Карпатский сонник

Юлия Горноскуль

Анджей грезит о женщине, жившей 4 века назад. Как отыскать свою любовь в водоворотах времени? В какой точке влечение становится одержимостью? Ведь мечты неотделимы от снов, а сны полнятся искушениями… Берите билет на поезд Краков – Львов и следуйте за ним. Но помните: его путь – всего лишь одна из нитей обширной паутины… Роман отличается ярким метафоричным языком. Слияние вымысла и исторических фактов, символизм, тонкие аллюзии и подлинные сновидения приближают его к жанру магического реализма.

3

…Анджей приехал во Львов промозглым вечером, когда город ежился под студеным дождем, принесенным ветром с далеких Карпат, ветром, в котором еще слышались отзвуки трембит и гуцульские напевы. Выходя из здания вокзала, выполненного в стиле роскошной сецессии, он вяло размышлял, скольким людям — и подданным австро-венгерской короны, и немцам, и русским, и полякам — открывался этот город, и они проникали в него через этот почтенный вокзал, перестраиваемый, горевший, переходящий от одной империи к другой. Широкая пустынная улица с пригнувшимися домами, уходящая вдаль от Дворцовой площади, могла бы напомнить ему первые впечатления солдата вермахта о Львове из книги Генриха Бёлля¹⁴, немецкий подлинник которой он забыл дома. На петле трамвайных рельсов лежал лиловый отблеск заката, пробившегося сквозь тучи. Девятый трамвай, узорчатый билетик в челюстях компостера, девять остановок, девять минут ходьбы до крошечного отеля, спрятанного среди старинных брам¹⁵.

— Однако эта цифра меня явно преследует… — подумал Анджей, получив ключ от девятого номера на ресепшене в тесном холле, половину которого занимал громоздкий контрабас красного дерева. От липкой усталости он чувствовал себя чумным, хотелось содрать с лица кожу. Сегодняшний вечер можно было провести спокойно — отдохнуть, поужинать в центре, но только не злоупотреблять нафтивкой и бензиновкой¹⁶ — завтра его ждали к девяти утра в палаце графов Потоцких, в картинной галерее.

Стылым утром, когда поздний октябрь зевал сквозь ржавую листву кленов, Ева вышла из своей квартиры на Шептицьких и отправилась к заказчице, неся в руках бумажный пакет с продолговатой коробкой внутри. Она плыла сквозь зеленоватое марево бывшего Иезуитского парка, по дорожкам которого простирались озябшие ночные тени, и, по правде сказать, чувствовала себя кораблем, медленно идущим ко дну сквозь толщу черной воды. Невозможно вскинуть руку, закричать, вынырнуть — железная махина падает сквозь течения, сквозь воды, сквозь сполохи водяного мрака.

…ежедневно серое небо сливается с серым городом, замыкаясь, словно забрало, и этот тяжелый шлем давит на виски, веки, переносицу, темя, глаза, искажает лицо, оно у меня — как греческая маска из паршивой мелкой трагедии. Я всю неделю поддерживала себя мыслью о куче дел и отдыхе в воскресенье, но теперь при чудовищном недосыпе и такой погоде уже ничего не хочется, и даже просто лежать в постели мне холодно. Черт, как же ломит затылок… Отдам сейчас заказ, вернусь и лягу… а, нет, надо же составить список и все закупить, и именно сегодня, ведь завтра… Боже, что это?!

Две алые капли упали на ее намотанный поверх пальто шарф. Ева с ужасом поднесла руку к носу, уже чувствуя металлический вкус на губах, чувствуя, как парк вокруг дрогнул и поплыл, словно старинная охряная карусель, покрытая коррозией, со скамейками, фонарями, деревьями, голубями и редкими прохожими под барабанную дробь крови в ушах…

— Пшепрашем, пани, — раздался рядом голос с нежным змеиным «ш» — высокий молодой мужчина остановился перед ней, протягивая бумажный платок. Она невольно протянула руки, и…. ах! «Mă fut¹⁷!», — выругалась бы на ее месте домнишоара Ликуца, но Ева лишь бессильно прошипела то, что говорят в подобных ситуациях славяне, зажимая нос и рот салфеткой. Пакет плашмя лежал на мокрых останках опали, и его содержимое, скорее всего, имело такой же вид. Земля заскользила под ее ногами, облетевшие листья, перегнивающие из медной желтизны в бурую черноту, страшно зарябили в глазах.

Пока поляк, путаясь в свистящих извинениях, усаживал ее на скамейку, она пребывала в полуобморочном состоянии — и вовсе не из-за горсти смятых окровавленных салфеток, нет! Немыслимо было представить, что она скажет заказчице погибшего торта. А в том, что в коробке осталось лишь кремовое месиво, не было сомнения.

— Пани уже лучше? — сдержанно поинтересовался мужчина, в открытую рассматривая ее лицо, — а ведь она собиралась наспех, собрала волосы в хвост и даже не накрасилась! Впрочем, все эти постыдные мелочи Ева осознала уже намного позже.

— Пока не уверена, — тихо ответила Ева, глядя на лежащий между ними сверток. Дрожащими руками она счистила с него налипшую грязь, надорвала пакет и подняла крышку… И глазам Анджея предстало здание, которым он когда-то любовался с Цепного моста, будучи в Будапеште.

— Рухнул, как и вся европейская демократия, — заметил он, но тут же воскликнул, пораженный: — Это торт?!!!

Да, это был торт в виде венгерского парламента, точнее, изысканная стилизация на грани возможности. Тончайшая ажурная резьба покрывала его стены из марципана цвета слоновой кости, усеянные кофейными прожилками. Купола и отдельные элементы были выполнены из лакрицы. Внутри таился шоколадный бисквит, пропитанный ореховым ликером. Ева не зря столько колдовала со скальпелем над этой неоготической мечтой любого сладкоежки — получился шедевр. И провидение уберегло его — торт упал плашмя и почти не пострадал, лишь слегка смазались верхушки башен.

— Слава тебе, Господи, он цел! Боже мой… ну ничего, ничего, это я подправлю на месте… — Ева любовно оглядывала торт. Она отняла от лица салфетку, и Анджей увидел, как кровь стремительно свертывается в уголках ее ноздрей. Детали всегда бросались ему в глаза — профессиональное качество человека, который по амурам и черепам мог определить дату возведения шляхетского надгробия в одном из тысяч польских костелов. Он галантно предложил Еве проводить ее, раз пани так плохо себя чувствует, а лакомый венгерский парламент необходимо доставить в сохранности заказчику таким, каким его задумал архитектор Имре Штейндль и сотворила эта необычная девушка… Обходительность поляка вкупе с трагикомизмом ситуации настолько впечатлили Еву, что она неожиданно согласилась принять помощь. Признаться, было нечто фатальное в том, как он внезапно вторгся в ее день, — словно морской хищник, привлеченный кровью. Но он был приятен, учтив и определенно в ее вкусе, и, к тому же, она так давно не покидала своего карамельного бастиона, так давно не заводила никаких романов! Кто знает, чем кончаются такие встречи осенью — весной весь ход событий известен наперед, но осенью… Так Анджей вошел в прихожую ее жизни, где пахло лакрицей и землей после дождя.

Примечания

14

Имеется в виду роман Г. Бёлля «Поезд прибывает по расписанию».

15

Брама — парадный вход в здание, ворота, двери, ведущие в подъезд или во внутренний двор.

16

Названия напитков из меню кнайпы «Гасова лампа».

17

Дерьмо (рум.)