Титановый король

Юлия Резник, 2022

Мне двадцать три, но моя жизнь закончена. Хоть как-то двигаться дальше меня заставляет лишь ответственность за сыновей моей погибшей девушки. Но теперь я могу потерять и их. Существует лишь один шанс не допустить этого – обратиться за помощью к той, кто точно сможет решить все мои проблемы. Какой ценой? Да без разницы. Тому, у кого ничего не осталось, терять тоже нечего.

Глава 4

Федор

Потому что Лиза действительно была бы в ужасе от того, как все у меня сложилось. Если бы она была жива… Или если бы я верил во всю эту хрень вроде загробной жизни. Но я не верю. Я врач, ну, ладно, почти врач… и знаю, что ни хрена там, за чертой, нет. Она мне даже не снится, хотя я продал бы душу дьяволу за одну только ночь, проведенную с ней. Пусть даже во сне. Но прошлого не вернуть. Пусть оно и косится на меня со всех сторон, льнет к холодильнику и путается в простынях…

— Я думал об этом.

— Правда? — мама широко улыбается. Улыбнуться в ответ я не могу. Кажется, нужные для этого мышцы полностью атрофировались. Правда, ради пацанов мне иногда удается выдавить из себя что-то вроде улыбки. Ходить унылым говном, когда они ждут от меня поддержки — неправильно. И я это очень хорошо понимаю.

Забрасываю пельмени в воду, та с шипением переливается через край. Мама вздрагивает. К напряжению, царящему в комнате, кажется, запросто можно подсоединять провода — осветит пару кварталов.

— Да. Скоплю достаточную сумму, чтобы можно было сосредоточиться на учебе, и непременно восстановлюсь.

— Но ведь этого от тебя совершенно не требуется! Ты, наверное, не понял. Мы с радостью тебе поможем, — взгляд матери обращается к отцу в поисках поддержки. Тот сухо кивает. Наверняка он думает, что этого более чем достаточно. — Папа поговорит с Ильясовым. Тебя восстановят уже с этого года.

Теперь мало что может заставить мое сердце биться чаще. Исключение, пожалуй — возможность доучиться и исполнить свою мечту. Не то чтобы для полутрупа вроде меня это было так уж важно на самом деле, но… За что-то же нужно цепляться, чтобы не рухнуть на дно. Ради парней нужно. На себя мне давно уже похер.

— На дворе октябрь, мам. — Я просто обязан об этом помнить. Уже октябрь, да… Еще один учебный год неминуемо пройдет мимо.

— Перед несчастьем с этой девочкой ты как раз успел…

— Ее зовут Лиза! Звали… Черт… — отворачиваюсь к окну, обхватываю хлипкий пластиковый подоконник. На улице собирается дождь. Унылая картина, не на что отвлечься. Концентрируюсь на силуэте помойного кота, вольготно шагающего вдоль выкрашенного синей краской заборчика. Отец, вытрепывая нервы, бурчит за спиной что-то невнятное. О том, что с тех пор как мы с Лизой познакомились, все покатилось псу под хвост, что меня будто подменили. Если честно, для него же безопасней просто молчать, потому как желание затолкать эти слова ему обратно в глотку становится все нестерпимей с каждой минутой. И не спасает ни подоконник, ни кот, ни размеренное глубокое дыхание.

— Пап, ну долго еще? Мы голодные!

Я возвращаюсь к плите, помешиваю слипшиеся как черте что пельмени.

— Уже все готово. Доставай сметану. Сегодня можете поесть у себя.

— Ух ты. Дань, можем поесть перед телеком! — орет Никита. Отец недовольно морщится.

Сливаю воду, добавляю к пельменям масло, хотя это вряд ли их спасет. Вручаю детям тарелки.

— Я к тому, что как раз сентябрь ты и отучился. У тебя есть все необходимые конспекты. Так что восстановиться будет нетрудно.

Да, может быть. Но все-таки я не понимаю…

— А почему вы пришли именно сейчас?

Мать вновь косится на отца. Тот хмыкает. Хлопает себя по карманам. И вытаскивает…

— Это что? Повестка?

— При универе, насколько тебе известно, военная кафедра. Но если ты не в универе — будь добр. Отдавай долг родине.

— Я не хочу служить.

— А я тебе о чем? — хмыкает отец. — В общем, так, завтра собираешь все бумажки и дуешь в деканат. Тебя левым числом восстановят. Мне Ильясов не откажет.

Хрень какая-то! Армия… Я и думать о ней забыл. Оседаю на табурет.

— Постой, разве мне не положена отсрочка, как отцу-одиночке, или что-то такое?

— Ну, какому отцу? Что ты несешь? Эти пацаны тебе кто? Никто. Ты им по документам…

— Я нахожусь в процессе усыновления, — вскидываюсь.

— Это отмотаешь назад.

— То есть что значит — отмотаешь?

Я смотрю на батю и пытаюсь вспомнить, умеет ли он вообще говорить не командами? Ты то, ты сё… Господи, мне двадцать три года, я давно уже самостоятельный взрослый мужик, а отец до сих пор разговаривает со мной, как с нашкодившим несмышленышем. Или как прапор с салагой. Кстати, может, мне это можно зачесть в счет службы?

— Послушай, Федор, мы с тобой натерпелись на всю жизнь вперед. Хватит. Эти дети — вообще не твоя забота, понял? Уверен, при желании можно найти их дальних родственников или, на худой конец, отдать в специализированное учреждение…

Это становится последней каплей. Я вскакиваю с табурета, сгребаю злосчастную повестку, сминаю и отшвыриваю в ведро.

— Так, все. Аудиенция окончена. — Распахиваю настежь дверь.

— Не дури! Ты сам из такого дерьма не выберешься! Хоть так, хоть так — тебе с этими пацанами ничего не светит.

— Мам, — в отчаянии зарываюсь ладонью в волосы, — забери его, а? Не доводи меня до греха.

— Федька…

— Ма-ма! Уйдите. И не смейте даже… Они мои, мои, до вас не доходит? Они мои, а вы… Я сомневаюсь. Мои родители просто не могут быть такими уродами.

— Федя… Мы же как лучше… Ну, что ты…

Мама плачет, отец тащит ее за руку:

— Не хочет — не надо. Значит, еще не время. Потом сам придет. Ты придешь, — крупный длинный палец тычет мне в грудь. В голове, как в калейдоскопе, всплывают картинки: вот я выкручиваю эту самую руку, делаю подсечку и отправляю отца на пол. В реальности же что-то останавливает меня от этого шага. Может быть, то, что я, в отличие от своих родителей, еще не забыл каких-то базисных прописных истин, которым, кстати, именно они меня и учили. Поднять руку на родного отца для меня так же немыслимо, как на женщину или ребенка. А ведь хочется… Очень хочется, господи!

Родители все же благоразумно уходят. Дверь закрывается с громким хлопком. Я прислоняюсь лбом к наличнику и бью в стену кулаком что есть силы, вколачивая в нее свою ярость.

— Эй, па, ты чего?

— Ничего. Вы поели?

— Я за добавкой.

— Вот и правильно. Давай подложу. Уроки сделали?

— Ну, так… Мы старались.

— Учиться нужно хорошо.

— Я знаю. Но в школе ужасная скукотища. И училка настоящая грымза.

И это тоже моя боль. То, что Данька с Ником учатся, где придется. Лиза планировала возить их в гимназию на другой конец города, но если бы я вписался в эту историю, то работать бы мне было некогда. Весь день уходил бы на то, чтобы развозить пацанов по школам и секциям. Пришлось идти на жертвы и отдавать ребят в школу у дома. Черт с ним. В любом случае это лучше, чем обучение в каком-нибудь интернате, где всех детей без разбору отправляют в коррекционный класс. Я утешаю себя этой мыслью, когда чувство вины становится особенно острым. Вот прям как сейчас.

— Грымза? Где ты слово такое услышал? — кривлю губы, типа, улыбаюсь.

— Так Дашка говорит.

— Твоя подружка?

— Фу-у-у, не. Я только с пацанами дружу.

Ну, это пока. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Уроки пацанов проверяю, когда те уже укладываются спать. Тычу вилкой в остывшие пельмени, просматриваю их писанину. Пока ничего сложного. Крючки да палочки. Неудивительно, что они не в восторге. На подготовительных курсах при гимназии программа была гораздо сильней. Башка пухнет. Еще и эта повестка… Я, конечно, сделаю вид, что не получал ее, но… Ч-черт. Все-таки придется идти к адвокату. Чтобы он в который раз попытался ускорить процесс усыновления. Тот буксует, потому как двадцатитрехлетний парень для органов опеки не самый лучший кандидат в приемные отцы.

Раскладываю кухонный диван (единственную комнату занимают мальчики) и открываю фото Лизы в телефоне.

— Я что-нибудь придумаю, — обещаю ей, хотя я врач, ну ладно, почти врач, и не верю в загробную жизнь. Впрочем, это я уже говорил.

Отматываю фотографии далеко-далеко назад. К самому ее первому фото в моем телефоне. Хвала iCloud, у меня все-все сохранилось даже после того, как я обновил модель. Веду пальцем по Лизиным длинным волосам. Мне даже не нужно закрывать глаз, чтобы в оглушающе точных деталях воспроизвести тот день. День нашей первой встречи.

Это было первое сентября, но какого-то черта нам сразу поставили пары. Никакого праздника, в общем, тот день нам не сулил. До сих пор очень хорошо помню наше разочарование по этому поводу. А тогда ничего, расселись, вырядившись в белые халаты и колпаки, которые никто не требовал надевать. Нам, наверное, просто самим по кайфу было нацепить это все барахло, возомнив себя великими эскулапами. Самый смешной колпак был у Шара. Высокий, сантиметров тридцать, и хорошенько так накрахмаленный. Он стоял на голове неприступной башней. И каждый хотел его примерить, сделав обязательную фотку на память. Ржач стоял такой, что в аудитории тряслись стены. Так и кочевал тот колпак с одной дурной головы на другую, пока очередь не дошла до меня. И в этот самый момент, когда я его нахлобучил на голову, дверь в аудиторию распахнулась. Не знаю, как в диком шуме я это услышал и почему вообще обернулся… Но факт, что после отвести взгляд я уже не мог. Так и сидел с челюстью, отъехавшей к крышке парты, глядя на самое прекрасное, что я когда-либо видел. На Лизе была твидовая мини-юбка, белая блузка с пуговичками-жемчужинками и туфли на небольшом каблуке. Ее медовые волосы струились по спине и плечам. А в синих бездонных глазах плескался детский восторг. Несмотря на то, что она казалась старше других девчонок… Да и на деле была старше, да… Поступила-то Лиза по известным причинам не сразу.

Сейчас я могу только догадываться, как по-дурацки выглядел со стороны. А в тот миг мои мысли будто заволокло туманом. Лиза поравнялась с моей партой. Улыбнулась широко и, потрепав по щеке, сказала:

— А что? Тебе идет!

Я как придурок улыбнулся в ответ, приняв ее слова за чистую монету, хотя все вокруг только громче заржали. Игнорируя этих идиотов, я стянул злосчастный колпак размашистым движением ладони и демонстративно уставился вслед поднимающейся на галерку Лизе. Очнулся, лишь когда мой друган Серега ткнул меня в бок локтем:

— Да не пялься ты на неё, как дурак! Не пались. И так, вон, все ржут.

— И черт с ними, — беспечно отмахнулся я, а после опустил подбородок на установленную на пролет выше парту и задумчиво протянул: — Так вот ты какая…

— Кто? — не понял Серый.

— Мать моих будущих детей.

Серый осоловело моргнул. Открыл и закрыл рот. И заржал. Ну и кто из нас придурок, спрашивается?

— Ой, Вакула. Я с тебя не могу!

— А что такое?

— Да ничего. Ты, конечно, у нас первый парень на деревне, но тут, боюсь, в пролете.

— Чего это?

— А того! Боюсь, у тебя есть конкуренты.

— Она с кем-то встречается? — я нахмурил брови, не в силах отвести глаз от Лизы.

— Хуже. У нее есть дети.

— Ты же сейчас шутишь, правда?

— Не-а. Кто-то говорил. Я ж с ней на подготовительные ходил. Ты не в курсе?

— Нет, — отрезаю я, выбираясь из-за парты.

— Постой, бро, ты куда?

— Пойду, познакомлюсь.

— Ты чего, не слышал, что я сказал? — удивляется Серый.

— Слышал. Это ничего не меняет.

— Во дурак! — крутит тот у виска.

Серый, как и многие другие после, поначалу считал, что Лиза мне совершенно не пара. Точнее, он говорил, что трахать такую можно, но заводить серьезные отношения… «Бро, ты че? Тебе восемнадцать лет! А у нее дети!»

А потом он, кажется, громче всех плакал на Лизиных похоронах…

— Привет.

— Привет, Колпак.

— Вообще-то Федор. Можно Фед.

— Лиза.

— Я чего, собственно, пришел…

— Дай угадаю. Хочешь ко мне подкатить?

— Нет. Пригласить на свидание.

— Даже так? — Лиза улыбнулась, отчего на ее щеках появились изумительные ямочки. — Что ж… Боюсь тебя разочаровать. Я занята.

— Встречаешься с другим?

— Аж с двумя! Эти ребята такие затейники, что у меня буквально ни минуточки нет свободной.

— Ну, что ж. Значит, делать нечего. — Я деловито уселся рядом. — Придется тебе помочь.

— Чего? — Лиза удивленно захлопала глазами.

— Говорю, придется тебе помочь. С парнями-то.

Она потом призналась, что после этого в меня и влюбилась. Или это было, когда Данька обделал мне штаны? Неважно, в любом случае это тоже случилось быстро. Практически любовь с первого взгляда. Раз, мать его, и навсегда…