Летописец. Книга 1. Игра на эшафоте

Юлия Ефимова, 2018

"Борьба за власть – это игра, только играют в неё не на подмостках, а на эшафоте". *** Король Айварих мечтает о наследнике, принц Дайрус хочет вернуть трон отца, сирота Мая ищет родных в незнакомой стране, бастард Рик намерен узнать имя матери. Каждое из этих желаний просто и понятно, но вместе они способны не только ввергнуть страну в кровавую распрю гражданской и религиозной войны, но и пробудить магию языческого прошлого, дремавшую сотни лет.

Глава 1. Эшафот для убийц

Слухи о вчерашней высадке армии Дайруса переполняли Нортхед, хотя угроза не помешала горожанам собраться на Волхидской площади, расположенной недалеко от северо-западных городских ворот. Местные прозвали их «Врата Покоя», поскольку от них вела одна дорога — на кладбище.

На Волхидской площади без труда умещались толпа зевак, эшафот и двухъярусная трибуна, которую устанавливали, если приезжал король. Собственно, трибуной служил верхний ярус — внизу стояла королевская стража. Сотни лет назад на месте площади располагалось языческое святилище волхидов — жрецов древних скантов. Эктариане, верившие в единого Бога, выбросили идолов, разрушили алтари и возвели на этом месте храм, но он сгорел. Восстанавливать храм пытались не раз — на него обрушивались новые напасти: то рухнет купол, то вода затопит, то иконы враз потемнеют или стены трещинами пойдут. В конце концов плюнули и подыскали другое место, а тут начали проводить казни, кулачные бои и праздничные ярмарки; когда их не было, площадь заполняли торговцы мясом и рыбой из соседних торговых кварталов.

Двое приговорённых в грязных ободранных рубахах и штанах, шатаясь, с трудом взобрались на мокрый от дождя эшафот — утром плотники поспешно сколотили его, потеснив мясные ряды. Толпа завыла, то ли приветствуя убийц, то ли проклиная. Никто не знал, что они совершили, однако слухи по столице уже распространялись: говорили, что эти двое убили какого-то летописца. Их тут же поправляли, что не какого-то, а того самого, который переписывал Летопись древних скантов. «Нет, — тут же вмешивались другие, — летописец был чародеем и алхимиком, его убили монахи». «Ничего подобного, — возражали третьи, — виноваты потомки скантов, считавшие его предателем».

Мнений было много, слухов ещё больше, поэтому почти весь город собрался посмотреть на убийц, послушать приговор, поделиться мнением с окружающими и полюбоваться на четвертование, которое применялось довольно редко: за государственную измену и покушение на короля. Обычных убийц вешали или рубили им головы.

Сегодня казнили явно не обычных убийц, да ещё в присутствии Его Величества короля Сканналии Айвариха Первого, его жены королевы Катрейны и толпы знатных дворян. В народе царило возбуждение.

Рик остановил коня под окном двухэтажного деревянного дома, выходящего фасадом на площадь. Из его окон, как и из окон всех домов на площади, высовывались зеваки, несмотря на накрапывающий дождь. Людей на площади было много, но из седла Рик отлично видел убийц на эшафоте слева и высоких гостей на трибуне справа. Помимо короля Айвариха и королевы Катрейны присутствовал глава сканналийской церкви доминиарх Теодор Ривенхед и несколько членов Королевского Совета. Один из них — глава Совета барон Холлард Ривенхед, младший брат Теодора, — больше всего интересовал Рика. Ну, не столько он, сколько его дочь Илза, стоявшая рядом с отцом. Собранные в сетку каштановые волосы девушки укрывал капюшон чёрного плаща, её светло-серые глаза смотрели то на короля, то на отца. На толпу она внимания не обращала.

Рик не отрывал взгляда от девушки, пока глашатай зачитывал приговор — его Рик слушал краем уха, не всегда улавливая смысл витиеватых фраз:

— «Жак по прозвищу Собака и Белес, сын Дориса, родившиеся в Усгарде, получили преступный приказ от Дайруса, который называет себя сыном узурпатора Райгарда, восемнадцать лет назад захватившего трон своего брата Эйварда Пятого и вероломного убившего Байнара, сына и наследника короля Эйварда. В надежде, что убийство служившего нам верой и правдой Нистора поможет Дайрусу погрузить наше государство в беспорядки и навлечёт на нас разного рода бедствия, указанный Дайрус вчера прибыл в Северную гавань, дабы оттуда отправить убийц к Нистору и получить помощь мятежника Диэниса Ривенхеда…»

Илза вздрогнула, опустив голову. Семнадцатилетний Диэнис был её троюродным кузеном, она очень переживала за него последние недели. Она считала, что его обманули: он не мог сам додуматься и выступить против короля. Рик даже видел, спрятавшись за статуей в одной из комнат королевского дворца, как она умоляла принца Крисфена пощадить Диэниса. По приказу отца именно Крисфен во главе двух тысяч человек отправлялся, чтобы захватить Малгард и разгромить отряды восставших. Крис, зажав Илзу в углу, обещал подумать, если она тоже кое-что ему пообещает. Пообещать она не успела, потому что Рик выбрался из убежища и объявил Крису, что его ждёт отец. Судя по злобному взгляду, которым Крис встретил Рика спустя час, отец сына совсем не ждал, но Рику было плевать — за Илзу он готов умереть. А вот чего он боялся, так это предстать перед ней в роли гонца с известием о смерти Диэниса. Поэтому сейчас он стоял напротив трибуны вместо того, чтобы тут же доложить о себе королю.

Два дня назад Рик с удовольствием предвкушал, как станет героем, готовился принять участие в первой в своей жизни битве. Он гордился тем, что ему позволили участвовать в таком важном деле, хотя военного опыта у него не имелось: отец не учил его воевать. Рик по-настоящему начал обучение несколько месяцев назад, когда ему исполнилось пятнадцать и его взяли в королевскую стражу. Вчерашний день принёс разочарование — Рик до сих пор не мог забыть того, что увидел. Он не спал всю ночь, пока мчался сюда, однако мёртвый Диэнис всё ещё стоял перед глазами. Крисфен прибил его руки гвоздями к каким-то воротам и вспорол живот. Отчаянный крик умирающего распугал даже собак — люди Крисфена довольно вопили, глядя на его мучения. Рик старался делать вид, будто ему это нравится; лишь когда кишки полезли наружу, его вывернуло наизнанку. Крисфен презрительно плюнул в его сторону, велев приготовить свежего коня — отвести письмо королю. Когда Рик вернулся за письмом, Диэнис уже умер, собаки вылизывали лужи крови, отмахиваясь хвостами от надоедливых мух. Тело никто снимать не собирался: армия Криса занималась более важным делом — наказанием жителей Малгарда. На это у них была всего одна ночь.

Недавно Рик мечтал попасть сюда, сражаться за короля, побеждать его врагов, сейчас он радовался отъезду, пусть и на ночь глядя. Он не представлял, как присоединится к тем, кто носился в поисках недобитых мужчин или орущих от страха женщин. Неделя ожесточённого сопротивления дорого обойдётся жителям Малгарда. Гил Полосатик и Олек Рохля схватили одну женщину и пытались оседлать её вместе, мешая друг другу. В итоге начали кидать монетку, кто будет первым, кто вторым. Они любили эту игру, постоянно спорили друг с другом, что не мешало им быть друзьями не разлей вода. А вот младший сын барона Мэйдингора Влас добычей делиться не станет — светловолосая девочка лет десяти без рубахи, но ещё в цветастой юбке, предназначалась только для него. Теперь он пропадёт на всю ночь, а утром поделится с товарищами сальными подробностями. Михаэль Иглсуд покачал головой, глядя на этот вертеп, и, забрав семерых, отправился обыскивать ближайший дом. Главной страстью Михаэля были деньги и драгоценности, их он искал в первую очередь; потом, если останется время, он подыщет себе какую-нибудь полуживую девочку, мальчика или женщину — в этих вопросах он часто довольствовался остатками, если же их не было, шёл спать один. Он даже за шлюх никогда не платил.

Над Волхидской площадью разнёсся вопль, Рик стряхнул наваждение: ему показалось, что он снова слышит предсмертный крик Диэниса. Чтение приговора давно закончилось, началась казнь. Первым казнили здоровяка Жака. Его привязали к уложенной на эшафоте деревянной конструкции, палач тут же с лёгкостью отрубил ему левую руку. На помост хлынула кровь, зрители радостно загудели. Тут же на эшафоте монах бормотал молитву. Затем под вопли Жака ему отрубили правую ногу. Рик этого не видел: он не отрывался от лица Илзы. Не глядя на эшафот, она сидела, склонившись к отцу, который выпрямился в кресле, устремив неподвижный взгляд на убийц.

Айварих будто чего-то ждал, хотя его напряжение было почти незаметно. Королева Катрейна смотрела на казнь из-под полуприкрытых век, застыв словно статуя. Из-за морщинистой, блеклой кожи на лице она выглядела гораздо старше тридцати одного года. Рик не знал, что значил Диэнис для Её Величества, но он приходился ей дальним кузеном, да и в любом случае смерть члена самой знатной, могущественной и богатой семьи Сканналии станет ударом для всех Ривенхедов.

Палач — огромный мускулистый молодец с клочкастой бородой и отвисшей губой, одетый в коричневую безрукавку с завязками спереди и просторные штаны, — отошёл, любуясь работой. Его помощники шустро перетаскивали отрубленные члены на повозку у эшафота. До конца казни ещё далеко, прикинул Рик, он не может больше откладывать. Рик на всякий случай взялся за рукоять меча, направляя коня к трибуне. Люди недовольно косились на него, цедили что-то сквозь зубы, боясь задевать открыто. Илза заметила его первой и почти сразу узнала. Она привстала в кресле, всматриваясь в его лицо. Её отец, рассмотрев, кто едет, шепнул что-то Айвариху. Тот кивнул.

Когда над площадью разнёсся звук третьего удара, Рик предстал перед Его Величеством. Не глядя на Илзу, он протянул королю письмо от Крисфена, где говорилось о победе над мятежниками, смерти в бою их главаря Диэниса и о том, что завтра, то есть уже сегодня, Крисфен планирует выступить в Северную гавань.

— Ну что ж, изменник получил по заслугам! — сказал Айварих, прочитав письмо, и удовлетворённо откинулся в кресле под стук четвёртого удара топора — палач отрубил Жаку правую руку.

— Смерть ждёт всякого, кто посмеет предать короля, независимо от его звания и богатства! Стервятники в Малгарде неплохо поживились. — Айварих ни на кого не смотрел, но Холлард Ривенхед побагровел. Из-за вороньих крыльев на гербе, многочисленности и умения оказываться всюду, где можно было извлечь выгоду, Ривенхедов за глаза многие называли стервятниками, а молодые Ривенхеды сами частенько себя так называли, бравируя перед соперниками. Стервятников хватит на всех, любили они говорить, уничтожая очередного бедолагу, вызвавшего недовольство могущественной семьи.

Илза схватилась за рукав чёрного отцовского камзола, стиснув пальцы так, что они побелели; её губы дрожали. Отец ободряюще накрыл её пальцы ладонью правой руки. Эту руку барон обычно скрывал под широкой накидкой — Рик впервые близко увидел, как она изуродована: мизинец отсутствовал, два соседних скрюченных пальца почти не двигались. Рик тоже хотел бы утешить Илзу, да куда ему, полунищему бастарду, до этой девушки. Он может лишь стоять в стороне и мечтать.

— Кстати, — Айварих резко обернулся к барону Ривенхеду, — ты проиграл. Видишь, мой палач эту толстую шею с одного удара разрубил.

И в самом деле, Жак после всех мучений лишился-таки головы, которая подкатилась к краю помоста, так что борода свешивалась вниз. К ней тут же потянулись руки. Палач резво отпихнул голову ногой к центру эшафота, ухмыльнулся недовольной толпе и деловито начал отвязывать обрубок тела: его предстояло сжечь на костре. Трясущийся Белес с ужасом наблюдал за тем, что его ждёт. Помощники палача подтащили его к освободившейся деревянной конструкции и начали привязывать.

— Я непременно сегодня же постараюсь возвратить вам долг, — выдавил Ривенхед.

— Ваше Величество, с вами бесполезно спорить, — тихо заметил барон Ворнхолм. Его слегка вытянутое бледное лицо неподвижностью и твёрдостью напоминало мраморную скульптуру древнего воина, только ноздри прямого тонкого носа слегка подрагивали. Серо-стальные глаза рассеянно скользили по толпе внизу. — Вы всегда ставите на палача, поэтому всегда выигрываете.

— Разве цель игры не в том, чтобы сопернику свои условия навязать? — фыркнул Айварих.

— В таком случае скоро с вами никто спорить не будет. Удивляюсь, зачем Холлард это делает. Да и что за игра, если заранее знаешь результат?

— А что ты предлагаешь, Георг?

— Не сменить ли палача?

— Да где я такого силача найду? — Айварих залюбовался тем, как палач приноравливается для очередного удара по новой жертве. — К тому же, согласись, если я против него поставлю, то могу приказать, чтобы он топором без усердия махал. Представляешь, как его репутация пострадает, если он голову не в один, а в три удара отрубит? — Айварих засмеялся. — Помнишь, мой прошлый палач как-то и с пятого удара не справился, так со злости грудь твоего тёзки, Георга Мэйдингора, ножом искромсал? Хотя, может, он просто топор наточить забыл?

Георг Ворнхолм едва заметно поморщился, отчего шрам, идущий вдоль левого глаза до левого уха, стал особенно заметным. Война между баронскими родами, потрясавшая страну до прихода Айвариха к власти, оставила на нём след — в одной из битв он едва не лишился головы, но обошлось отрубленной мочкой левого уха. Барон не скрывал увечья: не носил ни усов, ни бороды, демонстративно зачёсывая назад волнистые тёмные волосы.

Рик представил себе сцену, когда топор впивается в шею один раз, потом второй, третий — и содрогнулся от отвращения.

Король вдруг добавил:

— Иногда не так уж плохо проигрывать. Как знать, может, однажды вы будете рады, что я на палача поставлю, а не против него.

Рик заметил, что королева Катрейна напряжённо смотрит куда-то в толпу, словно забыв о казни. Рик пошарил взглядом по собравшимся людям и вздрогнул, увидев высокую фигуру отца. Тот стоял с неизменной тростью, глядя на трибуну. Рик попытался спрятаться в тени. Он не знал, заметил его отец или нет, и уж точно встреча с ним в планы юноши не входила. Интересно, отец вообще знает, что он здесь?

— Ваше Величество, каким образом вы узнали, что летописца убили именно они? — вполголоса спросил барон Ворнхолм. — Что случилось с Истинной Летописью?

Айварих пожал плечами:

— Да их с головой в руках поймали, Летопись их вину подтвердила! Ты же древний закон знаешь — её слово незыблемо и окончательно!

— Ваше Величество, сейчас не те времена, чтобы доверять слову язычников, — вмешался Оскар Мирн, глава Судебной Палаты и большой знаток законов. После прихода к власти Айварих создал при Судебной Палате специальный трибунал под названием Свет Веры, который рассматривал дела еретиков и колдунов. Этот орган формально возглавлял Теодор Ривенхед, реально им заправлял Мирн. Он превосходно владел богословскими науками, знал священную книгу-кодекс Декамартион и законы, а также ненавидел любые упоминания язычников, еретиков и особенно безбожников.

— Не беспокойся, Оскар, в таком деле я не только на Летопись полагаюсь. Естественно, мы их допросили.

— Ваше Величество, как вы прочли Летопись, если летописец мёртв? — негромко спросил Георг Ворнхолм. — Насколько мне помнится, он один может её читать.

Айварих хитро прищурился:

— А что ещё ты помнишь?

— В основном предания. Летопись описывает происходящие в нашей стране события, летописец переписывает их для вас. Помню, в детстве мне хотелось прочесть эту волшебную книгу, с тех пор я не вспоминал о ней.

Почти все мужчины согласно закивали. Илза недоуменно нахмурилась, Рик лихорадочно вспоминал сказки, которые слышал от слуг или от отца. А ведь и впрямь было что-то знакомое в этой истории, но вот что? Какой-то могучий маг по имени Девин чёрт знает когда, тыщу лет назад, заколдовал лист пергамента так, что он знал всё про всех. Неужели это правда?!

Мысли Рика прервали неуверенные слова Уолтера Фроммеля, главного казначея королевства:

— Ваше Величество, я не слышал ничего подобного.

— Немудрено, раз ты в Шагурии родился. Я вот тоже считал, что это всё сказки, пока королём не стал.

— Чем эта Летопись отличается от обычных хроник? — пожал плечами Фроммель.

— В отличие от них, она не лжёт, — ответил Айварих.

Фроммель фыркнул едва слышно и спросил:

— Только летописец может читать её?

— Именно, мой дорогой казначей. Тебе не удастся узнать, кто и где хранит сбережения.

— Летопись способна указать это? — напрягся Фроммель.

— Да, если пожелает.

— Но как проверить, что летописец не лжёт? Он может написать что угодно…

— Это ты в отчётах можешь написать что угодно и надеяться, что тебя не поймают. Летописец клянётся писать правду.

— Я видел много клятв, которые не соблюдались, — возразил Фроммель.

— И как часто клятвопреступники умирали?

— Умирали? Вы хотите сказать, что их казнили?

— Да нет же, — нетерпеливо возразил Айварих. — Просто умирали. От того, что соврали, от самой клятвы.

— Не понимаю, Ваше Величество, — Фроммель явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Да что тут понимать? Вещица волшебная, летописец на ней магическую клятву даёт. Если он её не выполняет — раз, и нет его! С магией шутки плохи! Надеюсь, мой новый летописец об этом не забудет.

— Вы назначили нового летописца? — ужаснулся Оскар Мирн, забыв о всяком почтении. От избытка чувств побелела даже ямочка на его чисто выбритом подбородке, приподнятые брови изогнулись почти до кромки волос. Тонкие губы недовольно сжались, отчего глубокие морщины у рта обозначились резче обычного.

— Можно подумать, у меня был выбор.

— Ваше Величество, позвольте заметить, что существование подобных мерзостей в наше время недопустимо! Ради Господа нашего эту варварскую Летопись необходимо немедленно сжечь!

— Ты слишком любишь жечь, Оскар. Свет Веры несёшь, так сказать? Разве недостаточно, что я тебя главой этого трибунала назначил? Сколько ты уже еретических книг сжёг — десятки или сотни? Сколько их хозяев? Троих или четверых? У тебя в суде ещё пара дел есть. Так что успокойся и мне голову не морочь! В Летописи нет ни слова о Боге или Дьяволе.

— Но зачем назначать летописца? Ни в коем случае нельзя потворствовать богохульству, читая эту гнусную книгу! Её необходимо сжечь! — Рик ни разу не видел, чтобы уравновешенный, услужливый Оскар Мирн вёл себя так возбуждённо и резко.

— Есть книги, которым нельзя заткнуть рот, которые нельзя сжечь! — Георг Ворнхолм пристально посмотрел на Мирна и отчеканил: — Можно убить летописца, но не Летопись. Ей тысяча лет, за это время её пытались уничтожить тысячу раз. Чем больше пытались, тем сильнее она становилась.

— В самом деле, ты историю неплохо знаешь, — заметил Айварих.

— В моей семье чтут традиции.

— Поэтому из твоей семьи ты один остался? — грубо пошутил Айварих, а когда Ворнхолм сделал вид, что не слышал, добавил: — А мне вот никто толком про Летопись не рассказывал, хотя мои предки когда-то ею владели. Хватит, Оскар! — Айварих оборвал Мирна, который хотел сказать что-то ещё. — Уверяю тебя, мой новый летописец крайне богобоязненный мальчик, совершенно искренне решил себя посвятить Летописи. Мне его Энгус порекомендовал, это его племянник, — Айварих кивнул на барона Энгуса Краска, главу Монетного двора, чья высокая сухая фигура во всём чёрном возвышалась над всеми, кроме короля. В отличие от Мирна, Энгус Краск принадлежал древнему дворянскому роду и терпеть не мог выскочку из низов, чей отец был простым нотариусом.

Оскар враждебно посмотрел на Краска:

— Лучше бы ему уйти в монастырь и очиститься перед Богом от прежних грехов вместо того, чтобы совершать новые, служа ереси!

— Он как раз в монахи собирался, да я уговорил его передумать, — засмеялся Айварих. — Уж больно красочно дядя его достоинства расписал.

— Да и не все монахи — пример для подражания, — добавил Фроммель, который с интересом прислушивался к разговору: — Надеюсь, что твой племянник будет служить королю верой и правдой, как ты, Энгус!

Краск процедил сквозь зубы:

— У меня нет в том сомнений. Главное — новый летописец принят Летописью. Как известно, её не обмануть. Зря Оскар волнуется.

— Ваше Величество, Господь мне свидетель, меня более всего волнует то, что эта Летопись до сих пор существует. Её необходимо уничтожить! На ней печать дьявола! — упрямо гнул своё Мирн.

Все удивлённо смотрели на разгорячённого Оскара, который обычно не обращался к королю первым. Всегда крайне вежливый, свою точку зрения он доводил до короля только тогда, когда король сам его просил. Впрочем, король обращался к нему часто, ибо, несмотря на молодость — ему было всего двадцать семь, — Оскара Мирна знали далеко за пределами Сканналии благодаря его образованию, знаниям, трудам и обширным связям среди учёных, богословов и философов.

— Тебе же сказали, её нельзя уничтожить! — раздражённо бросил Айварих. — Валамир пытался, так Сканналия чуть в покрытый льдом остров не превратилась. Почему, думаешь, Дайрус летописца приказал убить? Да чтобы в стране не одно восстание началось, а сотня. Вон, у Георга спроси или у Ривенхеда.

— Если не ошибаюсь, летописец жил где-то за кладбищем в лесу, — задумчиво сказал Ворнхолм. — Каким образом его могли убить? Разве Летопись не защищает своего слугу?

— Очевидно, плохо защищает. Или она решила, что слугу пора сменить, — ядовито заметил Айварих. — В любом случае, новый летописец будет во дворце жить. Утром его вместе с Летописью привезли.

— Сюда?! Во дворец?! — задохнулся Оскар от возмущения. — Ваше Величество, умоляю, подумайте, что скажет святейшая церковь?! Несомненно, доминиарх Ривенхед согласится с тем, что дворец не место для языческих ритуалов!

Теодор Ривенхед, пожевав полными губами, кивнул, отчего его второй подбородок стал ещё заметнее, и изрёк:

— Мирн, без сомнения, прав, Ваше Величество. Я, как преданный вам всей душой слуга и представитель пантеарха, обеспокоенный благополучием нашей цветущей страны, хотел бы искренне и со всем уважением предостеречь вас от…

— Доминиарх делами церкви занимается, государственные дела — моё дело. Или ты хочешь, чтобы Дайрус и до нового летописца добрался?

— Ваше Величество, мы, безусловно, осознаём возможные последствия, однако церковь не может одобрить…

— Я сказал, хватит! — оборвал Айварих. — Летопись слишком важна, чтобы её так далеко от дворца держать! И вообще, мы здесь не для того, чтобы мои решения обсуждать, а чтобы зрелищем наслаждаться. — Палач как раз собирался отрубить Белесу правую руку; перед этим к нему подошёл священник и предложил ему покаяться напоследок, прикоснувшись к лику сына Божьего Зарии и его матери. Белес с отчаянной ненавистью смотрел на окружающих, потом обернулся к королевской трибуне и зашевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. То ли Айварих его пожалел, то ли ему надоело — по сигналу короля палач нанёс быстрый удар по оставшейся руке. Не успел Белес дёрнуться, как палач снёс ему голову.

— Ваше Величество, — Георг Ворнхолм наклонился к Айвариху. — Её Величеству дурно.

Айварих покосился на жену: королева и впрямь побледнела, дыша с трудом. Услышав слова Ворнхолма, она неприязненно посмотрела на барона.

— Ну вот, в кои-то веки из дворца выбралась и сразу приступ! Ваше Величество, почему свежий воздух так на вас действует? Или вас новости о кузене огорчили? — Айварих склонился к самому лицу жены, что-то ей сказал. Катрейна закрыла глаза. Георг Ворнхолм, стоявший рядом, напрягся, не сводя с них глаз.

Айварих недовольно огляделся, ткнув пальцем в Рика:

— Райгард Сиверс! Проводишь мою супругу до кареты, мне пусть другую подадут! Ты со мной поедешь! Мне нужны подробности о взятии Малгарда.

— Слушаюсь, Ваше Величество! — предложив королеве руку, Рик медленно повёл её сквозь толпу сановников и членов их семей. Никто не шелохнулся.

Катрейна шла тяжело, Рик слышал рядом хриплое свистящее дыхание. О её приступах он знал, хотя видеть до сих пор не доводилось — говорили, что королеве часто становится плохо на улице, словно воздух разрывал ей лёгкие. По этой причине она редко покидала дворец, всё больше превращаясь в затворницу. Некоторые шутили, что лучше бы она ушла в монастырь, коли так любит одиночество и стены вокруг. Рик один раз избил очередного шутника — больше при нём о королеве никто не шутил.

С самого его появления во дворце в качестве стражника короля Катрейна выделяла Рика среди других, иногда говорила с ним. Оказалось, она знала его отца, но Рик всегда уклонялся от вопросов о Ноэле Сиверсе, чтобы не грубить и не огорчать Её Величество. Он не простил отца — расстались они после самой серьёзной в жизни Рика ссоры. Видя его реакцию, Катрейна начала деликатно обходить вопросы об отце — правда, на отношении к Рику это не сказалось. Она часто давала юноше мелкие поручения, рассказывала ему о дворце с его обитателями. Когда Рик попытался выяснить у неё, кем была его мать, Катрейна только сказала: «Несчастной женщиной». Впрочем, Рик не обиделся. Он не мог обижаться на королеву: она сама была несчастной женщиной. Рик никогда не видел её улыбающейся, бодрой, уверенной в себе, а потому делал всё, чтобы не огорчать её.

Стоило карете Катрейны отъехать, на её место тут же хлынула толпа народа. Стражники принялись расчищать дорогу для новой кареты. Кто-то толкнул Рика локтем, кто-то наступил на ногу. Рик хотел поддать наглецу как следует, но увидел жалкого низкорослого мужичонку лет тридцати пяти. Мужичонка слегка подёргивался и, казалось, не соображал, где находится. Он извиняюще смотрел на Рика и что-то бормотал тихо и вкрадчиво, оглядываясь назад, где стояла его семья, состоявшая из жены с тремя девочками от четырёх до десяти лет. Рик от неожиданности даже улыбнулся, настолько комично смотрелся этот худосочный глава семейства с редкими прилизанными волосками, почти бесцветными глазами и губами на фоне мощной матроны с красным лицом, в чепце и ярко-красном платье под жёлтой накидкой, обшитой блёстками.

— Понимаете, ваша светлость, вот привёл семью, чтобы посмотреть на короля, на королеву нашу… — расслышал Рик, рука мужчины схватила его за рукав, — …тут так народу много, так много, куда ж нам, мы никому мешать не хотели. Я вот говорил жене, не надо деток брать сюда, зачем им такую жуть видеть, кровь эту, потом ведь спать не смогут, да она говорит, когда ещё они посмотрят на короля да королеву…

Рик с недоумением слушал поток слов, не понимая, зачем ему всё это вообще говорят. Жена мужичонки хлопнула его тяжёлой лапой по загривку, махнула дочерям рукой и с сожалением оглянулась на пустой эшафот:

— Сам же твердил, что этот палач просто мастер, сильнее никого нет! Дал бы хоть полюбоваться на сильного мужика!

Все, кто слышал сию сентенцию, расхохотались. Мужичонка криво ухмыльнулся, обежал всех бесцветными глазками и пожал плечами. Потом он оглянулся на помост, где палач смачно насаживал голову Белеса на пику. Серые глаза широко распахнулись, стали ярче. Следом палач насадил на пику голову Жака. Одну поставят здесь же на Волхидской площади, вторую — на площади у королевского дворца. Руки и ноги на телегах довезут до четырёх городских ворот и там подвесят, чтобы люди не забывали об участи тех, кто предаёт короля. Мужичонка опустил голову, не глядя ни на кого. Дышал он хрипло, прерывисто. Рику вдруг стало противно рядом с этим бесцветным типом. Брезгливо стряхнув его руку, Рик отодвинулся.

— Да, королевский палач славится своим умением, — послышался за спиной Рика знакомый голос, от которого он вздрогнул. — Только вряд ли найдётся хоть одна жертва, способная об этом рассказать.

Мужичонка непроизвольно кивал, в конце произнесённой фразы он сжался и уставился на новоприбывшего. Рик скривился, недовольно обернувшись к отцу. Ноэль Сиверс стоял, одетый, как всегда, в длинный старомодный камзол до бёдер, старый синий дорожный плащ с капюшоном и широкополую шляпу с плоским верхом. В руках трость, короткая борода и усы аккуратно подстрижены. Рик не видел отца всего несколько месяцев — казалось, что прошли годы.

Ноэль холодно смотрел на семейство возле Рика. Мужичонка помялся:

— Приветствую вас, ваша милость, — он поклонился, бросая на Ноэля взгляд из-под ресниц. — Вы так редко заглядываете к нам в Нортхед.

— На то есть причины, Тимак. Полагаю, ты всё ещё служишь во дворце?

— Его Величество доволен, весьма доволен, я служу ему со всей преданностью, вы же знаете…

— Ты служишь во дворце? — Рик не помнил, чтобы видел там этого странного человека. — А чем занимаешься?

— Дак всем помаленьку, как Его Величество захочет. Товары привожу вот из разных стран, приборы кое-какие тонкие сделать да починить могу, с людьми дела всякие решаю. Дела — они такие, знаете, всегда находятся…

— Райгард, нам необходимо поговорить, — прервал Ноэль излияния Тимака, пытаясь оттащить сына в сторону от толпы. — Ты не должен был вот так сбегать из дома…

— Сбегать?! — Обида на отца до сих пор не зажила. Рик крикнул, не обращая ни на кого внимания:

— Ты молчал о моей матери, молчал, что я твой бастард, а теперь поговорить захотел?! Не о чем нам говорить! Другие мне всё уже сказали! И вообще, я теперь служу королю, мой дом здесь! Больше ты меня в клетке не удержишь, я теперь сам за себя решаю!

Ноэль нахмурился, тяжело опираясь на трость. Тимак с женой навострили уши. Рик хотел продолжить обвинения, но тут послышался голос короля:

— Где карета?

Молчание повисло над толпой. Тимак с семейством и другие, кто стоял рядом, кроме королевских стражников, буквально попадали на землю. Ноэль тоже склонился, насколько позволяло покалеченное колено. Красный от злости и стыда Рик опустил голову:

— Прошу прощения, Ваше Величество! Меня задержали.

— Господин Сиверс нас визитом почтил, — насмешливо процедил Айварих, обращаясь к Ноэлю. — Решили на казнь посмотреть?

— Нет, Ваше Величество, я прибыл по личному делу.

— Если речь о вашем сыне, то он теперь в моей страже служит — это не ваше личное дело.

— Конечно, Ваше Величество, я лишь хотел убедиться, что он вернулся из Малгарда в целости и сохранности.

— Вернулся, как видите, даже быстрее, чем мой сын, только времени на разговоры у него нет: завтра до рассвета он отправляется с Дайрусом сражаться. Райгард за последние месяцы многому научился, хотя вряд ли под Малгардом он сумел себя проявить. Холлард как раз мне небольшое войско предоставил, вот пусть Райгард и поучаствует.

Айварих повернулся к Рику:

— Отправляйся к Шеймусу, он скажет, что делать. — Шеймус Ривенхед, младший брат Холларда, не участвовал в сражениях, зато считался знатоком артиллерии и возглавлял Военную Палату. Именно он командовал армией, которая готовилась выступить в Северную гавань.

Рик воспрял духом. Он идёт на настоящую войну! Именно об этом он мечтал в Малгарде! Его ждёт битва с Дайрусом! Отец был забыт, как и всё остальное.

— Благодарю, Ваше Величество! — Рик попятился и упёрся в нечто большое. Это оказалась жена Тимака. Все, включая короля, рассмеялись, только Ноэль помрачнел, но Рику было всё равно: его ждала битва, о которой он грезил много лет.