Ты – мой грех

Юлия Гауф, 2023

– Ну здравствуй, Люба, – опустился за стол, и сузил глаза, глядя в её – миндалевидные, кошачьи.– Ты?– Я, – кивнул, чувствуя, как разгорается злость.Значит, все же, шлюха. А я её на руках хотел носить, идиот.Но убийца? Наркоманка? Ей девятнадцать всего.– Давай, рассказывай. Желательно правду, не будем тратить время. Или будешь как все орать, что это не ты убила Уварова, и что все произошло случайно?Люба нахмурилась, потерла виски пальцами, и в упор посмотрела на меня.– Я не буду говорить, что это не я, Руслан. Вот тебе правда. Я его ударила, он упал, и больше не очнулся. Я убийца. А теперь можешь меня посадить, мне уже плевать.

Глава 3

Домой я прибежала вспотевшая. Тьфу, будто и не мылась. На мокрые волосы налипла пыль, носилась я по дворам знатно. Как заяц петляла, боясь, что догонит. В наши хоромы вошла с опасением — а ну как Руслан уже здесь?! Но нет, мы не прописаны, и даже не зарегистрированы в этом бараке под снос, хоть в чем-то дурость моего отчима мне помогла.

Здесь меня Руслан Соколовский не достанет.

— Доча, ты уже вернулась, — встретила меня мама.

Уже пьяная, а ведь обычно вечером начинает, а не днем. Я прошла мимо нее и свернула на кухню. Фу! Дым, перегар, на столе газеты, на которых рыба и какая-то гадость, а еще банки со шпротами и водка. А за столом всякий сброд в наколках и невменяемая бабища.

— Чего морду кривишь опять? Давно не получала? — отчим бахнул по столу кулаком, и начал вставать. — Щас ремень достану, сопля!

Я закатила глаза, выпила чашку воды, и пошла в комнату. Отчим — алкаш, причем алкаш идейный, еще и отсидевший пару раз, но меня никогда не бил, боится. Я тоже много чего боялась раньше — что изобьет, что его дружки меня изнасилуют, а потом устала бояться. Решила, что если хоть кто-то полезет — прирежу, возьму грех на душу. И каждый раз именно это отчим и его собутыльники и видят в моих глазах. Я точно это знаю, отчим сам признался, что взгляд у меня бешеный. Потому и бояться я перестала.

В комнате я застала маму, заплетающую косички Диане.

— Люба, смотри. Мама мне пличёску делает, — пролепетала сестренка. — Давай мама и тебе сделает? Будем с одинаковыми ходить. Ну Люб?

— Не плическу, а прическу. Рррррр, — прорычала я, и поцеловала Дианку в лоб.

— Любаш, я могу котлеток нажарить. Хочешь, в комнату принесу тебе? — мама взглянула на меня заискивающе.

Я не могу с ней разговаривать. Она пьяна, и от этого всегда будет больно. От любви до ненависти, от ненависти до любви, и обратно… снова… и обратно — это про меня и маму. Сколько она обещала бросить пить, и я верила, а потом находила её пьяной, и так по бесконечному кругу. Любовь сменилась на ненависть — горючую, острую, заставляющую творить то, из-за чего Руслан Соколовский несколько лет назад выедал мне мозг нотациями. Сейчас эти два чувства сменяют друг друга.

Я не могу любить маму, которая привела в нашу жизнь алкаша и зэка. Я не могу любить спивающуюся маму, много раз позорившую меня перед кем только можно. И из-за Дианки я не могу её любить — она её в эту жизнь привела, но что это за жизнь такая?!

Но и ненавидеть в полную силу не получается. Смотрю, как мама Диане косы плетет, чувствую, как целует нас перед сном, и не могу. Вот и путаюсь в чувствах, и из-за этого говорить с ней не получается, когда пьяная — то ли обзову её по-всякому, то ли расплачусь. А потому — молчу.

— Люб, я рюмашку всего выпила, не злись. Запах есть, а опьянения нет. Ну так что, котлетки-то будешь? Или картошечки нажарю. Давай?

— Нет, спасибо, — выдавила я.

То ли заботится обо мне, то ли подлизывается, то ли на кухню не терпится вернуться, якобы котлеты жарить, а на самом деле присоединиться к гульбищу. В пятнадцать лет я бы так и выкрикнула маме в лицо, она бы расплакалась, и пошла пить. Сейчас… её выбор. За неё я билась как могла, теперь бьюсь за нас с Дианой.

— Идем в душ, принцесса, — я взяла за руку сестренку, повесив на плечо полотенца.

— А косички не намокнут?

— Голову вечером тебе помоем, не намокнут.

— Это хорошо, — вздохнула Диана.

Мы помылись, погуляли, и лишь вечером вернулись домой.

— Мне пора, — я вошла на кухню, где и застала маму — пьяную, но на ногах.

— Работа?

— Да. Мам, не напивайся сегодня сильно, прошу.

— Я не…

— Не напивайся, — с нажимом повторила я. — Чужих много, Диана на тебе. Этим уродам плевать — взрослая девка, или ребенок, ты ведь понимаешь? Завтра я выходная, и ты сможешь что угодно творить, но сегодня, пока весь этот сброд у нас — не пей больше.

— Я не буду, — мама опустила глаза.

Подошла к ней, и поцеловала в опухшую щеку.

Мой главный страх не за себя, я-то смогу себя защитить, а вот малышка… надеюсь, мама сдержит слово, закроется в нашей комнатушке и будет сидеть с Дианой. На работу я её взять не смогу, в ночном клубе шумно и таких же уродов хватает, что и у нас в бараке.

— Мам, ты поняла?

— Я не буду сегодня пить, клянусь тебе. Не будь такой жестокой, Люба, — скривила губы мама, будто собираясь заплакать.

Я торопливо развернулась, схватила сумку и вышла из нашей пятикомнатной коммуналки.

Не быть такой жестокой? Я бы хотела, но приходится. Когда я дома — тревожусь за брата, когда на работе — тревожусь за сестру, ночами снится что отчим прирезал маму в пьяной драке, и как тут не быть жестокой?!

Так, тьфу, хватит! Нужно подобрать нюни, смысла страдать — нет. Вместо этого буду продолжать бить копытом. Прорвусь!

— Привет, — я села в машину к Серёге.

Он тут же потянулся ко мне с поцелуем, от которого я увернулась.

— Фу, воняешь!

— Только покурил, — рассмеялся он.

— Вот и не тяни ко мне губы сейчас. Заводи, поехали уже, смена скоро.

Все же, хорошо что я Серого встретила. Бармен он хороший, меня научил мешать алкоголь, и в клуб устроил. А платят там отлично, только музыка орет так, что потом весь день звон в ушах. По этой причине Дианку я с собой и не таскаю. А еще потому что пьяных гораздо больше, чем у нас дома.

— Ты говорил что есть вариант, как мне деньги достать, — напомнила я.

— А ты меня неласково встретила, любимая. Так что не скажу.

— Серый, блин, не буду я тебя сейчас целовать, у тебя во рту пепельница. Говори уже!

— Тоже мне, девушка, табак ей мешает. Другие сосутся, и ничего, а ты выкаблучиваешься.

— Сереж, хватит. Это не шутки, мне двадцать миллионов нужно найти. Сумма нереальная. Ты сказал, что есть вариант, если не шутка — скажи уже, а если шутка — иди в задницу, — холодно произнесла я.

— Слушай, а почему двадцать миллионов-то? — зачем-то тянет время Серый. — Как они Лёху помогут вытащить? Ты что, хочешь организовать его побег? Наймешь людей подкоп рыть, подкупишь охрану колонии, да?

— Нет. Эти деньги нужны на подкуп прокурора и судьи. Всё схвачено.

— Точно? Не кинут?

Друзья моего брата уверяют, что не кинут. Я в этом не уверена… я не уверена даже в том, что смогу достать эти деньги. Я же не блогер какой-нибудь, мне миллионы не платят за рекламу щеток для задницы, но если есть шанс вытащить брата, я должна это сделать. Обязана.

— Так что с деньгами? — снова спросила я.

— А почему ты так сильно хочешь Лёху вытащить?

— А ты так и будешь вместо ответов задавать вопросы? — раздраженно спросила я.

— А мне любопытно. Пока не ответишь — не скажу тебе ничего. Так что?

— Лёша — мой брат, и это естественно, что я хочу его вытащить из колонии.

— Этого мало, — ухмыльнулся Серый. — Ты прямо повернута на Лёхе, здесь есть что-то еще. Мне нужно ревновать? Может, брат не родной, а какой-нибудь сводный, и типа вообще не брат?

— Брат. Родной. Роднее не бывает.

— И?

— И в тюрьму он из-за меня попал, — призналась я. — Доволен?

— Вау! Так та наркота, с которой Лёху приняли — это твоих рук дело? Барыгой была, Любань?

Я сцепила ладони в замок, и отвернулась к окну. Я не барыгой была, а дурой. Полнейшей идиотиной.

— Люб?

— Лёша работал много, хотел накопить денег и забрать нас с сестрой, чтобы вместе жили. Целыми днями впахивал, а я… ну, я подростком была, кто бы меня куда взял, — горько усмехнулась я. — Вот только мне очень хотелось брату помочь, и поскорее вырваться из всего этого.

— И потому решилась наркоту разносить? Ты закладки делала, или что? Курьером была?

— У нас в школе паренек появился новенький. Это на четырнадцатое февраля случилось. Я сделала много валентинок, сидела на месте вахтерши и продавала их. Пусть и по мелочи, но зарабатывала я всегда. Он подошел, купил, мы разговорились, я и выложила что мне деньги нужны, и побольше. Меня реально совесть мучила, что Лёша по двадцать часов в сутки работает, а я всего лишь школьница. И этот парень предложил подработать. Он же тоже школьник, одет был хорошо, хотя тоже из семейки типа нашей. Взрослому я бы не поверила, заподозрила бы обман, а такому же как я почему не поверить?

— Что нужно было делать?

— На Весновский рынок приносить сумку с вещами. Всего лишь сумку, представляешь? Некоторые продавцы ведь на хозяев работают, и потому иногда своими товарами приторговывают, а не хозяйскими, дополнительный заработок. И вот, я всего лишь должна была иногда относить на рынок сумку с «товаром», за что мне будут давать неплохие деньги. Пять тысяч, — я с трудом удержалась, чтобы не сплюнуть.

Ну как я могла быть такой идиоткой? Я ведь и правда поверила. Есть продавец, есть товар, за который он должен отчитаться перед хозяином, а есть дополнительный товар, прибыль от которого пойдет не владельцу, а самому продавцу. Мама ведь также в магазине приторговывала. Покупала всякие семечки, консервы и порошки напрямую у поставщика и толкала мимо кассы. Я еще и обрадовалась тогда — целых пять тысяч за то, что я сумку отнесу на рынок? Это же такие деньжищи, а работы всего на час.

— Товар, я так понимаю…

Серый не договорил, и я кивнула.

— Правильно понимаешь. Нет, в сумку я заглянула, чтобы убедиться что ничего там страшного нет. В ней сигаретные блоки лежали, обувь и книги. Я тогда вышла из дома с этой сумкой, и пошла на рынок. А Лёша в тот день вернулся днем с работы, на складе у них ЧП какое-то случилось, и грузчиков отпустили. Я шла, Лёша мне навстречу, и спросил, конечно, что это за сумку я тащу. Я рассказала, а он…

Брат тогда сразу понял, что к чему. Я это сейчас понимаю. Выругался, выхватил эту чертову сумку, открыл, и начал трясти меня — кто дал, где этот человек живет, давно ли я этим занимаюсь. Я всё выложила. Лёша сказал мне возвращаться домой, и не высовываться, и пошел возвращать товар тому, кто мне его передал.

И его поймали. В блоках сигарет были вовсе не сигареты, а героин.

— Я тогда сдаться хотела. Думала, что расскажу правду, и нас отпустят. Или меня накажут, а Лёшу выпустят, — против воли я шмыгнула носом, за что тут же разозлилась на себя. — С братом я выбила свиданку, сама не понимаю, как несовершеннолетнюю пустили к нему. Может, из-за того что я буквально истерики там устраивала… В общем, Лёша сказал мне, чтобы я не смела рот открывать. Его с поличным поймали, значит точно не отпустят, что бы я там ни говорила. Такой закон. А если я буду вякать, то на нас обратят внимание, и окажемся мы с Дианой в приютах, причем в разных.

Но я все равно пыталась рассказать всё Соколовскому. Его я знала. Думала, что поможет, а он только отмахнулся. А потом еще и взятку принял, чтобы поскорее брата закрыли.

— Понятно. Чувство вины, значит?

— А ты бы не чувствовал свою вину, если бы таким же идиотом как я был? Лёшке жизнь испортили из-за моей тупой идеи заработать, а я ведь знала что бесплатный сыр только в мышеловке. Не наивной девочкой была, я в этом всем росла. Только эти чертовы пять тысяч меня загипнотизировали, — я покачала головой, в который раз ужасаясь той девочке-подростку, которой я была. — Теперь появился вариант. Дело Лёши снова передают в суд, и если я найду двадцать лимонов, то его оправдывают, и отпускают. Найдут какие-то нарушения, недостаток улик, либо, на крайний случай, сократят срок. Главное — выпустят. Теперь ты, наконец, расскажешь мне, как я смогу достать деньги? Или врал мне, что есть такая возможность?

— Не врал. Люб, ты целка?

— Что? — закашлялась я.

— Девочка еще?

— Ты издеваешься?

— Короче, я — твой парень, и все такое, лирику опустим, что такое жизнь я и сам знаю. У меня есть приятель, брат которого богачам целок продает. Не в рабство, а… ну, слышала, что некоторые девственность свою продают? Кто-то через сайты, а кто-то через посредников. И брат моего приятеля — такой посредник. Клиенты проверенные, не извращенцы, бзик у них — целку пробить. Причем не силиконовую, которой все зашили под девочку, а им реальных целок подавай.

Я слушала, и своим ушам не верила. Это то, о чем я думаю?

— Сереж…

— Я не договорил. В общем так: у посредника есть клиенты, он показывает им твою фотку, и кто платит больше — тот тебя и того-самого. Медосмотр оплатят, как и одежду нормальную, процедуры у косметолога чтобы не с волосатыми ногами пришла на встречу. Платят до хрена, Люб. Можно не двадцать, а тридцать миллионов срубить, ты и брата вытащишь, и на жизнь нам хватит.

— Нам? — просипела я.

— А я пойму. Говорю же — реальную жизнь знаю, и за измену это не посчитаю, — продолжил Серый, и остановил машину на парковке у клуба. — Я потому и спрашивал тебя про Лёху, чтобы понять — блажь это, или нет. Тебе решать. Всё безопасно — ни болячек, ни последствий, ни извращений. Один клиент, одна ночь, дофига бабла. Устроить все можно быстро. Что думаешь?