Летописец. Книга 1. Игра на эшафоте

Юлия Ефимова, 2018

"Борьба за власть – это игра, только играют в неё не на подмостках, а на эшафоте". *** Король Айварих мечтает о наследнике, принц Дайрус хочет вернуть трон отца, сирота Мая ищет родных в незнакомой стране, бастард Рик намерен узнать имя матери. Каждое из этих желаний просто и понятно, но вместе они способны не только ввергнуть страну в кровавую распрю гражданской и религиозной войны, но и пробудить магию языческого прошлого, дремавшую сотни лет.

Глава 2. Земля предков

Лагерь Дайруса Кройдома расположился в Северной гавани, в пятнадцати милях от Нортхеда. Будь его воля, Дайрус двинулся бы прямиком к столице, однако его наёмникам не под силу победить войско Айвариха. К тому же именно здесь ему велели ждать посланцев мятежного Малгарда. Поддержка восставших поможет Дайрусу вернуть отцовский трон. Точно так же, с помощью восстания в Нугарде, Айварих когда-то победил короля Райгарда, отца Дайруса.

Вот он и ждал уже второй день, сходя с ума от неопределённости. Вчера он не разглядел толком, куда они высадились: туман не позволял ничего видеть дальше полусотни шагов. Дайрус боялся, что их поджидают силы Айвариха, — разведчики этого не подтвердили. Все успешно выбрались на берег. Очевидно, их не ждали. В гавани болталось несколько торговых судов и лодок, следов сканналийского военного флота не было в помине. По сведениям он находился на юге. Кораблям Дайруса, чтобы не столкнуться с ним, от Фангарии пришлось плыть сначала на северо-запад до Птичьего острова, откуда повернуть на северо-восток, прямо к Северной гавани Сканналии.

По берегу сновали грузчики, купцы, моряки, таможенники и прочие обитатели любой гавани. Крестьяне из ближайшей деревни приторговывали какой-то мелочью, да рыбак продавал свежевыловленных крабов, рыбу и омаров. Дозорный форта, расположенного у гавани, клялся, что из-за тумана не увидел их приближения и не успел отправить сообщение в Нортхед. Дайрус ему не поверил, приказав повесить, потому что тот не сумел правдиво объяснить, куда делись из форта все остальные дозорные и слуги.

Туман поутру рассеялся, с хмурого неба накрапывал дождь. Гавань никто не охранял, что ещё вчера показалось Дайрусу странным, а сегодня выглядело просто подозрительно. Создавалось ощущение, что всем наплевать на новоприбывших. К ночи беспокойство усилилось, хотя патрули не сообщали об опасностях. Несмотря на это, предчувствия не покидали претендента на трон. Обычно Дайрус не отличался верой в предчувствия, разве что это было предвкушение удачной охоты — будь то на зверя или на женщину. Но сейчас он не на охоте, да и женщина, которую он прихватил с собой, никуда не убегает. Дайрус пожал плечами, тряхнул головой, скидывая капли воды с длинных чёрных волос, и плотнее запахнул лёгкий плащ. Кто ж знал, что в разгар первого летнего месяца тут холодно и сыро? Сапоги промокли, грязь чавкала под ногами, холод мешал соображать, тем не менее, что-то держало Дайруса на берегу. Он не помнил, как покидал Сканналию, — ему тогда было три года, — но по рассказам тётки и Ноэля знал эти места с детства. Знал он и то, что однажды вернётся и отберёт у Айвариха трон.

Дайрус отвернулся от почти невидимого в темноте моря, подставил лицо северному ветру, порыв которого чуть не сбил его с ног. Дайрус прикрыл глаза от дождя, прислушиваясь к шуму волн. Не было слышно даже болтовни наёмников, расположившихся у костров под наспех сработанными навесами. Он словно оказался один на краю земли, куда редко ходили корабли, где предания связывали северный ветер со смертью, где населённых городов почти не было, зато было много суеверий и страхов перед магией давно умерших предков. Один из предков — король Валамир — принёс сюда веру в единого Бога, но некоторые древние традиции не умерли до сих пор. Что самое удивительное, этого Валамира Дайрус видел прошлой ночью во сне: король швырял какого-то усатого идола в реку, его снова прибивало к берегу. Слуги Валамира отталкивали его шестами, люди вокруг плакали и что-то кричали. Потом Валамир повернулся к Дайрусу и объявил, что старые боги больше не вернутся, а если вернутся, то их надо остановить и отправить обратно по Мёртвой реке, иначе страна может погибнуть. Утром Дайрус сразу забыл сон — сейчас он всплыл в памяти. Дайрус помнил, что река Марвага — в просторечии её прозвали Мёртвой — начинается к северу от Нортхеда. Это единственная река в Сканналии, которая течёт на север в Иштирию. Где она заканчивается, не знает никто, ибо те, кто рисковал отправиться в северные земли, никогда не возвращались.

Шаги сзади прервали размышления, Дайрус обернулся, стряхнув наваждение. Опять Мая явилась! Зачем он взял её с собой? Эта девчонка так цеплялась за него, что он не смог оставить её в Барундии. Да и куда он бы её пристроил? А так и ночью погреться можно, и днём делом занята: он половины своих наёмников не понимает, тогда как Мая знает кучу языков, умеет читать, считать и всё время что-то пишет. Правда, что она там пишет, кто её знает. Надо бы ознакомиться с этими писульками.

Мая робко приблизилась к покровителю. Эта робость начинала раздражать Дайруса: что он, изверг что ли? Ни разу пальцем не тронул, а она словно ждёт удара. Оно, конечно, неудивительно, учитывая обстоятельства их знакомства, но ведь не он её насиловал в том подвале! Он же её спас, прикончил двух ублюдков и неплохо развлёкся при этом. Стоило бросить её там без сознания, так нет, пожалел, дотащил до дворца, где вызвал королевского лекаря, чтобы перевязать полученную в драке царапину на руке и заодно осмотреть девчонку. Лекарь сказал, что она сегодня перестала быть девственницей, ничего страшного — переживёт. И ушёл, а девчонка осталась. В принципе, Дайрус не возражал. На вид он дал ей лет пятнадцать, хотя фигура её пышностью не отличалась. Несмотря на коротко подстриженные светло-русые волосы, довольно смазливая. Она в основном молчала, всегда повинуясь его приказам.

Звали её необычно, Сам-что-то-там — Дайрус называл её Мая. Поначалу она просто сидела одна в комнате и ничего не замечала, потом начала бродить по комнате. Когда Дайрус попытался затащить её в постель, она заплакала, и всю первую ночь он её утешал. На вторую Мая особого рвения не проявила — правда, из постели не сбежала. Даже теперь, через несколько недель после знакомства, она ждала, что он сам всё сделает. Это бесило Дайруса, но не брать же в поход Калерию, лучшую шлюху борделя, расположенного в квартале от дворца короля Барундии.

Собственно, к Калерии Дайрус и направлялся, когда услышал женские вопли, среди которых разобрал слова на сканналийском языке. Это было так странно, что он прислушался, чего обычно делать бы не стал — мало ли кто как развлекается. С ним ехали два приятеля и трое слуг, все шестеро были навеселе. Дайрус тут же предложил проверить, кто там орёт в подвале дома, хотя до борделя оставалась сотня шагов. После проверки из троих насильников в живых остался один — самый прыткий. Он и нанёс Дайрусу рану на руке. Рана давно зажила, а Мая осталась и всюду таскалась за ним. Вот опять пришла: стоит как тень и молчит. Дайрус едва сдержался, чтобы не наорать на девушку. Если бы она сказала хоть слово, он бы так и сделал, однако она говорила редко. Дайрус молча плюнул и зашагал к лагерю.

Его люди уже были порядком злы. Он их понимал. Все устали, промокли и мёрзли даже у костров, ругая почём зря Дайруса, Айвариха и эту долбаную промозглую Сканналию. Хотя бы голодать не приходилось — слуги сновали меж костров, на которых в котлах готовилась еда.

Странно — есть не хотелось. Дайрус шёл к своей палатке, стараясь не обращать внимания на хмурые и опасные взгляды наёмников, собранных по всей Фангарии и Барундии. Король Барундии Гиемон немало ему в этом помог — Дайрус подозревал, что весь поход придуман с целью избавить Барундию от всякого сброда. Здесь были нищие барундийские солдаты, вернувшиеся с религиозной войны с Шагурией; шагурийские солдаты, дезертировавшие из Шагурии после того, как зарианцы потерпели поражение. Конечно, все как один утверждали, что они честные эктариане, которые не могут видеть, как в их стране правят треклятые зарианцы. Много было уголовников, вытащенных из тюрем, — их без труда убедили присоединиться к войску Дайруса. Хватало и тех, кто из-за бедности согласился поучаствовать в походе. На подготовку пришлось потратить несколько дней, но Дайрус сомневался, что это поможет. Впрочем, королю без короны выбирать не приходилось. Придёт время, верные вассалы будут поставлять ему солдат для войска, пока же немалую часть его армии составляют убийцы, насильники, неудачники, воры, бродяги, разорившиеся крестьяне и бог знает кто ещё. Более-менее приличными вояками были моряки с кораблей, принадлежавших Стефану Фангарскому, троюродному кузену Дайруса. Фангария — восточная область Лодивии на границе с Барундией — обладала небольшим флотом и мечтала о самостоятельности, чего король Лодивии Урмас Десятый допустить не мог, время от времени делая попытки отобрать флот в пользу лодивийской казны. Стефан на время передал Дайрусу корабли и раздобыл денег, взамен Дайрус пообещал помочь Фангарии в борьбе за независимость, обеспечив торговому флоту Стефана беспрепятственный проход по Нейскому каналу. Он выполнит обещание, если станет королём Сканналии! Правда, Дайрус уже не верил, что сможет это сделать.

Дайрус остановился у сиротливого костра, отмахнулся от плосколицего узкоглазого слуги, суетившегося над огнём, и присел на бревно, которое Дим ухитрился сохранить сухим. Дим, как и Мая, имел более сложное имя — Дайрус даже произнести его не мог. Никто не знал, из какой он страны, да никто и не интересовался. Гиемон просто всучил Дима племяннику, не слушая возражений. Может, шпионить поставил? Ну и хрен с ним, зато травяные отвары у него отменные, особенно если добавить туда кое-чего покрепче: Дайрус продрог до костей.

Мая присела рядом, сняла с плеча деревянный футляр, обшитый выцветшей кожей, поелозила ключом в замке и вытащила тетрадку. Раскрыв её, она пробежала глазами страницу, задумчиво подняв лицо к беспросветному небу. Дождь прекратился, зато ветер не умолкал, заставляя страницы дёргаться словно живые.

От соседнего костра раздался взрыв смеха. Дайрус заметил насмешливые взгляды, которые наёмники бросали в их сторону. Он невольно прислушался.

–…ну вот, порезвились мы, тут этот козёл приставил мне нож к горлу с вопросом: «Какой церкви поклоняешься?» Прикинь, только что вместе бабу сношали, а он лезет со своим вопросом! Её-то этот мудак про веру не спрашивал!

— Исповедать, что ли, тебя собрался?

— А хрен его разберёт. Полез смотреть, висит ли у меня на шее лик или нет, да только моя верёвочка давно сгинула…

Дайрус невольно коснулся золотой струны, висевшей на шее. Эктариане верили, что такая вот невидимая струна, состоящая из десяти нитей, соединяла души людей напрямую с Отцом Небесным и после смерти помогала им попасть на небеса. Кончики струны скреплялись на груди. Эктариане, в отличие от зарианцев, носили на струне лик сына Божьего Зарии или его смертной матери Миры, вырезанный на тонкой пластинке. Внешне это было самым заметным отличием между зарианцами и эктарианами: зарианцы считали лики проявлением идолопоклонничества, боролись с ними изо всех сил.

— А ты? — вклинился в мысли Дайруса голос наёмника.

— А чего я? Захочешь жить, скантом обзовёшься.

— Тогда тебя и те, и другие пришьют.

— Да щас. Эктариане и зарианцы друг друга ненавидят больше, чем язычников поганых.

— Это потому, что язычников не осталось.

— Уж и не осталось. А кто Таркуруна поминал, глядючи на молнии?

— Да я ж к слову.

— Так и я к слову.

Дайрус поморщился. Такие разговоры точно не одобрила бы его покровительница Маэрина Барундийская. Она шпыняла его за бранные слова, за недостаточное прилежание в учёбе, за ошибки в сканналийском языке, но её религиозность была почти фанатичной. Даже её муж, король Гиемон, прикусывал язык в её присутствии, хотя обычно не стеснялся в крепких выражениях по отношению к церкви, чьи богатства и власть не давали ему покоя.

Идеи церковных реформ витали в воздухе, о них говорили во дворцах, на рынках и в деревнях Барундии и других стран, о чём Дайрусу рассказывали приезжие. Дворец Гиемона был прибежищем как для образованных людей разных стран, так и для знатных эктариан, бежавших на запад из той же Шагурии или более восточных земель. Эктарианская церковь слишком разбогатела, слишком много монастырей, орденов и прочих нахлебников расплодилось, слишком много правил и церемоний, которые оплачивались непомерными налогами. Против этого выступали зарианцы, считавшие, что нужно разогнать монастыри, отменить почитание святых, прекратить увешивать храмы многочисленными иконами — вместо этого сосредоточиться на более простых и понятных заветах, изложенных в священном кодексе Декамартион.

Зарианцы, как и эктариане, верили в Отца Небесного, в то, что он держит в руках невидимые струны человеческих душ. Те и другие верили, что грехи отягощают душу, не позволяя ей по невидимой струне подниматься на небеса после смерти; что каждый из десяти смертных грехов обрывает одну из десяти нитей струны; что если порваны все десять нитей, душа низвергается в ад. Различия между эктарианами и зарианцами проявлялись во взглядах на пути спасения души, совершившей меньше десяти грехов, или же отягощённой незначительными грехами. Если грешник не имел возможности или не хотел искупить их сам, издавна ему помогали в том монахи. Монастыри появились изначально как места для тех, кто мечтал о безгрешной жизни, дабы после смерти вознестись к Богу без того, чтобы душа болталась где-то между небом и землёй. Если святые были одиночками, нёсшими веру язычникам, то монахи собирались вместе, жили по общим правилам, совершая добрые дела. Так, по крайней мере, внушали Дайрусу с детства. Они совершали так много добрых дел, что со временем стали записывать их на бумаге, скрепляя печатью монастыря и продавая грешникам. Такие бумаги назывались дайалуты. Зарианцы объявили дайалуты не меньшим злом, чем грех, ибо каждый человек должен искупать грехи сам, а не покупать прощение у других грешников, каковыми зарианцы считали монахов. Так же относились зарианцы к святым: по их мнению то были обычные люди — они не заслуживали почитания наравне с Богом. Даже лики сына Божьего Зарии и его матери Миры они считали порождением человеческих слабостей и желания иметь кумира под рукой, ибо согласно их учению Зария не носил лика, не молился иконам и святым. Зарианцы считали, что этому примеру должны следовать все его последователи.

Более двадцати пяти лет зарианцы вели борьбу против монастырей, дайалутов, почитания святых, ликов и икон, дорогих и сложных обрядов; их учение укоренилось во многих странах, с чем неустанно боролся латейский престол. Пантеарх Латеи — хранитель кодекса Декамартион — вёл переговоры с эктарианскими правителями, поддерживал походы против зарианцев. Несмотря на это, популярность новой веры ширилась как среди простых людей, так и среди знати. Зарианцы дошли до такой наглости, что переводили Декамартион на разные языки, чтобы простые люди сами могли его прочесть. По мнению эктариан, только пантеарх Латеи имел право объяснять Божьи заповеди через назначенных в разные страны эмиссаров — доминиархов.

Церковь Сканналии перемены пока не затронули благодаря твёрдой политике Айвариха и изолированному положению страны, хотя сам Айварих родился в Шагурии, и его первой женой была зарианка. Требование реформ на юге Сканналии становилось всё настойчивее, что давно беспокоило Барундию.

Сканналия представляла собой вытянутый — миль триста в длину и сто тридцать в ширину — полуостров к северу от Барундии. Обе страны соединял Нейский перешеек. Его сотни лет контролировали жители Нугардской области — самой южной части Сканналии. Пятнадцать лет назад именно они помогли Айвариху отобрать трон у отца Дайруса.

Дайрус радовался, что не пришлось идти пешком через Нейский перешеек, хотя захватить Сканналию с моря было ещё труднее. На восточном побережье у Нугарда имелась одна-единственная пригодная для судов Новая гавань, построенная на Нейском перешейке. Плавать дальше на север мешали течения и бури — никто не рисковал отправлять туда корабли. В полумиле к югу от Новой гавани начинался огромный разлом, заполненный морской водой, из-за чего его называли Нейским каналом. Разлом рассекал Нейский перешеек с востока на запад, превращая Сканналию фактически в остров, если бы не удивительный скальный мост, соединявший берега разлома у Нугарда, удачно расположенного между разломом и гаванью. Мост в две мили шириной — в народе его звали Дройхедским — аркой выгибался над водой, позволяя судам курсировать по Нейскому каналу. Ходило немало легенд о том, как возник этот разлом вместе с мостом, какие бедствия в те времена пришлось пережить народу, но всё это было давно.

Западные воды Сканналии были поспокойнее. Правда, тут корабли поджидали многочисленные скалы, хитро упрятанные природой, чтобы в самый неподходящий момент заманить какое-нибудь судно в ловушку. Кроме того, западное побережье покрывала сеть горных и прибрежных форпостов, позволявших сообщать о появлении чужаков. Больших гаваней на западе было в два раза больше, чем на востоке — целых две. Южная гавань также принадлежала Нугарду и находилась у западного конца Нейского канала; Северная обеспечивала связь с морем столицы Сканналии Нортхеда, где располагался королевский дворец Айвариха. К северу от Нортхеда Сканналия снова сжималась до узкого перешейка, который уходил в неведомые земли Иштирии, северной области Сканналии. Где Иштирия заканчивалась, жили там люди или призраки — этого никто не знал. По преданиям там всё было покрыто льдом, а жили в Иштирии старые боги скантов — народа, когда-то населявшего Сканналию. Границу Иштирии отмечала Черта — стена плотного тумана, скрывавшего северные земли от взоров любопытных. Страна Ледяного Тумана — так называли Иштирию те, кто верил, что за туманом их ждёт загробный мир бога Селевруна.

Какая прихоть природы или причуда богов создала такое странную, неуютную, малодоступную страну, Дайрус понятия не имел, как не знал, где на севере Сканналия заканчивалась, потому что никому ещё не удалось обогнуть эту землю по морю. Столетиями смельчаки пытались доплыть из Лодивии в Шагурию в обход Сканналии — льды, скалы и ветры заставляли их возвращаться или сложить головы в тщетных усилиях найти морской путь с запада на восток. Ушлые торговцы использовали либо Нейский канал, либо шли через земли Барундии, в зависимости от того, где было выгоднее. Гиемон с Айварихом ревниво следили за доходами друг друга.

Дайрус очнулся от размышлений о наследстве, которое ему предстояло завоевать, прислушиваясь к болтовне солдат. Мая по-прежнему сидела рядом, напряжённо слушая тот же разговор.

–…а красоты в ней куда больше, чем в иной королевской шлюхе…

Дайрус дёрнулся. Слово «королевской» звучало с такой издёвкой, что к лицу будущего короля прилила кровь. Солдаты, уже изрядно захмелевшие, несмотря на все запреты, смеялись, поглядывая в их сторону, их признанный лидер — Василь Беззубый — призывно облизывал губы. Командир Василя, сотник Марик Седой из Броддама, подошёл, молча врезал ему по роже и так же молча вернулся к костру, приглаживая по дороге густую седую шевелюру. Его изборождённое оспинами лицо казалось совершенно спокойным.

Дайрус облегчённо вздохнул. Марик предупреждал принца, что с бабой горя не оберёшься, требовал ссадить её на Птичьем острове — Дайрус отказался наотрез. Теперь вот приходится расплачиваться. Ему хотелось наказать Василя, чтоб другим было неповадно, но он не представлял, как поставить на место этих мерзавцев. Вмешайся он, кто знает, как поступит тот же Василь, за спиной которого не один десяток убитых еретиков-зарианцев и вряд ли меньше эктариан — он прошёл три войны. Хотя зубов у него во рту и впрямь почти не осталось, кусаться он умел. И не факт, что остальные поддержат Дайруса. К счастью, Марик сам решил вопрос, Дайрусу же лучше сделать вид, что он ничего не слышал. В конце концов, Мая того не стоит. Вон уткнулась в книжку, словно ничего не слышит. Дайрус вспомнил, что хотел проверить, о чём она пишет. Он протянул руку, рывком выхватив книгу из рук девушки. Мая вздрогнула, испуганно покачала головой. Она попыталась отобрать книгу — Дайрус упрямо оттолкнул её руку и громко прочёл вслух:

— «…мы всё еще плывём на север. Берега Сканналии не видны за горизонтом, мы держимся подальше от них, чтобы нас не заметили с береговых постов…» — Дайрус фыркнул: — Гляжу, ты внимательно слушала. Никогда бы не подумал. — Он перелистал пару страниц:

— «…родители так много говорили об этой стране, что мне кажется, будто я знаю о ней больше, чем все на этом корабле. Странно: я помню, чему меня учили, а вот папу и маму не помню почти совсем, хотя они умерли недавно. Не знаю, порадовались бы они, если узнали бы, что я возвращаюсь сюда…»

Дайрус с досадой смотрел на Маю:

— А меня уверяла, что ничего о себе не помнишь!

Мая молчала. Дайрус нахмурился и вернулся к чтению:

— «Не знаю, что бы я делала, если бы не встретила принца. Я не помнила, где мой дом, только знала своё имя. Он взял меня, чтобы я помогала его воинам общаться между собой, но, мне кажется, они друг друга понимают и без меня, я их боюсь. Принц Дайрус снова мучился от морской болезни, его рвало почти весь день, он совсем ослабел…» — Если бы громкий хохот не прервал чтение, Дайрус и сам бы остановился. Те неприятные мгновения он предпочёл бы забыть напрочь. Чёрт побери Маю с её писульками! Что ещё она там понаписала о нём и как она вообще посмела?! Если придётся покинуть Сканналию, он бросит девчонку тут!

Дайрус смял книжку в руках и швырнул её в огонь. Мая застыла, глядя на горящую бумагу, потом кинулась к костру. Дим перехватил её, удерживая, пока огонь пожирал свидетельство чужих слабостей. Мая не вырывалась, она прижалась к Диму и сквозь слёзы смотрела то на книгу, то на Дайруса.

— Между прочим, вышло получше, чем раньше, — встрял Сильвестр по прозвищу Монах. Он представлялся поэтом. То ли он сбежал из монастыря, то ли принял обет вести себя как монах, но прозвали его именно так. Он был довольно толст, почти лыс; его черты менялись в зависимости от выражения лица — невозможно было сказать, толстые ли у него губы, широкие ли щёки, даже цвет серых глаз иногда словно менялся. Целый день он где-то шлялся и вот внезапно возник из темноты. Никто не знал, как эта странная личность затесалась в армию Дайруса, зато настроение он поднять умел.

Василь подскочил к ним. От него разило хмелем.

— Вашество, от девчонки заодно не хотите ли избавиться? Я бы её оприходовал…

— В моя страна муссина спрасивать зенсина про её зелание, — глядя в упор на Василя, произнёс Дим. Он вечно коверкал слова, из-за чего над ним все издевались. Дим не обращал внимания на такие мелочи.

Василь медленно обернулся к нему:

— Жёлтая обезьяна что-то сказала? — Он оскалился и передразнил: — А в моя страна мужчина берёт, что хочет, или он не мужчина! — и ехидно оглянулся на Дайруса.

Дайрус понял, что придётся отреагировать на оскорбление. Пока он думал, Дим вдруг оказался рядом с Василем и нанёс резкий, почти невидимый удар в грудь противника, после чего врезал ему ногой между ног. Василь издал какой-то задушенный стон, повалился на землю и завыл. Пара его приятелей, чьих имён Дайрус не знал, бросилась на помощь — Дим с лёгкостью, словно это ему ничего не стоило, отправил их к Василю. Казалось, Дим с места не тронулся, а оба нападавших уже катались по грязи, причём один явно сломал руку и орал благим матом.

Ещё несколько человек поднялись, решая, стоит ли вмешаться. Дайрус, наконец, опомнился и крикнул:

— Хватит!

Прозвучали окрики из темноты, Марик Седой угрожающе навис над Василем. Кто-то пошутил над поверженными, кто-то присвистнул, глядя на три корчившиеся от боли жертвы; некоторые явно не прочь были расправиться с иноземцем, поднявшим руки-ноги на их друзей. Большинство же собравшихся с интересом поглядывали на Дима, который внимательно водил по сторонам раскосыми чёрными глазами. Дайрусу Дим напоминал приготовившуюся к броску змею.

— Иди в палатку! — велел Мае Дайрус. Та кивнула и побрела в темноту. Дим пошёл проводить её, Дайрус сделал вид, что так и надо. Новых оскорблений не последовало.

— Чтоб ему, безбожнику поганому, с его ломаным языком, пусто было, — пробормотал себе под нос Дайрус. — Не хватает мне с ним проблем! Чего лезет на рожон?

Настроение, без того поганое, испортилось совсем, зато незаметно прошёл страх перед солдатами. Поэт, увидев возможности для развлечения, принёс лютню и запел похабную песенку о том, как два брата не поделили юную деву, порешив начать из-за неё поединок. Веселье продолжилось.

Дайрус не стал слушать песню до конца. Напоследок глянув на Василя и его приятелей, он отправился вслед за Маей и Димом. Эта парочка удивительно легко нашла общий язык — друг с другом они говорили больше, чем со всеми остальными вместе взятыми. Мая обучала Дима сканналийскому, расспрашивала его о далёкой родине, Дим покровительственно относился к девушке с самого первого дня, когда она появилась во дворце. Сегодня впервые Дайрус увидел, на что он способен кроме мытья посуды и готовки еды. При нём Дим никогда не брал в руки оружия — кто же знал, что оно ему не нужно?

Мая уже почти не плакала, когда Дайрус забрался в палатку, а тихо лежала на сырой подстилке. Дайрус разделся догола, моментально покрывшись мурашками, и нырнул под одеяло. Его знобило, он мечтал побыстрее согреться и заснуть. А как лучше согреться? Подтащив Маю к себе, он стянул с неё одежду и приступил к делу. Мая неловко коснулась его лица пальцами — Дайрус отмахнулся. Где же чёртовы посланцы восставших? Разбиты они или идут на помощь? Где армия Айвариха — ведь не может же он не знать об их присутствии? Вопросы волей-неволей возникали — Дайрус остервенело гнал их прочь, усиливая толчки. Потом Дайрус прижался к Мае — так было теплее — и задремал. Где-то в мозгу свербила мысль: зачем он ввязался в эту бессмысленную авантюру? Во сне он шёл от Северной гавани к Нортхеду — вместо этого оказался у неведомой туманной Черты. Айварих швырял его в Мёртвую реку, как Валамир деревянного идола.

***

Самайя долго не могла заснуть, слушая хрипловатое дыхание принца Дайруса. Похоже, он всё-таки простудился несмотря на её и Дима травяные настои. Оставалось надеяться, что его не схватит лихорадка посреди этого холодного, негостеприимного края. Самайя теснее прижалась к Дайрусу, отдавая ему тепло. Ей было жаль принца. Он старался быть командиром, но большинство солдат его ни во что не ставили. Она точно знала, что некоторые прибыли сюда с целью дезертировать — за прошедший день армия Дайруса недосчиталась пары десятков человек. Так ей сказал Дим — он всегда всё замечал. Она не хотела огорчать Дайруса и не сказала ему об этом. Даже когда он выбросил её записи, она промолчала — всё равно они ей больше не нужны. Если потребуется, она снова запишет свои ощущения и наблюдения, а пока пришло время остановиться. Ей уже удалось увидеть лица родителей, хотя она не знала их имён, она вспомнила какого-то старого деда и похожего на неё саму мальчика, лежавшего в гробу. Память медленно начинала возвращаться, от воспоминаний голова иногда жутко болела. А ещё она боялась, что её прошлое окажется тяжёлым и болезненным, как то изнасилование.

Сама того не желая, она постоянно возвращалась к этому неприятному событию: с него, можно сказать, началась её новая жизнь. Что было в старой, она почти не помнила. Как она оказалась в том доме, кто те люди? Она смутно помнила боль и тяжесть тела насильника, помнила его руки на груди, зато лица его не помнила совсем — от слёз всё расплывалось. Когда всё кончилось, она пыталась уползти — другие, однако, тоже хотели получить удовольствие. Тогда она отчаянно закричала, причём не на барундийском языке, а на сканналийском, который они вряд ли знали. Она умоляла их оставить её в покое, дать ей уйти — небеса её услышали, послав Дайруса. Он ворвался в её жизнь, спас, забрал с собой. Высокий, с чёрными волосами, тёмными пронзительными глазами и густыми бровями, он не был очень красив из-за длинного крючковатого носа и грубоватых черт лица. Из благодарности она старалась быть ласковой, даже привыкла спать с ним по ночам, хотя в постели особенно остро вспоминался первый печальный опыт. Она не испытывала ни желания, ни удовольствия от близости с принцем, зато в остальное время жила своей жизнью, никто не расспрашивал её о прошлом, которого она не знала. Дайрус бывал и нежным, и грубоватым, по-своему любил её — ведь он её не выгнал на улицу без денег и памяти. Там, во дворце, где собирались люди из самых разных стран, она выяснила, что понимает многие языки. Дим посоветовал королю Гиемону использовать её, когда королевский переводчик сломал шею. Позже она переводила речи наёмников, записывала их имена, составляла списки продуктов и всего необходимого для похода, указывая точную стоимость всех товаров, подсчитывала, сколько кому выдать жалованья. Гиемон, глядя на неё, ухмылялся и советовал племяннику не слишком увлекаться женщинами вдали от Барундии. Самайя во дворце не раз слышала, что Дайрус может жениться на Марции, дочери Гиемона — само собой предполагалось, что это произойдёт, если бездомный принц станет королём Сканналии. Говорить об этом при королеве Маэрине боялись — её сводная сестра Катрейна была королевой Сканналии, — но шила в мешке не утаишь, и, наконец, свершилось то, о чём даже слуги шептались меж собой с тех пор, как Дайрус появился во дворце: принц отправился завоёвывать трон. В какой-то мере Дайрус напоминал Самайе её саму: такой же бездомный и неприкаянный в поисках места под солнцем. Она цеплялась за него как за последнюю надежду обрести дом.

Мысль о том, чтобы плыть в далёкую незнакомую страну, не сразу пришла ей в голову. Дайрус не собирался брать её с собой, но Дим сказал, что в бреду и во сне она часто упоминала родных из Сканналии и город Нортхед. Дим также разыскал в Арпене дом её родителей и выяснил, что вся её семья погибла, дом сожгли. Соседи считали Маю погибшей, называли ведьмой; при упоминании её имени они прикасались к висящему на шее лику Зарии или его матери. Дим посоветовал Мае уехать в Сканналию и поискать там родных. Засыпая, она мечтала о том, как Дайрус станет королём и поможет отыскать родственников.

Самайя проснулась на рассвете от внезапного шума. Полог палатки откинулся, незнакомый колючий голос произнёс:

— Ваше Высочество, прибыли гонцы с новостями!

Дайрус устало поднял голову, стряхивая сон и пытаясь сообразить, о чём речь:

— Каковы новости? — прохрипел он и закашлялся.

Незнакомец продолжил:

— Восстание в Малгарде разгромлено, войско Айвариха на подходе!