Второй шанс

Юрий Александрович Штаб, 2019

К середине 21 века смертная казнь была отменена на всей планете. Остался последний человек, Виктор Иванчук, осужденный на казнь незадолго до запрета. Из-за этого вокруг него поднялся небывалый ажиотаж. Деятели шоу-бизнеса думают лишь о прибыли. Смерть, превращенная в шоу, принесет огромные доходы. Виктор в очередной раз видит ужасный лик сферы развлечений. Он ищет способ спастись…В его тюрьме стартуют съемки реалити-шоу «Второй Шанс». Проект сулит свободу победителю. Виктор, как человек знаменитый, должен стать главной приманкой для зрителей. А сумеет ли он сам благодаря шоу избежать казни?

3. Знакомство с Андреем Тарасовым

Я проснулся поздно, что редко бывало со мной в тюрьме. Мне снился странный сон — я и мои друзья хотим казнить преступника, но не желаем делать это сами. Мы стоим на берегу реки, осужденный на коленях молится, повернувшись лицом к воде, а мы торгуемся с палачом, упрямо споря из-за грошей. Палач требует лишь немного больше того, что мы ему предлагаем — доплатить для нас не проблема, но дело в принципе. Спор длится долго, хотя цена вопроса — копейки, а в двух шагах стоит человек и готовится расстаться с жизнью. Он, конечно, все слышит, но даже виду не подает. Наверное, такое показное хладнокровие ему нелегко дается.

С утра я сижу, уставившись в какой-то новый фильм. Мне скучно и я не знаю, чем заняться. Мою меланхолию прерывает телефонный звонок.

— Добрый день, Виктор. Это управляющий медицинского центра, вы вчера звонили нам…

— Совершенно верно! Вы готовы помочь мне прожить еще каких-нибудь 120 лет?

— Нет, мы вынуждены отказать вам в наших услугах.

— Это еще почему, позвольте спросить?

Мой насмешливый тон явно действует человеку на нервы — голос его становится резче.

— Дело в том, что вы человек очень известный и неизбежно все узнают, что вы пользовались услугами нашей компании, а ваша смерть может плохо сказаться на нашем имидже.

— Но ведь это будет смерть насильственная и явно не по вашей вине!

— Это не меняет ситуацию. Вы ведь скоро умрете, а наши клиенты не могут себе этого позволить. Прощайте.

Он повесил трубку. Козел! Я встал и заходил по камере туда-сюда — было глупо рассчитывать, что они возьмутся за такого клиента, но мог бы отказать и более вежливо. Пришло время завтрака, в столовой шел кратковременный ремонт, поэтому пока что все ели в камерах. Охранник принес еду и остался поболтать:

— Вчера по Первому каналу ток-шоу крутили. Обсуждали — корректно ли транслировать смертную казнь в прямом эфире.

Я усмехнулся. Прогресс шагнул вперед — раньше желающим полюбоваться столь изысканным развлечением приходилось топать на улицу, толпиться на площади у помоста, толкаться локтями и вытягивать шеи. Теперь нет необходимости даже с дивана подниматься, достаточно нажать пару кнопок и картинка уже перед глазами.

— Ну и к какому решению пришли?

— Да ну там долго спорили, всего и не перескажешь, поищи запись в интернете.

— Игорь, я не хочу в интернете! Тебе сложно самому рассказать?

— Не обижайся, Витек. Я не успел даже половину посмотреть — был занят вечером.

Я кивнул головой.

— Кстати, у меня есть и хорошие новости — возможно шеф разрешит тебе увидать семью перед казнью. Ну ладно, я пойду, сам понимаешь — служба не ждет.

Он уходит, а я остаюсь и думаю, а хочу ли я увидеться с родными. С одной стороны я мог об этом пока только мечтать, а с другой — их визит будет означать, что смерть близка.

Сажусь в кресло и снова включаю компьютер. Нахожу какой-то боевик — сюжет интересный, но без рекламы, понятное дело, никуда. Все главные герои очень демонстративно пользуются мобильными телефонами одной и той же фирмы и конечно курят одинаковые сигареты. Лучше бы рекламу сигарет не запрещали — ее можно было бы перемотать, а так от нее уже не избавиться. Не могу не восхититься изобретательностью табачных компаний — ловко, очень ловко! В фильме главному герою приходится много бегать и у него отлично это получается, хотя он и дымит как паровоз. Я не удивлюсь, если в конце он признается, что именно курение помогает ему сохранять выносливость и несокрушимое здоровье. Из-за подобной скрытой рекламы в фильмах часто возникают абсурдные ситуации, что понижает их художественную ценность, зато, несомненно, повышает коммерческую.

Закрывая собой полкартинки, на экран властно врывается реклама. Бегущая строка рассказывает о новых леденцах от кашля — а на заднем плане герой затягивается очередной сигаретой. Забавный симбиоз. Думаю, всю эту продукцию делает одна корпорация, но под разными брендами. Поток жизненно важных товаров и услуг продолжает изливаться с экрана, стремясь вытеснить из памяти сюжет фильма. Через двадцать минут ему это удается — я с изумлением осознаю, что потерял нить повествования и совсем не ориентируюсь в происходящем. Полиция за кем-то гонится, но за кем — я не могу рассмотреть. Левая половина экрана почти полностью закрыта рекламой какого-то тур-агентства.

Выключаю компьютер. Безразлично пялюсь в потолок. Из оцепенения меня выводит телефонный звонок.

— Добрый день, меня зовут Андрей Тарасов! (Интересно откуда у него мой номер телефона?). Я журналист компании «Тристар»! Виктор, ваша судьба интересует миллионы людей во всем мире. Я собираюсь взять у вас интервью, полагаю, вас не затруднит ответить на наши вопросы? Я планирую навестить вас завтра к трем часам дня. (Мужик, да что же тебе в воскресенье дома-то не сидится?). Надеюсь, вы меня дождетесь и никуда не сбежите! (Придурок, думаешь ты очень смешно пошутил?). До завтра!

Телефон замолкает, этот Андрей даже не стал спрашивать моего согласия, просто поставил перед фактом. Как только я услышал название его корпорации, то все мои вопросы отпали сами собой. «Тристар» — это одно из крупнейших информагентство в Восточной Европе. Разумеется, им ничего не стоит узнать любой номер телефона и назначить личную встречу любому человеку. До интервью еще сутки. Я лезу в интернет, захожу на какой-то развлекательный сайт, и за моим курсором начинает гоняться целая орда разноцветных рекламных баннеров. Черт, нужно обновить программу, блокирующую рекламу. Самая настырная афишка умудряется расположиться под стрелкой курсора — небольшой плакат ярко-синего цвета, разрисованный красными пятнами. Текст гласит: «Новая компьютерная игра «Иван Викторчук. Поединок один на один». Мерзавцы! Даже здесь спекулируют на моей популярности! И ведь даже иск подать нельзя. Имя и фамилия изменены, все совпадения с реальными людьми, как говорится, являются случайными.

В воскресенье в три часа дня дверь моей камеры открывается и заходит высокий молодой парень. Он одет в светлый костюм, в руках кейс для ноутбука и диктофон. Располагается напротив меня в кресле и ставит на стол аппаратуру. Идеально уложенные волосы, очки в тонкой оправе и позитивная улыбка — от него прямо веет оптимизмом, уверенностью в себе и желанием сотрудничать.

— Здравствуйте, Виктор. Я Андрей Тарасов, рад с вами познакомиться.

Приветствие и улыбка настолько заученные и стандартные, что меня передергивает.

— Добрый день. Удивительно, что вам удалось добиться личной встречи. Думаю, вы знаете, что даже моим родителям не разрешено видеться со мной?

Улыбка журналиста становится очень самодовольной.

— У нашей компании есть свои методы убеждения. Однако даже нам несколько раз отказывали. Лишь два дня назад соглашение было достигнуто. Здесь очень строгие нравы, но мы справились. Тюремное начальство сказало, что сроки поджимают и потому меня все же сюда впустили.

Я почувствовал, как бешено застучало сердце.

— Андрей, вы сказали, что сроки поджимают. Как это понимать? Дата исполнения приговора уже назначена?

Мой собеседник равнодушно пожимает плечами:

— Мне это не известно. Давайте лучше поговорим о вас.

— А зачем вам вообще все это интервью?

Тарасов изумленно смотрит на меня.

— Виктор, вы же знаменитость. Людям хочется узнать, как вы сейчас живете, о чем думаете, что чувствуете и что толкнуло вас на преступление. Это будет отличный материал. Вы только подумайте — это же настоящая сенсация!

Мои глаза начинает застилать пелена ярости, кровь стучит в висках и сквозь этот гул я слышу голос Тарасова, который беспечно разглагольствует:

— Мы дадим большую рекламу накануне казни, что-нибудь вроде «Последняя исповедь последнего убийцы!», как вам, а? Ну а само интервью, а также фото и видео материалы опубликуем сразу после казни. Наши рейтинги взлетят до небес!

Я прыгаю вперед. Журналист настолько ошеломлен, что даже не оказывает никакого сопротивления. Мой локоть врезается в его переносицу — очки сломаны, нос, надеюсь, тоже. Он, скорчившись на полу, пытается прикрыть голову — я бью его жестоко и безостановочно, но не долго. В камеру врывается охрана — меня оттаскивают в угол, Тарасову помогают встать и уводят за дверь, аппаратуру также забирают. Охранник со злостью толкает меня на кровать:

— Ты что, с ума сошел?

— Да, сошел. У меня клаустрофобия!

— Виктор, не усугубляй свое положение…

— Игорь, ты что издеваешься? Мое положение еще не безнадежно и его, по-твоему, можно усугубить?

— Вот Тарасов придёт в себя, обидится и добьется твоего перевода в общую камеру. Там тебе вряд ли понравится.

— Подумаешь, два десятка зомби, неотрывно пялящиеся в мониторы своих планшетов!

— По-моему, для тебя общество таких вот зомби окажется как раз самой изощренной пыткой.

Игорь выходит, хлопнув дверью. Тут он прав, информагентство очень влиятельное и может мне испортить остаток жизни. Хотя, проведя шесть месяцев в одиночной камере, неотступно преследуемый мыслями о будущей казни, я уже не боюсь даже перевода в общую. Скоро можно будет подышать свежим воздухом, если меня за плохое поведение не лишат прогулки.

Меня все же выпускают во двор. На улице тепло и солнечно, ветер шумит в кронах деревьев. Подхожу к скамейке. Здороваюсь с мужиками. Их трое — Серега, Стас и Антон. Они всегда оккупируют эту лавочку и я всегда подсаживаюсь только к ним. Эти ребята большие поклонники спорта, потому все споры и разговоры ведутся вокруг футбола, бокса и всякой"Формулы-1". Я во многих из этих вопросах совершенно не разбирался поначалу, но сейчас отлично помню, какой игрок в какой команде играет или кто с кем будет драться. Это просто была единственная компания, где разговоры никогда не приводили к воспоминаниям о воле.

Любая другая группа заключенных могла начать диалог о чем угодно: о спорте, смысле жизни, политике и даже погоде. Они обсуждали свой нынешний суровый быт, религию, литературу, но любой разговор рано или поздно приводил к свободе. И получалось, что ТАМ все было не так — вода чище, солнце ярче, окружающие добрее. От этих воспоминаний у меня всегда замирало сердце и чувство тоски заполняло меня, давило, отнимало способность думать и членораздельно говорить. Я удивлялся — неужели им это нравится, говорить о воле, которой у них все равно больше нет? Но потом кто-нибудь говорил: «Вот выйду и…». Дальше шли рассуждения о новой жизни, планах, целях, мечтах. Как ни странно, но подобными надеждами тешили себя даже те, кому сидеть предстояло невероятно долго. То ли они верили в возможность досрочного освобождения, то ли эти иллюзии позволяли им отрываться от грубой ткани реальности и находить успокоение. Ну а я в очередной раз вспоминал, что я не такой как они. Что, погружаясь в свои фантазии, другие заключенные видели светлое будущее, надеяться на которое в моем случае было неслыханно глупо.

Я сижу на скамейке, слушаю дискуссию о шансах"Реала"взять Кубок Чемпионов и думаю о том, суждено ли мне будет это увидеть.

— Витек, у тебя скула рассечена.

Слова Стаса выводят меня из раздумий. Я рассказываю им ситуацию с журналистом и Антон усмехается:

— Это Стас на тебя плохо влияет, увлек тебя боксом, а ты теперь не видишь разницы между камерой и рингом.

— Виктор соблюдает режим, — вставляет Стас. — Он последнюю тренировку пропустил, вот поэтому и решил наверстать упущенное.

— Ты же был на хорошем счету у начальства, а теперь испортил себе репутацию, — добавляет Серега.

— Меня в любом случае вряд ли выпустят за хорошее поведение.

— Да ладно, Виктор, не бурчи, ты правильно поступил, — успокаивает меня Стас.

— Но ты бы не стал бить морду журналисту?

Стас неуверенно пожимает плечами. Конечно, он бы этого не сделал, зачем ему лишние неприятности? Если к тебе нет дисциплинарных замечаний, то вдали, как морковка перед осликом, всегда маячит перспектива досрочного освобождения.

Желая повеселить приятелей, рассказываю им о том, как пытался воспользоваться услугами клиники, продлевающей жизнь. Антона особенно удивляет факт того, с каким упорством за потенциального клиента хваталась девочка-оператор, ответившая на мой звонок.

— Ничего странного в этом нет, — замечает Стас. — Я как-то раз нашел в интернете интересную статью, повествующую о трудовых буднях нынешних торговых компаний. Там за выполнение плана сотрудники смело готовы душу продать. А поскольку клиника представляет собой все то же торговое предприятие, то и там порядки, надо полагать, царят схожие. Их за каждого упущенного клиента не иначе как по почкам каждый вечер бьют.

— И еще по зубам! — жизнерадостно добавляет Серега. Он из всей компании самый веселый и может найти повод посмеяться в любой ситуации.

— По зубам нельзя, — наставительно изрекает Стас. — Продавцам завтра снова на работу и им нужна хорошая дикция.

— Ну а перед выходными-то по зубам можно? — продолжает допытываться Серега.

— Нельзя, — отрезаю я. — Нельзя человека, работающего в торговле, отпускать на выходные. Куда же это годится? Торговля — процесс непрерывный, мне так говорили, когда пытались заманить в подобную кабалу. Продажи не знают выходных! Следовательно, и работники торговли, для поддержания максимальной концентрации, должны работать ежедневно, дабы не расслабляться. Тут уже самого менеджера более высокое начальство будет бить по почкам, если он допустит такое вопиющее послабление дисциплины, как выходные дни.

— Печальная перспектива! — смеется Антон.

— Ну а если убрать шутки в сторону, то вы, друзья мои, переносите тюремные реалии на мир свободных людей. Там никто не использует столь грубые методы убеждения, как избиение. Впрочем, теперь и в тюрьме такого уже почти никогда не увидишь. Специалисты по управлению персоналом давным-давно разработали куда более изящную систему по извлечению максимальной выгоды из подчиненных, — рассказываю я. — Девушка находится под жесточайшим прессом со стороны начальства. Выполнение торговых планов, строгое соблюдение стандартов корпоративной этики, высочайший уровень внимания по отношению к каждому клиенту. Все это еще и умножено на неусыпный контроль со стороны руководителя за каждым твоим словом. Такие условия создают ей сказочную атмосферу бесконечного стресса. И над головой неизменно висит ужасный меч угрозы постоянных штрафов за каждую, даже самую ничтожную, оплошность или недоработку. Ошибки же, совершенные в астрономическом количестве более трех за короткий промежуток времени, приобретают нездоровый оттенок скорейшего увольнения с самыми худшими рекомендациями. Высосав из нее весь умственный и душевный потенциал, начальство найдет нового работника.

— Это, пожалуй, еще похлеще ударов по почкам, — задумчиво говорит Стас.

— Тебя, видать, самого никогда по ним не били, раз ты так самоуверенно заявляешь, — мрачно вставляет Серега.

— Били, — спокойно опровергает Стас. — На ринге и в уличных драках. Но в такой ситуации ты хотя бы отбиваться можешь. Что дает хотя бы призрачную видимость твоего сопротивления. Виктор, а откуда ты все это знаешь?

— Приходилось сталкиваться, да и чужих рассказов наслушался. Хотя сам я, слава богу, никогда не работал в таких условиях.

К нам подходит охранник:

— Иванчук, тебя начальник вызывает.

Сейчас будет воспитательная беседа и лекция о том, что негоже гостям морды бить. Я захожу в кабинет начальника, здороваюсь и сажусь. Он хмуро смотрит на меня и молчит. Я тоже молчу и жду. В конце концов, в такой ситуации слабость показывает тот, кто первым начинает разговор. Андреевич бывший снайпер и выдержки ему не занимать, а вот времени играть со мной в молчанку у него явно нет.

— Виктор, что это за гладиаторские бои ты там устроил?

— Я не сдержался…

— ДА ТЫ И НЕ ХОТЕЛ СДЕРЖИВАТЬСЯ!

— ДА Я И ИНТЕРВЬЮ ДАВАТЬ НЕ ХОТЕЛ! Но меня никто и не спрашивал… — заметно тише добавляю я.

— Ладно, я тебя не для того позвал, — успокаивающе машет рукой Андреевич. — Черт с ним, с этим журналистом. Но в будущем чтобы никаких драк!

Он строго указывает на меня пальцем. Я киваю, молчаливо соглашаясь с этим требованием. Начальник успокаивается и продолжает:

— Тут проверка скоро будет, правозащитники добились еще одной льготы для заключенных. Теперь вам обязательно полагается иметь свою страницу хотя бы"ВКонтакте".

Ну вот — свершилось. Очередная победа гуманности над здравым смыслом. Это был серьезный шаг, тем самым заключенных почти приравнивали к свободным людям. Так когда-то благородных, но оступившихся людей лишали дворянского звания — над их головой ломали шпагу, тем самым уничтожая символ принадлежности к высокому сословию. Сегодня, лишая человека воли, у него выбивали из-под ног те основы, которые делали его равным среди прочих граждан. По мнению судебной власти таковыми основами являлись паспорт (изымался на время заключения), телефонный номер (SIM-карту забирали и отдавали вместе с паспортом) и страницы в социальных сетях (блокировались до конца срока). Телефонный номер давно уже присваивался индивидуально и вносился в специальный реестр, благодаря которому всегда можно было вычислить, кому он принадлежит. Мотая срок, ты временно обзаводился другим номером, но он так и оставался в тюрьме. Выходя на свободу, ты снова получал номер, зарегистрированный за тобой, как за свободным человеком.

А вот насчет социальных сетей продолжались яростные споры. Общественность разделилась на два лагеря и представители одной стороны утверждали, что запрет на использование соц. сетей является грубейшим нарушением самых основных прав человека. Их противники резонно замечали, что имея доступ к тому же"Контакту"заключенный будет чувствовать себя как дома и даже забудет, где находится, а в таком случае его можно и вовсе в тюрьму не сажать. И вот теперь дебаты завершились. Отныне тюрьма становилась просто каким-то райским уголком для отдыха.

По-моему, решение было вынесено все-таки ошибочное. Единственным несомненным последствием мне виделось только повышение уровня преступности. В самом деле, что может быть удобнее? Ведь у свободного человека может поломаться компьютер или просто не будет денег заплатить за интернет и он окажется отлучен от главного средства общения и от всех своих друзей. В тюрьме же отныне этого можно не бояться. Теперь от одиночества надежно прикрывает закон и любые сбои в сети можно рассматривать как нарушение прав человека и смело жаловаться адвокату.

— Павел Андреевич, а я что, настолько важный гость в вашем заведении, что меня вы решили проинформировать лично?

— Можно сказать и так. Насколько мне известно, ты единственный из моих, как ты сказал,"гостей", у кого на воле не было такой страницы.

— Да, верно. Это касается не только"Контакта", у меня в принципе не было своих страниц ни в одной из социальных сетей.

— Вот я тебе и говорю, что пора завести.

— Это еще зачем? В друзья меня хотите добавить?

— Дурак ты, Иванчук! — устало бросает Андреевич.

Интересно, почему это я дурак? Потому что все еще нахожу в себе силы шутить? А вот как я должен себя вести? Плакать целыми днями и биться головой об стенку? Или же начальник раскритиковал мой интеллектуальный уровень из-за того, что у меня нет страниц в социальных сетях? Я молчу, никак не комментируя оценку моих умственных способностей, данную собеседником. Андреевич же снисходит до более детальных объяснений:

— Я же сказал — проверка скоро, а ты личность слишком заметная. Увидят правозащитники, что ты в социальных сетях нигде не светишься и поднимут вой. А крайним выйду я — нарушил твои права и лишил возможности для общения. Так что заводи себе страницу"ВКонтакте"и не подводи окружающих. Заодно наверстаешь все упущенное за эти годы. Все, ступай.

Я выхожу и направляюсь в камеру. Столько лет я прожил на свете и отлично обходился без"Контакта", а теперь мне заявляют, что я жил неправильно и самое время исправлять свои ошибки. Раньше человек перед казнью исповедовался, теперь обязан зарегистрироваться. Что же — времена меняются. Соблюдение правовых норм — это основа порядка и цивилизации, а потому мои права должны быть соблюдены независимо от того, хочу я этого или нет.

Вернувшись в свои"апартаменты"я сажусь за компьютер, который услужливо предлагает мне заработать, не отходя от монитора, но я не хочу работать еще и здесь. Как будто в наказание меня закрыли наедине с интернетом и теперь он мне мстит. Мстит за годы моего пренебрежительного отношения. Всю свою свободную жизнь я относился к нему как к слуге, который может раздобыть нужную информацию или поможет скачать фильм, но не в силах заменить живое общение и никогда не даст чувства настоящей свободы. Условия изменились и теперь он стал абсолютным владыкой моего досуга. Вот тебе и шанс переосмыслить всю свою систему ценностей.

На мониторе красуются песочные часы. Мне не разрешили обзавестись ими в реальности, посчитав стеклянную вещь слишком опасной в руках приговоренного к смерти. Поэтому пришлось скачать нужную программу все в том же интернете. Монитор был сенсорным и я, коснувшись его пальцем, стал бездумно передвигать часы по экрану. Вправо, влево, снова вправо. Потом стал водить пальцем по кругу и часы, послушные моим приказаниям, стали вращаться вокруг своей оси с огромной скоростью. Я остановил движение и песок стал медленно пересыпаться из верхней колбы в нижнюю. Стекло часов мерцало, как будто на него падал свет, песчинки скатывались вниз с горки, постепенно растущей в нижней колбе. Анимацию сделали просто на загляденье.

Именно такой мне представлялась человеческая жизнь. Хотя нет, немного не такой. Я нажимаю еще на одну кнопку, и вместо песочных часов на экране появляется клепсидра. Такие же часы, только вместо песка вода. Первые капли тут же начинают падать из верхней колбы вниз. Брызги рассыпаются красивыми радужными искрами, к тому же, все это еще и сопровождается вполне натуральным звуком капанья, доносящимся из колонок. Полнейшее погружение в иллюзию.

Вот наиболее удачная параллель для человеческой жизни. Верхняя колба — это потенциал времени. У только что родившегося человека он велик, весьма велик — вся жизнь впереди. Постепенно вода перетекает вниз, планомерно воруя этот потенциал. Очень точное сравнение, ведь, если я не ошибаюсь, то слово «клепсидра» как раз и состоит из двух греческих слов, переводящихся как «красть» и «вода». Пугаться уменьшения жидкости не стоит, поскольку она не исчезает бесследно. Попадая в нижнюю колбу, потенциал времени, проходя через узкое горлышко, трансформируется и вниз оседает уже измененным. Он превращается в потенциал опыта, знаний, силы, пережитых эмоций. И если человек сумеет найти преображенному содержимому удачное применение, то он сможет достичь воистину многого.

Однако есть и здесь свой паразит. Современная сфера развлечений — такой себе вампир, стремящийся добраться до этой ценной жидкости. Причем, это не упырь из страшных сказок, не ужасный оживший труп, который своим отпугивающим видом может побудить жертву к сопротивлению. Нет! Это скорее вампир-летучая мышь, родом из Южной Америки, которая ловко и беззвучно подлетит так, что человек и не услышит, не распознает угрозы в беззвучном трепетании крыльев. Крылья эти не что иное, как нынешние шоу, сериалы, викторины, онлайн-игры, предлагаемые телевидением и интернетом. Все они кажутся такими безобидными, что даже если жертва и очнется ненадолго, то в жизни не придаст значения этим мягким крыльям, не почует опасности. И вот вампир уже вцепился клыками в узкое горлышко между двух колб. И начинает пить. Потенциал времени, покидая верхнюю колбу, не превращается ни во что полезное. Он вообще не увеличивает содержимое нижней колбы. Он становится пищей для вампира, который, в отличие от летучей мыши, не удовольствуется малой дозой. Убедившись в отменном качестве потребляемой жидкости, он будет пить в течение всей человеческой жизни.

Демонстративно выдергиваю блок питания из розетки и берусь за гантели…

Я просыпаюсь среди ночи и вскакиваю с дивана. Несколько лет назад я посмотрел один документальный фильм про испанскую инквизицию. Зря я это тогда сделал. Описание пыток и казней, увиденных тогда, снится мне уже в третий раз. Ко мне все эти экзекуции никогда не будут применены, но на душе все равно неспокойно. Я встаю и начинаю нервно ходить по комнате. Нужно что-то делать, искать выход, попытаться сбежать, подать апелляцию, покончить с собой — короче совершить что угодно, но не сидеть в четырех стенах, покорно ожидая своей участи. Я хватаю телефон и набираю номер Тарасова. Звоню раз, второй, третий. Наконец телефон отвечает сонным голосом:

— Да, Тарасов слушает…

— Алло, Андрей. Это Виктор. Виктор Иванчук. Вы еще заинтересованы в интервью?

Мобильный озадаченно молчит.

— Вы меня слышите?

— Да… я слышу вас… Виктор.

Журналист говорит настороженно и растягивая слова. Похоже, он ошеломлен моим звонком в два часа ночи.

— Вы передумали и хотите со мной пообщаться?

— Да, я готов дать вам интервью, но вы и сами понимаете — всему на свете есть цена, я тоже хочу заработать.

— А зачем вам деньги?

— Пожертвую на нужды церкви.

— Странно, а я думал, что вы атеист.

–Тарасов, можешь поверить — среди приговоренных к смерти атеиста днем с огнем не найти, — от волнения я перехожу на «ты».

— Интересно и откуда вам это может быть известно.

— Мне это и неизвестно. Я просто подвержен всеобщему заблуждению — сужу окружающих по себе.

— Хорошо и какова цена вопроса?

Я называю ему сумму. Он ошеломленно молчит секунд десять.

— На такие деньги можно свою церковь построить.

— Спасибо за совет, может быть я так и поступлю, если вы, конечно, согласитесь на мои условия.

Тарасов быстро переходит на деловой тон — голос становится уверенным, четким и энергичным. Вот пример настоящего профессионала, которого среди ночи разбуди — и он будет готов обсуждать условия сделки.

— Я должен поговорить со своим начальником. Если мне удастся убедить его, то я позвоню вам завтра, то есть сегодня утром и договорюсь о времени нашей встречи.

— Хорошо, я буду ждать. Спокойной ночи, Андрей.

Ложусь на кровать и пялюсь в потолок — сон не идет ко мне, но я не в обиде. Сны в последнее время таковы, что лучше и вовсе не спать. Мимоходом замечаю, что моя терапия по отношению к Тарасову не была лишена смысла — во время этого разговора он не позволял себе никаких дурацких шуточек. Да и время нашей беседы обещал согласовать со мной. Странно, что многие люди не понимают по-хорошему. С этой мыслью я все-таки проваливаюсь в сон, спокойный сон без сновидений. Так может засыпать только человек, у которого появилась надежда.

Прошло всего пять часов и я проснулся. Глупо думать, что журналист уже испросил благословения у начальства, но спать мне больше не хочется. Я вновь включаю этот чертов компьютер. Единственное увлечение, за которое можно смело благодарить тюрьму — это изучение языков. Еще с детства я мечтал знать много языков. Мне это казалось удивительным, волшебным и непостижимым — как умудрились люди создать такое количество наречий? С каким, надо полагать, трудом создавали письменность, составляли алфавиты, сколько спорили и сил тратили, чтобы родная речь жила. Как много утекло с тех пор воды, как много пролилось из-за этого чернил, а порой и крови…

Я всегда восхищался полиглотами — мне они казались чародеями, способными понимать речь человека с другого края земли. А вот сам никак не успевал выучить досконально хотя бы один иностранный язык. И вот только теперь, оказавшись в тюрьме, получил вдоволь свободного времени. Дело пошло. Английский, немецкий, испанский… Но я снова и снова ловил себя на мысли, что спохватился слишком поздно. Сколько мне осталось?

Но сегодня обучение совершенно не идет. Я могу думать лишь о звонке журналиста. Выключаю компьютер и добрых два часа брожу по камере, как тигр в клетке — нетерпение просто обжигающее. Никто не звонит. Наконец-то приходит время прогулки, меня выпускают и на ближайшие тридцать минут я оказываюсь втянут в яростные спортивные дебаты и время летит незаметно, а потом — потом звонит Тарасов.

— Алло, Виктор. Я поговорил с шефом, он, конечно, был ошеломлен размером названной суммы, но мне удалось его уговорить. Когда я могу приехать к вам и пообщаться?

— Я готов с вами поговорить в любое время, хоть прямо сейчас, вам нужно только добиться разрешения на встречу от тюремной администрации.

— Ну, я думаю, за этим дело не станет. Я позвоню вам и сообщу дату и время нашего интервью. До свиданья, Виктор.

— До встречи.

Я сижу и смотрю вдаль, сердце радостно бьется и из-за его ударов я не слышу даже о чем говорят мои братья по заключению. Стас замечает мое отстраненное состояние и с третьей попытки ему удаётся достучаться до моего воспарившего сознания.

— Витек, кто тебе звонил? Ты чего такой счастливый сидишь?

Я усмехаюсь и смотрю на него:

— У меня свой маленький турнир.

— Судя по твоему лицу, ты уже гарантировал себе победу.

— Да нет, Стас. Я, можно сказать, в финале. Самое главное еще впереди — серебряные медали всегда становятся слишком слабым утешением, но в моем случае они вообще ничего не стоят.