Записка Господу Богу
Читатели знают Юлию Вознесенскую как удивительную православную писательницу-прозаика, автора многих романов и повестей. Но мало кому известно, что Юлия Николаевна была еще и талантливым поэтом – тонким, лиричным, глубоко чувствующим окружающий мир, ищущим и находящим в нем его Создателя. Перед вами уникальная книга – сборник поэтических произведений Юлии Вознесенской. В него вошли как небольшие стихотворения, поражающие многообразием форм, стилей написания и содержания, так и поэмы, ранее не знакомые читателям.
Оглавление
- «Мне разбирать твои черновики – безумная и горькая морока…». Лирика
- «Был в самом центре Ленинграда мой петербургский уголок…». Городская лирика
- День Благодаренья. Философская и духовная лирика
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Записка Господу Богу предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви (ИС Р17-703-0089)
© ООО «ГрифЪ», оформление, 2017.
© ООО «Издательство «Лепта Книга», текст, 2017.
© Вознесенская Ю. Н., 2017 (наследники).
«Мне разбирать твои черновики — безумная и горькая морока…»
Лирика
В пятнашки с бурями играю
Тропинки я не выбираю —
Люблю протаптывать сама.
В пятнашки с бурями играю,
А в тишине схожу с ума.
Ищу я нового звучанья
Старинных и галантных слов
И потрясаю основанья
Извне навязанных основ.
Живу, смеясь, не зная страха,
Целую солнце поутру
И на воззвания Госстраха
С высот бессмертия смотрю.
Почти шутка
То вверх, то вниз, то снова вверх и вниз,
То раненый полет, то виражи —
Выравниваю, направляю жизнь,
А небо мне иное ворожит:
На пять приборов — сто магнитных бурь,
Зенитки бьют в зенит, стучит в виске,
И угрожает грозовая хмурь
Меня сорвать в последнее пике.
А, в общем, это все и блажь, и ложь —
Лишь оттого и задрожал штурвал,
Что старший вышел в дождик без калош,
А младший у колодца поиграл.
Ты дома, дома, дома — вот твой дом!
И не валяй, подружка, дурака,
Иначе до чего же мы дойдем,
Коль женщины полезут в облака?
Варенье
Раскраснелась малина-ягода,
Волокут ее бабы корзинами:
Не наваришь сама загодя —
Будешь есть потом магазинное!
А у нас есть место заветное:
На Свири островок качается —
Там почти что все время летнее
Эта ягода не кончается.
Прокатились с волнами вольными,
Завалились в малинник медведями
И набрали корзины полные,
Не считая того, что съедено.
Ух, как пахнет варенье свежее,
Хоть варю без рецепта особого!
Даже кошка глазами нежными
На меня глядит: «Дай попробовать»!…
Ребятня, как семья опяточек,
Окружила меня, ждет пеночек.
А в малине — до самых пяточек,
Слиплись даже косы у девочек!
А у младшенького, у Васеньки,
Даже пузо уже липкое.
Прилетела пчела с пасеки
И гудит над ним, как над липкою.
Стихи о собаке по имени Енька
А чтоб тебя, собака Енька!
Ты невоспитанный щенок,
Ты просто с хвостиком сарделька
Меж четырех собачьих ног.
Верх озорства и пропасть лени,
А уж породой как-никак
Ты вызываешь изумленье
У всех порядочных собак.
Ты, неизвестно чье творенье,
И ты осмелилась молчком
Сожрать мое стихотворенье
И закусить моим чулком!
Теперь сироткой из Казани
Ты не скули. Ни гав, ни ах,
А будет строгим наказанье —
Сидеть тебе в моих стихах.
Лежит законным стражем на ступеньках
И лает на гостей, что поновей,
Наш младший член семьи, собака Енька,
Любимая подруга сыновей.
И не умно и, Боже, как не ново
Своих собак в стихотворенье вплесть,
Но пишут, пишут о собаках снова,
И, видно, что-то в них, в собаках, есть.
И обвиненья в плагиате — враки,
И, в общем, верно, здесь секрет таков:
От бунинской некупленной собаки
По свету много разбрелось щенков.
Перемена
Нам не грозит предательство измен
И прочих нехороших перемен.
Мы стали мудрыми в тревожный миг,
Когда предчувствия так были злы,
Собрали сотни две любимых книг,
Собрали чемоданы и узлы.
И, доброхотов оборвав нытье,
Отправились на новое житье.
Лесная жизнь, лесная быль и глушь,
И списанный домишко у Шексны,
И самый добрый, самый славный муж
У самой замечательной жены.
Для женихов совет мой и невест:
Любви спасенье в перемене мест.
Крои сонет
Поэзия — не ремесло, а дар,
Нельзя дарить самим себе подарки,
А что для нас наколдовали Парки,
Нам скажет лишь последний их удар.
Учись верлибру и крои сюжет,
Но помни — лишь в последнее мгновенье
Тебе откроет смерти дуновенье
Ту тайну тайн — поэт ты или нет.
Ну, а пока сиди, крои сонет.
Рассыпанные бусы
Ежата звездные просили молока,
Выклянчивали, тычась в бок вселенной.
А Млечный путь был рядом, в двух шагах,
Не догадались,
С голоду растаяли под утро.
* * *
Осенние листья падали
И плыли по воздуху чистому,
И пахли осенним ладаном,
Который так страшно вдыхать.
А маленький мальчик с бабушкой
В окошко смотрел на листья
И тихо сказал ей: «Бабочки
Садятся в траву отдыхать»…
* * *
Вот август подошел, а следом — звездопад.
И с неба звезды стайками слетают,
Трепещут крылышками, мельтешат, толкутся…
Наверно, где-то на земле их гнезда.
* * *
А было что?
Была зима,
Зима и белая тропинка
От дачи к дому моему,
В апреле снег сошел, и мы узнали,
Что вытоптали грядку земляники.
* * *
Сентябрь до одуренья пахнет яблоком,
И дерево взлетает желтым облаком,
Но пролетит немного — и уляжется
Простым лоскутным ковриком у лужицы.
* * *
Как быстро ласточки снуют —
Чаинки в золоте заката…
А завтра будет дождь.
* * *
Там, где сходились четыре дороги,
Жили семьей деревянные боги —
Папа, мама и маленький сын.
Не уцелел из них ни один.
* * *
Я вижу по утрам цветы в слезах —
Жалею их, как маленьких детей,
Что плачут просто так спросонок.
* * *
Зевесов дождь шумит в завесах рощ —
Данае золотое подаянье…
И да воздастся небу по деяньям
За этот дождь, за каждый летний дождь!
* * *
— А где собираются птицы,
Когда улетают на юг?
— Под кленами, только под кленами.
Видишь на мокрой земле
оранжевых лапок следы?
* * *
В тот город поезда приходят на рассвете.
Пробежками, под градом дождевой картечи,
Бегу к гостинице, чтобы себя не встретить,
Оставшуюся здесь когда-то навсегда.
* * *
Высотный дом выплескивался рыбой
В серебряной оконной чешуе.
А старый флигель рядом ползал крабом,
На солнце выставляя лишаи.
В нем жил художник, светлый и высокий.
* * *
У обедневшей осени ни листьев,
ни снега не занять.
Пустое время будильником стрекочет у виска.
Но не торопит, не зовет. Не обещает.
* * *
Вспыхнул свет, погасли наши лица,
Мотылек уснул на потолке.
Сон прошел, но лень пошевелиться,
И будильник чей-то вдалеке.
* * *
На клумбе каменной у станции метро
Бегонии уже сложили крылья,
И транспорт городской грибами пахнет.
* * *
Не шьется платье белое,
Ломается игла.
Ах, что же я наделала —
Тебя не сберегла.
* * *
Не жаль нам деревьев, идущих на спички,
На шелк, на бумагу,
И тех, что сжигаем в печах.
Одна новогодняя елочка —
Чистая радость —
На совести нашей.
Как глупо, не правда ли?
* * *
Вот еще один вечер прошел без тебя,
Безымянный, как постовой,
Мимо которого я прохожу
Вот уже месяц одна.
* * *
Солнце босыми ногами прошлось
По новому полу веранды.
Неужели и эти следы
Память закрасит коричневой краской?
* * *
Из солнечной пыли полдня
Соткано тело подруги.
Осторожно!
В пасмурный день
Станет она невидимкой
И может в толпе потеряться.
* * *
Брожу я ночью по дорогам сна,
Открытая и ясная до дна,
Кого и где я только не встречаю!
Но возвращаюсь я всегда одна.
* * *
Кругом дуэли диалогов,
Все — Диогены: каждый выпьет бочку —
Пятнадцать бочек нам наговорят,
И не с кем побеседовать за чаем.
* * *
О, как стыжусь я солнца в дни болезни!
Оно сжигает хилые ростки,
И поделом.
Но как оно прекрасно
За холодом больничного окна.
* * *
У ежика бархатный девичий животик
И доброе сердце, полное ласки,
И любознательные глазки —
Ну, как вы с таким даром проживете,
Если колючек не заведете?
* * *
Ну, вот и ты узнал, что миру
Необходима доброта.
Жестоко проношу я мимо
Улыбку сомкнутого рта.
* * *
На меня, тоска,
Бери и властвуй.
Завтра вырвусь,
А сегодня — здравствуй!
Ты ведь тоже жизнь моя, тоска!
* * *
Стоят фонарей распятья
Вдоль прямолинейных кварталов новостроек.
Какие иконы будут висеть в этих домах?
Через 100 лет, через полвека, завтра?
* * *
Февраль, февраль… Усталая зима,
Библиотечный авитаминоз,
Не пишется, не любится, не спится
И старый год давно похоронен,
Февраль, февраль…
А где-то ждет Верлен.
* * *
Ты долго стоял под окном.
Тени моих деревьев проросли твою тень,
Последний луч солнца пригвоздил ее к земле,
Свет моего окна посадил ее за решетку —
И все-таки ты ушел.
Куда ты ушел? От меня?
* * *
Луна заплакала
И спрятала лицо в траву.
Сентябрь. Мой день рожденья.
* * *
Ночью одиночество не так опасно:
Ночью
Мои спящие глаза встречают твой взгляд,
Ночью
Мои руки тебя находят.
* * *
В года грядущего одиночества
Мне станут горше всех утрат
Не наши дни, не наши ночи,
А наши добрые утра.
* * *
Я плачу по тебе. Ты мне не нужен,
А я ночами плачу по тебе.
Во сне — так горько, горько…
Голубиная работа
Я летаю на спине
В голубом небесном небе,
В клюве вишенку держу.
Самолетик молодой
Пробежал неподалеку
И за облако нырнул.
Он торопится домой,
Он везет для нас приветы
Из далеких дальних стран.
Я домой не тороплюсь
У меня работы много:
Голубая-голубая
Голубиная работа —
В небе вишенку держать.
Прерванный сонет
В мгновенье вечера что вечности ничтожней,
Когда зеленая звезда обронит свет,
И щиколотку тронет подорожник,
Росой отметив босоногий след?
И вся тщета людей и суета планет —
Всего лишь пыль на крылышке тревожном
У мотылька: коснись неосторожно —
И цвета нет, да и рисунка нет,
И вся-то жизнь — как прерванный сонет.
Баллада о телеграмме
В ночь телеграмму принес почтальон —
Три слова: «Ваш друг в беде».
И в ту же минуту отброшен сон,
И страхов накинулся целый мильон:
Что, как, почему и где?
А младший мой сын, как назло, заболел
В эту осеннюю стынь,
То жаром он пышет, то бледен, как мел,
И врач от него отходить не велел,
Но остался с соседкою сын.
А позднею ночью автобусов нет,
А надо весь город пройти.
От самого дома за мною вослед
Гнусавит сопля восемнадцати лет:
«Нам, крошка, не по пути»?
И я выхожу поскорей на Неву —
Там ветреней, но светлей.
Иду, замерзая, от злости реву.
И пуговицы в волнении рву.
Ох, дождик! Хоть ты не лей…
Но вот позади новостроек район,
Гранитным стал берег Невы.
Стоит постовой. Подозрительно он
На мой перепачканный смотрит капрон:
«Гражданка! Куда это вы»?
Плюю на блюстителя и бегу.
А он, встрепенувшись, за мной,
Свистит, ругается на бегу,
А я объяснить ничего не могу,
И вдруг — такси под стеной!
Был с юмором, видимо, парень-таксист —
Навстречу мне дверцу открыл.
Рванул он — и сзади растаял свист,
Как будто на паре крыл.
Я шарю в карманах — одна вода,
А счетчик мелькает рублем…
Тот парень простит меня, верно, когда
Стихи эти встретит мои, но тогда
Я ушла проходным двором.
Прошла метеором все три этажа,
В жизни так не неслась!
В квартиру врываюсь уже не дыша.
Друзья за бутылкой: «Что, хороша
Хохмочка удалась?
Ну, что ты уставилась, как истукан?
Твою верность мы знаем сейчас»!
Ну, что ж, друзья, наливайте стакан,
Выпьем за дружеский этот обман
И за то, что я вижу вас.
Месяц ревность
С чего ты взял, что листья с яблонь опадали?
Они с тоской зеленой отпадали
От яблочных незреющих боков.
Опаловая падаль облаков
Под яблонями в лужах допревала.
Дойдя до середины, до привала,
Сентябрь на опустевшей грядке спал —
Он опустился, спился и устал,
Утратил краски и забросил кисти.
В кадушке дождевой уныло кисли
Кленовых листьев плоские мазки.
Цветной капусты жирные мозги
Флюиды диабета излучали,
И паутины липкими лучами
Куски пейзажа были скреплены,
Но по краям убогой пелены
Все пятна неопрятно расползались.
А в центре гуттаперчевый физалис
Жеманничал, румянился и лгал,
Качался и голодных птиц пугал.
Пройдусь по саду. Горькая отрада! —
Цикуты благородная отрава
Уже созрела. Я тебя сожну,
Костлявый зонтик твой в руке сожму.
Осенью
Когда упали яблоки в саду,
Отрада лета перешла в отраву
Вина домашнего, бродившего во рву
И отравлявшего мне жизнь мою по праву.
По праву ленному владелицы судьбы
Или души своей — они, как будто, сестры —
Вступила я на этот коврик пестрый
Бездумной лесопарковой ходьбы.
Там я читала осень по слогам,
А ветры тоньше птиц апрельских пели,
А дождик был пленительней капели,
И опадала рощица к ногам.
Не весела была я, но чиста.
И не одна я — все мы в эту осень
У красных кленов милостыни просим
И музыки с осеннего листа.
Ночь
Тихо. И листья не падают с кленов.
Ветер, ты их до утра не морочь!
Тихо проходит по улицам сонным
Черная кошка по имени Ночь.
Рядом иду я. Касаясь рукою
Гладкой и теплой кошачьей спины,
Все позабытые двери прикрою,
Всем наколдую хорошие сны.
Ковшик Медведицы зорькой пролился…
Злее бессонниц не знаю врагов.
Видно, никто за меня не томился,
Присно и днесь и во веки веков.
Господи, Боже ты мой, да за что мне
Эта бессонница, эта напасть?
Разве владею я совестью темной,
Разве сожгла меня черная страсть?
Я не считаю секунд
Я не считаю секунд скрупулезно —
Каждая смерти длиннее.
Я и не плачу — какие там слезы,
Если душа соленеет!
Здесь я стою. Немота солевая
Не спорит с библейской судьбою.
Вслед тебе руки свои посылаю,
Руки летят за тобою.
Рациональны все линии лестниц,
Баров и залов таможенных.
Здесь еще много разлуки разместится —
Господи, кто нам поможет?
Вот, не спеша, глубину набирает
Неземная крылатая рыба.
А перед ней, как ворота от рая —
Облака белая глыба.
И солнце взошло
Мучительно проступают облака,
А звезды тают по одной
С медлительностью невыносимой.
Необъяснимо высока печаль прозрачной луны.
Ночь была глухой и долгой,
И трава поседела за ночь.
Но дышит кто-то глубоко и нежно —
И бледный иней превратился в росу
Сверкающую.
Оттаяв, побежали облака:
Сначала медленно,
Потом все скорей и скорей —
На запад, на запад, на запад, —
Все небо очистив для солнца.
И солнце взошло.
Черновики
Мне разбирать твои черновики,
Срывать чернику почерка до срока —
Безумная и горькая морока —
Так эти строчки на губах горьки!
Беру горстями горестный урок,
А в нем ростки забвенья прорастают.
Еще немного — и стихи растают,
Еще немного — и наступит срок.
Заплачу я. Ты скажешь «Пустяки»!
Умрешь. Побудешь там. И вновь родишься.
И снова в люди, снова по стихи,
Минуя собственное пепелище.
Твою красотку Музу бы сюда!
Пускай со мной читает их и плачет,
Что жить тебе вот так, а не иначе, —
И до конца, до Страшного суда.
В. Ш.
Цветок завял на полпути к зиме.
Гадаю по Верлену в феврале.
Мой добрый шулер! Как бы исхитриться
Краплеными стихами отыграть
Кусочек лета — дней хотя бы тридцать.
Тебе легко, игрок: ты засушил
Июль в ресницах женщины случайной.
Зимуй же с ним,
Его ты заслужил.
Мне выпадет февраль в беседах чайных.
На горе теней
Там, позади, на Туманной Горе теней,
Где наши руки и наши глаза остались,
Мертвое солнце, как рыба среди ветвей,
Плавает сонно, ромашки стоят оскалясь.
Бесчеловечно отсчитаны ночи и дни.
Канули трижды листвы золотые скрижали.
Там наши тени остались без нас, одни.
Как беззащитно друг к другу они прижались!
Тихо, как тихо, о Боже, над этой горой!
Только в траве прошуршит иногда
Осторожность.
Изредка иволга вскрикнет, да слышно порой
Дальнее эхо мучительных песен острожных.
На проруби
Пушинки растеряли голуби —
Река от них белым-бела.
Под вечер я шагаю к проруби
С корзиной, полною белья,
К окну с испуганными рыбами,
Оправленному в синий лед.
Белье на снег ложится глыбами
И пар последний отдает.
Его негнущимися пальцами
Я в прорубь бухаю, и в ней
Шурую сына одеяльцами
И белой пеной простыней.
Трудней не выдумать занятия,
И среди этой кутерьмы
От всей души я шлю проклятия
Красотам матушки-зимы.
А вечером, как неизбежное,
Вдруг тихо в комнату войдет
Белья морозный запах свежего
И вкус январских чистых вод.
Лапландия
Висит деревня на холме,
Как тонкая гравюра,
И кисть напоминает мне
Упрямый жезл каюра.
Лапландия, Лапландия!
Лишь небеса одни
Да редкими лампадами
Далекие огни.
Скользя на тоненьких ногах
По ягельному склону,
Олень несет свои рога,
Мохнатую корону.
Лечу я по Лапландии,
Меня качают сани,
И горд упряжкой ладною
Оленевод-саами.
Сказал редактор: «Дай статью
О пуске шкур налево»…
Не взять ли лучше интервью
У Снежной королевы?
Олени по Лапландии
Скользят неслышной тенью.
Лапландия, Лапландия,
Республика оленья!
Положение
Вижу, вижу напротив заката
Выплывают две лодочки утлых,
Проплывают мимо, как будто
За собою зовут куда-то.
Изукрашены обе богато,
До кормы цветами обвиты,
И золоченым багетом
Лодок борта обиты.
В одной увидала брата,
В другой угадала брата —
Братьев моих убитых.
Друг за другом плывут на запад;
Видно, брат догоняет брата.
А река черна и поката,
А над ней сладковатый запах.
А над ними поют гитары.
Боже мой! Как поют гитары!
Все о счастье поют и стонут,
И плывут лепестки, не тонут.
Гроза
В глухой сосредоточенности ночи
Грозы угроза, ожиданье взрыва.
Гроза все ближе, тишина короче,
И замер сад в предчувствии порыва.
Но от вершины яблони высокой
И до корней приземистых смородин
Он собирает силы тайных соков,
Уже отпор готовя непогоде.
И вдруг, еще до грома и до ветра,
Прекрасная, как драгоценный камень,
В саду упала маленькая ветка
С двумя молочно-белыми цветами.
И сад взревел. Косматый, исступленный,
Качнулся сотрясением могучим
И выпрямился пламенем зеленым,
Вершиной перечеркивая тучи.
Он рвал о сучья дождевую сетку,
Он бурю по лицу хлестал ветвями —
За хрупкую сломившуюся ветку
С двумя молочно-белыми цветами.
На даче
На даче с голубой уборной
С рассвета голос топора
Твердит нахально и упорно,
Что лето кончилось. Пора.
Пора и в город. Знаю, милый,
Что нас сегодня разлучат.
И этот стук… Так над могилой
Стучат, в последний раз стучат.
Какое злое воскресенье!
Под этот постук гробовой
Под дождиком, уже осенним,
Мы распрощаемся с тобой.
Среди деревьев и построек,
Где листья в воздухе висят,
Стоишь ты, одноног и стоек,
И одинок на целый сад.
По запрокинутому лику
Вода стекает между глаз:
Они уже разновелики,
Один уже почти погас.
И плащик мой, когда-то модный,
И пестрый шарф, давно ничей,
Свисают чересчур свободно
С твоих заломленных плечей.
Прощай, мой друг, набитый сеном,
Прими прощальные слова:
Да будет вечно вознесена
Твоя сенная голова!
Ты слышишь, милый, стук топорный
Напоминает вновь и вновь:
На даче с голубой уборной
Хороним летнюю любовь!
Не по плечу крыло
Не по плечу крыло,
Разлуки не стерплю.
Полет невнятен и косноязычен,
И если на конвертах обозначен,
То потому лишь, что тебя люблю.
Кромешно лето пылью без прикрас,
Но в августе пытаюсь — наудачу.
Авось, и вправду осенью отплачу
И от тебя уйду — в который раз!
В который раз тебя переживу,
Еще взлечу, еще достанет силы.
Припомнила — и снова подкосило:
Не по плечу крыло —
и падаю в траву.
Хватит уже о любви
Хватит писать о любви! Прихватило безлюбье,
На безрыбье живу, на безлюдье пасу голоса.
Ненавистного столько песку на ладонях налипло,
Столько желтых полипов-цветов наросло в волосах,
В этих прядях, пожухлых от желчи
завистливых женщин,
Что и нос пожелтел, и глаза как двойная глазунья —
Все шипят и шипят, пережарясь на желтом мозгу…
Там, далеко, в глубине или в желтых пещерах,
Капали капли о камень и каплют досель.
Но ничего не прочесть на песке — разъедает железо,
И сера, и человечий помет, и весною уродует сель…
Хватит уже о любви!
Отжелтев, отжелав, отжелтаю —
И ожиданья, как желуди, каплют в траву.
Ночной полет
Ночь. Качает ветер звезды
На стекле оконной рамы,
А еще — мой лик серьезный,
Отрешенный и упрямый.
Я в ночной рубашке длинной
С прапрабабушкою схожа,
Занимавшей половину
Прапрадедушкина ложа,
С той, ночами убегавшей
Тосковать о воле бывшей,
С той, единожды солгавшей,
И кого-нибудь любившей.
Больше грешницы покойной
Я ценю свою свободу.
Села я на подоконник,
Поглядела ликом в воду,
И, как утренняя кошка,
Потянувшись своим телом,
Оттолкнув ногой окошко,
Сорвалась. И полетела.
По святой реке небесной
Я плыву дорогой тайной,
Как плывут в реке невесты,
Утонув перед венчаньем.
Борщ
На днях я как-то колдовала борщ,
Морковь катилась из-под рук кружками,
И под ножом кочна тугая мощь
Скрипела, как пороша под ногами.
Вот овощи порезаны. И тут
Воочию увидела я чудо:
На кухонном столе моем цветут
Агаты, бирюза и изумруды:
Жемчужинки капустного листа,
Опаловые луковые стружки,
И рядом лег, как видно, неспроста
С рубином свеклы изумруд петрушки.
Смешенье красок, бликов над столом,
И цвет так по-бунтарски был неистов,
Что стал мне стол казаться полотном
Подвыпившего импрессиониста.
На потолке
Этакая ночь — все танцует дерево.
Этакая дичь — все гляжу и гляжу.
Я ни тебе, ни себе не поверила —
Я как в гробу без тебя лежу.
Этакая жаль — ни коней, ни сосен,
Этакая жизнь — железный чертог.
Надобно жить — а вокруг сплошная осень,
Надобно жить — а вокруг сплошной четверг.
А на потолке — заревое зарево,
А на потолке все танцует дерево,
А я потому и лежу, заревана —
«Я без тебя, ты без меня», —
На потолке листья звенят.
Из написанного в эмиграции
Надо было расстаться, уехать,
А я не умела
Возвращалась в уже
Покидаемый дом
Расставляла их на подоконниках,
В окна глядела и пела
И опять уходила, и вновь возвращалась потом.
За бездумность безумную бабью
Прости меня, Боже,
За любовника юного и за подарки
Прости.
Что-то было такое и прежде, но прежде
Была я моложе,
И тогда мне самой на прощанье
Носили цветы.
* * *
Не радуйся! Еще ты не молилась.
И нет прощения еще, но Божья милость,
И не весна еще, и не тепло — а так…
На изголовье — солнечный пятак,
Да на оконце — тающий ледок,
Да материнский вязаный платок
И в поле поезд, в коем ты укрылась.
* * *
Метель заблудилась в лесу,
Как вдова в трех соснах:
В потерянном счастье,
В напрасных надеждах,
И в блуде яремном.
Где видишь ты лес?
Это парк. Это плющ навесу.
И льдинка в ладони —
Осколочек жизни огромной.
Утраченной напрочь.
Кому я ее отнесу?
Кого обольстит эта малость?
Ладонь горяча
От горечи слез непролитых,
Которым и негде пролиться,
Ведь нету для них ни руки, ни груди, ни плеча.
И у деревьев чужие, холодные лица.
* * *
А смысл придет потом.
И смысл, и цель,
С которой совершилось отрицанье
Привычно близкого: отринут дом,
Любовь, постель и громких слов бряцанье,
И винограда хрупкий завиток,
И нежный мандарин,
И злая ночка.
В Исландии бродяжит Кивиток,
Прадиссидент и вечный одиночка.
Вот он сегодня мне и шлет привет,
И льдинками хрустит,
И что-то лепит.
Сегодня — лед и темь,
А завтра — свет,
И в тишине родится первый лепет
Моих стихов.
И новая волна
Омоет и оплатит все сполна.
* * *
Метелица в полях немецких
Живой метели только признак.
Мелькает, как балетный призрак
Чего-то бывшего в той жизни —
В Сибири? Во поле? В отчизне?
Мы все тоскуем по-простецки…
* * *
Так долго, так бесплодно — ну и пусть! —
Пришлось играть зачем-то Пенелопу.
Спектакль окончен и театр пуст.
Разорвала ковер, ногою топнуть —
Как будто бы нарыв под сердцем лопнул.
Вся кровь еще отравлена, но взгляд
Уже заметил снег и зимний сад,
И в том саду калины красный куст.
* * *
Сегодня оттепель. Деревья
Болят и маются. Наш парк похож
На те невольные воспоминанья,
Что пробуждает старая любовь,
Что в муках кончилась, скончалась.
А все же нужен глаз да глаз!
Как оттепель — болит, болит…
Гляжу в окно на белые деревья
И зябко плечи кутаю в платок.
Перекресток дорог
Ах, флейтисточка-дурочка, что ж теперь делать, играй!
Видишь, пальцы застыли — сама ничего не сыграю.
За какие грехи нас с тобою отправили в рай?
Перекресток дорог, у подножья чужого креста
И вокруг тишина, да такая, что некуда деться.
А прислушаться — слышится тихое «Ради Христа»! —
Чей-то тоненький голос из самого дальнего детства.
Ах, играй что-нибудь! Ради бога, скорей заглуши
Этот жалобный голос, иначе немыслимо будет
Переждать непогоду. Одни мы. Вокруг ни души.
Души здесь только мы — остальные не души, а люди.
Люди мимо идут по земле, по любви, по делам
И проходят сквозь нас, будто мы только тени живые,
Будто все не для нас — звезды в небе и свет по домам,
Не для нас вдоль дорог и распятия сторожевые.
Оглавление
- «Мне разбирать твои черновики – безумная и горькая морока…». Лирика
- «Был в самом центре Ленинграда мой петербургский уголок…». Городская лирика
- День Благодаренья. Философская и духовная лирика
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Записка Господу Богу предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
