Нелюдь

Юлия Латынина, 2007

Статья первая Конституции Империи Людей гласит: «Все расы равны». Эту фразу можно прочитать над каждой скамейкой, предназначенной «только для людей», и над каждым зданием, в которое могут входить «только люди». Империя Людей победила в четырех сокрушительных войнах. Она победила гигантских барров, с трехметровыми крыльями и клювами, сочащимися ядом. Она спасла угнетенных крийнов – и крийны с тех пор стали рабами человечества. А потом Империя Людей победила страшных харитов, чья биология и математика были чужды всем расам Галатики, чудовищ, у которых не было своего облика и не было «твоего» и «моего». И вот, через семнадцать лет после великой победы человек, родившийся на планете харитов, получает возможность отомстить победителям…

Глава вторая

Губернаторское гостеприимство

Боевой корабль — это машина по производству трупов.

Если вы правильно организовали производство, трупы не ваши.

Император Чеслав

Стажер Чеслав плохо спал без своего любимого сна.

Месяц назад, после второго курса, Чеслав оказался на Большом Императорском приеме. На прием приглашали только тех, кто набрал свыше ста баллов, и Чеслав оказался на приеме, потому что окончил курс экстерном, и набрал сто двадцать очков.

Кадет Чеслав не спал всю ночь перед приемом, он выгладил форму и щеточкой чистил сапоги. Утром он отправился на пробежку, как обычно.

В императорском дворце было семь крыльев, по числу Секторов, и семьдесят парадных залов, по числу покоренных миров, и каждый из семидесяти залов был отделан минералами и растениями данного мира; ослепительно белый порфир Альтайи сменялся голубоватыми малахитами Ттакки-5, в зале Ксианы силовые поля прижимали к стене фосфоресцирующую воду, заполненную мириадами крошечных шестигранных существ, образовывавшие в своем беспрестанном движение узоры с такими высокими степенями симметрии, что почти полтора века ксианитов считали разумными существами.

Теперь Ксиана была осушена. Ксианиты остались лишь в аквариумах да в зале Ксианы.

Когда кадет Чеслав попал в Зал Всех Миров, он увидел, что пол зала выполнен в виде карты Галактики в проекции Федорова, а потолок столь высок, что под ним парит мелкое облачко. Чеславу показалось, что его душа парит вместе с облаком.

Карту Галактики попирали сапогами шестьсот человек и император. Император был чуть ниже, чем ожидал кадет Чеслав, и с лучистыми карими глазами, проникавшими в сердце. В руках у него был бокал из чианского янтаря, и он пил со всеми кадетами. И с кадетом Чеславом.

На следующий день после приема кадет Чеслав пошел к официальному нейродилеру и заказал ему сон о Большом Приеме. Он заказал все, как было, только попросил сделать Императора Теофана чуть повыше ростом.

С тех пор кадет Высшей Школы Опеки, а ныне — стажер при Оперативном Штабе Чеслав смотрел этот сон каждую ночь. Но когда его послали с ван Эрликом, он не взял чип с собой. Было бы очень странно, если бы они попали в какой-нибудь притон, в который наверняка обратится пират, и содержатель притона нашел бы в личных вещах спутника ван Эрлика сон о Большом Приеме в честь курсантов Службы Опеки.

Поэтому Чеслав вместо сна о Большом Приеме видел что-то ужасное, такое ужасное, что упал спросонья с кровати. Глупая койка мгновенно убралась в стену, а механический голос громко сказал:

— Шесть стандарт-часов двенадцать минут, сэр.

Чеслав открыл глаза: каюта была чуть поуже гроба. Сквозь кристаллопласт виднелась рубка, увитая гирляндами экранов.

Десантный катер класса «Подсолнух», одна из немногих машин, способных и к гиперпрыжку, и к посадке на планете, снаружи выглядел вполне внушительно; крошечная машинка несла на себе противолучевую броню, а ее собственные лазеры вполне могли вспороть брюхо зазевавшемуся сухогрузу.

Линейного ускорителя на корабле, разумеется, не было: вместо него был циклограв, в просторечии именуемый «улиткой», — и так как малая мощность ускорителя накладывала жесткие ограничения на массу, конструкторы «Подсолнуха» сэкономили на жилплощади.

Чеслав всегда подозревал, что в своем стремлении увеличить дальность прыжка они творчески переработали идею карцера, в котором Чеславу пришлось посидеть, как и всякому уважающему себя кадету. С той только разницей, что пространство, причитавшееся одному заключенному, они разделили на три части: жилой отсек, рубка, и шлюз.

Челнок класса «Подсолнух» был излюбленным кораблем во флоте ван Эрлика, и главной тактической единицей оперативного штаба СО. Сходные задачи влекли за собой сходные технологические предпочтения.

Все было в норме: приборы дремали или светились зеленым, пилотское кресло было пусто..

Пусто?

Чеслав рывком сел, тут же влепившись головой о переборку. Сон как рукой сняло.

В катере стояла могильная тишина. Тяготение составляло около единицы, но вибрации, сопровождавшей работу компенсаторов крошечного «Подсолнуха», явно не было. Не было слышно и шелеста систем жизнеобеспечения, не выключавшихся в космосе ни на минуту.

Пока Чеслав спал, преступник выбрал планетку себе по вкусу и сбежал!

Чеслав выкатился из каюты, взлетел вверх по укрепленной поверх санитарного блока лестнице и кинулся в раскрытый внутренний створ шлюза.

Уже в шлюзе Чеславу пришло в голову, что он действовал, как распоследний дурак, что надо было для начала включить обзор и полюбопытствовать, где стоит корабль, — а вдруг посереди болота из азотной кислоты? — но лепестки уже разошлись, открывая Чеславу вид на окрестную местность.

В сером освинцованном небе плыли тучи, похожие на взорванные штурмовые челноки, и из них сеялся крупный снег. Снег таял, едва коснувшись земли, ничуть не скрывая ее наготы — и оттого Чеслав с дрожью понял, что челнок стоит в самой середине плазменного пятна. Десять лет назад почва здесь вскипела на глубину пять метров, все микроорганизмы и растения сварились в адском огне, плодородный чернозем превратился в спекшийся песок — но вот теперь, потихоньку, ветер наметал на обоженную землю плодородную пыль, и странная зелень, то ли не убоявшаяся мороза, то ли вот-вот готовая от него погибнуть — потихоньку брала свое.

Это совсем не походило ни на один из Семидесяти Залов, отображавших Семьдесят Миров. Ни один из залов не был отделан печеной в плазме землей.

На раскисшей, чуть отороченной белым пыли отчетливо отпечаталась цепочка тяжелых рубчатых следов, которые оставляют десантные ботинки. Следы были свежие — по крайней мере, было ясно, в каком направлении пошел преступник. И было ясно, что он далеко не ушел.

Чеслав вздохнул и направился по следам.

Следы вели к небольшому двухэтажному дому, стоявшему на краю пятна, некогда бывшего полем. Дверь дома была раскрыта, во дворе стоял флайер, похожий на жука с оборванными крыльями. Судя по виду флайера, он стоял здесь немногим меньше вечности.

Чеслав прошел, хрустя ботинками, по выжженому двору, и поднялся в гостиную. Пыль была повсюду. Крыша в одном месте обрушилась, и прямо посреди солнечного пятна на заметенном пылью полу рос крупный синий цветок. Лепестки его были покрыты белыми пузырями, и внутри пузырей можно было, приглядевшись, увидеть черные точки личинок. Чеслав не знал, симбионты это или паразиты.

В доме пахло засадой и склепом. Чеслав осторожно толкнул дверь. За дверью была комната с истлевшей штукатуркой; вся мебель в ней была перевернута вверх дном, на рассыпанных по полу дисках лежала сантиметровая пыль: обыск закончился лет десять назад. У стены комнаты стоял диван со вспоротой обивкой, и на диване сидел ван Эрлик. Веерник, который он держал в руках, смотрел стажеру прямо в живот.

— А, это ты, — усмехнулся пират, — входи.

Веерник растворился в кобуре. Небольшая карманная модель марки «Берилл», с прицельной дальностью стрельбы до четырехсот метров и плотностью поражения, которой позавидовал бы полустационарной штурмовой «Шквал».

— Г-где мы? — спросил Чеслав. — Что это за место?

— Это Харит, — ответил Эйрик. — Мой дом, чувствуй себя как брат, опекун.

Глаза Чеслава настороженно блеснули.

— Э-э! А воздух? Здесь же ядовитый воздух…

Рука сама собой шарила где-то у пояса в поисках газовой капсулы.

— Здесь нормальный воздух, — спокойно отозвался Эйрик. — До того, как на планете появились люди, воздух здесь был непригоден для дыхания человека. Но лет через пять после Поселения хариты изменили для людей воздух. Можешь дышать сколько влезет.

Стажер беспокойно завертел головой.

— А-а… Где же они сами?

Пират молчал. Его глаза были того же цвета, что и земля после плазменного удара.

— Но их же не убили — не всех, то есть! Просто вас, людей — освободили от их ига, а их… император в своем бесконечном милосердии даже им позволил стать подданными империи… и… пользоваться всеми правами и возможностями… вплоть до пенсии и страховки…

Голос стажера звучал как-то неуверенно.

— Они живы? — шепотом спросил Чеслав.

— Они живы, — сказал Эйрик, — они не хотят со мной говорить.

— Почему?

Эйрик ван Эрлик не ответил.

— Иди.

— Но…

— Я не наследный принц, а ты не кормилица, чтобы меня опекать. Пойди погуляй. Подыши воздухом планеты, которую чужая раса сделала пригодной для жизни людей. Может быть, это будет полезно для сотрудника службы, которая занимается тем, что отравляет жизнь везде, где только сможет. Для представителей своего же собственного биологического вида.

Смуглое лицо преступника ничего не выражало. Голос звучал монотонно и сухо. Чеслав вдруг вспомнил, как три дня назад этот человек равнодушно согласился на смерть собственных людей — более того, бравировал этой смертью, бросал вызов самому главе Оперативного Штаба.

Неужели он до сих пор верит в то, что чудовищные чужаки вложили ему в голову? Это было всем известно — хариты контролировали разум людей! Они превращали их в зомби, готовых исполнять самые чудовищные приказы.

Семь Звезд!

Это произошло за год до его рождения, но он знал все, он видел чипы, видео, документы, — этому был посвящен целый курс! Какой шок испытала империя, когда услышала, что боевые корабли Харита, бросившие вызов Флоту Освобождения, — управлялись людьми же! Несчастные марионетки, безвольные куклы, они были готовы умереть, чтобы защитить поработивших их чудовищ от тех, кто пришел их освободить! Ни один харит не бросил вызов Флоту Освобождения, ни один харит не погиб в боях за планету, — чудовища были столь же трусливы, сколь и жестоки. За них умирали люди, — и убивали тех, кто пришел дать им свободу.

Генерал Чебира, три года боровшийся на Харите против последних террористов, показывал чипы, на которых раскодированные, освобожденные люди, плача, перечисляли свои вины против человечества и сами просили себе смерти. Генерал Чебира плакал вместе с ними.

— Иди, — повторил пират.

Стажер молча вышел из дома.

Уже вечерело: снег все так же сыпался на обожженную землю. Ветер гулял над полем, как в аэродинамической трубе, с каждой минутой воздух стремительно холодел, и раскисшая недавно земля схватывалась ледяной корочкой. Зачем прилетел сюда ван Эрлик? Здесь больше нет людей! Здесь остались одни… Чеслав в панике сжал рукоять веерника, так, словно его в любую секунду могла заглотить материализовавшаяся прямо из воздуха пасть.

Он стоял минуту, другую — пасти не было, и мир вокруг был самый обыкновенный мир, только покалеченный войной. А потом он глянул под ноги и вздрогнул.

По раскисшей земле, параллельно следам ван Эрлика и его собственным, шли отпечатки маленьких босых ножек.

Чеслав побежал. «Подсолнух» стоял, крепко зарывшись в землю тремя растопыренными лапками. Под вздутым брюшком циклограва виднелась крошечная фигурка. Завидев человека, фигурка встрепенулась и бросилась наутек. Чеслав кинулся за ней. Бежать было трудно. Перемешанная с водой, безжизненная грязь превратилась в скользкий и коварный лед, Чеслав падал, поднимался и снова бежал. В неярких сумерках перед ним мелькала фигурка: ребенок семи-девяти лет, в курточке и шортах, черноволосый, с босыми ножками, порозовевшими от холода. Поле шло под уклон, обламывалось в овраг, за серым обрывом начиналось черное небо.

— Подожди! Парень! — отчаянно закричал Чеслав.

Ребенок оглянулся. Чеслав прыгнул. Затрещала прочная ткань курточки — ребенок, неведомо как выживший на пустой, давно убитой планете, забился в его руках.

— Тише, — сказал стажер, — тише, все будет хорошо.

Вдруг глаза мальчишки сделались угольно-злыми, и он довольно-таки ловко двинул стажера коленом в пах. Чеслав, растерявшись, выпустил мальчика.

Тот мгновенной птицей взлетел на обрыв, Чеслав — за ним. Мелькнула внизу тридцатиметровая пропасть.

— Нет! — закричал Чеслав.

Мальчишка прыгнул. Стажер застыл в ужасе на краю обрыва — но через мгновение понял, что мальчишка на разобьется. Он летел вниз как-то очень медленно, словно над ним распустился невидимый парашют, и когда паренек коснулся земли, перевернулся и вскочил на ноги, Чеслав внезапно выхватил веерник и начал палить в воздух.

Воздух тут же стал густеть и сворачиваться, как молоко. Очертания предметов переломились, словно между Чеславом и горизонтом встала гигантская линза. Чеслав выстрелил — и новый миллион килоджоулей неожиданно разлетелся снопом искр о непонятную преграду.

В следующий миг что-то невидимое, но мощное толкнуло его в спину, Чеслав поскользнулся и, не удержавшись, кувырком полетел вниз. В последнее мгновение перед приземлением Чеслав дотянулся до кнопки на поясе, — шумно ухнул антигравитационный патрон, падение на миг замедлилось, земля перевернулась и шлепнулась в лицо.

Он очнулся очень скоро — вечер еще не успел превратиться в ночь. Он лежал у подножия обрыва, живой и невредимый, а мальчишка сидел на корточках рядом и смотрел ему в глаза. Как и все мальчишки в этом возрасте, он состоял из одних царапин и спутанных черных волос. Голые ноги пошли пупырышками от холода. Он был вдвое моложе Чеслава, и потому Чеслав с полным на то правом мог считать себя по сравнению с ним опытным искушенным оперативником.

— Ты кто? — спросил мальчик.

— Меня зовут Чеслав. Я… э…э… пилот этого челнока. А ты кто?

— Я Денес.

— Что ты бродишь здесь полуголый? Где твои родители?

— Их забрали, — ответил мальчик, — когда забирали последних. Люди в белых погонах. Мои родители успели меня спрятать. Они плакали и обещали вернуться.

«Когда забирали последних»? Десять лет назад? Семь? Сколько лет назад генерал Чебира закончил свою тяжелую миссию?

— Сколько тебе лет? Стандартных?

— Восемь.

Чеслав сглотнул.

— Кто тебя научил говорить?

— Они.

— Кто — они?

— Ты человек? — спросил мальчик.

— Да.

Мальчик подумал, потом медленно сказал:

— Они не люди. Они сказали, что я должен улететь с тобой. Что они больше не могут меня защитить.

Чеслав снял с себя куртку и закутал мальчика. Тот не сопротивлялся, голые розовые ножки торчали из-под «чертовой кожи», как птичьи лапки. Ледяной ветер мгновенно пробрал до копчика. Пальцы едва нащупали бляшку комма.

— Эйрик, вам лучше прийти сюда. Тут есть кое-что, способное заинтересовать любителя харитов. Не сверните шею, спускаясь с обрыва.

* * *

Дом Денеса стоял на высоком холме.

Это был вполне жилой дом, с высокими окнами, затянутыми вместо стекол пленкой из каких-то местных растений, с запасом воды и пищи и с ветряком-электрогенератором. Комната мальчика была жарко натоплена, на столе мерцал белым светом похожий на мятый платок биокомпьютер, рядом свернулись брошенные наушники.

— Чей ты сын, Денес? — спросил Эйрик ван Эрлик, присаживаясь на корточки перед мальчишкой. Тот выглядел очень смешно: голые ножки, серая форменная куртка, доходившая ему до колен, и встрепанное гнездо коротких черных волос, из-под которых глядели настороженные глаза.

— Мне не говорили.

— Почему ты побежал от моего товарища?

— Потому что люди, которые прилетают сюда — плохие люди, — сказал мальчик. — Они роются в том, что осталось от мира, и когда они появляются, надо выключать свет и уходить из дома.

— Сюда кто-то прилетает? — с изумлением спросил Чеслав.

— Почему бы нет? — тускло отозвался ван Эрлик. — Если вы кого-то окрестили дьяволом, всегда найдется масса желающих продать дьяволу душу. Собирайся, Денес, да побыстрей. Со мной тут никто не хочет разговаривать, а ждать гостей нам не имеет смысла.

* * *

Так получилось, что им не повезло.

Эйрик уже лежал в кресле пилота, когда в тактическом кубе возник неопознанный белый треугольник. Руки ван Эрлика были опутаны внешними сенсорами, глаза закрывал летный шлем: по панели бегали дьявольские разноцветные огоньки, дублируя изображения, передававшиеся на внутреннюю поверхность шлема.

— Развертка! — заорал Эйрик, — двадцать вправо! Вверх! Увеличение!

На экране плыли грязные облака.

— Бета-диапазон!

Облака погрузнели, налились желтым — и сквозь эту желтую пленку проступила черная плывущая точка. С такого расстояния точка перемещалась плавно и неспешно, но «коробок» определял ее скорость в три маха.

А потом на экране проступила еще одна точка, куда более медленная и жирная, стремительно превращавшаяся в черный закругленный кокон, словно танцующий на своем хвосте.

— Космоатмосферник и корабль на орбите, — сказал Эйрик, — двигатели на нулевой режим!

— Плотность потока на тридцать процентов ниже критической, — раздался бесстрастный голос машины, — борт к взлету не готов.

— Я хочу домой, — сказал мальчик, — пожалуйста, я хочу домой.

Эйрик повернул голову и что-то прошипел. Чеславу на мгновение показалось, что тот видит мальчишку сквозь зеркальную полусферу шлема, хотя быть такого, конечно, не могло: Эйрик ван Эрлик видел сейчас только то, что показывали приборы корабля, и всякая визуальная информация о происходящем в рубке отсутствовала напрочь.

— Плотность в норме, — сообщил корабль, — взлет разрешен.

Но было уже поздно. В разреженном воздухе Харита вспыхнули, перекрещиваясь, антигравитационные пучки, сложились в подобие переливающейся в воздухе линзы — и в этой линзе черным пауком зависло черное брюхо космо-атмосферника класса «Альдебаран».

Средняя секция корабля попозла в сторону, открывая круглые зрачки лазерных батарей. Запищал и налился светом блок ближней связи. Эйрик снял шлем и ткнул пальцем в комм. Вместо собеседника по экрану бегали статические разряды.

— Убей тягу, — приказал экран.

Плавающий акцент уроженца сектора Розы был слишком незаметен, чтобы быть компьютерной подделкой. Хозяева неизвестного корабля глушили изображение, но звук шел напрямую.

— Убей тягу, пилот, или мы размажем тебя по планете.

— Что вам нужно?

— Мальчишку.

— Зачем?

— Нас интересуют хариты, пилот.

— Но похоже, вы не интересуете их. Я не слыхал, чтобы хариты общались с людьми.

— Они общались с ребенком. Мы хотим поболтать с ним о его воспитателях.

— Кто вы такие?

— Сторожевик класса «Альдебаран», который размажет тебя, пилот, если ты будешь задавать глупые вопросы.

— Если вам так нужен мальчик, почему бы вам не заплатить за него? — спросил ван Эрлик.

Рука Чеслава сжалась на рукояти веерника. Этот пират воевал против людей. «Если он будет торговать людьми, я его пристрелю», — подумал Чеслав.

Экран невнятно зашелестел. Невидимый собеседник отвернулся от комма и что-то спросил; в ответ послышались щелчки и посвист.

— Не выйдет. Отдавай мальчишку и возвращайся на базу.

Их явно приняли за патрульный катер.

— Во-первых, — сказал ван Эрлик, — мне не кажется, что нас отпустят на базу. Как только мы отдадим мальчишку, мы вам станем не нужны. Куда проще сбить нас на взлете и списать все на харитов. А во-вторых, вы удивительно ненаблюдательны. Вам даже не пришло в голову задуматься, почему мальчик, который умел скрыться от ваших зондов, оказался в нашем корабле добровольно. Вам не кажется, что мы знаем о харитах больше мальчишки?

И, не дожидаясь ответа, ван Эрлик врубил левую пару планетарных двигателей. Никто и никогда не стартует с планеты на одной паре двигателей — корабль неминуемо завалится и спустя несколько секунд после старта врежется обратно в землю. Катер — не космоатмосферник. Соотношение его массы к мощности двигателей несколько меньше, но все равно стартовать на левых двигателях с него никто, сколько было известно Чеславу, еще не пытался. Как никто не пытался перепрыгнуть пропасть на одной ноге.

Катер рыскнул. Земля встала дыбом, Чеслав на миг увидел струи пара и огненные клочья грязи, вылетающие из сопел.

Противник замешкался. Капитан космоатмосферника тоже никогда не видел косого старта, — и, смущенный последними словами собеседника, он никак не мог решить, что делать — стрелять? Самому уйти вверх, дабы спасти катер с драгоценным мальчишкой и, возможно — не менее драгоценными пилотами?

Поверхность планеты встала вертикальной стеной. Катер, заваливаясь, словно летел по узкому коридору между почвой и облаками.

В следующую секунду, за мгновение до того, как столкновение с землей стало необратимым, ван Эрлик врубил правые движки. Мир закрутился волчком. Катер рванулся вверх, вверх, прочь от выжженной войной планеты — минуя сверкающую паутину, в центре которой висел сторожевик. Где-то в полукилометре над почвой катер сильно тряхнуло, словно он ударился о невидимую стену. Но напряженность силового поля падает обратно пропорционально кубу расстояния. На такой дистанции поле было не плотней листа бумаги, — катер рыскнул, отчаянно взвыл, и — пошел вверх, набирая высоту.

Экран потух.

Паутина исчезла. Ионизированный столб воздуха под чужим кораблем засветился зеленым призрачным светом.

Катер лег на бок и помчался параллельно земле.

— Наверх! — заорал Чеслав.

— У них на орбите эсминец, — отозвался ван Эрлик.

Катер, ныряя в воздушных ямах, несся над верхушками призрачных деревьев с тугими клубками сучьев. Силовая волна, выброшенная космоатмосферником, прокатилась над ними на высоте в двести метров, и по ту сторону накрывшей их гигантской чаши засверкала шатровая радуга.

Активные сенсоры противника захватили цель, штурман-блок пронзительно запищал.

— Они нас достали, — сказал Чеслав.

Комм ожил, вспыхнул снова. Сигнал шел с орбиты, от пылающего красной точкой эсминца. На этот раз на экране появилось изображение. Чеславу на мгновение бросился в глаза огромный белый силуэт в кресле второго пилота.

— Сядь, сука, — заорал капитан чужого эсминца, — сядь, или мы тебя размажем!

Катер, заложив крутой вираж, мчался вдоль внутренней дуги силового колокола. Он походил на бабочку, накрытую гигантской прозрачной крышкой от супницы.

Супница начала медленно опускаться.

Космоатмосферник в ее центре расплылся, теряя очертания, превратился в гигантскую кляксу, стекавшую к земле по шатровой радуге поля — силовая блокировка дает поразительные зрительные эффекты. Было такое впечатление, что их накрывает вывернувшимся наружу желудком корабля.

Эйрик сорвал шлем.

— Ден! Расса! — закричал он отчаянно, — если вы слышите меня, помогите мне!

В следующую секунду воздух словно сгустился в огромный черный топор, — и в лезвие этого топора и влетел корабль противника. Небо взорвалось. Солнце мигнуло, как неисправный индикатор. Шатровая радуга исчезла. С неба сыпались пластик, сталь и мясо.

— Во имя императора, — проговорил потрясенный Чеслав, — что это было — оружие харитов?

— У харитов нет оружия, — прозвучал насмешливый ответ, — держитесь крепче, детеныши. Мы уходим в гипер у внешнего слоя атмосферы, если не хотим познакомиться с тем, кто болтается на орбите.

* * *

Наследственный генерал империи, глава Оперативного Штаба Службы Опеки полковник Станис Александр Рашид Трастамара сидел в кресле перед монитором транссвязи и глядел на разноцветные сполохи на экране.

Десять стандартных минут назад ординарец почтительно доложил ему, что с ним хочет говорить светлейший Ассен Ширт, начальник Службы Опеки, хочет с ним говорить. Канал связи был установлен, — информационный луч прорезал гиперпространство, стянув в одну точку добрых две сотни световых лет, треть ресурсов «Астарты» работала на поддержку канала, передающая установка на Митре пожирала столько энергии, сколько небольшой молибденовый завод, — а его сиятельство Ассен Ширт не торопился нажать на кнопку приема. Может, брился. Или рассматривал свое отражение в зеркале. Или занимался любовью с секретарем.

Транссвязь была абсолютной монополией государства. Частных компаний в эту сферу не допускалось. Сообщения обычных граждан передавались только как записи после просмотра их Службой Опеки.

Одна минута транссвязи потребляла столько же энергии, сколько переброска шестидесяти тысяч тонн массы покоя на аналогичное расстояние. Масса покоя «Астарты» составляла пятьдесят четыре тысячи тонн, а время прыжка до Митры — семьдесят три часа; стало быть, потраченной за эти десять минут энергии фрегату хватило бы на тридцать дней в гипере. Это впечатляло.

Особенно это впечатляло для цивилизации, чья денежная единица была привязана к энергии. Энергии, которой вот уже третий месяц не видели имперские истребители над крупнейшей в этом секторе базе на Баррой.

Наконец цветные полосы распались, — и на Трастамару сквозь бездну глянуло красивое молодое лицо, — улыбающиеся синие глаза, ямочки на щеках.

— Привет, Станис, — заявил светлейший Ассен, — извини, что заставил ждать. Мы вчера, знаешь ли, сидели всю ночь. Я, генерал Ичира, и — тут Ассен поднял вверх указательный палец с длинным, раскрашенным в императорские цвета ногтем, — генерал Торо, внук императора. Ичира сейчас очень силен при дворе. Думаю, что он может стать главой казначейства. Ты слышал последнюю сплетню? Губернатор Ириссы три месяца репетировал местные танцы, — ну, ты знаешь, император это любит, особенно если танцуют девочки, невинные и с далеких миров. И вот девочки выступают перед императором, все хорошо, и ночь прошла прекрасно, а утром император выходит в парадный зал, и там стоит генерал Шашба, — а у него же земли на Ириссе, ты знаешь, и бездельник опять пришел просить для них какой-то субсидии. «Вот повелитель Ириссы», — говорит императору первый министр, — и когда Шашба вернулся домой, он обнаружил, что его назначили губернатором над всем сектором Креста!

Светлейший Ассен расхохотался.

Станис Трастамара внимательно ждал продолжения.

— Да. Кстати. Ты в дерьме. Ты в таком дерьме, из которого тебя не вытащит даже твой прапрадедушка, Станис.

«Меняй министров каждые пять лет, расстреливай — каждые шесть», — говаривал Основатель Империи. Светлейший Ассен руководил Службой Опеки уже пятнадцатый год.

— Тино Чебира уничтожил Эйрика ван Эрлика! Его размазали, как масло по бутерброду! Тино притворился купцом, и ждал, пока Кровавый Пес подойдет поближе, — а потом он просто вышиб его из космоса! Он размазал его на молекулы, и ты, ты ловил ван Эрлика три года, а Тино уничтожил его с первого раза!

— Когда это произошло? — спокойно спросил Трастамара.

— Три дня назад! В секторе Розы!

Станис Трастамара молчал. Его подтянутое гладкое лицо с чуть раскосыми глазами цвета индиго не изменилось ни на секунду. Луч гиперсвязи невозможно было перехватить, но содержание его бесед со своим начальником становилось известным с удручающей регулярностью. Полковник Трастамара подозревал, что дело не в жучках. Просто светлейший Ассен Ширт, глава Службы Опеки и троюродный брат первого министра Хабилунки, с детства считал, что рот нужен для двух вещей, — чтобы жрать и чтобы хвастаться.

— Да, — сказал полковник, — это огромный успех. По счастью, это общий успех Службы. Передайте моему другу Тино, что я поздавляю его, ибо мы все вместе служим одному делу — Империи Людей, и какие-то распри между нами неуместны.

* * *

Они вышли из гипера в пятидесяти миллионах километров от Лены и вот уже двенадцать часов шли вглубь системы, излучая транспондерный код курьера Службы Новостей; автоматические станции передавали их друг другу; таможня отказалась от осмотра после каких-то малопонятных Чеславу переговоров, и крошечная горошина планеты уже выросла до огромного, позолоченного солнцем диска, похожего на круглую яшму с белыми прожилками облаков.

Чеслав, в пилотском кресле, от волнения грыз ногти. Они должны были войти в атмосферу через двадцать минут, по меньшей мере пять орбитальных фортов вели катер, но ван Эрлик до сих пор не пытался сбить их с толку; не связался с сообщниками или с мафией. Все шло так, как будто они и в самом деле собирались сесть по предписанной тракетории на официальном космодроме, — но как это мог сделать человек, за голову которого любой служащий космодрома получил бы два на десять в десятой эргталера?

Ван Эрлик, в кресле второго пилота, с легкой усмешкой наблюдал за стажером, идущим точно по курсовому лучу.

— Вход в атмосферу через пять минут, — сказал Чеслав, — приготовить «трутня», сэр?

— Нет.

— Мы будем садиться на космодром в Карре?

Пират, не отвечая, лениво протянул руку. Комм-пульт ожил. С него смотрел пожилой грузный человек в белом, расшитом цветочками пончо.

— Привет, старый лис, — сказал Эйрик, — я слыхал, что в твоей столице вот-вот зацветут лилии, и подумал — неужели у моего приятеля не найдется местечка, откуда я мог бы ими полюбоваться?

— Ты всегда желанный друг, — донеслось в ответ, — я скажу ребятам, чтобы они посадили тебя по лучу.

— У меня небольшой корабль. Катер.

— В таком случае, почему бы тебе не сесть в резиденции? — откликнулся собеседник, — вопросов будет меньше, а воли — больше.

Экран погас. Ошеломленый Чеслав повернулся к своему спутнику.

— Вы… вы на «ты» с губернатором Лены? Но он же присягал на верность империи….

— А кому, ты думаешь, я сбываю товар? Зеленоглазым жукам в неоткрытых частях Галактики? А когда я ремонтирую катера, я сажаю их на сожженных планетах и ползаю по ускорителю с отвертками?

— Я думал, — сказал Чеслав, — что вы покупаете мелкую сошку. Пограничника с орбитального форта. Майора с таможни.

— Зачем? Майор с таможни делится с начальником смены, начальник смены — с начальником космопорта, начальник космопорта — с главой региона, глава региона — с губернатором.

— Замолчите! Вы ненавидите империю. Это государственная измена — то что вы говорите.

— Иди сюда, Денес, — позвал Эйрик, — мы входим в атмосферу, это лучше делать в противоперегрузочном кресле.

И, обернувшись к Чеславу:

— Надеюсь, курсант, что вы не вздумаете читать вводный курс Школы Опеки за обеденным столом у губернатора.

* * *

Давно подмечено — чем ниже гравитация на планете, тем безудержней фантазия архитекторов. Колонны, поддерживающие огромные массы камня, стремительно худеют, купола уходят в немыслимую высь, арки начинают очертаниями напоминать носы гиперпространственных истребителей, и любимым украшением зданий становятся свешивающиеся с потолков, арок и карнизов гроздья искусственных сталактитов.

Гравитация на Лене составляла 0,4 стандартной.

Искусственно насыпанная гора — всего каких-то пятьсот метров высоты, не горка, а холм по местным масштабам, — на которой расположилась резиденция губернатора, возвышалась над западными пригородами. Дворец напоминал паутину, подвешенную последними лучами заката к невидимым, парящим на орбите спутникам.

Из кружевной беседки, где был накрыт ужин на четверых, открывался прекрасный вид на город, и на самой грани между городом и резиденцией раскинулся залитый огнями парк Пяти Тысяч Героев, — разноуровневые прожекторы, сиреневые шары деревьев, и над ними, в воздухе, — серебряная стрела, увенчанная древним десантным катером.

Над массивным столом парил огромный красный конус из переливающихся углей; гости особыми вилочками цепляли сырые ломтики чего-то, что, на взгляд Чеслава, могло быть с равным успехом моллюском, мясом или овощем, и сами клали их в угли. Угли шипели, из шара стекал пьянящий ароматный сок.

В воздухе лениво кружились несколько шаров, излучающих теплый красноватый цвет; вверху, над шарами, поблескивала голографическая копия памятника Пяти Тысячам. Губернатор Тарета был верным слугой отечества. По его распоряжению копия памятника должна была быть закуплена каждым учреждением на Лене, частным ли, государственным. Кстати, монополией на производство патриотических сувениров владела сестра губернатора.

Угли уже догорали. Сырые ломтики кончались, к великому облегчению Чеслава, который боялся опозориться.

Губернатор Эрад Тарета, полный, длинноволосый мужчина лет шестидесяти, положил на тарелку двузубую вилку, удовлетворенно рыгнул и откинулся в кресле.

— Я и не знал, что у тебя такой взрослый сын, Эйрик, — сказал губернатор.

Ван Эрлик улыбнулся. От всей его фигуры исходило довольство и уверенность; довольство хорошей пищи, уверенность дорогого костюма и гладко выбритых щек. Это был совсем не тот человек, который, сломленный болью и смертью, капитулировал перед главой Оперативного Штаба, не тот, кто с веерником в руках сидел в разрушенном доме на выженной планете; наглый тип, ненавидящий людей и любящий деньги. Такого невозможно представить себе в числе Пяти Тысяч. «А ты бы мог быть в числе Пяти Тысяч?» — спросил себя Чеслав.

— Странное имя для сына ван Эрлика, — прибавил губернатор, — Впрочем, очаровательный мальчик.

— Шестнадцать — это уже не мальчик, — ответил ван Эрлик, — в шестнадцать я командовал кораблем.

«И убивал людей по приказу нелюди», — подумал Чеслав.

— Стоит ли думать, что ты поручишь сыну командовать… ну, например, дредноутом?

— Откуда ты взял, что у меня есть… дредноут?

— Слухи, друг мой, слухи. О верфях Аркуссы.

— Обо мне ходят много слухов, — ответил ван Эрлик, — один даже показали в новостях. О том, что я убит в секторе Розы и что генерал Чебира получит те две на десять в восьмой, что назначены за мою голову. Если не ошибаюсь, удача убить меня выпала генералу Чебире пятый раз.

Девушка, бывшая с губернатором, гибко встала и вышла из беседки. Она вернулась через несколько минут с крупным прозрачным сосудом, в котором плескалась коричневая жидкость. Девушка была ненамного старше Чеслава, и молодой стажер сначала решил, что она приходится губернатору внучкой. Потом он решил, что она приходится ему женой.

Теперь он не был уверен и насчет жены.

— Хотите чаю, господа? — спросила девушка.

— Какого чая? — не понял Чеслав. Чай было общим именем для большинства травяных настоев, употреблявшихся в горячем виде.

Девушка засмеялась. Платье ее было то серебристым, то розовым, то прозрачным, и Чеслав все время прятал глаза, чтобы не смотреть на девушку.

— Это настоящий чай, который рос на Земле, — сказал губернатор, — очень капризное растение. Легко приживается на других планетах, но почти полностью меняет вкус. Мы выращиваем его на Южном Материке, прямо на почве Земли. Мы пробурили скважины, прошли два метра льда, забрали почву, дезактивировали ее — и вот результат.

Темная прозрачная жидкостью полилась в фарфоровую чашку. Чеслав поднял глаза на девушку; платье ее в этот миг растаяло, как сахар, брошенный в кипяток, Чеслав залился краской по самые уши, и, чтобы скрыть свое смущение, с размаху глотнул неведомого дива, выращенного на дезактивированной почве далекой Земли.

Жидкость едва не обожгла небо, Чеслав закашлялся. Далекий напиток легендарных предков, по правде говоря, оказался довольно-таки гадким. На его, во всяком случае, вкус.

Губернатор щелкнул пальцами и сказал:

— Детка. Оставь нас.

Девушка улыбнулась. Платье ее стало розовым. Глаза еще раз встретились с глазами Чеслава. Она улыбнулась и вышла. Губернатор перевел вопросительный взгляд на Чеслава.

— У меня нет тайн от Че, — сказал ван Эрлик.

Губернатор запустил руку в карман и вынул оттуда карточку Высокого банка Локры. Локрийские кредитки позволяли снять безо всяких документов положенные на них суммы в любом банке империи. В качестве владельца они опознавали любое лицо, введшее в них произвольно выбранный код. Служба Опеки очень любила эти кредитки.

Губернатор вежливо поклонился и протянул карточку ван Эрлику.

Ван Эрлик ответил таким же поклоном. Одна его рука накрыла карточку, другая забегала по ней, вводя случайные цифры. Чеслав, не отрываясь, глядел на пирата: на длинные, чуть сплюснутые пальцы с неровно остриженными ногтями, на резко выступающие бугры костяшек и на его смуглое, резко вылепленное лицо с короткими темными волосами и черными боеголовками глаз.

— Этот подарок, — сказал губернатор, — скромный дар потомственного генерала Каницы за то, что его корабли чувствуют себя столь безопасно на космических трассах вот уже целый год.

— Я благодарен твоему шурину, — с едва заметной долей иронии откликнулся ван Эрлик.

Губернатор вздохнул.

— Ты давно не был в наших местах, коммодор, — сказал он.

— Разве моему другу генерале Канице так хочется повидаться со мной опять?

Губернатор сдавленно засмеялся.

— У тебя прекрасный катер, — сказал он.

— Стандартный «Подсолнух».

— Новейшей модификации, с противолазерной броней. Говорят, катера такого класса имеет только Служба Опеки, да еще тот самый дредноут, который угнали с Аркуссы. Я ценю твой такт, коммодор. «Эдем» возле Лены вызвал бы изрядный переполох.

Смуглый пират невозмутимо улыбался.

— Но он мог бы оказать большую услугу империи, — сказал губернатор Лены.

— Вот как?

— Как ты знаешь, — сказал губернатор Лены, — я унаследовал этот пост от своего отца, а тот — от нашей бабушки, светлейшей Маргариты. И наша бабушка имела под управлением почти треть сектора Чаши, — и Лену, и Альтайю, и Деннер. Планеты были разделены между ее детьми, моя тетка Отиллия, губернатор Альтайи, умерла четыре года назад, и когда она умерла, Альтайю наследовал ее сын.

— И при чем здесь интересы империи? — уточнил Эйрик.

Губернатор Лены заговорщически перегнулся через стол.

— Губернатор Альтайи — сын ее мужа, но не ее! — заявил он.

— Подменыш, что ли? — справился ван Эрлик, и в глазах его заиграли веселые чертики.

— Мы проверили геном, — заявил губернатор Лены, — и выяснили то, что всегда подозревали, — Отиллия не могла иметь детей! Они засунули в инкубатор чужую яйцеклетку, но этот подлец заплатил первому министру десять в восьмой эргталеров и сохранил за собой планету; а когда я и мои родичи собрали флот и решили прогнать его с планеты, он обложил Альтайю тройным налогом и на эти деньги построил орбитальный форт и два корвета! Выскочка из ниоткуда, чужая яйцеклетка, добился за взятку управления целой планетой, а чтобы отбить эти деньги, облагает граждан непомерными поборами, создает частный флот!

— И в чем же заключается моя помощь?

— «Эдем». Он разнесет весь флот Альтайи!

— Но это война! — вскричал Чеслав. — Вы предлагаете нам атаковать мирную планету!

— Я же не предлагаю вам мятеж против императора, — искренне удивился губернатор Лены, — я предлагаю вам встать на зашиту законов империи, попранных взяточником из числа царедворцев и наглым выскочкой, который тратит незаконно полученные им доходы на незаконно созданный им флот! Да Основатель Империи за такое отдал бы его Живоглоту — на опыты!

Чеслав был готов провалиться сквозь холм. Он был удивлен еще перед посадкой, когда губернатор империи приветствовал пирата и военного преступника как своего ближайшего друга. Он был поражен, когда губернатор передал ван Эрлику немалые деньги, — судя по всему, просто за то, чтобы тот не трогал корабли его родича. Но это! Война! Губернатор планеты просит пирата напасть на соседа! Разнести флот двоюродного племянника, под тем предлогом, что тот появился не из той яйцеклетки, хотя яйцеклетки здесь были вообще не при чем — губернаторов назначали!

И если в некоторых случаях губернатором становился сын или дочь, это ничего общего не имело с правом собственности на планету! Просто сын или дочь оказывались достойны этого поста! И вот этот человек предлагает им, пиратам, грозить орбитальной бомбардировкой, убить, возможно, миллионы, для того, чтобы снять с поста официально назначенного на эту должность человека!

— Так ты согласен? — спросил губернатор.

— Я подумаю, — ответил ван Эрлик.

Гости и хозяин уже распрощались друг с другом, когда губернатор наклонился к пирату и сказал ему вполголоса:

— Кстати, Эйрик, ты привез с собой прелестного мальчонку. Я мог бы его купить — тысяч за двадцать.

— Мальчик не продается, — сказал Эйрик.

— Тридцать тысяч.

— Это мой племянник.

Лорд Эрад Тарета, высокородный губернатор планеты Лена, вздрогнул и обиженно отошел.

Этой ночью стажер Чеслав плохо спал без своего любимого сна. Вместо императора Теофана ему приснилась девица в прозрачном и розовом, и когда он проснулся утром, он сгорел со стыда при мысли о сенсорах, которыми наверняка была набита спальня.

* * *

Черно-серый эсминец массой покоя в двести тридцать тысяч тонн медленно поворачивался над затянутой в сиреневые облака планетой. Где-то вверху, в направлении сектора Чаши, таяло серебряное свечение гиперпространства, в которое ушел вражеский катер. Внизу — в гамма-диапазоне, пронзающем насквозь толстые облака, было видно, как догорают на поверхности Харита останки космоатмосферника.

Гнаться за катером не было смысла. Эсминец превосходил его по массе по крайней мере в восемьдесят раз, а это означало, что уйти в гипер он может только на расстоянии от планеты, в восемьдесят в кубе раз превышающем то, с которого прыгнула дерзкая маленькая блоха.

Экипаж эсминца был весьма разнороден: в кресле капитана сидел человек, но командир штурмовой группы, вытянувшийся перед ним, был баррийцем. Барриец был выше человека на добрый метр, и, что еще важнее, без всяких увечий. Его острый сорокасантиметровый клюв с шевелящимися белыми рыльцами нависал над капитаном, и на рыльцах взбухали капли токсина.

За штурманским пультом сидел представитель еще одной разумной расы — локр. Локры были идеальными штурманами, а мозг их по быстродействию превосходил компьютер. К сожалению, этим похвальным качеством локры обладали не всегда, а только в период, свободный от брачных игр, и потому всей империи локры были известны под прозвищем «полудурки», не совсем верным, — ибо локры пребывали совершенно без разума не половину, а не больше трети взрослой жизни.

Это был довольно странный экипаж из рас, непохожих ни разумом, ни обычаями, ни биологией. Объединяло их только одно: если присмотреться, видно было, что у человека под расстегнутым воротничком комбинезона роится серая дымка, и такая же дымка иногда появлялась сквозь перья баррийца.

— Команда на отстыковку не проходит, — доложил командир штурмовой группы.

— Почему?

— Челноки мертвы. Комп заработал единственный раз. На нем появилась надпись, что если мы не уберемся прочь, то управление откажет по всему эсминцу.

— Блеф!

— А космоатмосферник тоже в блеф врезался?

Человек повернулся к штурману.

— Сообщи им, что нам надо всего лишь похоронить своих людей. Что мы извиняемся за беспокойство.

С клубкового тела локра соскользнуло несколько чешуек. Просыпавшись на панель управления, чешуйки подхватились, слепились в клубок поменьше и зашныряли по клавиатуре.

— Скажи им, — продолжал человек, — что мы — враги принца Севира. Что нам нужно оружие, чтобы победить его. Враг моего врага — мой друг!

На экране внезапно вспыхнули строки:

— У Детей Плаща нет друзей. У Детей Плаща есть лишь Плащ. Ваш корабль опознан, Верховный Брат. Улетайте.

Верховный Брат Плаща медленно повернул голову.

Его штурман оплывал в пилотажном кресле, принимая удобную шарообразную форму. Отдаленные части тела сбились в кучку на панели управления.

— Ты запомнил тех, кто был на катере?

На главном экране медленно проступили три изображения. Девятилетний мальчик с ониксовыми глазами. Высокий подросток с военной выправкой и холодным взглядом спецназовца или преступника. Смуглый темноволосый человек лет тридцати пяти с изломанной бровью и улыбкой теплой, как реликтовое излучение.

— Первых двух нет в банках данных, — сказал штурман, — третий — Эйрик ван Эрлик. Уроженец Харита. В возрасте девятнадцати лет командовал корветом «Томия», нанесшим смертельные повреждения флагману Флота Вторжения. Был объявлен военным преступником. Занялся пиратством. За голову его назначена награда в два на десять в восьмой эргталеров. Согласно неподтвержденным сведениям, пять дней назад Эйрик ван Эрлик был уничтожен спецгруппой «Алайя», которой руководит один из заместителей начальника Службы Опеки, генерал Чебира. Согласно другим неподтвержденным сведениям, Эйрик ван Эрлик три дня назад угнал из орбитальных доков Аркуссы дредноут «Эдем». Всего зафиксировано восемнадцать случаев сообщений о гибели Эйрика ван Эрлика.

— Ну что же, брат, — сказал человек, — если коренные уроженцы планеты отказываются говорить с нами, быть может, мы можем побеседовать с их приемным сыном? Ты засек след?

— Да, брат, — ответил локр, — курс — внутренние области сектора Чаши, предположительно — они полетели на Лену.

* * *

После разговора вроде того, который полковник Трастамара имел с собственным начальством, большинство сотрудников Службы Опеки, да и не только ее, заторопились бы в столицу.

Ибо кого бы ни вышибли из вакуума в секторе Розы, — зазевавшегося контрабандиста с фальшивым транспондерным кодом, один из фрегатов ван Эрлика, или просто раздолбали пустой корабль, имитируя успешный бой за приз в двести миллионов эргталеров, — ясно было, что генерал Чебира всерьез настроен их получить.

Но полковник Трастамара не был озабочен такими частностями. Фрегат «Астарта», находящийся в подчинении Оперативного Штаба Службы Опеки, оставался возле Аркуссы, и подчиненные полковника снимали показания со всех свидетелей угона «Эдема», и, что еще важнее, со всех камер слежения, запечатлевших лицо «коммодора Аоко», руководившего пиратами.

Обвинений никому пока не предъявляли, тем более что руководитель филиала, барр Аристарх Фор, покончил с собой раньше, чем Служба Опеки успела подобрать спасательный бот. Барр сплел когти и разорвал себе горло, проделав это с соблюдением всех причитающихся церемоний на глазах трех шокированных техников, засунутых вместе с огромной птицей в космический гроб объемом четыре кубических метра. Перед смертью барр прочел трем бедолагам длинную лекцию о чести и достоинстве, и, как заметил один из слушателей, «говорил-то он вроде по-нашему, но я ни черта не понял».

Полковник Трастамара, один в каюте, как раз изучал эту самую речь, когда над дверью зашелестел звонок. Лепестки ее разошлись, и в каюту вошла майор Син, как всегда безупречно подтянутая, высокая, с короткой мальчишеской стрижкой и едва заметным ароматом летних фиалок.

— Медицинская сводка ван Эрлика, сэр! — доложила майор Син, кладя на стол чип.

Трастамара поморщился. Стандартные методики требовали регистрировать допрос на трех уровнях — вербальном, визуальном, и физиологическом. Результаты сводили в таблицы, загоняли в память, снова сводили в таблицы и снова анализировали. На один допрос приходилось пятнадцать рапортов. Полковник Трастамара не очень-то любил эти рапорты. После операции на Ондайе родилась мрачная шутка, что праправнук Живоглота предпочитает допросам расстрел, дабы не отягощать душу писаниной.

Анализ ответов ван Эрлика полковника интересовал меньше всего: он не стремился вытянуть из пирата правду, он хотел завербовать его.

Майор Син вставила чип в один из разъемов стола и доложила:

— Аппаратура наблюдала за состоянием ван Эрлика в течение трех периодов времени. До допроса нейронаручники передавали данные на стационарный носитель. Во время допроса съем информации шел по семи параметрам — от уровня химии клеток до скрытых моторных реакций.

— Ну?

— Взгляните сами, сэр.

Поверхность стола полыхнула ворохом кривых.

— Вот здесь. Здесь. И здесь, — точеный палец Родай Син указывал узловые точки. — Это совсем незначительные отличия. Практически — у границ нормы.

График мигнул и переменился снова.

— Это график со штаммом Венора. Как видите, вначале реакция не отличается от реакции обычного человека. Кривая Веноры. Пик. Паралич дыхательных мышц. Вот — здесь он пытается дотянутся до кнопки. Потом ему вводят нейтрализатор. А вот здесь — посмотрите. Это произошло через пять минут после вашего разговора. Его печень начинает вырабатывать белок, подавляющий «венору». А еще через полчаса этот белок начали вырабатывать его лейкоциты.

— То есть он сейчас вне опасности? — тупо спросил Трастамара.

— Сэр. Я не понимаю, каким образом иммунная система человека может начать вырабатывать белок, уничтожающий специально сконструированный ретроштамм.

Полковник молчал минуты полторы. Потом вызвал мостик.

— У нас есть пеленг на ван Эрлика?

Мостик отозвался в том смысле, что последний сигнал был засечен с Харита, а потом челнок снова ушел в гипер. Предположительно — в направлении Альтайи или Лены.

— Мы улетаем, — сказал Тристамара, — прыжок по готовности.

— А Рамануссен? — спросила майор Син.

— Мы переходим к плану «соло».

— Но…

— Майор, я правнук Живоглота.

— Это не дает вам права жертвовать…

— Родай, — перебил ее Трастамара, — я правнук создателя Медеи.

Майор Син молча кивнула.

* * *

Восьмилетний мальчик по имени Денес сидел на песчаной дорожке в парке Пяти Тысяч Героев. Розовые и белые цветы — продукт генетических экспериментов, — расстилались вокруг, вились над дорожкой, спускались вместе с песчаной полосой к пруду, из которого белой молнией взлетала стрела памятника.

Денес смотрел на орхидею, качавшую перед ним головкой. У орхидеи, выросшей в условиях легкой гравитации, были огромные пурпурные лепестки, усыпанные бархатной пыльцой тычинки и сиреневый, скрученный, как бараний рог, пестик. Денесу не нравились пурпурные лепестки. Слишком агрессивно. Как будто не цветок, а флаг.

Мальчик протянул руку. Его пальцы сомкнулись на стебле цветка. Со стороны могло даже показаться, что пальцы нырнули в глубь стебля, так же легко, как кошачий язычок ныряет в мисочку с молоком.

Послышались шаги, и на садовую дорожку вышел Чеслав. Молодой стажер был в белой полупрозрачной рубашке и в белых же брюках, которые Эйрик вчера заказал по кредитке. Брюки были из того же псевдоживого материала, из которого делали погоны сотрудников Службы Опеки, и Чеславу было так неуютно, как будто он надел погоны на задницу. Он никогда не носил таких дорогих вещей. Кроме того, он хорошо понимал, что деньги на эти брюки получены предателем человечества путем грабежа.

Чеслав улыбнулся мальчику и сел перед ним на дорожку.

— Что, Денес — красиво?

— Не знаю, — ответил Денес, — мне кажется, что белые цветы все-таки лучше.

— О чем это ты?

— Вчера они были белые, — мальчик указал на роскошные плети цветущих орхидей. Но пришел такой большой человек, которого зовут господин Эрад, и сказал, чтобы они были красные, и другие люди выкопали белые цветы и посадили красные. Я думал, что как только он это скажет, цветы станут красными. А они не стали. Почему?

— Потому что губернатор не может превращать цветок из красного в белый по своему желанию, вот почему, — сказал Чеслав.

— А почему люди стали пересаживать цветы?

— Потому что они слуги губернатора.

— А что значит — губернатор?

— Это значит, что любой человек на планете должен его слушаться.

— А кого слушается губернатор?

— Генерала сектора.

— А генерал сектора?

— Императора. Император выше всех людей, Денес.

— А генерал сектора сильнее губернатора, да?

— Да.

— Значит, — спросил Денес, — если генералу сектора надо поменять цвет орхидей, ему не надо отдавать приказаний слугам, так?

— Нет, — сказал Чеслав, и стряхнул с брюк раздавленный стебелек травы, — ни один человек не может вот так вот, силой мысли взять и изменить цвет орхидеи.

— А император может?

— Нет. Император такой же человек, как другие.

— Но ты сам сказал, что император выше всех людей. Как можно быть выше и таким же?

— Я имел в виду, что все приказания императора должны исполняться.

— Но почему они должны исполняться, если он такой же человек, как и все другие?

Молодой стажер Службы Опеки улыбнулся.

— Потому что люди несовершенны, Денес. Есть люди, которые лгут, крадут и убивают. И надо, чтобы кто-то говорил, что людям можно делать, а что нельзя. Чтобы кто-то устанавливал нормы добра и зла.

Денес задумался.

— Я не понимаю, — сказал Денес, — ты сказал, что люди несовершенны и что император как все люди. Как же можно, чтобы нормы добра и зла определял кто-то несовершенный? А вдруг он определит их неправильно?

— Знаешь, Денес, лучше прекратить этот разговор. Он слишком сильно смахивает на государственную измену.

Голос ребенка был все так же тих и спокоен.

— Что значит государственная измена?

— Обсуждение вещей, которых не должно обсуждать!

— Но, Чеслав, ведь мы как раз и обсуждаем самую важную вещь об императоре! Если ее нельзя обсуждать — разве это не является доказательством как раз того, о чем я говорил: что несовершенный император неправильно определил то, что можно, и то, что нельзя.

— Слушай, Денес, тебе восемь лет. У тебя были странные воспитатели — но неужели они никогда не говорили тебе: «Нельзя». Или «Это чужое».

— Нет, — сказал Денес, — у нас нет чужого.

Стажер открыл рот и закрыл его. У харитов не было чужого. У них было только свое и ничье. И собственности у них не было. «Они сделали людей своей собственностью!» — объяснил генерал Чебира, когда начал читать курс.

— Ну хорошо. Ну, а вот если бы Они — не хотели, чтобы ты, скажем, купался у водопада, а ты бы все равно выкупался — такое было?

Однажды ночью Чеслав на спор с приятелями отправился прыгать с плотины. Фокус был в том, чтобы предолеть три возведенных вокруг объекта рубежа безопасности, обмануть видеошары, а потом спрыгнуть в реку с высоты в триста метров. Выигрывал тот, кто использовал меньше всех антигравитационных патронов. Переполох был тогда жуткий. СО искала диверсантов месяц.

— Было, — обиженно сказал мальчик, — но мне не дали искупаться. Меня поймали у самой воды.

Чеслав почувствовал легкое раздражение.

— Но понимаешь, человеческое общество устроено так, что оно не может всегда ловить своих членов у самой воды.

Зато оно может поймать искупавшегося и… ну, допустим, заставить его неделю драить сортир зубной щеткой. Люди не могут предотвращать все преступления. Они умеют за них только наказывать. Власти же не всевидящие!

— Разве нельзя устроить власть так, чтобы она была всевидящей?

Чеслав стряхнул еще одну травинку. К его досаде, они так и липли к брюкам. Травинки были переливчатого серо-зеленого цвета, и когда он пригляделся к ним, то он увидел, что они украшены гербом империи. Так было задумано. Каждая травинка в парке должна была напоминать посетителям о подвигах героев и величии империи; свыше пяти миллионов эргталеров ушло на исследования, свыше семи миллионов — на ежегодный уход за парком. К сожалению, как вчера объяснили Чеславу охранники, невежественные посетители топтали траву и писали свои имена на памятнике, и когда губернатор расширил свою резиденцию, парк пришлось закрыть для народа.

Теперь парк Пяти Тысяч Героев могли посещать только гости губернатора.

— В разные времена люди устраивали власть по-разному, — сказал Чеслав. — Были, например, времена, когда правителей избирали из богатых людей. Обычно богатые избирали самых богатых. Они принимали решения, обязательные для всех остальных. Это называлось олигархия. Но эти люди принимали решения, которые были выгодны богатым и невыгодны бедным. Богатые богатели, а бедные становились бедней, и в конце концов такое общество погибало потому, что во время войны бедные не хотели погибать за богатых.

— Эти богатые люди были очень глупы, — сказал Денес, — они должны были избирать правительство из всех. А не только из себя.

Чеслав был рад, что полгода назад он прослушал дополнительный курс Основ Истории Общества. Курсанты редко выбирали дополнительные курсы. Свободное от учебы время они проводили в барах. Они считали, что для того, чтобы опекать общество, достаточно иметь погоны. Но Чеслав всегда полагал, что для того, чтобы опекать общество, надо знать, как оно устроено.

— Такие правительства тоже были, — сказал Чеслав, — при них принимали законы, которые нравились большинству. Но так как большинство человечества во все времена состояло из лентяев, такие правительства в конце-концов начинали принимать законы, которые отдавали лентяям все то, что заработали трудолюбивые люди.

— Это не очень умно, — сказал Денес.

— Кроме того, такие правительства очень плохо справлялись с кризисами. Как только им угрожала война или кризис, они спорили вместо того, чтобы действовать, и к тому времени, когда разные партии договаривались друг с другом, война оказывалась проиграна. И когда разразилась Великая Война, ее выиграл человек, который командовал войсками единолично.

Чеслав помолчал и показал вдаль, на серебряную стрелу, взмывающую из озера.

— Семь эсминцев, два корвета и торпедоносец «Запад» с общим экипажем в четыре тысячи девятьсот девяносто семь человек атаковали Лену, только для того, чтобы отвлечь силы противника и чтобы крошечный десантный катер с тремя офицерами мог доставить на ее поверхость смертельный вирус, и каждый из этих пяти тысяч знал, что идет на смерть. Они сделали это ради императора и человечества. Пять Тысяч Героев погибли, а император победил. И с тех пор мир процветает, потому что только император соединяет в своем лице чаяния всех и только он может позволить себе не слушать ни богатых, которые хотят ограбить бедных, ни бедных, которые хотят ограбить богатых.

— Но если он не слушает ни богатых, ни бедных, кого же он слушает, кроме самого себя? — спросил Денес.

Молодой стажер вздохнул про себя и подумал, что учителя ребенка были чудовищами. Если бы вместо чудовищ он учился у генерала Чебиры, ему бы быстро отбили охоту задавать такие вопросы.

Чеслав встал с травы и заметил, что на его белых брюках не осталось ни пятнышка. Было неприятно думать, что по такой же технологии, по которой делают вечно чистые погоны, люди с толстым кошельком могут сделать вечно чистые штаны и попирать своей задницей траву с гербом империи.

Герб империи создан не для того, чтобы садиться на него задницей. Герб империи создан для славы и смерти.

— Знаешь, Денес, — сказал стажер, — давай погуляем по городу. Ты видел когда-нибудь неразрушенный город? Я только переоденусь, и мы пойдем.

Через минутут Чеслав скрылся за поворотом дорожки.

Мальчик продолжал сидеть, не шевелясь.

Нет, белые лепески определенно красивей. Мальчик поднял руку, и его пальцы сомкнулись со стеблем цветка.

Как же сделать лепестки — белыми?

Орхидея начала медленно менять свой цвет.

* * *

Эйрик ван Эрлик покинул резиденцию губернатора Эрада Тареты еще затемно. Весь день он бесцельно бродил по городу, заныривая в маленькие магазинчики и пересаживаясь с одного флайера на другой; в одном магазине он сменил одежду и обувь, в другом воспользовался общественным коммом.

Дело шло уже к вечеру, маленькое зеленое солнце заваливалось за кружева небоскребов, и на востоке поднимался бледно-салатовый круг отражателя. Эйрик ван Эрлик, в оранжево-желтой рубашке, просторных брюках и сандалиях на босу ногу, вышел из наземной машины на пригородной улочке, забранной с обеих сторон в глухую броню заборов, над которыми цвели синие и фиолетовые деревья.

Калитка, к которой он подошел, немедленно распахнулась: за ней стоял высокий человек лет шестидесяти. Его седые волосы и необыкновенно гладкое лицо заставили бы любого заподозрить, что обладатель лица совсем недавно побывал в руках специалиста по травматической регенерации.

Ван Эрлик и хозяин дома обнялись, и хозяин приветливо улыбнулся, обнажая крепкие белые зубы.

— Ты выполнил мое поручение?

— Он придет.

— А вещь, которую я просил?

Хозяин дома молча подал ван Эрлику белую пластиковую коробочку. Тот сунул ее в карман и шагнул внутрь.

— Еще что-нибудь?

— Да, Сури. Полное обследование организма. На имплантаты.

Сури кивнул и молча повел ван Эрлика за собой в глубь дома.

Через пятнадцать минут пират встал с кресла, отцепляя от тела последние датчики.

— Ну что?

Сури и ассистировавший ему лаборант молча подали Эйрику распечатку.

Метапластмасса в правом локтевом суставе, чужеродная органика в сердце, композитные сплавы в районе бедра. Ничего нового. Старый список — наследие всех переделок, в которые ван Эрлик когда-то попал, включая ту, первую, пятнадцать лет назад, когда корвет с разнесенными вдребезги двигателями рухнул на поверхность Харита.

Полковник Станис Александр Рашид Трастамара не засунул в него ничего. Не считая «веноры».

— Имплантатов не выявлено. Однако у тебя что-то странное с кровью, Эйрик. И с иммунной системой. Я могу взять для анализа пункцию костного мозга.

— Не надо, — отказался ван Эрлик.

Одевшись и осторожно погладив в кармане белую коробочку, ван Эрлик покинул дом.

Минуты через три он входил в общий зал небольшого ресторанчика, смежного с задней стеной особнячка Сури.

Ресторан был невелик и, подобно многим дешевым забегаловкам, пытался скрыть это фальшивой голостеной, изображавшей огромный балкон, выходящий в залитый ночными огнями парк. Судя по тому, что голограмма была сильно сдвинута в фиолетовую часть спектра, ресторанчик предназначался в основном для крийнов.

Ван Эрлик как раз задумался над тем, стоит ли ему ограничиться только жареной кенафкой или заказать еще и суп из альтусий, когда кто-то опустился на стул напротив.

Ван Эрлик поднял голову и увидел Чеслава. Полные губы подростка были твердо сжаты, серые глаза глядели, словно в принцел. Высокий, худощавый, в новой дорогой одежде, с гибкими движениями тренированного бойца, он походил на избалованного сына наркоторговца или губернатора.

— Любишь крийнскую кухню? — спросил ван Эрлик. — Советую заказать ротату и шнасс.

Чеслав с облечением последовал его совету.

Официант-крийн, неслышно возникший за их спинами, принялся сгружать с мерцающего подноса горшочки и тарелки со снедью. Собственно, подноса не было — было силовое поле, угасавшее по мере уменьшения числа тарелок и наконец погасшее совсем.

Ротата оказалась чем-то вроде непроваренной древесной коры. Когда прибыл шнасс, Чеслав поковырялся палочкой в тарелке, пытаясь определить составляющие вони, и спросил:

— Это что, личинки жука-навозника?

— Да, — сказал ван Эрлик, — у крийнов они деликатес. Они выдерживают их на солнце десять дней, чтобы они как следует протухли, а потом лепят из них котлетки. В качестве скрепляющего фермента они используют собственную слюну. Они пережевывают личинки во рту, а потом отрыгивают их и заправляют маслом.

Чеслав посмотрел на тарелку своего собеседника, где дымилось что-то восхитительно прозрачное, с острыми рыбьими костями, торчавшими наружу, и запахом курицы, и принялся за шнасс. На курсах выживания их заставляли есть даже дерьмо барров.

В заключение им принесли кофе, налитый в суповую тарелку.

— Сэр, — спросил официант-крийн ван Эрлика, — вам не понравилось?

— Все замечательно, — сказал Эйрик.

— Просто я заметил, что на вашей тарелке много костей, — сказал официант, и одобрительно покосился на пустую тарелку Чеслава.

— Люди не едят кости, — объяснил Эйрик.

Последним официант принес блюдечко, на котором горкой лежали темно-серые камушки.

— Гравий для заточки задних зубов, — сказал официант и гордо удалился.

— Зачем вы меня вчера оставили на ужин, — спросил в упор Чеслав, — Вам хотелось поставить под сомнение мою верность Императору, да?

Ван Эрлик пожал плечами.

— Губернатор одной планеты просит напасть на другую. Он же не просит нападать на императора? Причем тут верность империи?

— При том, что это война! «Эдем» может разнести целую планету, и губернатор Тарета не поставил никаких ограничений!

— Это война, — сказал Эйрик ван Эрлик, — но сектор, которым правила Маргарита Тарета, был слишком велик, и император Валентин намеренно раздробил его. А потом его наследник нарочно стравил родственников друг с другом, чтобы они не объединились против императора. Император не сочтет орбитальную бомбардировку Альтайи изменой. Он сочтет ее необыкновенно удачным продолжением своей политики.

— Вы враг императора, — сказал Чеслав, — а рая на земле никогда не было.

— Был, — отозвался Эйрик. — Я провел там девятнадцать лет. Потом я шлепнулся о его поверхность. Наши компенсаторы взорвались еще до входа в атмосферу. Мы сыпались на планету по частям. Нас было семнадцать человек. Выжил только я.

Эйрик помолчал, а потом его смуглое лицо зажглось изнутри, словно в него вставили лампочку.

— А вот и мой гость, — сказал ван Эрлик.

Чеслав оглянулся: у стола стояла красивая серая птица с толстым брюшком и короткими крыльями. Она была похожа на филина-переростка, если бы не кисточки вместо ушей и умные фасеточные глазки.

— Вы — таир? — полувопросительно сказал Чеслав.

Таиры были исключительно редким видом разумных и почти не покидали свой мир.

— Дом Келен, к вашим услугам, — поклонился филин.

— Прости, что потревожил тебя, — сказал Эйрик, — у меня к тебе дело.

— Я не участвую в твоих делах, — отозвался таир.

— Я привез с собой мальчика. Ему восемь лет, и его зовут Денес. Я прошу, чтобы ты забрал его с собой и дал ему семью и защиту.

Чеслав нахмурился. Он предполагал, что ван Эрлик прилетел на Лену, чтобы устроить мальчика. Но не ожидал, что ван Эрлик обратится для этого к чужакам.

Дом Келен наклонил голову в знак согласия, и ван Эрлик снова улыбнулся. Вчера на обеде с губернатором Таретой ван Эрлик улыбался довольно много, но тогда у него улыбались одни губы. Теперь у него улыбались глаза.

— По Галактике бродят слухи о дрендоуте под названием «Эдем», — сказал Дом Келен. — В новостях передали, что на верфях Аркуссы произошел взрыв. Изучают возможность диверсии. Исполнительный директор верфи мертв. Следствие ведет полковник Трастамара. А по углам шепчутся, что взрыва не было, и корабль угнан.

— А что, если так? — спросил ван Эрлик.

— Это очень плохо, — сказал Дом Келен.

— Что же тут плохого, — сказал ван Эрлик, — если я получу «Эдем» и приведу в порядок кое-какие счеты?

Если бы Дом Келен был человеком, можно было сказать, что он засмеялся.

— Я сомневаюсь, — проговорил таир нараспев, — что для того, чтобы привести в порядок Галактику, нужно оружие. Я сомневаюсь, что любое оружие, разработанное людьми, искоренит алчность, зависть или предательство.

— У меня нет корабля, — медленно проговорил ван Эрлик, — это была ловушка. Тринадцать моих людей остались заложниками у Трастамары, и он пообещал мне вернуть их, если я принесу ему голову принца Севира.

Фасеточные глазки таира медленно повернулись к Чеславу.

— А кто же этот юноша? — спросил таир.

— А это юноша, с которого я буду срезать мясо кусочек за кусочком, если с моим экипажем что-то случится, — криво улыбнулся ван Эрлик.

Чеславу, который не совсем так представлял себе свою роль, слова эти понравились даже меньше, чем шнасс, — и в эту минуту ван Эрлик, сидевший лицом ко входу, застыл и подался вперед. Чеслав обернулся.

В ресторан, покачиваясь, входили трое. За ушами смешно топорщились кисточки, фасеточные глазки бегали по залу. Таиры. Такие редкие на этой планете.

— Пошли, — сказал Эйрик.

Но было уже поздно. Бурые филины в комбинезонах космолетчиков углядели соплеменника и радостно направились к нему.

— Гарш! — громко сказал один из таиров, — канакхи ва?

Таир растерянно смотрел на соотечественников.

Пилоты отступили на шаг. Тот, который говорил, — Чеслав готов был поклясться, — слегка изменился в лице. Ушные кисточки поднялись вертикально.

— Это не таир, — завизжал таир на Стандарте. — Держите его, это не таир!

Эйрик ван Эрлик распрямился, как согнутая пружина. Пятка его угодила одному из таиров чуть пониже левого плеча, туда, где у чужака сплетались нервные узлы, управлявшие пищеварением и дыханием. Тот рухнул, словно выключенный робот. В следующую секунду товарищ его отлетел далеко в сторону, угодив спиной в искусственный водопад.

— Держи воров! — раздалось уже с соседнего столика.

Что-то гибкое и длинное обвило талию Чеслава. Тот обернулся и увидел, что его нежно прижимает к себе щупальцам гигант-чуник.

— Попался, — нежно сообщил чуник.

Сверкнула вспышка. Парализованный чуник застыл с раскрытым ртом.

— Не стоит ввязываться в чужие драки, — вежливо сказал ван Эрлик.

Станнер в руке ван Эрлика чавкнул еще дважды, тарелки и горшочки сыпались из рук застывшего официанта. Обед в ресторане, который содержали крийны, имел то несомненное преимущество, что крийны никогда не ввязывались в чужие драки и никогда не устраивали свои.

— За мной! — рявкнул ван Эрлик, ныряя через фальш-стену.

Вместо балкона и сверкающего парка за голостеной была узкая лестница. Пахло ксеноморфами и помоями, откуда-то снизу гудел неисправный генератор, и на площадке топтался жирный полицейский в бронеткани. Заслышав шум, он растерянно полез в кобуру. Заряд станнера угодил ему прямо в лоб.

Все трое выскочили во двор: с неба моросил холодный дождь, в лужах расплывались дрожащие огни вывесок.

— В арку! Налево! — скомандовал ван Эрлик.

Но когда они выскочили из арки, там уже раскорячился флайер Службы Порядка, и высыпавшие из него полицейские защелкали предохранителями.

— Отбегались, касатики, — произнес чей-то голос, прекрасно слышный благодаря нацепленному на куртку чипу.

— Мы не преступники, — сказал Чеслав, — эти трое таиров пристали к нашему другу с непристойным предложением. Они…

— Они сказали, что ваш друг — подделка. Один из них сказал, что это харит.

Станнер Чеслава шлепнулся в лужу на мостовой. С поспешностью, постыдной для отличника боевой подготовки, который только что, не моргнув глазом, сожрал целую тарелку шнасса, Чеслав отпрыгнул от спутника.

— На мостовую! На мостовую, тварь поганая! Только шевельнись, и мы тебе два мегаджоуля меж глаз всадим! Харит не харит, ему хватит!

Когда пинок полицейского бросил его в грязь, Чеслав на мгновенье увидел улицу за собой и бесконечный ряд фонарей, уходящих к самой луне. И внезапно осознал, что их задержанных только двое. Ван Эрлик словно растворился в мокрой темноте.

* * *

Дальнейшее напомнило Чеславу те операции, в которых он сам принимал участие: правда, со стороны охотников, а не со стороны дичи. Их положили брюхом на мостовую, прямо в грязную лужу, и скрутили руки за спиной, предварительно обвив шнур силовых наручников вокруг горла.

Чеслав ожидал все время, что попавшийся с ними субъект растечется туманным мраком, или обернется драконом, или полицейским — но ничего подобного. Тот так же страдальчески тыкался носом в грязь и пыхтел, когда шнур слишком сильно врезался в кожу.

Спеленутых, как начинка в пельмене, пленников погрузили на подоспевшее «блюдечко» и довезли по воздуху до участка. Спустя десять минут они были водворены в камеру: клетку из грубых стальных прутьев.

От сильного пинка Чеслав полетел кувырком. Между прутьями клетки с негромким хлопком вспух пузырь силового поля.

— Эй, — закричал Чеслав в мутнеющий воздух, — позвоните губернатору, — слышите, позвоните губернатору! Я гость Эрада Тарады!

Ни звука в ответ.

Чеслав изо всей силы пнул ногой прут, — тот мягко спружинил и отозвался внушительным электрическим разрядом, от которого стажер покатился наземь.

— Не стоит, — тихо сказал Дом Келен, — эти стенки реагируют на силу, с которой их пихаешь.

Чеслав оглянулся на бурую птицу. Кое-как вскарабкался на колени и сел подальше. Вколоченный годами ужас перед чудовищами был куда сильней чувства общности попавших в беду.

Птица сидела, не шевелясь, чуть улыбаясь своими бледно-желтыми глазками.

— Ты правда харит? — спросил Чеслав.

Таир спокойно кивнул.

— Тогда почему ты здесь? Разве ты не можешь превратиться во что угодно?

— Я не могу превратиться во что угодно, — сказал Дом Келен, — во всяком случае, я не могу это сделать мгновенно. Вы понимаете, сэр Чеслав, — наши способности — они связаны вовсе не с тем, что мы умели превращаться во что угодно. Мы не… как это? Не клоуны.

— Но…. ты можешь превратиться в человека?

— Мне лучше не превращаться в человека. Люди сразу увидят, что это… подделка.

— Но… Но что-то ты можешь сделать? Открыть любую дверь, просочиться через наручники…

Чужак вежливо улыбался огромными желтыми гляделками. Молодой стажер в соответствии с предписаниями ментальной техники Ли постарался отвлечься мыслью. Предметом, избранным им для отвлечения, были тактико-технические характеристики линейных кораблей. Когда он дошел до класса «Катана», он улыбнулся и открыл глаза.

Встряхнулся, постарался отбросить посторонние мысли, и, чтобы чем-то заняться, рассеянно принялся выцарапывать на койке семиконечную звезду.

— Не скребитесь, — попросил чужак.

Чеслав глянул на него с неприязнью.

— Вам неприятно, когда мы меняем свой облик, — вежливо объяснил харит, — нам неприятно, когда вы меняете облик предметов.

* * *

Чеслава разбудили к утру. Камеру заливал ослепительный свет: силовой пузырь погас, за прутьями клетки толпились вооруженные и озлобленные полицейские.

— Куда нас ведут? — спросил Чеслав.

Полицейский лихо козырнул.

— Имеется распоряжение освободить вас и доставить в резиденцию губернатора.

В машине Чеслав забился как можно дальше от попутчика. Тот сидел неподвижно, раскрыв большие овалы глаз и внимательно смотря перед собой. Впрочем, кто мог поручиться, что эта тварь смотрела глазами? А не руками, ушами, носом или любой другой частью того, что было ее телом?

И этой… этому… этим Эйрик ван Эрлик собирался доверить человеческое дитя! Без малейших колебаний рассказал о «Эдеме»! Засветил спецоперацию, за которую принц Севир уничтожит участников до последней ДНК!

Их провели через ночной сад в кабинет губернатора. Личная охрана Эрада Тареты сняла с Чеслава наручники еще на входе в дом. С Дом Келена наручники сняли тоже, но стажер заметил, что охранники старались при этом не прикасаться, пушистым перьям.

Кабинет был залит мягким красноватым светом. Над головой Эрада Тареты висел огромный портрет императора. Эйрик ван Эрлик сидел за столом напротив.

При виде вошедших губернатор встал.

— Приветствую, — сказал он, — я рад, что это маленькое недоразумение благополучно улажено.

Холеные пальцы щелкнули в воздухе — охранники убрались, закрыв за собой двери. Губернатор вынул из кармана небольшую коробочку, нажал на кнопку. Стенка коробочки, в которой Чеслав узнал индикатор чистоты помещения, налилась зеленым — знак того, что помещение чисто на предмет посторонних «жучков».

— Мне следовало помнить, — сказал губернатор, — что мой друг Эйрик вырос на странной планете среди странных существ, и он может захотеть повидать кого-то из наставников. Право, не знал, что на моей планете обосновались твои уважаемые, — губернатор запнулся, не желая произносить бранного слова, заколебался в выборе, и докончил:

— Сограждане.

— Это легко не знать, — ответил Эйрик, — хариты не нуждаются в машинной цивилизации.

— Не подумайте, коммодор, что меня обижает лишь ваше недоверие. Если бы вы хоть словом обмолвились о ваших дополнительных интересах — помилуйте, я бы мог обеспечить вашим друзьям достойную жизнь.

«И превратить их в заложников», — подумал ван Эрлик.

Вслух он сказал:

— Дом Келен покинет планету вместе со мной. Остальных ты не найдешь — и не будешь искать. В обмен я исполню твою просьбу насчет правителя Альтайи.

Губернатор видимо колебался — глаза его перебегали со смуглого лица ван Эрлика на замерший в углу пушистый силуэт, и обратно. Всеобщее отвращение к чудовищам было слишком сильно.

— И не советую долго думать, — жестко сказал Эйрик, — как ты сам заметил, «Эдем» способен разнести целую планету.

— Минуточку, друг мой Эйрик, — голос губернатора неожиданно посуровел.

— Да?

— Я уже сказал, — промурлыкал губернатор, — что располагаю хорошими — очень хорошими источниками информации, — и они касаются не только угона «Эдема». Скажи, коммодор — какие у тебя дела с полковником Трастамарой?

— Никаких. Говорят, у него ко мне дело. На двести миллионов.

Губернатор сокрушенно покачал головой.

— Вот именно, — сказал он, — два на десять в восьмой эргталеров. Награда за твою голову. И еще — страшный скандал с «Эдемом». Все-таки угнали не флайер со стоянки. А дредоут в девятьсот тысяч тонн массы покоя. Раскрыть такое преступление — это даже нельзя оценить в деньгах. Это власть. Это — удача. Это, как минимум — должность руководителя Службы Опеки. Такими возможностями не швыряются. Так почему же генная карта твоего спутника, которую сняли в тюрьме, с вероятностью до девяноста семи процентов свидетельствует о том, что он — сын Трастамары?

Ван Эрлик медленно повернул голову. Вот оно как. Что ж, он мог бы сам сообразить, почему полковник Трастамара отпустил с ним такого странного сопровождающего — мальчишку шестнадцати лет, жизненный опыт которого был ограничен лекциями в Высшей Школе Опеки.

Когда дело касалось наследника императора, Станис Трастамара не мог никому верить.

Молодой стажер вскинул голову и сделал шаг вперед. Его ломкий голос внезапно приобрел твердость брони. Подбородок был воинственно задран вперед.

— Что ж, губернатор, — сказал Чеслав Ли Анастас Трастамара, потомственный генерал и отличник Высшей Школы Опеки, — если вам стало известно, что коммодор ван Эрлик отныне является секретным и доверенным агентом Оперативного штаба, то вы тем более должны способствовать успеху нашей миссии, в чем бы она ни заключалась…

— Боюсь, что вы неправильно оцениваете ситуацию, — покачал головой губернатор, — я вел с коммодором ван Эрликом некоторые разговоры, весьма уместные между губернатором и пиратом, но совершенно неуместные при общении с агентом секретной службы. К тому же сын Трастамары вряд ли будет держать язык за зубами.

Чеслав прыгнул.

Он казался хрупким подростком, с ломким голосом и тонкой талией. Когда Чеславу было тринадцать, он поступил в Высшую Школу и в первый же день был бит Вано. Вано был родом с Дарассы, где гравитация составляла 1,8 стандартной, был чемпионом курса по боям без правил и старше Чеслава на три года. Чеслав поднялся, вытер кровавые сопли и бросился на Вано снова. И снова был бит.

На следующий день Чеслав напал на Вано с ножом, Вано перекинул его через себя и сломал ему руку. Когда Чеслав вернулся из лазарета, он подошел к Вано и снова полез с ним драться. Через пять схваток Вано смирился и дал себя побить. Вано понимал, что Чеслав не успокоится, пока кто-нибудь из них не убьет друг друга, и ему не хотелось сидеть за убийство потомка Живодера и не хотелось быть убитым.

Два года спустя на первенстве курса Чеслав отправил Вано в нокаут, хотя тот по-прежнему был тяжелее его на тридцать килограмм. «Победа — это вес, помноженный на скорость, — сказал перед поединком тренер. — Если в тебе не хватает веса, не переживай. Луч лазера ничего не весит». «Он дерется на ковре, как на улице», — сказал судья.

Быстроте Чеслава позавидовал бы даже барр.

Бдительно вспискнул детектор движения, и между губернатором и его гостями с негромким щелчком от схлопывающегося воздуха развернулся мерцающий силовой экран.

Засверкали белые разряды, и Чеслав без стона осел на пол. Силовой экран вообще не рекомендуется долбить головой — это абсолютно твердое тело. В первые же секунды развертки, когда экран собирает все случившиеся неподалеку заряды статического электричества, он может еще и шибануть парой сотен вольт.

— Не дергайся, мальчик, — спокойно сказал губернатор, — это относится и к моему другу ван Эрлику. Что же касается третьего в вашей странной компании, то я рекомендую ему не шевелиться вообще, потому что мои люди, которые сейчас целятся в вас, крайне нервно настроены по отношению к харитам.

Из дальней стены внезапно выступили трое вооруженных охранников. Вот оно что: стены в кабинете, собственно, и не было, а вместо нее была голографическая поверхность с односторонней проницаемостью, позволявшая невидимой страже все это время держать гостей в перекрестье прицела.

Ван Эрлик медленно, двумя пальцами, расстегнул пояс с кобурой. Та неторопливо, подчиняясь низкой местной гравитации, упала на пол. Один из стражников обвел пирата электронной «рукавицей».

— Чист, — сообщил он.

Смех губернатора напомнил кваканье альтийских червей.

— Ну наконец-то я вижу моего дорогого друга ван Эрлика без оружия! Так что же такое важное происходит в мире, чтобы обедневший и многочисленный род Трастамара отказался от двухсот миллионов?

— Инфляция, — ответил ван Эрлик.

— Что?

— Инфляция. Деньги в вашей гребаной империи стали такие дешевые, что на двести миллионов можно купить разве что рыбачью хижину с видом на химзавод.

Смуглокожий пират невозмутимо улыбался. Чеслав со стоном приподнял голову. Комната кружилась, как центрифуга.

— Мой друг, — сказал Эрад Тарета, — поверь, у меня просто сердце разрывается при мысли о том, что ты должен умереть, потому что за мертвого ван Эрлика я получу только половину награды. Но согласись: я не могу вести бизнес с агентом Трастамары.

— Так в чем дело? — пожал плечами ван Эрлик, — убей мальчишку, Эрад, я только приплачу.

Губернатор Лены озадаченно нахмурился.

В следующий миг пальцы ван Эрлика сомкнулись на запястье стоявшего за ним охранника. Ботинок с композитными подковками ударил, не целясь. Хрустнула коленная чашечка, охранник упал на пол, ван Эрлик вскинул отобранный веерник. Двое других охранников выстрелили мгновенно. В том месте, где стоял ван Эрлик, вспыхнул столб раскаленного воздуха. У пирата не было ни единого шанса.

Локальный гиперпереход — забавная штука.

Когда космический корабль прыгает от звезды к звезде, он не движется в обычном пространстве. Он складывает его, как лист бумаги, в пространстве большего числа измерений, и таким образом счастливо избегает релятивистких эффектов. К сожалению, вероятностные принципы, лежащие в основе мира, доставляют при гиперпереходе массу неприятностей: точку выхода при прыжке на сто световых лет нельзя определить с точностью, превышающей две-три тысячи километров, а само пространство, деформированное мощными двигателями, начинает трястись, словно пораженное нервным тиком. Не очень-то страшно для корабля, но напрочь исключает все попытки прямого гиперперехода с одной планеты на другую. Не очень-то приятно промахнуться на две тысячи километров вверх или вглубь.

Другое дело — локальный гиперпереход. Белая коробочка, врученная ван Эрлику владельцем ресторана, давала возможность перенести небольшую — не свыше 113 кг массу на столь же небольшое — до 7 метров расстояние. При таких характеристиках вероятностные эффекты не достигали порога Хейзенхоффера.

За мгновение до того, как лучи скрестились на ван Эрлике, Эйрик сжал коробочку. Воздух схлопнулся вокруг того места, где он только что стоял. Пират исчез — чтобы появиться по ту сторону силового барьера. Губернатор сдавленно охнул, когда ему в ребра уткнулся тяжелый шатровый «Шторм», только что отобранный у охранника.

— Бросьте оружие, — скомандовал ван Эрлик стражникам.

И губернатору:

— Кто-нибудь еще знает о ваших планах?

— А… э…

— Сообщите слугам, что вы решили прогуляться на яхте вокруг планеты.

Ван Эрлик улыбнулся и добавил:

— Кстати, ты правильно заметил, что нам не помешают деньги.