Мария из Брюгге

Юлия Бружайте, 2021

Это был обычный туристический день в старинном городе Брюсселе, который начался с кофе и болтовни с давней подругой и продолжился осмотром залов Музея живописи. Вряд ли он запомнился бы чем-то особенным, если бы не любопытство. Именно оно заставило Машу войти в лифт, который отвез ее на цокольные этажи, в саму неизвестность. В длинных подземных коридорах девушку ждали картины великих мастеров, легкий сквозняк и… знакомые объятия, обещавшие любовь и безопасность. Она закрыла глаза, а когда открыла их, оказалась совсем в другом времени, в новой для себя эпохе. Она опять была маленькой девочкой, которую впереди ждал невероятный опыт и большие приключения с ее таинственной семьей, принадлежавшей к числу многочисленных беженцев, заполонивших Европу после страшной войны, в поисках лучшей доли в тяжелый период времени становления новой цивилизации. Что это – всего лишь странный сон, который забудется, стоит только проснуться? Или невероятная правда, способная оставить след в душе, в истории и на куске красного кирпича в подвале старого бельгийского особняка?

Глава седьмая

Хельга Суэн

Хельга Суэн жила в Белой башне на территории старой крепости, что на высоком холме.

Крепость была изрядно потрепана. При взгляде на ее кирпичные останки, невольно возникало щемящее чувство сожаления не только от вида пострадавшего, когда-то необыкновенно красивого архитектурного творения, но и от того, что творение это было разрушено воздействием то ли природного катаклизма, то ли военной техники, не пощадившей ее былой красоты. Более-менее в нормальном состоянии для проживания сохранилась круглая кирпичная башня, облицованная белым камнем и потому прозванная местным населением Белой башней. Она занимала довольно обширное пространство территории, была в семь этажей высотой, с высокими узкими окнами по всей окружности. Во многих местах уже облетевший белый камень обнажал ее красно-кирпичную кладку.

Все остальные здания на территории крепости также представляли собой грустное зрелище. Несколько небольших трубных башенок, покачивающихся и скрипящих от ветра в безжизненном пространстве, держались из последних сил на честном слове и обещали уже в совсем скором времени очередным ковром разбитых кирпичей дополнить картину разрушения. Вся территория крепости — то ли военного, то ли заводского предназначения, а скорее, и того и другого, — представляла собой сплошные руины. Кое-где еще сохранилась булыжная кладка дорог, по которым передвигались когда-то местные обитатели, проступающая сквозь грязную глинистую почву.

Крепостные стены вместе с их некогда защитными бастионами также пребывали в состоянии разрухи и запустения. Они давно поросли травой и кустарниками поверх кирпичной кладки и могли бы вызвать бешеный восторг у какого-нибудь романтичного художника, вдохновив его написать картины не хуже, чем у Пиранези. Но у Хельги Суэн они восторга не вызывали. Каждое утро, проснувшись, она первым делом подходила к окну спальни, расположенной на самом верхнем этаже башни, и с горьким сожалением разглядывала разруху в своих владениях. Ежедневно просчитывала-высчитывала у себя в голове, во сколько же ей обойдется масштабное строительство. И каждый раз, сводя дебет с кредитом вплоть до последней копейки, убеждалась и соглашалась, что таких денег у нее нет и взять их неоткуда. «Ну и пусть будет так, как есть, — говорила себе в очередной раз Хельга Суэн. — Как-нибудь проживем».

Осень в этом году стояла промозглая и сырая. Почти бесконечно шли проливные дожди, размывая грязную глинистую почву, превращая тракты в бездорожье. Иногда нежданным праздником выглядывало солнышко, косыми лучами радостно освещало всё вокруг — и быстро закрывалось жадными тучами.

Этот день пролетел, как обычно, незаметно, полный хлопот по хозяйству. В деревянных пристройках рядом с башней содержались куры с петухом, несколько поросят, козы, конюшня с лошадьми. Со всей этой живностью справлялись племянница Хельги Дана, конюх Парис и мальчик Жан девяти лет. Хельга Суэн и сама не гнушалась физического труда, тем более что содержать большее количество прислуги она не имела финансовой возможности. Да и здоровье вполне позволяло, несмотря на возраст — хорошо за пятьдесят.

Вечером рабочую одежду она сменила на свое любимое платье времен императора Наполеона. Расположилась в уютном мягком кожаном кресле рядом с растопленным камином в большой приемной зале на первом этаже.

Необходимо уделить особое внимание платью. Когда-то белоснежное, из мягкого, нежнейшего шёлка, отороченное кружевами в области груди и по всей длине рукавов, оно развевалось в вихре вальса на балах на очень высокой стройной девушке и вызывало восхищение влюбленных кавалеров и заботливых родителей. Когда-то… но очень давно. Теперь оно потеряло свою белоснежность, приобретя серо-желтый оттенок и жирные пятна по всей длине, которые уже не отстирывались. Кружева потемнели и расползлись бесформенным рисунком, бесстыдно и нагло рваными дырками обнажая руки. Платье, подпоясанное алой атласной ленточкой под грудь по моде светских красавиц времен бесчисленных походов императора Наполеона, явно было не по росту Хельге Суэн. Ее невысокая фигура буквально утопала в буйстве шёлка. Платье было настолько длинным, что Хельге не оставалось ничего другого, как подвязывать его обыкновенным шнурком, выпуская поверх большими пышными воланами. Алая ленточка, призванная обхватывать грудную клетку, обвивала Хельгу в области талии. Излишне длинные кружевные рукава были несколько раз подвернуты до локтя.

Полное несоответствие платья и его хозяйки подчеркивал надетый на ее голову бикорн — потертая черная двуугольная шляпа из войлока, головной убор европейской армии.

Хельга расположилась в мягком кресле, вытянув босые ноги в сторону камина. Она смотрела на потрескивающий огонь — и чувство истомы бежало по ее уставшему телу. Хельга напоминала кошку, которая согревает любимое место своего хозяина до момента, пока ее не прогонят.

«Ну и гарь от него! По всему дому расползается… Ну что ты будешь делать? Как же они топили? Да нет, вовсе и не топили. А как-то иначе…» — Ее взгляд блуждал по танцующему огню, с треском пожирающему дрова, по камину, по странным набалдашникам, которые украшали его или вовсе и не украшали… возможно, они для чего-то нужны… потом опять возвращался к огню. Ее глаза, заполненные туманной пеленой сладкой дремы, закрылись под собственное негромкое сопение.

Чей-то всхлип и сдержанный стон разбудили Хельгу. Она почувствовала, как с ее руки скатываются капельки воды и звонко ударяются о каменный пол. «Вода?!!» Она, окончательно проснувшись, в ужасе вскочила с кресла. На коленях рядом с ним стояла Дана и горько плакала. Слёзы текли ручьем с ее милого личика и омывали руку спящей, что вызвало ужас в сознании Хельги.

— А-А-А-А!!! Что случилось?

Дана протерла лицо, мокрое от слёз и соплей, рукавом платья и громко неразборчиво запричитала.

— Что? Что ты говоришь, я не понимаю? Где, что случилось?

Хельга бросилась было к двери, но Дана попыталась схватить ее за ногу — и неудачно. Она потянула на себя слишком хрупкий подол платья, раздался треск разорванной материи — это привело Хельгу в бешенство:

— Да что ты творишь?!! Мое платье! — Хельга с ужасом глядела на разорванный подол. Ее огромные голубые глаза моментально наполнились слезами — Нет!!! Ну ты посмотри, посмотри, что ты наделала! Негодная… Говори, что случилось! Или вон с моих глаз!!!

Дана тут же от испуга прекратила причитать, поток слёз остановился, и она дребезжащим скрипучим голосом произнесла:

— Тетушка, простите меня, бога ради.

Хельга удивленно взглянула на Дану и рассмеялась своим грубым заразительным смехом, совершенно не соответствующим ее социальному статусу, как размер платья — ее невысокому росту:

— Ха-ха-ха!!! Нет, ну только посмотрите на нее! Разорвала мое любимое платье, и я должна ее простить. Взять и простить. Не отделаешься, голуба моя. Оштрафую тебя. Никаких поездок в поселок и не жди в ближайший месяц.

Дана опустила глаза в пол, и ее плечи стали вздрагивать от наплыва очередного слезного потока.

— Стоп! Хватит ныть. Говори, что случилось, — внезапно осознав, что дело не в глобальном катаклизме, а в чем-то совсем другом, Хельга упала в кресло. Неприятное предчувствие защекотало у нее где-то в желудке.

Дана, несмело глядя в глаза тетушки, надтреснутым от страха голосом произнесла:

— Я беременна.

Огонь в камине еще тлел в угольках. То и дело импульсивными всплесками он пытался вырваться наружу, но тут же лениво успокаивался, и только мягкое потрескивание нарушало повисшую тишину.

— Как? Кто он? — тихо произнесла Хельга, где-то в глубине души предчувствуя ответ.

— Парис? Какой ужас! Конюх… Вдовец с двумя детьми… Вот почему ты так часто проводишь время в поселке. Благодетельница!!! Обманули мое доверие. Да они же нищие. Пришлые. Я дала ему работу, кормлю его детей…

Хельга негодовала, и ее крики долетали аж до седьмого этажа башни.

— Как ты могла?! Ты забыла, кто ты и кто он? Ты позоришь наш род. О, бедные твои родители! Слава богу, не видят этого позора с того света. Но и хороша же я, не углядела за тобой и не сдержала обещания удачно выдать замуж. Какой срок?

Дана, напряженно попытавшись подсчитать, неуверенно ответила:

— Ну, где-то три. Ну, с начала августа. Тетушка, он будет мне хорошим мужем. Он любит меня. Он заботливый, работящий. Я люблю его детей. Они привязались ко мне. Нам всем будет так только лучше…

— Лучше? Да чем же лучше? Теперь я пущу их в свой дом? Никогда! Убирайся к себе в комнату и не смей оттуда выходить без моего позволения и решения относительно тебя самой! Поняла?!

В моменты гнева Хельга всегда переходила на пафосный тон, свойственный ее темпераментной натуре. В ней явно жила великая трагическая актриса, не желающая мириться с отсутствием зрителей и превращающая свою родную племянницу и всех остальных людей без разбора в безмолвных зрителей, не смеющих ей перечить. Всё это сопровождалось страстной жестикуляцией, прекрасным громким голосом, горящими голубыми глазами.

Хельга вскочила с кресла, поправила платье, посильнее нахлобучила двуугольную шляпу, встала в величественную позу Юлия Цезаря, что на картине над камином, и царственным жестом руки, направленной куда-то вверх, чеканя каждое слово, громогласно произнесла:

— Вон!!! К себе в комнату!!! Не смей оттуда выходить без моего позволения!

Дана, вся в слезах, тут же убежала наверх, а Хельга, устало опустившись в кресло, тяжело выдохнула и погрузилась в размышления…

Прошло не так уж много времени. Тишину прервал мальчик Жан, поспешно вбежавший в покои своей госпожи.

— Хозяйка, мисс, вам срочно письмо…

— Откуда? — Хельга удивилась столь позднему посланию.

— С трактира… срочно.

Она раздраженно развернула послание и стала читать. Завершив прочтение, замерла в явном замешательстве. Подошла к камину. Залпом выпила воды из кувшина, стоящего на полу, и вдруг засуетилась: посмотрела в сторону окон, где багровый закат окрасил черно-фиолетовые тучи, бросилась в сторону двери, затем обратно к камину.

— Жа-а-ан! — закричала она.

— Я здесь, мисс. Я никуда не уходил, — спокойно ответил мальчик, стоя у двери и ожидая дальнейших распоряжений.

— Так… Жан, запрягай. Едем. Зажги факел.

Быстро стемнело. Не так давно прошел дождь. Холодный ветер спешил на ночное гуляние. Повозка, запряженная лошадью и подгоняемая огромной рыжей сторожевой собакой Лисой, выехала с территории крепости. Хельга сидела на дрожках, укутанная во что-то черное, напоминающее военное обмундирование. Жан с чувством важной миссии шел перед каретой, освещая горящим факелом дорогу. Лошадь осторожно ступала по скользкой глинистой земле. Проехали мимо разрушенных крепостных стен, затем через ворота длинного деревянного забора, обозначающего границу частных владений. Далее так же осторожно, медленно, неспешным шагом — вдоль пустынных полей и холмов. Наконец повозка остановилась у старого придорожного строения.

Лиса громко залаяла, оповещая о приезде важного гостя. Ей навстречу выбежал местный сторожевой пес Тар, приветствуя давнюю знакомую ответным громким лаем. Жан цыкнул на них. Они тотчас стихли и прилегли рядом со входом в заведение. Хельга торопливо соскочила с повозки и вошла в трактир. Ее встретил хозяин заведения Ганс и молча знаком руки указал наверх.

Хельга торопливо поднялась по лестнице на второй этаж и уже ровным спокойным шагом, тихо ступая, подошла к указанной двери. Прислушалась. Стук сердца громко отдавался в висках. Она несколько раз резко выдохнула, пытаясь восстановить сбитое дыхание и успокоиться. Наконец-то решилась. Постучала костяшками пальцев, уверенно толкнула дверь и вошла.

Это была небольшая комната. По центру — стол. На нем, на старинном подсвечнике, — горящая свечка. Внезапный сквозной ветерок влетел в комнату, покружил над столом, приветственно потрепал огонек, и он в радостном танце зашуршал, затрепетал.

У стены, справа от окна, на железной кровати в изголовье сидела женщина. Двое детей — мальчик и девочка, — укрытые шерстяным одеялом, сладко спали, обнявшись, слившись в единый комочек. Рядом с кроватью, спиной к двери, стоял необыкновенно высокий худой мужчина.

Хельга, прикрыв за собой дверь, шагнула к нему, желая сказать что-то, но он резко повернулся к женщине и предупредительно приложил палец к губам.