глотков.

— Приношу тысячу извинений, ваше величество, если б не срочное дело, никогда бы не осмелился потревожить вас в столь трудный час.

— Охотно вас прощаю, Николай Иудович, — произнесла Аликс и намеренно увела разговор в совершенно другое русло. — Скажите, вы знаете, где сейчас находится мой муж?

В ожидании ответа у Романовой сердце замерло. Генерал отхлебнул маленький глоточек кофе.

— Я думаю, что в это время его величество движется в Царское Село, — успокоил Иванов и, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к губам.

После этих слов они ненадолго замолчали. Романова облегченно вздохнула. С ее сердца как будто камень слетел. Только это она и хотела услышать. Но вспыхнувшая было радость в глазах императрицы, тут же померкла.

“Рано еще радоваться. Пока муж не прибудет в Царское Село — я не успокоюсь”, — сказала себе Аликс.

За чашкой ароматного напитка императрица рассказала генералу о беспорядках в столице. Аликс не останавливаясь, высказала все, что наболело на душе. Иванов в ответ поведал государыне, что создать сводный отряд не удалось по причине того, что восставшие рабочие разобрали железнодорожные пути перед его эшелоном и распропагандировали солдат, после чего они перестали исполнять приказания своих командиров.

Выслушав генерал-адъютанта, Романова улыбнулась вымученной улыбкой и передала Иванову телеграмму Алексеева, в которой тот предлагал генералу изменить тактику в отношении восставшего Петрограда.

Ознакомившись с телеграммой, генерал сердито задвигал лохматыми бровями.

— Восстановите ради бога спокойствие в столице, — Романова возвела на Иванова измученные глаза. — Иначе там опять прольется кровь, и снова все свалят на Романовых.

— Ваше величество, с этим уже ничего не поделаешь! — генерал широко развел руки в стороны, как будто оправдываясь. — Обстановка в столице сложилась очень серьезная.

По бледному лицу государыни пробежала мелкая дрожь. Она остро глянула в лицо Иванова, чтобы убедиться, что он внимательно слушает ее и понимает суть дела. Но она не смогла уловить, что генерал-адъютанта в это время мучили совсем другие чувства и мысли.

— У меня была большая надежда на вас генерал.

— Ваше величество, я приму все меры, чтобы изменить ситуацию в столице к лучшему. Можете в этом не сомневаться, ведь вы хорошо знаете, что я за вас и в огонь и воду пойду, — ответил Иванов, придав своему лицу выражение глубокой преданности.

— Я в этом ничуть не сомневаюсь, Николай Иудович!

Генерал всплеснул руками. В эти минуты он был недоволен собой. Ему очень хотелось что-нибудь сделать для этой семьи.

— К большому сожалению это зависит не только от меня, — сожалея, сказал Иванов.

Ближайшие события покажут, что генерал-адъютант окажется прав в оценке назревающих событий. Разбушевавшееся народное море уже никому не удастся упокоить. Оно еще долго будет грозно шуметь и волноваться.

Однако Матвей Васильев засомневался в чувстве преданности генерала Иванова. Может командованию гарнизона, было уже известно о позиции генералов или оно к тому времени уже склонилось на сторону восставших, о чем они сочли своим долгом сообщить генералу?

Генерал-адъютант несколько секунд сидел, оцепенело, ничего не слыша и ничего не видя перед собой. Наконец Иванов поднялся, показывая, что больше не может злоупотреблять драгоценным временем императрицы. Одновременно с ним встала Романова, демонстрируя всем своим видом дань глубокого уважения к Иванову.

Генерал, почтительно приложил уста к дрожащей руке государыни.

— Я был рад Вас видеть, ваше величество, — подчеркнуто вежливо промолвил генерал — Будьте спокойны, все уладится, как нельзя лучше.

— Двери нашего дворца всегда открыты для вас, Николай Иудович, — попрощалась полная отчаяния императрица и, едва сдерживая слезы, одарила генерал-адъютанта Иванова легкой, благосклонной улыбкой. — Попытайтесь сделать хоть что-нибудь или грянет большая беда. У русских есть хорошая пословица: не будите лихо пока тихо.

Иванов, потупив глаза, переступил с ноги на ногу. Он не знал, что ему делать. Когда лакеи подали ему одежду, генерал бесшумно удалился и, не исполнив своего обещания, направился в Ставку Верховного Главнокомандующего.

Погруженная в горькие раздумья государыня была ошеломлена. Ее очень взволновал разговор с Ивановым. Она села в угол дивана, сдавила виски руками и не в силах больше сдержаться, безмолвно разрыдалась. Причиной страшного никогда ранее не испытанного смятения стала полная неизвестность будущего. Напряженные нервы Аликс не выдержали. Государыню утомили многодневные тревоги. Вспыхнувшие от сильного волнения щеки Аликс стали мокрыми от слез. Из-за них она перестала что-либо видеть перед собой.

В ту ночь строгое лицо женщины осунулось, вокруг глаз появились темные бессонные тени. Ей уже давным-давно не спалось — муж с ума не сходил. Аликс охватило ощущение неотвратимого горя. Наревевшись вволю, государыня легла спать, но сон никак не приходил. Слезы немного очистили ее душу, омраченную острым чувством тоски и растерянности. Немка по национальности она никак не могла понять: почему в русской армии никто не выступил против крушения великой империи и не отстоял честь своего императора. Последнее время ее одолевали непривычные мысли и одолеть их с ходу Аликс было очень сложно. Лишь на рассвете императрица кое-как успокоилась и заснула.

Утром первого марта к зданию Государственной Думы с красными знаменами и стягами пришли воинские части, чтобы присягнуть на верность новой власти. Члены Временного Комитета восторженно поблагодарили русских солдат и офицеров за измену своему Верховному Главнокомандующему.

Матвей из Царского Села снова поспешил возвратиться к Ники. Он снова перенесся в императорский поезд и удобно разместился в вагоне, но так чтобы не причинить никаких неудобств его главным пассажирам.

***

И хотя весна уже наступила, но в природе не ощущалось никаких изменений. Разве что чуть теплее стало.

Вечером первого марта императорский поезд с царскими орлами прибыл в Псков. На перроне Романова встречали губернатор, чиновники и свита с императорского поезда. Генерал-адъютант Рузский позволил себе прибыть к поезду с опозданием и без почетного караула. Свита, не увидев пышной встречи и заметив дерзкую выходку генерала, стала возмущенно перешептываться и недоуменно пожимать плечами. Она посчитала такой прием его величеству оскорблением.

Невысокий седой генерал, нарочито медленно прошел к поезду и, бросив неприязненный взгляд на царскую свиту, исчез в вагоне императора. Там генерал привычно выпятил грудь и вытянулся, чтобы казаться более воинственным. После обмена приветствиями государь рассказал генералу, о возникших перипетиях в дороге и, пригласив генерал-адъютанта на обед, расстался с ним. И когда Рузский выскочил из вагона, свита бросилась к нему с расспросами.

— Николай Владимирович, вы выступите против революции?

— У армии есть дела поважнее, мы всецело заняты войной.

— Господин генерал, вы не будете защищать нас от бунтовщиков?

— Для вас будет лучше, если вы сдадитесь на милость победителей.

— Что-о-о? Как вы можете так говорить?

— Вы не с того голоса начали песню! Разве не будете честь императора отстаивать?

Генерал ничего не ответил. Похолодевшая от ужаса свита переглянулась и поняла, что им не стоит питать иллюзий насчет командующего Северным фронтом, потому что никакой поддержки с его стороны не будет. Среди придворных раздались возгласы изумления и тревоги. Их поразило то, что они услышали от Рузского. Следом возникла непонятная тишина.

Царские служащие собирались за стол долго и нудно. На обеде император почти не притронулся к еде. Ему, собственно, было не до этого. И сон, и аппетит у него пропали. Ники несколько раз ловил себя на мысли, что он теряет ощущение реальности от происходящего. Но от чашки чая он все же не отказался. Романов авпил чай, встал из-за стола и притронулся салфеткой к усам, затем обвел тусклым взором лица присутствующих и остановил свой взгляд на Рузском.

— Я буду ждать вас через час, — строгим голосом объявил ему Ники и быстрым шагом покинул вагон-столовую.

Обед в отсутствии императора прошел уныло и скучно. Но свита, не испытывающая голода, ела так как будто весь день физически работала на свежем воздухе. И время от времени, вытирая обильный пот, вполголоса вела непринужденные разговоры о погоде, о скорой весне, старательно избегая упоминаний о революции. Когда все разговоры наскучили, свита, уткнув сосредоточенные глаза в тарелки, умолкла.

После обильной трапезы командующий Северным фронтом явился в зеленый кабинет императора.

— Разрешите войти, ваше величество?

— Входите, Николай Владимирович, — разрешил Ники. — Доложите обстановку в столице и на фронте.

— Ваше величество, сказать, что обстановка в Петрограде осложнилась — это не сказать ничего. Она близка к катастрофе. Сегодня восстание охватило Москву и Кронштадт.

Император покосился в его сторону и неприметно поморщился. Он выслушал доклад командующего хмуро. Во время встречи адъютант Рузского принес телеграмму из Могилева от генерал-адъютанта Алексеева, в которой просил от императора высочайшего акта, чтобы успокоить ситуацию в стране и назначить ответственное правительство во главе с Родзянко. После прочтения телеграммы император понял, что теперь ему больше не на кого опереться, и что без надежной поддержки со стороны ему нелегко будет одолеть заговорщиков. К тому же министр внутренних дел и военный министр не подавали никаких надежд, что смогут справиться с возникшими беспорядками в Петрограде, Москве и Кронштадте.

Начались сложные переговоры по выходу из тяжелой политической ситуации, возникшей после волнений в столице. Рузский с горячностью стал доказывать Романову о необходимости реформ и назначении ответственного перед Государственной Думой правительства. Императора одолели тяжелые раздумья. Ему было нелегко решить с одного маха этот вопрос. Идет большая европейская война — как он может в этих условиях отойти от государственных дел? Это же сродни предательству. В течение нескольких часов Романов раздумывал над острой проблемой. И он никак не мог отойти от горячих дел.

“Только не отрекайся, Ники! — горячо прошептал про себя Матвей. — Отречение погубит тебя, твою семью, а империи принесет неисчислимые страдания. В стране возникнет хаос, погибнет огромное количество людей”.

Но император все же решил для себя трудный вопрос.

Переговоры оказались трудными, они несколько раз прерывались и закончились только поздней ночью. Романов решил, что в условиях, когда кругом измена, трусость и обман и когда никто из членов Дома Романовых не поддержал его, он должен уступить для всеобщего блага. В конце переговоров, Ники, сильно волнуясь, объявил, что если от него требуется пойти на уступки, то он готов это сделать. Но он, перед тем как взойти на престол давал клятву богу, поэтому только перед ним он может нести ответственность за состояние дел в России. Но, император никак не может понять, как он может быть ответственным за дела в стране, если передаст власть правительству? Тем более тем людям, чьи способности ему хорошо известны.

Исходя из этого Романов может пойти только на то, чтобы назначить Родзянко премьер-министром с правом выбора в свой кабинет нескольких министров. После того как генерал-адъютант Рузский поддержал его решение, император поручил отпечатать в канцелярии на телеграфном бланке Манифест. Когда готовую бумагу принесли, Ники подписал ее и подал прочесть Рузскому. Генерал-адъютант цепко ухватился за бумагу обеими руками и, его лицо, изображая лихорадочную работу мысли, раскраснелось.

Посчитав, что все вопросы решены, император вызвал к себе Воейкова.

— Владимир Николаевич, срочно отправьте телеграмму по телеграфу Юза Родзянко и постарайтесь как можно быстрее получить от него согласие возглавить правительство.

— Я выполню ваше поручение, ваше величество!

Воейков кинулся исполнять указание Романова.

— Одну минуту, вернитесь!

Воейков вернулся на место.

— Запросите от Родзянко последние сведения об обстановке в столице.

— Ваше величество, я прошу отдать телеграмму мне, — вдруг невежливо встрял Рузский.

Император возвел на него удивительно синие глаза и тоном, исключающим возражения, приказал Воейкову:

— Владимир Николаевич, передайте телеграмму генерал-адъютанту.

Рузский, заполучив в свои руки бумагу, вопросительно посмотрел на Романова.

— Что-то еще, Николай Владимирович? — недоуменно спросил Ники.

— Ваше величество, прикажите Иванову, чтобы он прекратил свои действия против Петрограда.

Генерал опустил глаза вниз, чтобы скрыть от государя необыкновенную радость.

— Я согласен, в самое ближайшее время-это будет сделано.

Романов всеми силами старался удержать на лице бодрое выражение, но было заметно, что на его сердце скопилась тягучая тоска.

— Да поможет нам Бог! Жду вас утром, Николай Владимирович, — строго сказал Ники.

— Ваше величество, я непременно выполню вашу просьбу, — ответил с подозрительной осторожностью генерал и, поджав губы умолк.

Император, пристально поглядев в глаза Рузского, добавил:

— И знаете, что — опубликуйте Манифест в печати.

На этом переговоры закончились. Оставшись в одиночестве, Романов быстро набросал текст на телеграфный бланк, и в первом часу ночи в адрес генерал-адъютанта Иванова телеграмма с приказом, чтобы он прекратил действия против восставшей столицы, была отправлена.

После переговоров Ники еще долго не мог уснуть. Его голова гудела от навязчивых горячих мыслей и ярких воспоминаний из прошлой жизни. При этом по его бледным щекам, заросшим крепким волосом прокатились две слезы. Из его ума никак не уходили жена и дети. Черные думы вконец обуяли его, а сердце трепыхалось, как голубь в чужих руках. Он долго молился, целовал фотографии жены, детей и заснул только под самое утро, когда на востоке уже появились предвестники скорого рассвета. Он думал, что утром все решится, как нельзя лучше.

После разговора с Романовым, Рузский, связался с Родзянко по прямому проводу и рассказал ему о результатах переговоров с Романовым.

— Манифест запоздал, теперь речь может идти только об отставке Романова — ответил Родзянко.

— Мне будет трудно сообщить об этом Николаю Александровичу.

— Николай Владимирович нам в столице отнюдь не легче.

— Я с трудом убедил его, чтобы он согласился сформировать ответственное правительство.

— Поздно спохватился Романов. Слишком много воды утекло.

— В таком случае кто возглавит Россию?

— Его сын Алексей при регентстве великого князя Михаила Александровича.

— Как бы беды не вышло — война ведь идет.

— Война нами практически выиграна.

— Но она еще не закончена.

— Это-вопрос ближайшего времени.

— Я думаю, что вы играете с огнем.

Родзянко не стал играть в кошки-мышки.

— Николай Владимирович, на чьей стороне будет армия?

— Армия не будет вмешиваться во внутренние дела государства. Ей сейчас не до этого.

— И все же? С народом или с Романовым?

— Армия во время ведения войны с народом воевать не будет, потому что это не ее дело, — резко ответил генерал-адъютант и попрощался.

“Никуда вы от нас не денетесь. Вашими руками мы сковырнем Романовых с русского престола,“ — удовлетворенно подумал Михаил Владимирович.

В этот же день Рузский проинформировал Алексеева о разговоре с Родзянко.

— Я вас хорошо понял, — ответил генерал-адъютант. — Будем действовать сообща.

Наступило ликующее весеннее утро. На востоке России взошло негреющее солнце. Поля и перелески под солнечными лучами заблестели свежими красками.

Поздним утром второго марта не выспавшийся и злой Рузский явился к бледному императору и щелкнул каблуками:

— Ваше величество, я переговорил с Родзянко, и он мне объявил, что теперь одних уступок будет недостаточно, потому что обстановка в Петрограде резко изменилась. В столице подняли династический вопрос.

Невыспавшийся Романов взволновано заходил взад-вперед. Его фигура явственно выражала горестное недоумение. Генерал отлично понял, что могло стать причиной волнения государя. Всегда сдержанный император не находил себе места. Несколько мгновений стояла тишина. Ники что-то обдумывая, молчал. На измученные от бессонницы глаза легли темные тени.

Генерал-адъютант подал Ники бумажные ленты переговоров с Родзянко и Алексеевым с аппарата Юза.

— Присаживайтесь, Николай Владимирович, — сухо обронил Романов, и, бегло просмотрев узкие полоски, брезгливо отодвинул их от себя.

— А что вы думаете по этому вопросу господин генерал?

Рузский грустно покачал головой:

— Ваше величество, нельзя допустить, чтобы армия развалилась, и чтобы страну охватила революция, — угрюмо проговорил генерал и, поправив дрожащей рукой пенсне, добавил, — Во имя спасения России вы должны пожертвовать всем и даже собой — ответил генерал и, отвернув глаза в сторону, замолчал.

Слова Рузского поразили Романова. Государь нахмурил брови. Разговор принял совсем другое направление.

— Отречься от престола? — удивленно приподнял брови Ники. — Вы так считаете господин генерал?

Рузский промолчал. В душе государя поднялась досада, ему стало не по себе.

— Ну, так что же говорите! — воскликнул Романов, побледнев.

— Я считаю, что надо спасать Россию, иначе она погибнет, — ответил генерал и усиленно проследил за выражением лица императора.

Романов кинул на Рузского удивленный, обжигающий взгляд и, заложив руки за спину, отошел к окну. Несколько минут он просто стоял в полном молчании. Пауза стала угрожающе длинной. Генерал-адъютант снял пенсне, видимо зная, что это его сильно преображает.

— Смогут ли казаки изменить ситуацию в лучшую сторону? — наконец спросил Ники и по его лицу разлилась тревога.

— Это-ничего не даст, ваше величество. Единственным и правильным решением будет, если вы передадите власть вашему сыну Алексею при регентстве вашего брата великого князя Михаила Александровича, — быстро ответил Рузский и его глаза завиляли как у хитрой лисы.

Романов, поведя в его сторону строгими глазами, вспыхнул. Государь выглядел в эти минуты бледным, обычно добрые глаза Ники искрились синим гневом.

— В таком случае я хочу знать мнение всех командующих фронтами по этому вопросу, — объявил Романов.

— Ваше императорское величество, я должен вам сообщить, что даже ваш личный конвой присягнул Временному Комитету, — вдруг заявил Рузский.

Государь никак не проявил своего состояния, он постарался остаться спокойным. И все же он с большим трудом смог овладеть собой, чтобы не показать генералу своей растерянности. У него довольно быстро образовался прежний порядок мыслей и представлений о происходящем. Редкое спокойствие и способность взвешивать свои слова были даны Романову от рождения. Но кто знает, что творилось в это время в его душе? Однако нет никакого сомнения в том, что его потрясло известие об измене конвоя его величества. Как он мог ему изменить?

— Я хочу знать, что думают по этому поводу командующие фронтами. Жду вас с их ответами. Можете идти, Николай Владимирович!

На этом император и генерал, не прощаясь, расстались. Романов после ухода Рузского сидел, понурив голову без движения и без всяких мыслей. Он оцепенел от происшедшего. Его состояние передалось Матвею Васильеву.

“Ники тебе надо было арестовать их”, — с большим сомнением про себя сказал Матвей.

Однако в душе Васильев все же подумал, что у императора никаких других вариантов на тот момент не было. Нам сегодня легко давать советы, когда мы уже знаем, что случилось.

А вы пробовали встать на место Романова? Ему что нужно было пролить русскую кровь? Или сменить командующих фронтами и начальника Генерального штаба? В то время, когда по всей линии фронта ситуация стабилизировалась? А победа над Германией уже была практически выиграна? Матвей был твердо уверен, что Ники никогда бы не принял таких решений. Это была драма семьи Романовых, и она стала катастрофически развиваться.

В этот же день Рузский сообщил Алексееву о просьбе Романова и тот без промедления оповестил всех командующих фронтами, чтобы они прислали в Ставку собственные мнения насчет отставки Николая II. И все командующие фронтами за исключением командующего гвардейской кавалерией хана Нахичеванского высказались за отречение царя от престола. Не удосужился ответить только командующий Черноморским флотом А.В. Колчак. Адмирал, извещенный, о проведении плебисцита просто не прислал своего ответа, высказав своим поступком полное пренебрежение к императору.

Русские генералы, не задумываясь, решили судьбу императора и его семьи и этим поступком поставили народы России на край пропасти. Но будущее покажет, что это решит и судьбу многих из них. Позже они пожалеют о том, что сотворили собственными руками, но будет уже поздно, к этому времени слишком много воды утечет.

Между двумя и тремя часами пополудни генерал Рузский в сопровождении генералов Данилова и Савичева снова явился к Романову, и вывалил перед ним на стол целую кучу телеграмм. Ники, сильно волнуясь и меняясь в лице, стал поочередно брать в руки клочки бумаг, и беззвучно шевеля губами, начал мучительно читать их. Император не верил своим глазам тому, что было написано в телеграммах. Можно было подумать, что он заучивал их. Его ошеломили ответы командующих фронтами. Понимая, что произошло, Ники словно окаменел. Романова опалило чем-то горячим, у него закружилась голова, в глазах появились темные пятна. И вся жизнь замелькала бесформенными клочьями.

Ники никак не ожидал, что прочтет в телеграммах страшные слова. Как генералы могли так поступить? Как они могли изменить присяге? Как могли предать его? Ведь он верил им, как самому себе. Да и как можно поступать так во время ведения войны? У него это в голове не укладывалось.

Особенно государя потрясла телеграмма вице-адмирала Непенина, которого он очень уважал и ценил как выдающегося морского начальника. Впервые Романов не смог скрыть своего сильного душевного потрясения. Его лицо покраснело как кумач, а глаза загорелись лихорадочным блеском. В его голове было много непривычных и горьких мыслей. Внутренним чутьем император понял, что ему не удалось избежать великих потрясений. Паразитическое окружение подточило и разложило его самого. Что теперь будет с Россией?

Наступило непродолжительное молчание. Его охватило негодование. Ники опустил вниз, его глаза загорелись синим гневом. Лицо государя выражало то сосредоточение, какое бывает у человека, поглощенного одной мыслью. И вдруг Романов вскинул удивительно синие глаза на Рузского и, сохранив величественный и достойный вид, сказал, что он пойдет, на все что угодно ради спасения России, и что он готов отдать власть, чтобы избежать большой крови, но от этого сдерживает то, что его решения не поймут армия, казаки и хочет ли русский народ его отречения?

В ответ Рузский предложил императору выслушать мнение сопровождавших его генералов и те дружно высказались, что Романов должен уйти в отставку. И хотя офицеры хмурились, но в душе они были бы рады слышать слова императора об отставке. Рузский, посчитав, что разговор принял нужное направление, сохранил молчание. Стало необыкновенно тихо, но тишина продолжалась недолго. Через минуту Романов в тяжелом раздумье замедленно встал с кресла и вскинул вверх подернутую легкой сединой голову. Ники выпрямился во весь рост и, точно решившись на что-то ответственное громко и явственно волнуясь, признался:

— Я еще вчера принял решение отказаться от престола.

Император обронил это таким тоном, как будто на него неудержимо надвигалась пропасть и как будто впереди его стоял непреодолимый барьер. Его словно сковало цепенящее чувство стремительного и бесконечного падения. Ему было не безразлично, что будет через минуту, через час, через день. После этих слов император и генералы торжественно перекрестились.

— Благодарю вас за доблестную и верную службу, — с явной иронией проговорил Романов.

После объявления об отречении, Ники вышел из вагона и скоро вернувшись, подал Рузскому две телеграммы и спокойным голосом попросил отправить их Алексееву и Родзянко.

Вскоре из Петрограда командующему Северным фронтом Рузскому пришло сообщение, что для переговоров с Романовым в Псков направились член Временного Комитета Александр Иванович Гучков и бывший член Государственной Думы Василий Витальевич Шульгин.

Рузский доложил Романову о предстоящем приезде делегатов.

— Когда они приедут, сразу же ведите их ко мне. Я не уеду в Могилев, не переговорив с ними, — твердо и повелительно произнес Романов.

— Слушаюсь, ваше императорское величество, — ответил Рузский и отправился в специально выделенный для него вагон в царском поезде, по пути предупредив скороходов, чтобы нежданных гостей провели вначале к нему.

Узнав, что император принял решение отречься от престола, свита полная смутных предположений и страха кинулась отговаривать Ники от поспешного шага. Она буквально умоляла Романова изменить свое решение и убедительно просила, чтобы он остановил отправку телеграмм. Кому-то даже стало плохо. Однако Романов был неумолим.

Отбившись от свиты, Романов вызвал к себе профессора Федорова.

— Сколько сможет прожить мой сын? — тихо спросил государь.

— Не больше шестнадцати лет, — уверенно ответил Федоров.

У Ники на лбу сбежались страдальческие морщины.

— У Алексея есть хоть какие-то шансы прожить долго?

Сергей Петрович сокрушенно развел руками:

— Ваше величество чудес не бывает. Во всем мире не зафиксировали ни одного случая.

Приветливое лицо Романова опечалилось. Медицинский профессор снова подтвердил, что врачебная наука оказалась бессильной перед наследственной болезнью цесаревича.

— В таком случае мне придется посвятить оставшуюся часть жизни Алексею, — не глядя на Федорова, обмолвился Романов.

— Ваше величество, если вы передадите власть вашему сыну при регентстве великого князя Михаила Александровича, то ему придется жить у него, — возразил Сергей Петрович.

На что Романов с болью воскликнул:

— Мне будет трудно жить без Алексея!

Профессор развел руки в стороны:

— С этим ничего не поделаешь или вам нужно принять иное решение.

В расширившихся глазах императора плеснулось отчуждение.

— У меня еще есть время подумать. Но я ни за что не отдам его в руки жены моего брата! — ответил Романов и дрогнувшим голосом добавил. — Можете идти, Сергей Петрович

Когда Федоров оставил императора в одиночестве, он тяжело опустился в кресло и в его синих глазах заплескалась непереносимая боль. Откинувшись на мягкую спинку кресла Ники с жалостью посмотрел на портрет цесаревича и его подернутые слезами глаза скрылись под нависшими ресницами. От происшедшего невыносимо застучало в висках.

Романов понимал всю безысходность своего положения. Он страшился стать могильщиком Дома Романовых, но стать виновником гражданской войны ему было еще страшнее. Неужели наступает трагический конец?

“Ники не сдавайся без боя. Попытай свое счастье в битве с предателями. К сожалению, иначе нельзя. Человек должен уметь защищаться”, — убежденно сказал Матвей.

— При чем здесь кто кого? Что я могу сделать в этих условиях? — страдальчески воскликнул Романов. — Идет большая европейская война. Гражданская война будет самоубийством для России. Я больше не могу взять на себя ни одной капли русской крови. Я даже одной мысли об этом боюсь.

Поздним вечером холодный воздух огласил свист паровоза. На стыках рельс простучали железные колеса. На станцию прибыл экстренный поезд с одним вагоном. По перрону крутилась легкая поземка и фонари, раскачиваемые ветром, отбрасывали по сторонам то свет, то тени. Окружающие постройки, деревья и вагоны скрыла темнота.

Гучков с Шульгиным выскочили на перрон и, пугливо оглядываясь по сторонам, увидели ярко высвеченный императорский поезд. Делегаты заметно занервничали, опасаясь за свою жизнь.

Вдруг из темноты вырос молчаливый и мрачный флигель-адъютант Анатолий Александрович Мордвинов. Тусклый фонарь осветил побледневшие лица делегатов. Они протянули полковнику свои руки, но тот сделал вид, что не заметил их рук.

Вместо приветствия Мордвинов сердито возвел глаза на неожиданных гостей и подавив в себе злость, глухо обмолвился:

— Следуйте за мной!

Перешагивая через рельсы, делегаты послушно двинулись за полковником к поезду с царскими орлами. Мордвинов привел Гучкова и Шульгина сразу же к Романову, проигнорировав просьбу Рузского. В ярко освященном салоне делегатов поджидали министр императорского двора Владимир Борисович Фредерикс и начальник походной канцелярии Кирилл Анатольевич Нарышкин. Через короткое время в вагоне появился император в нарядной казачьей форме и побледневшие в один миг Гучков с Шульгиным, приняв почтительные позы, кинули руки по швам. Романов мягким жестом руки пригласил их сесть за небольшой столик, и они тут же присели. Одновременно два человека из свиты встали за дверями с разных сторон вагона, чтобы исключить случайное появление ненужных людей. Нарышкин изготовился вести стенографию.

Император, чувствуя во всем теле смертельную усталость, держался прямо и собрал всю волю в один комок, чтобы не поддаться слабости. Романов не скрывал своего презрения к собеседникам. Он внимательно оглядел их и спокойно прикурил папиросу. Ники чувствовал за собой внутреннюю правоту и силу. Его побледневшее лицо приняло властное выражение. Романов старался сидеть неподвижно, сохраняя внутреннее спокойствие и собранность.

Делегаты, заметив пристальный взгляд государя, смешались и боялись поднять на него глаза. Короткое молчаливое единоборство закончилось в пользу Ники.

Государь сел напротив них в свободной позе, положив руку на столик. Он старался оставаться спокойным и сидел, не меняясь в лице. И лишь пульсирующая вена на виске выдавала в нем сильное внутреннее волнение. Но, Гучков с Шульгиным ничего не заметив, были поражены его внешним спокойствием. Недолгое молчание Романова показалось делегатам таким грозным, что они мгновенно сдали и обмякли. Стало так тихо, что в ушах зазвенело. Император продолжил смотреть на них испытующе и без тени улыбки. Делегаты почувствовали себя неуютно под этим требовательным взглядом. Он сбивал их с мысли.

— Цель вашего визита, господа?

Государь, придав своему голосу повелительности и строгости, в тоже время остался спокойным и вежливым. Не смотря на это делегаты к этому времени уже поняли, что после согласия государя отречься от престола они могут вести с ним прямой разговор. Однако Романов не был куском глины, из которого можно было лепить что угодно.

Гучков похолодев от страха и вжимаясь в спинку кресла неуверенным голосом начал говорить о сути дела. Он поведал Ники, что приехал с членом ГД Шульгиным для того, чтобы доложить Романову о том, что произошло в Петрограде за последние дни и посоветоваться, как теперь всем сторонам конфликта выйти из создавшегося положения. В конце своей короткой речи он сказал, что народ России считает, что тяжелая ситуация в стране возникла по вине верховной власти, поэтому нужно издать какой-нибудь акт, чтобы успокоить русский народ. Закончив говорить, Гучков искоса глянул на Романова, чтобы прочесть на его лице хоть что-нибудь.

Матвей Васильев усмехнулся про себя. Как будто не было до этого времени убийства царя Александра II и не было убито множество царских служащих.

“Разве никаких действий по дестабилизации верховной власти с другой стороны не было?” — молодой человек недоуменно покачал головой.

Неожиданно в вагон, поигрывая снятыми очками, ввалился недовольный Рузский. Он склонился над Шульгиным, что-то ему прошептал и тихо присел в сторонке. Император, не обратив на него никакого внимания, притушил в пепельнице папиросу. Рузский выпятил грудь и постарался быть строгим и сосредоточенным. Он сидел, вытянув шею, словно что-то выжидая.

И хотя Ники удавалось скрывать свое состояние у него напряглось все: и слух, и зрение, и каждый мускул. Его нервы оказались на пределе. Их нужно было срочно чем-нибудь успокоить. Он прикурил новую папиросу.

Гучков, опасливо поглядывая на государя, и видимо еще толком не зная, чем все может обернуться для них и насколько это будет трудно, когда придет пора действовать, продолжил говорить. Он сказал императору, что прежде, чем ему принять какое-нибудь решение, ему следует хорошо подумать и помолиться, но решить этот вопрос нужно к завтрашнему дню, потому что в Петрограде от них с нетерпением ждут известий.

Романов окинул беглым взором делегатов и, отчеканивая каждое слово, ответил, что он уже обдумывал этот вопрос и во имя блага, спокойствия и спасения России, он готов отречься от престола. А так как он не может разлучиться с Алексеем, то принял решение и за своего сына. И исходя из этого решения он желает передать престол своему брату великому князю Михаилу Александровичу и надеется, что делегаты примут его решение и поймут его отцовские чувства.

Матвей Васильев почувствовал, как его сердце вначале зашлось, потом дрогнуло, а затем вновь застучало в привычном ритме, но боль теперь уже распространилась по всему телу.

Романов возвел удивительно синие глаза на делегатов и те недоуменно переглянувшись, будто он сказал что-то неуместное, растерянно закивали тяжелыми головами. Гучков с Шульгиным не ожидали такого ответа. Заявление государя застало их врасплох. Они не знали, что им делать. Имеет ли право государь отрекаться за наследника? Но Гучков быстро пришел в себя и ответил, что делегаты охотно разделяют его отцовские чувства и готовы принять его волеизъявление.

Гучков вытер обильный пот со лба и протянул императору заготовленную бумагу.

— Мы уже подготовили акт о вашем отречении, поэтому его можно прямо сейчас оформить.

“Ники не подписывай отречение!?” — мысленно воскликнул Матвей Васильев, зная, чем все закончится, но император уже принял твердое решение, и драма семьи Романовых продолжила развиваться по наихудшему сценарию. Матвею было не подвластно изменить ход истории. Он мог только прошагать вместе с царской семьей на Голгофу.

— Я напишу свой акт, — ответил Романов и возвысил свой голос с такой силой, что депутаты, задрожав, невольно привстали.

Император удивленно приподнял брови. Гучков с Шульгиным, опустив головы, присели и опять страшно затрусили. Оказалось, что быть готовым осуществить задуманное и реализовать на деле это абсолютно разные вещи.

Императора посуровел лицом, на бледных щеках заиграл легкий румянец. Он снова посмотрел на депутатов пристальным взглядом. И хотя Романов по-прежнему говорил миролюбиво, его брови грозно сошлись на переносице.

— Но вместе с этим я должен быть уверен, что вы подумали о том, что мое отречение от престола не приведет страну к катастрофе. Вы должны хорошо осознавать, что теперь ответственность за судьбу народов России ложится на вас. Вы понимаете это?

— Я могу вас твердо заверить, что все пройдет мирно, — обмолвился Гучков, преодолев последним усилием воли робость перед бывшим царем.

— А если казаки поднимут бунт против вашей власти? — с тревогой в голосе спросил Романов, но это нисколько не поколебало Гучкова с Шульгиным.

— Мы думаем, что ничего не случится, потому что казаки полностью поддержали новую власть, — ответил Гучков, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности.

Романов выслушал его ответ с остановившимся сердцем и поблекшими глазами. Тихая тупая боль прошла прямо в сердце. Он внимательно заглянул в глаза Гучкову, что-то обдумывая, но в следующую секунду он небрежно усмехнулся.

Делегаты восприняли спокойно-рассудительный тон государя по-своему.

— Я говорю с вами как с глухими. Дальше с вами говорить бесполезно. Вы не понимаете, что своими непродуманными действиями можете ввергнуть страну в страшный хаос. Вспомните о Боге, не берите грех на душу, — подчеркнуто спокойно сказал Ники и еле-еле сдержался, чтобы не ответить резко.

Государь широкими медленными шагами прошелся взад-вперед, глубоко затянулся и, выпустив дым, придавил папиросу в пепельнице. Затем бывший царь встал и вместе с Фредериксом отправился в вагон-канцелярию, чтобы лично составить Манифест о своей отставке. Через один час, император подал Гучкову отпечатанный лист, и тот бережно взяв в руки бумагу, торжественно прочитал про себя.

По просьбе думцев Романов подготовил еще несколько важных бумаг. Последними указами император уволил прежний состав Совета министров, назначил князя Львова новым председателем правительства и утвердил Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича.

— Прочтите, — Романов, приметно нахмурился, подал подписанные бумаги Гучкову и в его синих, померкнувших глазах блеснуло брезгливое выражение.

Гучков подобострастно просмотрел бумаги, и видимо, чтобы узнать про дальнейшие планы Романова нерешительно спросил:

— Что вы теперь собираетесь делать, Николай Александрович?

Ники невидящими глазами скользнул по делегатам из столицы.

— Поеду в Могилев, чтобы проститься с войсками и повидаться со своей матушкой, а потом вернусь к своей жене и детям, — ответил Романов, собрав морщины на лбу.

Шульгин нетерпеливо высказал послесловие.

— Ах, ваше величество, если бы вы раньше задумались, то всего этого не случилось бы, — внушительно промолвил Шульгин.

Ему явно не терпелось вставить свое слово в дискуссию.

— Вы думаете, обошлось бы? — недоуменно спросил Романов, и в его глазах выразилось такое отвращение и презрение, что депутаты невольно опустили глаза вниз.

Раньше Романова неоднократно предупреждали о грядущем перевороте, но он на это всегда неизменно отвечал, что на все воля божья. Что, верно, то верно разве судьбу обманешь?

Когда государь и депутаты расстались, Матвей Васильев взглянул на часы. Они показывали почти полночь. В этот час один из актов драмы Романовых закончился. Преступное свержение с престола одного из самых добрых императоров России свершилось. Получив нужные документы, два актера сыграв как по нотам, и все что им требовалось сыграть по роли, откланялись. Они покинули сцену, не дожидаясь рукоплесканий из зала. Талантливо или нет, они сыграли — это уже скажет русский народ и история.

Через некоторое время, Романов не зная, куда деться от щемящей тоски и обиды вместе с Мордвиновым выскочил на перрон, чтобы подышать свежим воздухом. Стоявшие возле вагона конвойные казаки вытянулись в струнку.

— Можете снять с погон мои вензеля, — с горечью обронил Ники и закурил папиросу.

— Ваше величество, велите их догнать и убить! — вскрикнул с болью в душе бородатый казак, но Романов, выпустив изо рта дым, горько покачал головой.

Мордвинов, досадуя на себя, что не может найти нужных слов, чтобы утешить бывшего царя попросил его не волноваться и добавил, что он же не напрашивался на российский престол. Пускай, дескать, теперь в Петербурге управляются с государством, как хотят, только что путного из этого выйдет.

— Вот именно, а что будет с Россией? — с непередаваемой болью воскликнул Романов и от душевного потрясения опустил смятые веки на глаза.

По тому, с какой горячностью это сказал Романов, Матвей Васильев понял, что для него этот вопрос был, что называется наболевшим.

Мордвинов состроил преданное лицо.

— Ваше величество, как вы теперь будете жить? — тихо спросил полковник.

— Все так быстро произошло, что я даже не знаю, что делать. У меня сегодня сердце не на месте. Я испытываю такое чувство, будто меня кто-то исподтишка уколол шилом прямо в сердце, — растерянно проговорил Романов. — Скорее всего мы уедем всей семьей в Крым или в Костромскую губернию.

— Ваше величество, вам надо лучше отправиться за границу, — посоветовал Мордвинов.

— Ни за что! — голос императора дрогнул, его лицо искривилось в мучительных муках. — Я слишком люблю Россию.

— Как бы чего не случилось, ваше величество!

Душа бывшего царя наполнилась такой изнуряющей тоской, как будто на его сердце положили кусок льда. А в потемневших от горя глазах застыло столько неизбывной горькой муки, что на него было больно смотреть. Романов всегда спокойный и ничем невозмутимый, был страшно утомлен и бледен. После длительного напряжения Ники чувствовал во всем теле смертельную усталость.

— Вам надо отдохнуть, ваше величество, а то на вас совсем лица нет.

— Не могу быть спокойным, душа болит за страну и семью, — с сокрушенным сердцем и со слезами на глазах промолвил Романов. — Лишь бы они не довели ситуацию до гражданской войны. Я чувствую, что это добром не кончится. Дорого обойдется нашей стране предательство генералов и чиновников.

— Ваше величество, крепитесь!

— Они сильно заблуждаются, посчитав меня помехой на пути к своему счастью. Но когда они поймут это, будет уже слишком поздно.

— Это-правда, ваше величество!

— Я исполнял свой долг так, как мне позволяла моя совесть, моя честь и мое умение, и я никогда умышленно не уклонялся от исполнения своих служебных обязанностей, — с невольной обидой сказал Ники. — Я за свою правду готов голову на плаху положить.

— Все верно, ваше величество.

Надышавшись свежим морозным воздухом, бывший царь с полковником вернулись в вагон, и там Романов ощутив в душе неимоверную тяжесть, припав к плечу флигель-адъютанта Мордвинова, безутешно разрыдался. Ники не смог совладать со своими чувствами. Его напряженные нервы не выдержали. Переживания последних дней оставили глубокий след в его израненной душе. Он понял, что вне власти для него не будет нормальной жизни. Оставшись в одиночестве Романов, как подстреленная птица опустился в кресло и, приложив скорбное лицо к ладоням, снова горько расплакался. Его беспокойство с каждой минутой стало возрастать, а мысли становиться все мрачнее и мрачнее. Было уже совсем поздно, когда Ники, глубоко вздохнув, затих.

На станции Дно Романов острее всего ощутил свое одиночество и свою нескладно сложившуюся жизнь. Ночью, тяжело переживая свою отставку, Ники мучительно пытался осмыслить все, что произошло с ним, но мысли упрямо скакали как бешеные кони, ни на чем не останавливаясь. А потом вдруг в его мыслях явственно появился его дед Александр II в окровавленных бинтах, раненый после покушения. Это произошло первого марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года. Тогда его дед возвращался в Зимний дворец через Екатерининский канал и, поджидающий царскую карету на набережной террорист кинул бомбу, но Александр II после взрыва каким-то чудом не пострадал. Карета, проскочив несколько метров вперед, по приказу государя остановилась. В это время оставшийся незамеченным царской охраной террорист бросил еще одну бомбу. После второго взрыва несколько человек ранило и убило, а Александру II оторвало ноги. Императора в тяжелом состоянии доставили во дворец, где он в присутствии Ники умер. Это происшествие глубоко потрясло Ники и запомнилось до конца жизни.

Между тем Романов отогнав, прочь все мысли, приклонил голову, утомленную горькими мыслями на руки и, позабыв на время свою неустроенную жизнь, наконец-то заснул. Сказалась накопившаяся усталость от предыдущих бессонных ночей и сильных переживаний. В ту ночь Ники забылся тревожным беспокойным сном. Ему снились то отец, то дед, то предки до седьмого колена.

После полуночи третьего марта императорский поезд отправился в Могилев. На станции Сиротино Ники известил телеграммой своего брата Михаила о том, что передал корону российской империи в его руки. Так корона первого Михаила Романова из далекой седой старины одна тысяча шестьсот тринадцатого года едва не оказалась на голове великого князя Михаила Александровича.

В те дни Романов мало спал, мало ел и мучительно искал выход из создавшегося трудного положения. В эти часы рядом с ним не оказалось ни одного близкого человека, кто бы мог поддержать его. И в те минуты Романов понял, что период его невезучей жизни еще не закончился, он продолжился.

Во время тех исторических событий, потрясших основы государства до основания, никто из двадцати девяти царственных родственников не оказал поддержки Ники, напротив многие убеждали его отречься от престола.

Грозные события последних дней черной тучей собрались над всем Домом Романовых. Они забыли про чувство самосохранения и неумолимо покатились к краю пропасти. После предательства генералов и чиновников от огромной российской империи в ведении Романова остался лишь небольшой штат придворных и прислуги.

Отставка Николая II принесет страшные страдания всему русскому народу. Беда никого не обойдет стороной. В том числе тех, кто изменил своему царю или струсил по какой-то причине. Если б Ники знал, какие потрясения и несчастья ждут его и семью.

Священный синод русской православной церкви, не усомнившись в законности отречения божьего помазанника от престола и, являвшегося формально их главой, перестал поминать имя русского царя в своих молитвах.

В эти же окаянные дни в Екатерининском зале Таврического дворца революционеры сорвали со стены прекрасный портрет Николая II кисти Репина и, изрезав его ножом, растоптали грязными сапогами.

Государь сделал все, чтобы не допустить поражения России в европейской войне, и чтобы его любимая страна не погрузилась в пучину гражданской войны. В тот час здравый смысл был ни при чем.

***

Третьего марта одна тысяча девятьсот семнадцатого года на станции Орша в вагон Ники вбежал растерянный придворный. Бывший император заметил его потерянное лицо.

— Что случилось? — не на шутку встревожился Романов и его глаза широко раскрылись.

— Ваше величество, великий князь Михаил Александрович отрекся от престола!

— Брат отрекся от престола? — вскочив на ноги, вскрикнул Ники.

Страшное известие острой шпагой пронзило сердце Романова. От бессонных ночей, от пролитых слез, от тоски и горькой обиды у него снова заболела душа.

— Да, ваше величество. Вот текст отречения великого князя.

Романов взял в руки бумажный лист и его лицо сделалось удрученным.

— Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол…

Побледнев, Ники уронил голову на грудь. На скуластом лице выступил и тут же пропал румянец. Его настроение резко изменилось, и какая-то щемящая тоска прихлынула к сердцу. Стало заметно, что бывший царь очень тяжело переживает поступок своего брата.

— Что теперь будет, ваше величество? — испуганно воскликнул придворный и увидел полные смертельной тоски и растерянности синие глаза Романова, которые он тут же опустил вниз, чтобы они не выдали его.

Ники хотел что-то сказать, но, так и не решившись, оставил его вопрос без ответа, потому что говорить ему было нелегко. В его голове запрыгали разные мысли, а потом вдруг всплыло четырнадцатое мая одна тысяча восемьсот девяносто шестого года. Под этой датой состоялось его священное коронование. День обручения с русским народом выдался превосходным. На небе не было ни единого облачка.

По старой традиции коронация состоялась в первопрестольной. Гости и виновники торжества съехались в Москву. Утром Ники и Аликс вышли из Петровского дворца на площадь, запруженную простолюдинами до отказа, и сразу же грянул выстрел из пушки. Раздались восторженные оглушительные крики “ура”. Придворный оркестр заиграл “Боже царя храни”. После этого колонна, возглавленная взводом жандармов с главным полицмейстером, пришла в движение. За ними пошли кубанцы, терцы в нарядной казачьей форме, представители разных сословий, народностей и других казачьих войск России, следом шагали придворные служащие, лакеи, представители земств, городов, дворянства, купечества и представители иностранных государств со всей Земли.

Пушка дала второй выстрел, тут же ударили колокола всех московских церквей, и снова грянуло многоголосое дружное “ура”.

Когда Ники и Аликс в коронационных костюмах подошли к Успенскому собору Московского Кремля, прозвучал третий выстрел из орудия. Виновники торжества вошли в Успенский собор, заняли трон на возвышенном постаменте и член Святейшего синода митрополит Санкт-Петербургский Палладий при поддержке Московского митрополита Сергия и Киевского митрополита Иоанникия и церковного хора, приступил к священному действию.

Все шло хорошо до тех пор, пока орден Андрея Первозванного не соскользнул с плеч Ники на пол. И многие присутствующие сочли это за дурное предзнаменование. В расстроенных чувствах император надел себе и императрице большую и малую короны. Затем митрополит Палладий зачитал полный титул нового императора и совершил над императором и императрицей помазание святым миром и причащение к Святым Тайнам. Потом последовали салют, поздравления от депутаций со всей России, царская трапеза для российских подданных в Грановитой палате Кремля и высочайший прием послов и посланников.

В эти дни Кремль впервые осветила электрическая иллюминация, и впервые был снят фильм о коронации русского царя. Обручение с русским народом прошло пышно, красочно и торжественно, если бы не случилось второе страшное предзнаменование. Спустя всего лишь несколько дней празднество омрачилось событием на Ходынском поле, где по случаю коронации по всему периметру поля построили большое количество театров, бараков, балаганов и ларьков для народных гуляний и бесплатной раздачи четырехсот тысяч подарочных кульков.

В те дни народ начал прибывать на Ходынское поле уже с вечера и к пяти утра на нем собралось полмиллиона человек. В это время кто-то распространил ложный слух, что ларечники начали раздавать подарки своим людям и что их на всех не хватит. Народ кинулся к местам раздачи подарков и раздатчики, испугавшись, что толпа сметет их вместе с ларьками, стали кидать подарочные кульки в толпу. Образовалась давка, погибло и получило тяжелые увечья большое количество людей.

Романов, долго готовившийся к таинству миропомазания на царство, и к венчанию на могучей русской державе испытал сильные страдания и переживания. Ники долго не мог отойти от нечеловеческого напряжения.

Вечером четвертого марта синий императорский поезд прибыл на станцию. В Могилеве было холодно, дул сильный ветер, по перрону летали снежинки. Бывшего царя на перроне встречали великие князья, находившиеся в Ставке и офицеры Генерального штаба. Когда поезд остановился гул голосов на перроне стих, и возникла тягостная тишина.

В раскрытой двери вагона показался генерал Граббе.

— Вы что-нибудь слышали об отречении государя? — спросил сдавленным голосом Граббе командира конвоя Галушкина.

— Да, ваше сиятельство, но никто в это не верит, — горестно воскликнул тот.

— К большому сожалению это сущая правда, — сокрушенно подтвердил Граббе и подозвал к себе Алексеева. — Его величество ждет вас.

Генерал-адъютант, проскочив мимо двух могучих казаков с обнаженными шашками, скрылся в императорском вагоне. Романов встретил Алексеева холодно. Генерал уязвил его самолюбие. Романов никогда не простит ему коварного поступка. Как этот человек мог обманывать его? Ведь генерал-адъютант был облечен им высшим доверием. Он же доверял ему как себе.

Через короткое время на дебаркадер выскочил личный ординарец Романова казачий вахмистр Пилипенко и подал знак личному конвою, что сейчас из вагона выйдет бывший царь.

Государь вышел в серой казачьей черкеске и, приложив руку к папахе, взволновано поприветствовал конвойных казаков.

— Здравия желаем, Ваше императорское величество! — гаркнули казаки.

Романов поздоровался за руку с Галушкиным, потом с неестественной улыбкой подошел к великим князьям и обнял их. Они вдруг почтительно расступились, и взору Ники предстал огромный строй офицеров. Романов попытался убрать ненужную улыбку и не смог. Он почувствовал всей кожей жжение. Государь от увиденной картины впал в замешательство, но улыбка на его лице так и не истаяла.

В этот же миг неожиданно прозвучала команда, чтобы все офицеры сняли с правой руки перчатку для рукопожатия с бывшим царем. Романов начал здороваться за руку с каждым офицером, однако не смог удержаться от нахлынувших эмоций и, прикрыв лицо руками, широкими шагами вернулся в вагон.

На следующее утро Романов принял от Алексеева последний доклад. Он с чистым открытым лицом молча выслушал генерал-адъютанта и пригласил его на завтрак. Слуги поставили на стол скромный завтрак и чайные приборы. За чашкой чая Ники в подходящий момент попросил Алексеева передать Временному правительству две просьбы: чтобы разрешили беспрепятственный проезд императорского поезда в Царское Село и, чтобы обеспечили безопасность его семьи и придворных.

На следующий день в полдень, поезд вдовствующей императрицы остановился напротив поезда Ники. Мария Федоровна, увидев на перроне своего сына, содрогнулась от неясной тревоги. Горячая волна материнской нежности и любви подступила к ее сердцу. Ники же стоял в полном спокойствии и достоинстве.

Увидев в окне вагона промелькнувшую фигуру матери, сын взволнованно кинулся к замершему на железнодорожном пути поезду. Растроганная Мария Федоровна выскочила из вагона и нежно обняла своего несчастного сына. Он заглянул в устремленные ему навстречу материнские глаза и вымученно улыбнулся. Затем Ники по-братски поочередно обнял остальных.

— Мне очень жаль, Ники — с сердцем сказала мать — Что же ты наделал?!

Менгден потянулась рукой за фотоаппаратом, чтобы запечатлеть трепетную встречу, матери с сыном и не смогла этого сделать, потому что они в это время, нисколько не сдерживаясь, разревелись. Со слезами на глазах мать с сыном прошли в не отапливаемый барак. Остальные остались дожидаться их на улице.

— Как все случилось? — почти шепотом спросила мать, когда они остались наедине.

Сын начал рассказать плачущей матери события последних трагических дней.

— Утром пришел Рузский и доложил, что разговаривал с Родзянко, во время которой тот сказал генералу, что положение в столице таково, что только мое отречение может успокоить ситуацию в столице. В ответ я потребовал мнение командующих войсками. Рузский передал мою просьбу Алексееву, а он в свою очередь попросил командующих войсками прислать в Генеральный штаб свои ответы. Вскоре Рузский явился ко мне с телеграммами и вывалил их передо мной на стол. В своих ответах командующие кроме хана Нахичеванского высказались за мое отречение от престола. Адмирал Колчак в плебисците не участвовал. Первого марта поздним вечером из Петрограда в Псков для переговоров приехали Гучков с Шульгиным. Второго марта я подписал Манифест о своей отставке.

— Ники, тебе надо было твердо проявлять свою волю, и тогда бы этого не произошло. Известие о твоем отречении повергло меня в ужасное состояние, — в нравоучительном тоне сказала мать.

Замечание матери отозвалось болью в груди сына.

— Ну, что ты мама. Поверь, мне тоже было нелегко, — потрясенно сказал Ники и страдальчески поморщился. — Я испытывал такие сердечные боли, что мне казалось, что я вот-вот умру. Я даже сердцебиение в груди не чувствовал. Но как только я встал перед образом Пречистой Девы, невыносимая боль отошла. Лучше бы я умер мама, как мой отец.

— Ники, если бы ты был в Петрограде, то возможно революции не случилось бы или она не завершилась бы столь успешно, — не отрывая глаз от сына, проговорила Мария Федоровна — Они воспользовались твоим отсутствием в столице.

— Я выехал в Могилев по просьбе Алексеева, — Ники тяжело передохнул. — Демократы опять как в войне с японцами нанесли смертельный удар по нашей России. Как они могут так поступать? Как они могут желать поражения своей родине? Мы же были уже на пороге победы! У меня это в голове не укладывается. Сейчас я не о себе думаю, а о своей любимой стране.

— Они выманили тебя обманом из Петрограда, — горько сказала мать. — Что теперь будет?

— Не знаю. Я им дал все, чего они добивались. В стране создали парламент, политические партии, а свободы стало столько — какой нет ни в одной стране мира. Мы достигли больших экономических успехов. Чего им еще нужно было? Завершили бы войну и тогда бы мы добились всего, чего желали.

— Это-ужасно! Судьба стала злой к Романовым. Она неумолимо тащит нас в могилу.

— Мне сейчас очень не хватает Столыпина. Он бы никогда не допустил того, что сделали те, кто окружал меня в это трудное для России время, — сказал горько Ники и, не скрывая осуждающего тона, продолжил. — Если нужно, то я принесу себя в жертву, но только почему члены Дома Романовых непристойно ведут себя? Почему они забыли своих предков? Зачем Миша отказался от престола? Что теперь будет с Домом Романовых. Они подумали об этом?

Ники хорошо понимал, что управление огромным государством дело сложное и ответственное и что широкая спина Столыпина могла бы прикрыть его от неурядиц, рядом с ним Романов мог работать во всю мощь и без помех.

Когда в барак неожиданно вошел Александр Михайлович, то вдовствующая императрица лила слезы, а Николай Александрович нервно курил папиросу.

— Мы устали вас ждать на улице. Все забеспокоились.

— Мы уже закончили разговор, — тихо ответила Мария Федоровна.

— Ники тебе надо уехать куда-нибудь, — вдруг сказал великий князь.

— И куда же я должен, по-твоему, отправиться?

— В какую-нибудь европейскую страну.

— Если мы не сможем остаться в России, то нам придется уехать за границу.

Ники сказал это серьезно с затаенным оживлением и с дикой печалью в синих глазах.

— Ты раздумывал, куда вы сможете отбыть?

— Думаю, что это будет Англия.

— Как же это все глупо.

— Как только все успокоится, мы немедленно возвратимся обратно. Но я надеюсь, что все еще образуется с божьей помощью. Бог видит, что я все делал для того, чтобы успокоить ситуацию в стране, — ответил серьезно Ники, но печаль не исчезла из его глаз.

Наговорившись и наревевшись вволю, Романовы отправились на вечерний обед в губернаторский дом. На фоне происшедшей трагедии обед прошел безрадостно. Не произносились пышные тосты, не велись помпезные речи. В воздухе витало тревожное чувство. После трапезы и горьких разговоров мать вернулась в свой поезд.

Утром пятого марта мать с сыном пришли в переполненный офицерами и солдатами городской храм Святой Троицы. Романовы прошли на свое царское место, и вдруг вдовствующая императрица заметила генерал-адъютанта Алексеева. Заместитель Романова, стоя на коленях, молился перед святым образом Спасителя.

— Посмотри налево там Алексеев стоит.

— Я уже заметил его.

— Идем к нему, я хочу ему высказать в лицо все, что думаю.

— Не нужно этого делать, — с какой-то тоской в душе сказал Ники.

— Как он может одновременно молиться Богу и предавать тебя?

— Разве он один такой? В эти дни я столкнулся с целой чередой предательств.

— Мне противно смотреть на него.

— Я тебя понимаю, но мы не должны вести себя также, как они.

— Хорошо, пускай это будет на его совести, — с притворной покорностью согласилась мать.

— У него нет ее.

Начался молебен, и священник впервые не помянул в своих молитвах имя русского православного царя. После церковной службы мать с сыном направились в вагон-ресторан вдовствующей императрицы, чтобы совместно позавтракать.

Седьмого марта Николай II написал обращение к горячо любимой армии, однако Гучков, получив копию обращения бывшего царя к армии, запретил Ставке Верховного Главнокомандования его публиковать, поэтому русские войска не услышали последние слова Романова. Они успели дойти только до армейских штабов.

В первые весенние дни вначале Совет депутатов, а затем Временное правительство приняли постановления об аресте Николая Александровича и его супруги Александры Федоровны. Для исполнения решения в Могилев отправились комиссары Временного правительства А. Бубликов, С. Грибунин, И. Калинин и В. Вершинин. Прибыв в Генеральный штаб Бубликов, тут же объявил Алексееву, что решением Временного правительства Романов арестован и что они прибыли за тем, чтобы сопроводить его в Царское Село.

— Прошу вас довести постановление правительства до бывшего царя.

— В сей же час это будет доложено, — согласился генерал.

Когда Алексеев сообщил Романову о цели прибытия комиссаров, Ники хмуро огладив рыжую бороду, ответил:

— Передайте им, что я сделаю все, что они мне скажут.

Комиссары занялись подготовкой поезда к отъезду. В первую очередь они составили список всех лиц, кому будет разрешено сопровождать бывшего царя в Царское Село. Многие лица из свиты в этот список не попали, но некоторые придворные по собственному почину покинули государя. Они посчитали, что теперь находиться рядом с бывшим царем слишком опасно. Среди этих лиц оказались и любимые Романовым люди. Из числа казаков разрешение получил вахмистр Пилипенко.

На следующий день Ники явился в управление штаба Верховного Главнокомандующего, чтобы попрощаться с офицерами. Он пришел в серой казачьей черкеске и с шашкой через плечо. На крепкой груди блистал георгиевский крест.

Зал управления гудел ровным неумолчным гулом как растревоженный улей.

Завидев Романова, Алексеев вскрикнул:

— Господа офицеры!

Офицеры, вздрогнув, застыли. После громкого шума возникла угнетенная тишина.

— Здравия желаю, господа офицеры! — командирским баском воскликнул Романов, прервав всеобщее молчание.

— Здравия желаем, ваше императорское величество! — по-старому дружно ответил строй.

Офицеры, будто желая запомнить образ Романова навечно, не отрывали от него своих пристальных глаз. Алексеев решительным шагом приблизился к Романову, встал рядом с ним и звонко стукнул каблуками. На лбу генерала бисерной россыпью выступил пот. Стало необыкновенно тихо.

— Господа офицеры! — голос Романова дрогнул. — Сегодня я вижу вас в последний раз…

Романов говорил негромко, но его слова слышали в самых дальних уголках. В своей речи Ники напомнил офицерам об их долге перед родиной и попросил храбро сражаться с врагом. Потом он окинул окаменевший строй грустным взглядом, перевел дыхание и вдруг оборвал свою речь. Еще никогда на душе у него не было такого тягостного чувства. Ему не хотелось никого не видеть и ничего не слышать. На грудь, словно, пудовая тяжесть легла, а в сердце пробрался холод. Ники охватила страшная горечь. Щемящее чувство до краев наполнило душу. Его поглотили такие тяжелые думы, что на синие лучистые глаза накатились слезы.

Никто, никто не стал его уговаривать, чтобы он отменил свое решение и вернулся на российский престол. Он думал, что генералы покаются, но этого не случилось. Тоска и обида железной рукой сдавили его горло. Он чувствовал себя измученной неволей птицей. Окинув строй офицеров тоскующим взглядом, Романов вдруг почувствовал себя чуждым. Он подошел к строю, начал прощаться, но, не выдержав напряжения, сделал легкий поклон и, резко развернувшись, пошел к выходу. Притихшие военные растерялись, среди наступившего безмолвия один заплакал, другой упал в обморок, несколько офицеров бросились вслед.

— Господа офицеры, не нужно меня сопровождать! — остановил их Романов.

Ники выскочил на лестницу и увидел казаков личного конвоя, изогнувшихся в низком поклоне. Они боялись поднять свои воспаленные глаза на его доброе лицо. В расстроенных чувствах Ники крепко поцеловал нескольких казаков, попросил передать прощальный привет всему конвою и быстрыми шагами покинул штаб.

В полдень мать с сыном в сопровождении казаков личной охраны Марии Федоровны Тимофея Ящика и Кирилла Полякова и под неусыпными взглядами комиссаров прогулялись по перрону. Со стороны можно было подумать, что это гуляют младший брат и старшая сестра, потому что вдовствующая императрица выглядела значительно моложе своих лет.

— Берегите себя и детей, — жалобно попросила мать.

— Хорошо, мама.

— Может, пообедаем у меня? — робко предложила Мария Федоровна.

— Идем, — вздохнув, согласился Ники.

Вдовствующая императрица против своей воли улыбнулась. Мать и сын поднялись по звонкой лестнице в вагон-ресторан. Двухметровые казаки Тимофей Ящик и Кирилл Поляков остались на входе. Не успели Романовы пообедать, как в вагон явились комиссары с красными бантами на груди и тут же потребовали от бывшего царя, чтобы он перешел в подготовленный к отъезду поезд. Команда на пересадку в другой вагон застала мать и сына врасплох. Они взволнованно вскочили.

— Разрешите генералу Нилову сопроводить меня в Царское Село, — попросил Ники, и по его губам проскользнула едва уловимая усмешка.

— Это-невозможно, Николай Александрович, список уже составлен.

Мария Федоровна суетливо поцеловала сына и вдруг беспомощно разрыдалась. Невыносимая боль рвала ее сердце на части. Ники, страдальчески сдвинув рыжие брови, обнял мать и всеми силами попытался сдержать подступавшие слезы. Он почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Но сын понимал, что он должен быть сильнее матери, чтобы помочь ей пережить эти тяжелые дни, поэтому Ники всеми силами старался показать, что он спокоен.

Ему хотелось сказать матери, что он любит ее, но вместо этого он успокаивающе улыбнулся ей и тихо попросил комиссаров:

— Позвольте мне попрощаться с матерью.

Комиссары согласно кивнули головой.

— До свидания, Ники! — прошептала сквозь обильные слезы мать и глубоко заглянула в родные глаза сына и, увидев в них его будущее, содрогнулась.

— Прощай, мама! — попрощался сын и невольно прикрыл смятые веки.

Мария Федоровна с закаменевшим лицом со стоном опустилась в кресло. Ники, накинув на плечи шинель, и под конвоем комиссаров выскочил из вагона. На перроне огромная толпа простого народа и военных, сопереживая Романову, приветствовала его, а он, не глядя ни на кого и прикладывая руку к папахе, проскочил по гремящей, металлической лестнице в свой вагон. Оказавшись в вагоне Ники, сразу же припал лицом к оконному стеклу и увидел в окне напротив свою растерянную мать. Они, глядя друг от друга, долго не отрывали своих взглядов. Мать и сын словно предчувствовали, что уже никогда не увидятся.

Мария Федоровна, часто крестила сына рукой. Из открытых глаз Ники по заросшим крепким волосом щекам бежали редкие слезы. Мать, нисколько не сдерживаясь, громко зарыдала от отчаяния и бессилия. Романов глухо как от боли застонал. Боль сжала его сердце так, что он перестал чувствовать его биение. Если б люди знали, что творилась в это время в их душах!

— Случившееся стало величайшим позором для меня, — сквозь слезы прошептала Мария Федоровна. — Судьба уже никогда не вернет Романовым былое могущество и прежнюю силу. Дай Бог если к ним хоть когда-нибудь вернется душевный покой и слава.

Поезд вдовствующей императрицы тронулся, и взволнованные взгляды матери и сына разорвались. Короткий состав Марии Федоровны, увеличив скорость, скрылся из виду. Стоящие на перроне девочки вымолили у государя, чтобы он что-нибудь написал им на память. Романов вышел в тамбур и, взяв в руки белый лист, написал на нем свое имя.

Через сорок пять минут поезд с Романовым под конвоем солдат 3-го Балтийского полка отошел от дебаркадера. Провожающие часто закрестили отходящий поезд. Русские генералы отвесили низкий поклон последнему вагону, где удобно устроились комиссары Временного правительства.

Мать и сын подолгу не спали эти дни, мысли о будущем не давали им покоя. Особенно это одолевало Ники. Он крепко задумался над весами собственной судьбы. В его сознании беспрестанно возникали любимые образы жены и детей. В эти дни Романов ясно осознал, что былое уже никогда не вернется. Будущее же оставалось настолько туманным, что оно ни насколько не проглядывалось.

После отъезда Романова начальник Генерального штаба Алексеев предложил воинским частям присягнуть на верность Временному правительству. Священник окропил это действо святой водой и снова не упомянул в своих молитвах имя государя.

Пятого марта по всей территории России сменились губернаторы и вице-губернаторы, вместо полиции появилась милиция. Русская православная церковь в лице Священного синода выразила свою поддержку новому правительству.

***

Матвей Васильев оставил Ники в одиночестве и мысленно перенесся в Царское Село. Он решил все время находиться рядом с царской семьей, чтобы увидеть их несчастную жизнь собственными глазами. В это время Аликс во дворце было не легче, чем Ники в императорском поезде. Она испытала немало переживаний за судьбу мужа и за здоровье своих детей. Причиной постоянных волнений и беспокойств, стала большая любовь между ними.

Когда взбунтовался военный гарнизон Царского Села, разнеслась весть, что рабочие идут громить дворец. Прислуга страшно заволновалась, но Аликс успокоила их, сказав, что русский народ не сделает им ничего плохого.

Вокруг дворца и в саду зажглись яркие костры. Затрещали затворы, еще одно неосторожное действие и быть беде. Взволнованные Аликс и ее дочь Мария выскочили к защитникам дворца и стали горячо их умолять, чтобы они не открывали стрельбу первыми. Мать и дочь всей душой не желали, чтобы из-за них пролилась русская кровь. Ослабевшие женщины, которые сами нуждались в хорошей медицинской помощи, всеми силами пытались предотвратить братоубийственную войну. Мятежники, поняв, что защитники дворца будут сражаться до конца, отошли.

Получив известие, что Ники отрекся от престола, Аликс вначале этому не поверила. Она посчитала, что это всего лишь слухи, но после того, как к ней по ее просьбе пришел Павел Александрович и подтвердил эту весть, Аликс поняла, что это было правдой. Это повергло государыню в нерадостные раздумья. Потрясенная государыня приказала, чтобы по всему дворцу с молитвами пронесли чудотворную икону Божией Матери Знамения. Аликс страстно моля Бога о мире для России, для народа и больными ногами прошла по всем коридорам Александровского дворца.

Как только Родзянко понял, что Романовым уже не на кого опереться, он передал через Бенкендорфа Аликс, чтобы она немедленно освободила Александровский дворец.

— Но она не сможет покинуть дворец: у нее дети больны! — укоризненно возразил тот.

— Когда дом горит — больных детей тоже выносят из огня, — со злостью бросил Родзянко.

— Пусть делают, что хотят, но я, не дождавшись своего мужа, из дворца никуда не уеду! — резко ответила государыня, и ее лицо передернулось от отвращения.

Восьмого марта Лавр Георгиевич Корнилов вместе с полковником Евгением Степановичем Кобылинским прибыл в Царское Село, чтобы исполнить решение правительства об аресте государыни. Явившись во дворец, генерал тут же строго потребовал от обер-гофмаршала Бенкендорфа собрать свиту и прислугу на первом этаже и доложить Александре Федоровне, что к ней прибыли офицеры.

По приказу Бенкендорфа лакей собрал царских служащих внизу и проводил офицеров в детскую комнату на втором этаже, куда немного помедлив, явилась гордая и казавшаяся неприступной государыня. При ее появлении офицеры сложились в вежливом поклоне. От нее веяло необыкновенной грациозностью.

— Здравствуйте, ваше величество!

Аликс подала Корнилову для поцелуя надменную руку и слегка кивнула Кобылинскому.

— Присаживайтесь, господа офицеры!

Генерал и полковник представились и, сказав несколько бессильных слов, неуклюже опустились в мягкие кресла. Аликс села напротив и оглядела их холодным, отчужденным взглядом. У государыни, как во хмелю закружилась голова, а в груди сильно забилось сердце. Внешне собранная и волевая она выглядела в эти трудные минуты старше своих лет. Наступило короткое, но казавшееся бесконечным молчание. Наконец тишину властно прервала государыня.

— Что вас привело ко мне?

Романова, мучительно приподняв брови, вопросительно поглядела на офицеров. Аликс смотрела пронзительным взглядом, говорила спокойно и гордо, пытаясь разгадать, не замышляют ли они что-то недоброе. Однако лицо генерала было подобострастно, а голос звучал как будто искренно.

Корнилов, вскинув голову с глубоко посаженными косыми глазами, глядел на государыню зорко и участливо.

— Ваше величество, на меня выпала тяжелая обязанность…

Корнилов проговорил свои слова мягким голосом, чтобы придать встрече теплый характер. И хотя генерал не договорил, но женщина все равно поняла, что стояло за его словами, потому что ее трудно было поймать на лесть. Государыня сохранила полное спокойствие. Она чутко почувствовала, что сегодня ей надо усиленно держаться, какой бы ценой это не давалось.

Однако Аликс как и муж, была одарена неистощимой силой воли и твердостью духа. Здесь во дворце она еще чувствовала себя хозяйкой, хотя уже четко понимала, что это продлится совсем недолго. Но кто знает, все еще могло обернуться новой неожиданностью.

— Говорите, я вас слушаю, — произнесла государыня, брезгливо поджав нижнюю губу и поправив рукой локон на голове.

Корнилов замялся пораженный величественностью государыни. Каждая черточка лица этой сильной женщины говорила о ее величии. Он сразу же попал под обаяние Аликс. Во взоре Романовой было столько достоинства и благородства, что по сравнению с ней офицеры выглядели очень блекло.

— Зачем вы явились ко мне?

Аликс окинула офицеров чужим взглядом и едва заметным движением губ выразила свое неудовольствие. Это было отражением ее противоречивых дум и чувств. Погруженная в горькие думы о судьбе семьи она не хотела смотреть на офицеров. В это время она прислушивалась к тому, что творилось у нее в душе. А там у Аликс было удивительно пусто. Только сердце больно билось в груди. Это отражалось на ее настроении. Она уже много дней не могла спать от беспокойных мыслей. Страх и слабость стиснули сердце намертво.

Аликс сидела неподвижно как в оцепенении. Чувствуя глубокое недоверие к неожиданным гостям, она с трудом удерживала слезы. Она оберегала свою душу от нового обвала. В эти минуты она заново переживала случившуюся беду. И все же она была необыкновенна сдержанна. Хотя ее охватило такое отчаяние, что немного потухли обведенные сиреневой тенью очи и лицо стало задумчиво-серьезным.

Корнилов, низко склонив голову, опустил глаза вниз.

— Ваше величество, я прибыл, чтобы объявить вам, что вы с сегодняшнего дня арестованы, — чужим посторонним голосом сказал он.

— Я ждала вас, — без удивления проговорила она. — Я знала, что это произойдет.

Аликс слегка склонила набок подернутую легкой сединой голову. Вымученная полуулыбка ненадолго задержалась на скривившихся губах измученной женщины. Ее сердце бешено заколотилось, хотя внешне она осталась хладнокровной. Государыне и сейчас удалось сохранить спокойствие, у нее лишь чуть-чуть задрожали губы. Она не хотела показывать своего страха перед нежданными гостями, пришедшими в ее дом без приглашения. Робость Аликс сейчас была не к чему, ей нужна была только тактичность.

— Ваше величество, я хочу вам представить нового начальника Царскосельского гарнизона Евгения Степановича Кобылинского. Если у вас будут возникать какие-нибудь вопросы в будущем, то вы всегда сможете с ними обратиться к нему.

Слова генерала выпорхнули из уст, как птица из рук.

Аликс беззвучно кивнула головой.

— Евгений Степанович оставьте нас вдвоем, — вдруг нарочито строгим голосом проговорил Корнилов.

Когда Кобылинский выскочил за дверь, Корнилов, словно угадывая тайные мысли государыни, бросился успокаивать ее. Он стал горячо заверять Аликс, что ее величеству не стоит ни о чем беспокоиться, потому что все это делается ради безопасности Романовых и что он сможет обеспечить надежную охрану Александровского дворца, и что как только обстановка немного улучшится, то арест с царской семьи тут же будет немедленно снят.

На мгновение лицо женщины просветлело от едва уловимой улыбки, но тут же погасло, потому что она уловила в глазах офицера злой огонек. Аликс снова недоверчиво кивнула головой, не придав никакого значения словам Корнилова. Слова генерала только казались искренними. На самом же деле они были как фальшивые камни — много блеску и никакого толку.

Государыня отвернула глаза в сторону, чтобы генерал не заметил внезапно выступивших слез. Она бессознательно уставилась в окно, тревожно раздумывая о своем муже, и нисколько не думала о том, что только услышала. Своя судьба ее беспокоила меньше всего. Она не один раз с печалью и нежностью вспоминала своего мужа. У нее нестерпимо ныло сердце при воспоминании о Ники.

Аликс охватило чувство собственного бессилия. Необычайной силой воли ей не удалось взять себя в руки.

— Поступайте, как вам совесть велит — безнадежно махнула рукой Аликс и по ее лицу промелькнула заметная тень легкого раздражения.

Корнилов склонился в легком поклоне.

Государыня в полном изнеможении откинулась на спинку кресла и усиленно крепилась, чтобы остаться спокойной.

Неожиданно в ее голове мелькнула одинокая мысль — хоть бы Ники был рядом. Но, к сожалению, он сейчас был далеко.

Корнилов, посчитав, что аудиенция окончена, пригласил в комнату Кобылинского. Аликс надменно-презрительным взглядом взглянула на офицеров. Они, откланялись перед ней и спустились вниз, где их уже ждали придворные и прислуга.

— Господа, с сегодняшнего дня государыня арестована! Поэтому все, кто хочет остаться, чтобы разделить ее участь — оставайтесь, но решайте это сейчас, потому что завтра во дворец я уже никого не впущу и не выпущу, — победоносно объявил генерал.

Перед тем как покинуть дворец Корнилов передал обязанность караула от Сводного полка первому лейб-гвардии стрелковому полку и утвердил инструкцию для заключенных под арест Романовых. После его отъезда из дворца вынесли знамя Сводного Гвардейского полка, отключили телефоны и телеграф.

Следом во дворец в сопровождении офицеров неожиданно явился новый военный министр Гучков. Когда он в окружении офицеров проходил мимо прислуги, то один из них вдруг с нескрываемой злобой выкрикнул:

— Вы продались Романовым, поэтому являетесь нашими врагами.

Прислуга, испытав большую неловкость, удивленно переглянулась.

— Вы, милостивый государь в нашем благородстве ошибаетесь, — смело ответил камердинер Волков.

Побледневший от позора и гнева офицер, не найдя, что сказать на дерзкие слова камердинера, со злым выражением на лице прошествовал мимо. Военный же министр, не обратив никакого внимания на недостойное поведение своего подчиненного, прошел, даже не повернув головы в сторону прислуги…

На следующий день в Царское село прибыл императорский поезд с Ники. На перроне Александровского вокзала для встречи с Ники собралась большая, любопытная толпа. Государь в красивой казачьей черкеске и с кинжалом на поясе, вежливо попрощался со свитой и поблагодарил их за честную службу. Он вышел из вагона вместе с князем Долгоруковым и ни на кого, не глядя, сел в автомобиль на заднее сиденье. Рядом с ним присел Долгоруков, на переднем сиденье расположился вахмистр Пилипенко. Свита, не пожелав разделить свою судьбу с царской семьей, как стая тараканов разбежалась в разные стороны.

Ну что ж каждому свое.

Заметно повеселев, комиссары передали Романова полковнику Кобылинскому:

— Наша миссия закончена, гражданин Романов передан в ваши руки.

По губам Романова пробежала горькая усмешка. Ему стало очень неудобно за то, что произошло с ним. Он ощутил в груди смертельную тоску.

Громоздкие и неуклюжие машины, нещадно коптя, направились во дворец. Когда автомобили проезжали мимо казарм кубанских и терских казаков, то шофер, увидев построенные казачьи сотни, сбавил ход. Ники, заметив их, взволновано вскочил с сиденья. Взметнулись приветственные крики. Романов благодарно приложил руку к сердцу, показав этим жестом, что они навечно остались в его сердце. Ники был необыкновенно рад проявлению к нему добрых чувств. Его сердце едва не выскочило из его груди от охватившей радости и волнения. Он машинально стянул с головы папаху.

— Спасибо, казаки! — воскликнул Ники, с чувством благодарности и преданности к казакам, которые он всегда испытывал к ним.

— Рады стараться, ваше императорское величество! — ответили казаки единым могучим голосом, и Царскосельский воздух содрогнулся от их дружного крика.

Автомобили набрали ход и вскоре, остановились возле ворот ограды.

— Кто идет? — притворно спросил караульный.

— Николай Александрович Романов, — ответил государь, и по его лицу пробежала легкая, серая тень.

Караульный нехотя отдал честь бывшему царю.

— Извините, но без разрешения я не могу вас пропустить.

— Раскройте ворота бывшему царю! — крикнул издалека дежурный прапорщик Верин.

В синих глазах Ники заплескались грустные огоньки. Романов поежился, испытав неясную горечь, от которой ему еще не скоро будет будет суждено избавиться. Теперь у него уже не было надежной охраны, как раньше. Романов с особенной ясностью отметил этот факт про себя.

— Проезжайте, господин полковник! — вызывающим тоном разрешил караульный.

Часовой распахнул ворота, и автомобиль проехал к парадному крыльцу, где густо столпились офицеры с красными бантами на груди. Проходя мимо победно стоящих офицеров, бывший царь приложил руку к папахе, но ни один из офицеров не ответил на его приветствие.

Романов с непроницаемым лицом и с сильно бьющимся сердцем влетел во дворец, не чуя под собой ног. Он на ходу поздоровался с графом Бенкендорфом и больше не в силах сдержать своих чувств, забежал на верхний этаж, чувствуя всей душой, что оставляет за собой растревоженный мир.

На втором этаже перед душевным взором Ники во всем блеске предстала Аликс. И чем ближе приближался он, тем нестерпимее становилась боль в сердце жены.

Супруги разом кинулись на шею друг другу. Ники с фатальной нежностью обнял свою жену и сразу же почувствовал на своей груди ее теплое дыхание. Он даже не подозревал, что у него еще сохранилось много трепетных чувств. В них радость переплеталась с раздумьем, а воспоминания с нежностью. Ники безотрывно посмотрел жене в глаза и его взгляд сказал без лишних слов о настоящей любви.

Испытывая от ее присутствия удовольствие, Романов все говорил и говорил ей нежные слова, совсем не совсем понимая, откуда они приходили ему на ум. Жена же, забыв обо всем на свете, прижалась к мужу и ничего не думая, и не помня, замерла перед ним. В эти минуты государыне стало так радостно, как никогда в жизни. Ее темные брови дрогнули, глаза заискрились, а лицо озарилось неподдельной радостью. Она ощутила к Ники чувство безмерной благодарности за то, что он явился к ней в такой тяжелый и безрадостный час.

Супруги первые мгновения стояли, обнявшись, пережидая первое острое мгновение. Потом Аликс, обвив шею мужа руками, что-то прошептала ему сквозь слезы. На ее губах появилась страдальческая улыбка. Она чувствовала боль и разлад во всем теле.

Они долго стояли, не двигаясь, и не в силах оторваться друг от друга. Романов безотрывно и затаенной любовью смотрел в родное, измученное лицо своей жены.

Сердце государыни сжалось до боли от охватившего ее волнения. Но понемногу Аликс все же успокоилась. В заплаканных глазах женщины зацвела испуганная радость. На ее щеках выступил румянец. Это сделало ее лицо теплее. Аликс провела по лицу кончиками пальцев, как бы стирая с него прошлое. Наконец-то жизнь в тревоге и долгая разлука закончились. Теперь муж рядом, все страшное осталось позади.

— Почему от тебя не было никаких известий? — задыхаясь, спросил Ники, немного отстранившись и все еще не выпуская жену из своих рук.

Уголки губ Аликс дрогнули.

— Я отправляла тебе одну за другой телеграммы, но они возвращались назад с отметками, что твое местонахождение не известно. Мы не знали, что думать.

— Я ничего не получал, Аликс! — воскликнул Ники, и выпустил Аликс из своих рук.

— Я так и поняла, — мученическим тоном сказала Романова. — Они лишили нас даже переписки!

Голос у нее был тихий, сила уже давно покинула его. В глазах стыла боль, а на ресницах горькие слезы. Муж увидел, что жена, которая всего несколько недель назад была уверенной в себе и царственно сильной, сейчас была страдающей и безразличной к жизни. В ее глазах как будто потух свет.

Он понял, что она глубоко понимала общность своей и его беды и что она чувствовала, что прежней жизни у них уже не будет никогда. Ники хотел сказать Аликс какие-нибудь необыкновенные слова, отражающие его душевное состояние, но он никак не мог подобрать нужных слов.

Наконец после недолгой заминки он сказал самые обыкновенные слова:

— Как вы жили без меня? Как здоровье наших детей дорогая?

— Все обошлось, слава Богу! Только дети болеют, особенно Ольга и Татьяна. У них кроме кори еще и воспаление легких. Доктор Боткин делает все возможное, чтобы вылечить наших детей, но пока безуспешно. А тут еще Аня Вырубова заболела. Я просто разрываюсь между ними.

Внимание Ники сосредоточилось на лице Аликс, на котором светилась любовь и боль, а в необыкновенных ярко-синих глазах отразилось заботливое беспокойство.

Аликс вытерла слезы и, придав голосу оттенок извинения, тихо произнесла:

— Нас арестовали, Ники. Это я во всем виновата.

У Романова мелькнула мысль, что ему надо как-то утешить жену.

— Ты ни в чем не виновата, Аликс, — успокаивающе ответил Ники, и ощутил, прилив нежности к жене.

Его воспаленные глаза засверкали неутомимым веселым огоньком. Но затем на его лице появилось скорее смятение, чем покой.

Аликс с искренними слезами благодарности на глазах мягко улыбнулась. Женщине стало тепло и грустно. Ей было приятно слышать, что Ники ее ни в чем не винит. Она подняла свой взгляд и увидела в глазах мужа безграничную любовь. Аликс по-прежнему была для него, единственно близким и родным человеком. В этот миг он почувствовал, что она необходима была ему и что для него было бы невыносимым потерять ее навсегда.

Аликс ответила ему взглядом безграничного восхищения, но в следующий миг озаренное лицо жены совершенно исчезло.

— Что теперь будет, Ники? — с растерянностью и мольбой спросила жена и в ее испуганных глазах снова появились слезы.

Ее сердце опять охватило тревожное чувство. На ней лица не было. Романов же выглядел более-менее спокойным, но его строгое и затвердевшее лицо светилось тревожным светом. Царский трон, мишурный блеск и богатство сейчас для него ничего не значили. Ники был величав в своем спокойствии. Для него семья больше, чем что-либо значила.

— Будь спокойна, все уже позади.

Романов поглядел на нее влюбленным ласковым взором.

— Ники, я не думаю, что все закончилось. Основные события у нас будут впереди.

— Поживем — увидим.

В его глазах погасли живые искорки.

— Я очень беспокоилась о тебе, каждый день за тебя молилась.

— Я тоже неустанно молился за вас.

Романов поднял нестерпимо синие глаза, и они встретились взволнованно-радостными взглядами. Затем Ники вытащил чистый платок и начал бережно вытирать слезы на ее лице. Ему очень хотелось сказать жене что-нибудь ласковое бодрое, чтобы успокоить, но он лишь еще теснее прижал Аликс к себе и, оглядев лицо, задержал взгляд на ее губах.

Ники вдруг захотелось поцеловать Аликс, но он не успел этого сделать, потому что она вдруг с болью в сердце сказала:

— Мне очень жаль, что Алексей никогда не станет царем.

— Он был бы блестящим правителем России, в отличие от меня. Помню, как я как-то принимал одного чиновника в присутствии Алексея. И чиновник сидя, протянул руку сыну, чтобы поздороваться, но Алексей убрал свою руку за спину. И только когда чиновник встал, Алексей пожал ему руку.

— А помнишь, один многодетный чиновник пожаловался на низкое жалованье? Ты ему его повысил, а стоявший рядом Алексей увеличил его жалованье еще и от себя лично.

— Да помню. У нашего сына добрая душа.

— Ты такой же, он весь в тебя.

— Алексей однажды сказал, что когда он станет царем, то сделает все, чтобы не стало ни бедных, ни несчастных.

— Но теперь этому не суждено будет случиться.

Они недолго помолчали.

— Как и где мы теперь будем жить? — тихо спросила Аликс.

— Будем жить, как все живут. Уедем куда-нибудь в Крым или Костромскую губернию, — с легким сомнением ответил Ники, и несколько секунд помедлив, вежливо поинтнресовался:

— Однако, мне хотелось услышать твое мнение по этому поводу?

— Я согласна с тобой, Ники.

Лицо Романова помолодело, морщинистый лоб расправился.

— Я передала твою просьбу казакам, чтобы они сняли с погон твои вензеля, но они наотрез отказались это сделать. И даже пригрозили, что погибнут за нашу жизнь. Я с трудом уговорила не делать этого ради нашего спокойствия.

— Им все равно придется снять погоны с плеч, потому что на них стоят мои вензеля.

Романов виновато развел руки в стороны.

— Пойдем к детям. Они заждались нас, — улыбнулась Аликс слабой улыбкой.

Оказавшись в детской, Романов заулыбался во все бородатое лицо и его добрые лучистые глаза заиграли. При появлении отца лица детей просветлели. Они с горячей любовью поглядели на своего родителя и прочитали в его синих глазах безграничную отцовскую любовь и заботливость. Теперь родитель был рядом, и это было для них самым важным.

Романов распрямился и почувствовал, как непомерная тяжесть свалилась с его сердца. Спасением от тоски и печали для него была семья, с нею он забывал все свои невзгоды и беды. В эти минуты он жил ничего, не замечая и ни о чем не задумываясь. Только семье он мог выразить свои чувства и ощущения. Постепенно горячая волна счастья наполнила его грудь, и смертельная усталость прошла. Он почувствовал себя свободным. Но это давалось ему с огромным трудом.

— Я счастлив вас видеть, дети мои!

Лицо Ники прояснилось, на глазах сверкнули слезы.

— И мы очень рады, папа, — искренно ответила Мария.

— Как вы себя чувствуете?

Отец посмотрел на них добрым любящим взглядом.

— Все хорошо папа, не беспокойся ни о чем.

Романов вдруг содрогнулся, прикрыв глаза ладонью. Веки Марии дрогнули.

— Что с тобой? — испуганно воскликнула дочь.

— Ничего, — ободряюще улыбнулся в бороду отец и, отведя руку от лица, виноватым голосом сказал:

— Милые, родные простите меня. Я очень виноват перед вами.

В глазах бывшего царя помутилось, он с трудом видел перед собой семью.

— Не надо об этом папа. Все живы и, слава Богу! — с сияющими глазами сказала Мария.

Ники отвел глаза в сторону, ему стало грустно. Его тяготило чувство вины. Романову вдруг нестерпимо захотелось взять папиросу, размять ее в руках, почувствовать знакомый запах табака и побыть одному. Перецеловав и перекрестив детей, бывший царь быстрыми шагами перешел в свой рабочий кабинет. Надо сказать, что Романов отошел от детей освобожденным от неимоверной тяжести в груди.

Уединившись в комнате, Ники закурил и, с наслаждением вдыхая табачный дым, стал размышлять над тем, что случилось с ним. Затем он зажег лампады и, уставившись на темноликие иконы, начал молиться за семью, за народ и за страну.

Никола Угодник, строго сдвинув брови, глядел милостиво. Романов загляделся на трепещущий огонек лампад. Почему, почему именно на его голову свалилось столько несчастья? Ходынское поле, кровавое воскресенье, две революции. Почему?

Романов провел по лицу рукой, как будто затем, чтобы стереть прошлое, а потом вдруг, схватившись руками за голову, горестно воскликнул:

— Если нужна сакральная жертва, то пусть ею буду я!

После завтрака, Романов, Долгоруков и дочь Мария вышли в сад, чтобы прогуляться по Крестовой аллее. В то утро день был великолепным. Ветер путался в ветвях деревьев. В кустах и деревьях щебетали снегири. Звенел легкий предвесенний морозец. По всему парку скакали веселые солнечные блики. Троица невольно зажмурилась от ослепительного света и с наслаждением вдохнула легкий, морозный воздух.

— Скучно. Давайте очистим дорожки от снега? — предложил Ники.

— Давайте? — весело поддержала Мария и написала на обочине дорожки отломленной сухой веткой: “Господи спаси и сохрани Россию”!

Охрана принесла лопаты, ломы и они дружно взялись за работу. Звонкий непринужденный заразительный смех красивой великой княжны разносился далеко вокруг. У девушки в глазах метались веселые искорки смеха, ее лицо сделалось трогательным и великолепным, а в уголках плотно сомкнутых губ задрожала миловидная улыбка.

На нее было приятно смотреть. Мария холодными, как лед руками прикрыла пылающее лицо, и Матвей Васильев невольно залюбовался ею. Чистый воздух и мороз сделали ее привлекательной. Она искренно радовалась возвращению отца.

Скоро к решетке Александровского сада прилипли люди. Возник беспрерывный шум. Воздух задрожал от крика людей. Кто-то закричал, а кто-то заругался. Среди толпы зашныряли подозрительные субъекты, подбивая людей на безобразия. Вскоре возгласы стали жестче, крики свирепей. Кое-кто даже попытался преодолеть ограду. Но расчищавшие от снега дорожки не видели возмутителей спокойствия и не слышали несущихся из-за ограды недружелюбных выкриков.

— В Сибирь их надо отправить! Пускай на каторге поработают.

— По ним давным-давно острог плачет

На громкий шум явился дежурный офицер и потребовал, чтобы они покинули Александровский сад.

— Нам не мешают эти добрые люди, — простодушно ответил Романов.

— Я настаиваю, Николай Александрович!

Романов почувствовал, как у него вздрогнуло и потяжелело в душе.

— Хорошо, — с неудовольствием согласился Ники, и троица, склонив головы, медленными шагами покинула любимый парк.

Романов вернулся к семье с затаенной тревогой и отчаянием в душе, но встреча с семьей понемногу рассеяла его плохое настроение. Радость встречи растопила в душе чувство обиды и страшной горечи. В скором времени к нему вернутся прежняя ясность ума и самообладание, а грудь наполнится радостным счастьем и долгожданной легкостью. Семья утешила его душевные волнения. Разве может что-нибудь сравниться с тихим семейным счастьем? После встречи с семьей все его тревоги рассеялись. Он все тверже убеждался, что решение его было правильным и он принял новые изменения. И все же Ники долгое время не мог прийти в себя. Он вернулся из Могилева во многом другим.

Вечером в присутствии жены Ники безудержно разрыдался. Это были слезы отчаяния, бессилия и одиночества.

Жена подошла к мужу справа и обеими руками обняла его за плечи.

— Ники, не стоит плакать. Ты для меня важнее как муж, как отец моих детей, чем император. Прошу тебя успокойся. Не плачь, не надрывай себя. Все уладится с помощью бога, — преданно заглянув в глаза мужа, воскликнула Аликс.

Романов словно очнувшись, встряхнул головой и с благодарностью посмотрел на жену.

— Дорогая мне нужно время, чтобы залечить все раны. Мне себя не жаль, мое сердце нестерпимо болит за вас и за русский народ.

— Боже мой, как же ты жил эти дни? — в горьких слезах спросила она.

Романов, вздернув голову, вздохнул тяжким вздохом и наболевшим голосом стал говорить о том, что его мучило и беспокоило последнее время.

— В некоторые моменты мне было очень трудно. Иногда просто хотелось уйти из жизни. Но ты и дети это единственное что удерживало меня на этой Земле. Особенно невыносимо тяжело было в Пскове и Могилеве. Оба города были разукрашены красными флагами. Люди распевали революционные песни. Они нисколько не думали о том, что от их действий может пролиться много крови. Зачем они сделали революцию? Мы и без ужасных потрясений могли прийти к хорошей жизни. Я твердо уверен в этом. Моя мать не могла смотреть на все это, а я относился к этому спокойно. Полное недоумение вызывало поведения простых людей. Они, как и прежде, становились на колени, когда я на автомобиле проезжал мимо них.

У Романовой дрогнули губы, она дрожащим от волнения голосом промолвила:

— Не переживай, Ники! Мне помнится, что ты из-за меня долго раздумывал, перед тем как принять русский трон. Я восхищаюсь тобой!

— Ты права! Я не хотел быть царем. И лишь по настоянию отца я согласился принять царский трон.

— Я хорошо помню это. Это было, как будто вчера.

У Романова мучительно передернулось лицо.

— Увидев вас, я ровно из мертвых восстал. Вы для меня и свет и радость. Без вас каждый день в тоске проходил. Я там страдал от одиночества. Ни от кого поддержки не было, ни от кого участия. Я чувствовал только обман и притворство.

— Ветер судьбы к нам стал очень злым. Я все эти дни молила бога, чтобы он заслонил нас от беды, чтобы он заставил всех прекратить бить нас больно. Чуть больше двадцати лет назад мы встали на тяжелый путь. Я смертельно устала от всего.

— Сейчас у нас будет предостаточно времени, чтобы отдохнуть. И с этим ничего не поделаешь. Такова сила исторических обстоятельств.

Ники посмотрел на жену вначале строгим, а потом нежным взглядом и это растопило в ее душе горький осадок. Муж старательно старался помочь вернуть жене в душу ясность и спокойствие и вывести детей из апатии и безразличия. На лице Аликс уже не осталось прежней тени волнения, хотя сердце в ее груди все еще бешено колотилось. Теперь муж рядом и больше ни о чем думать не надо.

— Я это уже поняла, — обмолвилась Аликс и поцеловала его в дрогнувшие губы своими сухими, но в тоже время горячими губами. — Я люблю тебя больше, чем в далекие годы нашей юности.

Ночью Романов заснул таким крепким сном, каким давным-давно не спал. Дети и жена, будто с него тоску и печаль сняли. Его душу затопила нежность к семье и необходимость все время быть рядом с ними. Ники заснул с легким убеждением, что в судьбе его семьи непременно наступит поворот от всех бед и напастей. Это чувство не покидало Романова даже во сне. И его немного измучил этот сон.

Весной жизнь во дворце стала скучной и незвучной. Привычная жизнь из него ушла. Бесконечно дорогой мир кончился. Семья впервые оказалась в малоприятных и неудобных условиях. Надвинулась новая и непонятная жизнь. Во дворце не проводились шумные балы, не подкатывали экипажи с друзьями, не играли оркестры, не пелись веселые песни. Все прежние иллюзии развеялись, в душу царской семьи пробралась тоска. Один день сменял другой, а жизнь не менялась. Но с каждым новым днем узники дворца чувствовали себя все увереннее из-за необыкновенного спокойствия главы семейства. Ведь дети всегда чувствуют малейшую неуверенность или фальшь. Вскоре их выразительные лица приобрели прежнюю ясность. Они пережили такой душевный подъем, какого не испытывали никогда. Романовы продолжили жить так, как им подсказывала совесть, продемонстрировав всем чистоту своих помыслов. Только кто это оценил?

***

Вскоре солнце уже начало светить по-иному, заметно потеплело. Оно стало светить весело и радостно. С крыш посыпалась капель, образовывались хрустальные сосульки. Снег посерел и уплотнился.

В первые дни Ники думал, что боль от случившегося отойдет от него, но этого не произошло, она продолжила терзать его душу и сердце. При этом Романов старался не показывать свое состояние на людях и перед родными. Но что бы ни думал, что бы ни делал Романов, жизнь шла своим порядком.

В начале весны Александр Федорович Керенский прибыл во дворец на личном автомобиле Ники, чем привел в изумление всех придворных. В сопровождении пятнадцати человек Керенский пробежал по дворцу, заглянул во все комнаты, произнес в коридоре перед охраной пламенную речь, а потом прошел в детскую половину, где его дожидалась царская семья. Уже в первую минуту он проникся уважением к Романову. Министр юстиции с первого взгляда увидел перед собой значительного человека.

Керенский, улыбнувшись, добродушно представился:

— Здравствуйте, Николай Александрович, я новый министр юстиции.

Ники приветливо шагнул ему навстречу и крепко пожал его руку.

— Здравствуйте, Александр Федорович!

Романов окинул фигуру Керенского веселыми глазами. Дети, не скрывая интереса, разглядывали Керенского. Его лицо выражало полное удовольствие. Он предстал внешне сдержанным и собранным. Александру Федоровичу очень хотелось блеснуть перед Романовыми политической принципиальностью и хладнокровием.

Между недавними противниками завязалась беседа.

— Моя семья: жена, сын и две старшие дочери, — представил свою семью бывший царь и в его тихом голосе не было ни злости, ни раздражения. — Другие две дочери сейчас больны, но если вы захотите, то тоже сможете увидеть их.

— Нет, нет, не стоит беспокоить больных детей. Я с ними в другой раз повидаюсь.

Министр юстиции беспрестанно теребил рукой пуговицу явно не зная, как ему вести себя в присутствии бывших царских особ.

— Как ваше здоровье? Как чувствуют себя дети? — участливо спросил Керенский, глядя на бывшего царя с чувством большого уважения.

— Не беспокойтесь, у нас все хорошо, — словно не замечая его неловкости, ответил Ники.

Керенский с невольной симпатией смущенно продолжил расспросы:

— Имеются ли у вас ко мне жалобы, претензии, пожелания. Может быть, у вас есть нужда в чем-нибудь?

— Мы ни в чем не нуждаемся, — сдержано отозвался Ники, и его губы растянулись в вынужденной, слабой улыбке.

Керенский повернулся лицом к Аликс.

— Английская королева передает вам привет и очень интересуется вашим здоровьем.

— Спасибо, я чувствую себя сносно, — ответила Романова, хотя к этому времени она была глубоко больной женщиной, и в этой связи все досужие сплетни о возможной связи с Распутиным выглядели откровенной ложью.

Керенский, развернувшись к Ники, из вежливости широко улыбнулся:

— Николай Александрович, не беспокойтесь ни о чем, я обеспечу вашей семье хорошее отношение.

— Спасибо, Александр Федорович!

В эту минуту было хорошо заметно, что министр юстиции всеми силами старается сопротивляться первому поспешному чувству, но бывший царь ему определенно нравился. Ники, отметив про себя, что улыбка и глаза Керенского стали липкими как грязь, непринужденно сменил тему разговора:

— Как дела на фронте, Александр Федорович?

— Русской армии сейчас очень трудно на фронте, — досадуя, поморщился Керенский.

— Будем надеяться, что скоро все направится, — тяжело вздохнул Ники, и вдруг попросил: — Дайте мне полк, я буду биться за Россию.

Керенский оставил просьбу Романова без удовлетворения.

— Мне нужно время, чтобы обдумать вашу просьбу.

“На нет и суда нет. Придется искать иные пути“, — сказал про себя Ники.

Государыня, оглядев непрошенного гостя строгим пытливым взглядом, хотела что-то сказать ему, но не произнесла ни слова. Ей не по душе пришелся новый министр юстиции.

Керенский, поклонившись, покинул Романовых, отметив про себя, что бывший царь очень добрый, простой и может легко очаровывать людей. Еще его поразил чистый свет синих глаз Романова. Впрочем, многие отмечали в Романове удивительные черты характера. Он обвораживал всех, с кем его сталкивала судьба. Ники от рождения унаследовал от отца сдержанность и спокойствие, а от матери исключительное обаяние. Он имел открытый и жизнелюбивый характер.

Скоро, Романовых, не смотря на обещание Керенского, резко ограничили в свободе и в связи с внешним миром. Вся корреспонденция, приходившая в адрес царской семьи, стала проходить через руки дворцового коменданта. После ареста каждый шаг, каждое движение перестали принадлежать Романовым, ими стали распоряжаться другие люди. Царской семье разрешалось только гулять в парке с утра до вечера, работать на огороде или кататься на лодке.

В свободное время Ники читал английские, французские журналы или русские газеты, где было написано много лжи и неправды про него и жену. Иногда солдаты или офицеры даже специально подкидывали Романовым газеты с отвратительными статьями и тайно наблюдали за ними, какое впечатление это произведет.

Романов, читая грязные статьи, прекрасно понимал, что это же читает весь русский народ, и что ложь на многие годы вперед станет правдой. Но, испытывая сильные мучения он, все же надеялся, что со временем шелуха лжи отвалится и останется только сущая правда. Вместе с этим государь переживал и о будущем России. Его волновала судьба русского народа и русской армии. Он часто делился своими впечатлениями о событиях в стране со своими приближенными, и они разделяли с ним эту боль.

В конце марта Александр Федорович снова навестил Царское Село и после приветствия и дежурных слов сразу же перешел к делу.

— Николай Александрович, люди требуют, чтобы мы посадили вас вместе с семьей в Петропавловскую крепость.

Ники вскинул на Керенского удивительно синие глаза, по его лицу промелькнула черная тень.

— Кто требует? Зачем? Какая глупость! Мне кажется, что Романовы делают все, чтобы успокоить ситуацию в стране.

Заметив в глазах Романова удивление, и растерянность и испытывая от этого полное удовольствие, Керенский торжествующим тоном продолжил:

— Николай Александрович, не переживайте по этому поводу, потому что Временное правительство делает все, чтобы не допустить этого, но вы в свою очередь должны жить с женой раздельно. Вы можете встречаться с супругой только во время богослужений, совместных обедов, чаепития и под пристальным наблюдением караульного офицера.

Романов горько усмехнулся:

— Мы сделаем все, о чем вы нас попросите.

Отсвет улыбки ненадолго задержался на лице Керенского:

— Я думаю, что моя просьба не создаст вам больших трудностей.

Романов, немного поколебавшись, качнул головой.

— Разве дело только в нас, Александр Федорович? Подумайте лучше о том, чтобы страна не оказалась на краю пропасти, и чтобы в стране не дай бог, не разразилась гражданская война. И вы всегда можете рассчитывать на Романовых для достижения мира и спокойствия в России.

— Я постараюсь запомнить это.

— Даже не сомневайтесь в этом, — обезоруживающе улыбнулся Ники. — Я в полном вашем распоряжении.

— Иного я себе и представить не могу

После того как Керенский покинул Александровский дворец, Ники поведал Аликс о просьбе министра юстиции.

— И это после того, как ты отказался от престола? Как они смеют так поступать с тобой! — резко возмутилась Аликс, почувствовав в душе необоримый гнев.

Романовой захотелось сказать в адрес Керенского какие-нибудь оскорбительные слова, но хорошие манеры в воспитании взяли верх над ее эмоциями. И она, крепясь, смолчала и до хруста сжала кулачки.

В следующий приезд Керенский захотел встретиться с государыней, но она в это время была занята своим туалетом, и пока он ожидал приема, доктор Евгений Сергеевич Боткин, пользуясь удобным моментом, спросил Керенского:

— Дети Романовых очень больны, для восстановления здоровья требуется теплый климат, поэтому разрешите им выехать для лечения за границу или в Крым.

Керенский отделался неопределенным ответом:

— Я попробую решить ваш вопрос на правительственном заседании.

Когда лакей пригласил Керенского пройти к Романовой, то он, подскочив как на пружинах, проследовал за ним. Войдя в комнату, министр юстиции увидел, что государыня, потрудившись над туалетом, выглядела изящно.

Керенский рассыпался в комплиментах:

— Хорошо выглядите, Александра Федоровна. Любо-дорого на вас смотреть!

Романова, чуть-чуть вспыхнув, мягким жестом указала на кресло.

— Спасибо, Александр Федорович, присаживайтесь.

Керенский вальяжно развалился в кресле. Его лицо приняло строгое выражение.

— У меня имеется несколько вопросов, Александра Федоровна. Скажите, какую роль вы играли в политической жизни страны и в назначении людей на министерские должности.

В глазах Аликс потемнело, но она не вспылила и смогла удержать себя от резких слов.

— Я поняла, что вы имели в виду, задав мне этот вопрос, но я могу вам сказать, что это все досужие домыслы. Я разочарую вас, сказав, что между мной и мужем отношения всегда были открытыми. Мы никогда и ничего не скрывали друг от друга. Иногда мой муж отсутствовал в столице и я вынуждена была выполнять его мелкие поручения, но не более того, Александр Федорович.

Государыня ответила с таким спокойствием и твердостью, что Керенский удивился. Он беззвучно покивал головой и, взглянув в лицо государыни, всеми силами пытался понять, что таилось в необычном блеске ее глаз.

В это время с прогулки величавой походкой вернулся Романов. В тот день он выглядел подтянутым, радушным, и с обаятельной улыбкой. Впрочем, государь выглядел так всегда, и он не хотел меняться в связи с новыми обстоятельствами в его жизни.

Романов взглянул на Керенского прищуренными глазами, протянул ему руку, и они приветливо поздоровались.

— Николай Александрович, вы знаете, что по вашему делу ведется следствие, — вежливо обратился Керенский к Романову. — Поэтому я должен у вас изъять все документы, которые могут понадобиться следственной комиссии.

— Вы можете взять себе все, что хотите, — простодушно махнул рукой Романов.

— Я уже поручил Кобылинскому, чтобы он взял у вас нужные бумаги.

После ухода Керенского, Коровинский с Кобылинским прошли в рабочий кабинет Романова. Ники подвел их к огромному ящику с документами и стал помогать разбирать аккуратно сложенные бумаги. В какой-то момент он взял сверху конверт и сказал, что это письмо частного характера и хотел бросить его обратно в ящик, как Коровинский вдруг цепко ухватился за конверт рукой. И получилось так, что каждый потянул его к себе. Романов, рассердившись, выпустил бумагу из рук.

— В таком случае, я иду гулять в сад, — раздраженно бросил государь.

Через несколько недель наступили теплые дни, и весеннее солнце испепелило на полях потемневший снег. Земля проснулась, зацвела верба, фиалки и лютики. В природе всполошились птицы и начали вить гнезда.

Всего Керенский побывал в Александровском дворце около десятка раз. Александр Федорович сделал все, чтобы у царской семьи не осталось ни одного шанса выжить, перекрыв им все пути к спасению. Все его помыслы вращались только вокруг того, чтобы как можно скорее избавиться от царской семьи. Все остальное для него было, между прочим. Он держал заключенных Александровского дворца в полном неведении их возможного освобождения или отъезда куда-нибудь. Но узники прекрасно поняли, что Керенский зачастил во дворец в связи с их дальнейшей судьбой.

— Он славный человек с ним можно разговаривать, — однажды ошиблась Романова.

Находясь в заточении, Ники все время ждал в гости бывших членов свиты или друзей, но день проходил за днем, и никто не приезжал. У царской семьи потянулись бесконечные дни в золотой тюрьме. Арестованные без предъявления каких-либо обвинений они страдали как вольные птицы в клетке. Их жизнь стала горькой как полынь, а расположение духа стало далеко не веселое. Но, чувствуя себя скверно, Романовы никого не осуждали за то, что с ними случилось. Они находили причину всех бед в своей судьбе. Однако они смотрели на мир все же с большой надеждой. Романовы верили и надеялись, что все плохое пройдет и впереди у них настанет хоть какое-нибудь светлое будущее. Что ж иногда бывает, что надежды и мечты сбываются вопреки всему. Но немалое значение все же имеет и судьба.

Матвей все время незримо присутствовал с Романовыми. За это время у царской семьи произошло много чего плохого. Их угнетала бездеятельная пустота и оторванность от стремительных водоворотов жизни. Она стала у них замысловатой и с неожиданными поворотами. При этом счастливых дней почти не осталось. И почти каждый день царская семья сносила унижения и оскорбления, поэтому они с тоской вспоминали прошлый мир полный радости и счастья. Но наряду с этим им хотелось, чтобы прошлое навсегда осталось прошлым. Поэтому они усиленно пытались выкинуть из памяти и прошлое и настоящее. Что будет, то будет. Придет время жизнь сама все расставит по местам.

***

Проходили дни, недели, но отъезд царской семьи из дворца все время откладывался. Романовых охватила глубокая тревога, их угнетала неизвестность будущего. И мучила борьба между злом и добром. Однако зерно уже проросло и поэтому от них уже ничего не зависело. Еще никогда царская семья не испытывала такой беспомощности перед жизнью и судьбой. В ожиданиях прошло много дней и ничего не менялось. Царская семья, питая надежды, все чаще и чаще обращала свой взор в сторону Крыма или западной границы. Они против своей воли заглядывали вовнутрь себя и от этого им становилось неуютно и пусто на душе.

— Господи, не оставь нас! — молилась Аликс.

— Король Георг V мой двоюродный брат и друг. Если мы не сумеем перебраться в Крым, то может быть, нам удастся отправиться в Англию, — успокаивал ее Ники.

Надо отметить, что Ники и Георг V были двоюродными братьями, и они были настолько похожими друг на друга, что их можно легко спутать. Что было не удивительно, потому что их матери приходились друг другу родными сестрами. Схожесть Николая и Георга была во всем: в фигурах, в форме лица, размерах носа и ушей и даже в цвете волос. Однажды Георг V приехал в Петроград, прогулялся вдоль набережной Невы и изумился тому, что народ принял его за русского императора.

Хотя у царской семьи в Европе находилось много близких родственников, однако никто из них не оказал им должной помощи. Не нашлось места Романовым и в любимой Левадии. Против приезда в Крым августейшей семьи выступил адмирал Колчак.

Романовы в Царском Селе пережили много тяжелых дней. Матвей будто наяву видел, как офицеры то не отвечали на приветствия государя, то вели непозволительные разговоры с государыней, то неожиданно воткнули штык в колесо велосипеда, проезжавшего мимо государя, и он оказался земле, после чего семья вынуждена была отказаться от прогулок на велосипедах.

То вдруг солдаты чуть ли не прикладами винтовок загнали государя во дворец, а потом не выпускали семью из дворца на прогулки, ссылаясь на то, что у них якобы затерялся ключ от входной двери. То неожиданно ворвались во дворец и потребовали объяснений кому члены семьи посылают сигналы из комнаты, то вдруг изъяли винтовку-игрушку у цесаревича, посчитав, что это представляет для них серьезную опасность.

Много чего солдаты и офицеры натворили за эти дни, что сильно удивляет. Разве они позволили это себе, если бы Романов оставался императором? Кажется, что в любой ситуации нужно оставаться человеком. Матвею это было не по душе.

Однако со временем отношение многих солдат к царской семье стало меняться в лучшую сторону. Они поняли, что Романовы совсем не такие, какими их рисуют. Караульные в одиночку или целыми группами пробирались на верхний этаж, чтобы поговорить с государем или государыней, общались с великими княжнами на прогулках или навещали из-за добрых побуждений больного мальчика. Романовы, испытывая к солдатам те же чувства, дарили им подарки, образки или свои фотографии с автографами.

Но вскоре в судьбе Романовых наступила крутая перемена. В середине июля Временное правительство на секретном заседании приняло опасное решение, ставшее трагическим для семьи Романовых. Керенский по личным соображениям и из-за боязни, что его могут обвинить в предательстве революции, решил отправить Романовых в Сибирь.

В эти дни у Романовых в душе и сердце сквозь щемящее чувство тревоги постоянно билась слабая надежда на чудесное избавление от дальнейших оскорблений и унижений. Царская семья все время ждала, что кто-нибудь освободит их из золотой клетки. Но, к большому сожалению, счастье и судьба навсегда изменили Романовым.

После принятия решения о высылке Романовых Временное правительство направило в Сибирь комиссаров Вершинина и Макарова, чтобы они разведали место предполагаемой ссылки Романовых. Вернувшись из Тобольска, комиссары доложили, что лучшего места для царской семьи не сыскать.

Последние дни июля выдались такими сухими и теплыми, что даже земля потрескалась. Дикий аромат цветов, трав и листьев окутал дворец. Следом наступил пыльный и жгучий август. В первых числах месяца Керенский вновь посетил Романовых. Взаимные улыбки, дружеское пожатие рук, но затем улыбка на лице Керенского истаяла, и он объявил Романову окончательное решение Временного правительства.

— Николай Александрович, ради вашей безопасности и семьи правительство приняло решение вывезти вас из Петрограда, — пряча глаза, сказал Александр Федорович.

— И кудаже вы решили нас отправить?

На лице Ники отобразилась крайняя озабоченность.

— Пока я не могу вам этого сообщить, — уклонился от прямого ответа Керенский.

— Почему? — прямо спросил Ники.

Керенский натянуто улыбнулся.

— Об этом говорить преждевременно.

Романов вскинул на главу правительства сильно взволнованные синие глаза.

— Но мы хотели бы в Крым или на худой конец в Англию.

— Вы мне уже говорили об этом, — холодно ответил Керенский, и отведя глаза в сторону, сказал: — Николай Александрович выезд вашей семьи в Англию не состоится, потому что британское правительство отказалось принять вас.

— Почему же в Крым нельзя?

— Вывезти вас в Крым у нас нет возможности, поэтому вам сегодня же нужно собираться в дорогу. Вы можете взять с собой в дорогу все что угодно и кого угодно.

Слова Керенского об ответе Англии потрясли Романова. Его сердце болезненно сжалось. Как король Георг V мог бросить своего двоюродного брата? Как такое вообще возможно?! Это сообщение никак не укладывалось в голове Ники. Ответ Англии сильно взволновал государя. Он весь день не знал, что делать. То закурит папиросу, то пройдет по дворцу, то присядет в кресло.

“А может, обманул меня Керенский?” — невольно закралась мысль в голову бывшего царя.

Так до сумерек и пролетело время. Лишь ночь принесла небольшое облегчение.

За два дня до отъезда Романовых в Сибирь Керенский прибыл в Царскосельскую комендатуру, где его уже ждали полковник Кобылинский, председатель солдатского комитета прапорщик Ефимов, офицеры местного гарнизона и члены городского Совета.

— Прежде чем, что-то сказать вам я хочу взять с вас слово, что все сказанное мною здесь останется в секрете, — таинственно потребовал Керенский.

Присутствующие твердо заверили Керенского ставшему к тому времени уже главой правительства, что сохранят доверенную им тайну.

Керенский пробежал радостными глазами по напряженным лицам собравшихся людей и, по-наполеоновски скрестив руки на груди, сделал важное сообщение:

— Совет Министров принял решение вывезти семью Романовых из Царского Села. Сопровождать в ссылку семью Романовых поедет полковник Кобылинский и он же назначается начальником поездов, в которых отправятся царская семья и охрана, а отвечать за экспедицию будут комиссары В.А. Вершинин и П.М. Макаров.

По приказу Керенского Кобылинский сколотил большой отряд из трехсот пятидесяти солдат и семи офицеров, награжденных георгиевскими крестами. Всем солдатам выдали новую форму и винтовки, кроме солдат второго полка, что потом негативно скажется на их поведении в Сибири.

Перед отъездом Романовы умолили Кобылинского доставить из Знаменской церкви икону Божьей Матери, чтобы отслужить благодарственный молебен по случаю дня рождения у цесаревича Алексея. Евгений Степанович охотно исполнил их желание. Во время проведения церковной службы во дворец неожиданно заявились командующий войсками прапорщик Кузьмин, в сопровождении полковника и какого-то штатского, чтобы понаблюдать за Романовыми.

В день отъезда стоял тихий безветренный день. Во дворце царило сильное возбуждение заметное невооруженным глазом. Царская семья трепетно прощалась с загадочным Александровским садом, с детским островом, с огородом и с тем, что было дорого их сердцу. Они прощались так, как будто навсегда, потому что не знали, придется ли им еще когда-нибудь увидеть родные места и напоследок попрощались со свитой и слугами, которые оставались дома и поблагодарили их за верную службу.

Вечером на западе яростно и долго горел закат, отсвечиваясь на верхушках деревьев. Уходя за сосны, солнце зажгло стекла Александровского дворца. После того как сгустившаяся темнота накрыла Царское Село, последние приготовления к отъезду закончились, весь громоздкий багаж был собран и упакован, в том числе и бесценные для царской семьи церковные реликвии. Лишнюю одежду и вещи государыня раздала друзьям, беженцам и жителям Царского Села. На стенах остались висеть лишь одни картины.

Медленно и нехотя угасал летний вечер. Время приблизилось к ночи. Длинный дворец погрузился в темноту, на небо выкатилась белая луна. Когда в тихом воздухе наступила ночь, и желтым огнем загорелись таинственные окна, в Царское Село принесся Керенский. Он осмотрел первый и четвертый полки и выступил перед ними с краткой речью. Отказавшись, посетить второй полк, повеселевший Керенский, приказал Кобылинскому, чтобы он привез в Царское Село Михаила Александровича. Евгений Степанович доставил во дворец великого князя, и он вместе с главой правительства и дежурным офицером прошел в рабочий кабинет Романова.

Удрученные расставанием Романовы взялись за руки и расстроенными глазами взглянули друг на друга. Взволнованным братьям было, что сказать друг другу, но разговаривать в присутствии чужих людей они не смогли. Радость от встречи пропала. Придется ли еще раз увидеться? В этом у них не было никакой уверенности. Романовы в замешательстве крепко обнялись. Керенский с плохо скрываемым злорадством взглянул на братьев.

Вдруг в приемную вбежал радостный цесаревич Алексей.

— Это-дядя Миша приехал? — спросил он Кобылинского.

— Да, — ответил тот.

— Можно мне на него посмотреть?

— Конечно, Алексей Николаевич, — великодушно разрешил Евгений Степанович и насильственно улыбнулся.

Цесаревич заскочил за дверь и увидел то, что происходило в комнате.

— Позвольте мне проститься с родственниками, — под усами великого князя жалостно дрогнули губы.

— Я не могу вам этого разрешить, — замявшись, отозвался Керенский.

Великий князь облил главу правительства недоуменным, гневным взором. Михаил Александрович искренне не понял, почему Александр Федорович не разрешил ему попрощаться с родственными душами. Какая на, то есть причина?

Не такой представлялась родным братьям встреча. Сейчас бы сесть им за стол поглядеть друг другу в глаза и проговорить до самого рассвета. Однако, пробыв во дворце всего лишь десять минут, великий князь, не попрощавшись с женой и детьми брата, ушел навсегда. И больше они уже никогда не увидятся.

Керенский остался во дворце, чтобы понаблюдать за сборами и отъездом Романовых. Перед самым отъездом глава правительства успокаивающим тоном, объявил Романову:

— Николай Александрович, правительство решило вас отправить в тихое и спокойное место. Я прошу вас сильно не переживать по этому поводу, потому что вы будете проживать в губернаторской резиденции. Там вы навсегда избавитесь от преследующих вас последнее время унижений. И после того, как состоится Учредительное собрание, вы сможете выехать куда захотите.

Глава правительства держался непринужденно, словно в отношении царской семьи ничего не происходило.

— Если это нужно, чтобы успокоить страну, то пусть все так и будет, — после недолгого молчания ответил Ники.

— Все будет хорошо, — внушительно заверил глава правительства и его губы скривились нехорошей улыбкой.

— Я вам верю, но куда вы нас отправляете?

— Я объявлю об этом в вагоне, — уклончиво ответил тот.

Романов не подал виду, что его мало успокоили слова Керенского. Его спокойное настроение сменилось на удручающее раздумье. Вещее сердце говорило ему, чтобы он не верил словам главы правительства. Ники уже давно подозревал об отъезде в Сибирь по доходившим до него слухам и сообщениям по большому секрету. Однако раскрытая тайна его не радовала, потому что он рассчитывал только на свою любимую Ливадию. Отъезд в Англию предполагался им только в крайнем случае, так как покидать Россию ни он, ни его семья не хотели. Им легче было умереть, чем расстаться с родиной. Они не представляли свою жизнь без святой Руси.

Солдаты начали выносить вещи в круглый зал. По дворцу туда-сюда сновали офицеры и солдаты. Отъезжающие спустились в зал, но время отъезда все время переносилось из-за задержки поездов. Керенский заметался и занервничал. Ники, выкуривая одну за другой папиросы, то разговаривал со своими приближенными то, раздумывая о чем-то своем, расхаживал взад-вперед. Аликс бесконечно читала про себя молитвы и о чем-то переговаривалась с дочерями.

Время тянулось утомительно долго. И чем ближе было утро, тем тоскливее и горше становилось Романовым. Никому не спалось, потому что на душе не было покоя. Романовы, переживая за будущее своих детей, провели ночь в полной тревоге. Нестерпимая тоска пробралась в их сердца. Тяжесть потерянного счастья обрушилась на плечи царской семьи.

Но вот извечная борьба между тьмой и светом закончилась и на горизонте появилась скудная полоска рассвета. Наконец рано утром глава правительства объявил, что можно ехать. Царская семья в последний раз вышла на заветное сердцу парадное крыльцо и от невыносимой боли у них застонали сердца. От усталости и от охватившего бессилия они с трудом стояли на ногах. Как смириться с тем, что раньше было родным, а теперь вдруг стало чужим? Им не хотелось расставаться с родными местами, но другого выбора у них не было. В то утро Александровский дворец опустел. Его стены больше никогда не услышат веселого смеха царских детей.

— Мне не жаль себя, мне жаль мою Родину и мой народ, — прощаясь с родным гнездом, сказал Ники.

Отойдя от крыльца, Романовы оглянулись на дворец и увидели на любимом крыльце графа Бенкендорфа и фрейлину Буксгевден. Семья со слезами немой благодарности попрощались с ними. В эти печальные минуты перед их глазами одним мигом пробежала вся счастливая жизнь. Им трудно было жить прошлыми радостными воспоминаниями, но еще сложнее было от них избавиться.

Ники из прошлого времени вернул тихий шепот Аликс.

— Господи, помилуй нас! — глядя во все глаза и часто крестясь, прошептала она.

— Не терзай себя, будем надеяться, что бог будет милостив к нам.

Узники расселись по местам, и громоздкие неуклюжие автомобили двинулись на станцию. Спереди и сзади автомобили сопровождали всадники 3-го драгунского балтийского полка. После недолгого пути колонна остановилась возле станции. На пятом запасном пути в затылок друг другу громоздились два поезда под японским флагом и под вывеской японской миссии Красного Креста. Романовы, окруженные редкой цепью солдат, по щебенке и шпалам с трудом дотащились до своего поезда. Керенский по звонкой лесенке заскочил в вагон и услужливо помог подняться вначале Аликс, а потом Ники. Следом забрались утомленные бессонницей и тревогой царские дети.

Матвей Васильев, удивившись надписи на вагонах, едва-едва успел заскочить в последний вагон, потому что твердо решил, что он вместе с Романовыми отправится в Сибирь. Но там ему будет значительно легче, чем Романовым, потому что ему ничего не угрожало.

Выглянув из окна, Матвей увидел, как Керенский в шесть часов десять минут махнул рукой и оба поезда длинно и тоскливо свистнув, стронулись с места.

Проводив взглядом, сигнальные огни последнего вагона Александр Федорович вдруг ощутил в груди такую безудержную радость, что, ударив пяткой, хотел крутнуться на месте и пуститься в пляс, да застыдился народа.

Конец ознакомительного фрагмента.