Пишу любовью

Юлия Погорельцева (2024)

«Пишу любовью» — книга стихотворений о любви — любви чувственной и страстной, нежной и возвышенной, любви, источником которой могут быть глаза близкого человека, голос, аромат, острота эмоции восхищения, вера и преданность или изящество изгибов рек, свет, тонко пробивающийся в арочный проём, блики витражей окон любимого города — города, в котором живёт любовь. Коренная петербурженка Юлия Погорельцева создает особенное поэтическое полотно, в котором ощущается атмосфера города, его живость, многовековая история, величие и неповторимый петербургский дух, и наполняет его любовью.

Так рождаются стихи. Слово — Бог

Так рождаются стихи

Заметаются зори в багровых своих жерновах,

Расплескается синь над безлюдным ночным неуютом,

Я ещё почиваю в раскинутых смятых словах,

На былых простынях беззастенчиво голого утра.

Я ласкаю мечты, с неуёмным желаньем любить,

В сладкой дерзости млея и юность сгребая в крупицы,

Среди россыпей строк одиноко скользящая нить

На раскрытое сердце стежком незаметно ложится.

И сшиваются раны: былое, обиды и грусть,

Неказистые дни, нелюбовь, небывалая стужа…

Тонко плавит рассвет неприкрытую временем грудь,

В ней так тесно стихам, они рвутся, любовью, наружу.

«Дух бунтарский, юностью воспетый…»

Дух бродяжий! ты всё реже, реже

Расшевеливаешь пламень уст.

О моя утраченная свежесть,

Буйство глаз и половодье чувств.

Сергей Есенин, 1921 г.

Дух бунтарский, юностью воспетый,

Струн обрывки, деку и лады,

Унесло задиристое лето,

Там, где росы пьют мои мечты,

Где туманов вспененная жалость

Лижет белым пухом стропы ног,

И надежда зябнущая вжалась,

А с небес устало смотрит Бог.

Ты помилуй, Господи, послушай,

Дай мне сито — мысли отберу,

И святой водой омою душу,

Поднимаясь светом поутру.

И молитвой голову покрою,

Осенив крестом свой грешный путь.

Струн обрывки? новые с собою

Я возьму — сыграть когда — нибудь!

«Дышит осенью ветер морозный…»

Дышит осенью ветер морозный,

ранний вечер неистово тих,

И рождается в завязи слёзной

одинокий и плачущий стих.

Его шепчут опавшие листья,

забирая от плоти земли,

В нëм небесные сизые выси

неземные несут корабли

И любовь, непременно святую,

Без отравы, измены людской,

И надежду, такую простую,

что коснуться возможно рукой…

«Одни пишут стихи, чтобы их узнавали, ну и продать…»

Одни пишут стихи, чтобы их узнавали, ну и продать

как-то потом себя подороже.

Другие думают о бесславном финале, о словах,

что подлодкой веной под самой кожей.

Смена дней и фаз, частоты, короли — свита. Кто-то

пробует виски, а иным самогон мëдом.

Я в молебном платке, пожираемая софитом. Одалиска^[1],

придуманная своим народом.

Я вращаю часы, изменяя поле, притяжение тел, их частиц

и места на карте,

До сих пор у судьбы в бесконечной школе,

на своей борозде или полукамчатской парте.

Слышу шум крыла под аккорды и рëв клаксонов,

распиваю жизнь и любовь, и жива словами,

На одной планете, среди ангелов и массонов. Я пишу

стихи? Нет, это сердце говорит с вами.

Вето

Источником вето поэта, —

Не свет и отсутствие света,

Не звон от разменной монеты,

А вера, душа и любовь.

И каждый рисует границы,

Размахом, размером страницы,

Талантом, и к Богу стучится,

Ступая дорогами слов.

Источником света поэта

Надежда и поиск ответа

О жизни, о смысле —

всë это

Ложится к подножью стихов.

Читатель и зритель поэту —

Мерило, ави́зо и вето,

И в строках, сокрытая где-то,

Простая святая любовь.

Слово — Бог!

Из слов — из бисера и нитей,

на лист, нетронутый судьбой,

В чертог ли — скромную обитель

ложится текст

И за собой

Уводит спешно и некстати

по раскалённой кромке дня,

И отрешённо на закате

рождает заново… меня.

И наполняет — больше — выше,

упрятав где-то между строк,

Небесной сини сени ближе —

животворящим — Слово — Бог!

«Я напрямик пойду туда…»

Я напрямик пойду туда,

Где вера правдой колосится,

Где родниковая вода

Из душ сочится в наши лица,

В глаза, сиянием небес,

Их золотого ореола,

Туда, где в небо смотрит лес

И созерцает Божье Слово…

Дом души

В обветшалой забытой сторожке,

У распутья заросших тропин,

Где лучи достают понемножку,

До окошка

(Окошко — в аршин)

Закипает натруженный чайник

И полешки искрятся в печи,

И, как будто забредший случайно,

Тихий ангел, уставший в ночи…

В уголке…, притулился,

И дрёмой

дом наполнил…

Рассвет на порог.

Постучался…

А в мареве сонном,

словно искра возникшая… Бог…

Этот дом — наши сердце и вера,

И надежда,

И крест на пути,

А рассвет,

что за сумраком серым —

Божий свет — до свободы дойти.

«Берёз белеющее чудо…»

Берёз белеющее чудо

Передо мной встаёт, как рать,

И лето с нами,

И покуда

Тепло не скрылось — благодать!

Когда раскинутые ивы

шумят листвою над водой,

И укрывает пухом сливы,

туман рачительно, седой.

Тиха и девственна природа,

Осенний воздух свеж и чист,

И не пугает непогода,

И обронённый жёлтый лист.

И пусть сентябрь за плечами

Морозным инеем стоит,

Ты пьёшь свободу,

А ночами,

Листвы зелёный малахит…

И нет ни осени, ни вьюги,

Когда в душе ещё светло,

А на распахнутые руки

Ложится нежностью тепло…

Хлястики

Ещё не известны, потешные,

мы делаем заново взмах,

На нитях, простые и грешные,

в обученных жизнью руках.

Нас дёргают ровно за хлястики,

под ноги подкинув гроши, —

Богема с нашивками свастики,

И хляби у сбитой межи…

Канавы, болота, расщелины,

Вороны, гадюки, мошка,

А там, за мохнатыми елями,

наверное, счастье, пока…

Покуда оно не делимое

на этот заманчивый грош…

Какая-то я нетерпимая?

Да просто пронзительный дождь.

«Разливается утро. Светлеет…»

Разливается утро. Светлеет

Набирается силой рассвет.

Еще сон не покинул аллеи,

Где алеет в листах перецвет.

Легкий ветер касается кожи,

Гладит кроны и ветви ольхи Я

люблю это время, до дрожи,

Когда в воздухе зреют стихи.

Примечания

1

Одалиска («комнатная девушка») — прислужница в османском гареме.