Ангел из прошлого

Юлиана Лайм (2024)

Юная художница-сирота, живущая в детдоме, знает: ее отец жив. Но ей никто не верит, считая сумасшедшей. Получит ли Сима то, о чем так сильно мечтает, или оставит иллюзии ради счастья человека, который в ней очень нуждается?

Неожиданная встреча

Сима нащупывает ключ под матрасом, привычно сжимает его в руке, после чего встает, не попадая ногой в тапочек.

— Доброе утро, Клавдия Ивановна, — бормочет она растерянно. Мелькает шальная мысль: хорошо, если бы здесь рядом с ней была Тамила. Это первый раз, когда Сима действительно хочет ее видеть.

Наверное, виной всему ее слова, которые крутятся в голове, не переставая: «Это я виновата. Не трогайте ее, ей просто нужно отдохнуть».

Но кто знает, как она себя поведет. Может, встанет на сторону воспитательницы, которая кстати не ответила на Симино приветствие и продолжает изучающе на нее смотреть. Так что… лучше не надо. Мимолетное желание как пришло, так же быстро и уходит.

Брови Клавдии Ивановны ползут вверх, а потом резко надвигаются на глаза.

— Вряд ли оно доброе, — говорит она. — Для тебя.

— А… что-что случилось?

Сима знает ответ на этот вопрос. Догадывается.

— Директриса уже решает вопрос с твоим переводом. — Клавдия Ивановна поправляет очки. — Никто здесь больше не хочет заниматься тобой.

Симу тянет присесть на кровать, так сильно начинают дрожать колени, но она стойко держится.

— Все так плохо? — Она сжимает ключ так, что он вгрызается в ладонь корявыми зазубринами. — Разве я кому-то здесь мешаю?

— Да, мешаешь, — с нажимом говорит та. — Ты снова полночи билась в истерике, я как раз дежурила. Мы не могли тебя успокоить. Извини, но мы не можем держать в нашем интернате неадекватных детей.

Сима морщится. Во-первых, это не интернат, а самый обычный детдом для сложных детей. А во-вторых, сложный и неадекватный — разве это не одно и то же?

Она считает правильным промолчать, чтобы не сделать хуже.

— Только не говори, что тебе опять что-то приснилось, — Воспитательница неодобрительно на нее смотрит, хотя Сима ничего не говорит. Но даже, когда она молчит, за нее додумывают разные вещи.

— Мне ничего не снилось, — тихо говорит она, чтобы что-то сказать. Иначе молчание могут счесть за хамство. Никогда не угадаешь, что правильно, а что нет.

Обычно все, что говорит и делает Сима — это неправильно. И что не делает — тоже.

— Не оправдывайся, не поможет. — Клавдия Ивановна проходится по комнате взад-вперед, брезгливо осматриваясь. — Я, между прочим, посодействовала тому, чтобы тебя не отправили в режимный детдом. Все же ты не преступница, есть подростки и похуже. Остановились на том, что тебе нужно лечение. Серьезное лечение.

— Но… меня не нужно лечить, я здорова!

Сима вздрагивает, вспоминая одну из больниц, куда ее положили без ее согласия, и которая была обнесена высоким забором без единой лазейки.

— Если это действительно так, ты еще можешь доказать, что с тобой все в порядке, — говорит Клавдия Ивановна. — Хотя уже почти все решилось с тем, чтобы положить тебя в больницу-интернат, у меня есть одно предложение для тебя. Как насчет работы?

Она протягивает листок. Сима берет его обеими руками, садится. На нем адрес и несколько слов о ней. И печать.

— Тебе уже шестнадцать. Учиться ты не хочешь или не можешь… А там ничего сложного, нужно убирать офисы, между прочим, престижная работа для сироты, — откашливается воспитательница. — И не смей никому рассказывать бредни про своего отца, не выставляй себя дурой. Это твой последний шанс. Если тебя возьмут, детдом поможет тебе решить вопрос с жильем — поселим в общежитии, где оплачивать будешь только коммуналку как малообеспеченная. А там, глядишь, и нормальным человеком станешь.

— Я не могу, — через пару секунд замешательства говорит Сима, протягивая обратно листок. — Не могу, — повторяет она, мотая головой. — Мне нужно в другое место. Мой папа…

Она осекается. Горло сдавливает, а глаза наполняются слезами. Кто сказал, что она не хочет учиться? Просто в техникуме она бы не осилила программу, а в художественном — еще как… Она ведь что-то может. Что-то умеет. У нее неплохо получается рисовать, вот те же портреты — они как живые. И не только портреты — она что хочешь изобразит, только нужны краски, кисти, плотная бумага и… В общем, Сима говорила об этом и не раз. Только кто ее слушал?

— Никто тебя не заставляет, деточка. — Клавдия Ивановна смотрит на нее с насмешкой. — Тебе предлагают хороший выход, а ты все отца ждешь… Только где же он? Почему он до сих пор тебя не забрал из этих ужасных условий? — она обводит выразительным взглядом комнату-подсобку.

Сима молчит. Не сосчитать, сколько раз ей говорили что-то подобное.

— Я точно знаю, что он не отказывался от меня, — бормочет она. — Нет посмертной бумаги. Где его могила? Я не знаю. Поэтому он жив, я верю. Иначе я бы уже давно забыла его.

— Какое это имеет значение? Ты живет здесь, а значит — ты сирота, — воспитательница собирает в кулак все свое терпение — это заметно по слегка подрагивающим бровям и чеканной речи. — Но тебе больше нравится жить в своем придуманном мирке и совсем не думать о будущем.

Сима вздрагивает и медленно подносит руки к ушам, будто это может ее защитить от жестокой правды, которая неминуемо наступает, пытаясь поглотить ее душу и отнять мечту. А ведь мечта — это все, что у нее есть.

Клавдия Ивановна перестает сердиться и даже кладет руку ей на плечо.

— Будь умницей, сходи сегодня же, — говорит она. — И постарайся не говорить там лишнего. Им нужна работница, они тебя ждут. Вот твои документы, — она кладет на кровать небольшую папку, — не забудь их взять.

***

— Конечно, надо сходить. — Тамила смотрит на нее пристально сверху вниз после того, как Симе пришлось ей подробно рассказать, «что здесь делала эта старушенция». — Тебя никто не заставит работать, если не понравится, но попробовать-то можно!

Она говорит с ней намного мягче, чем до ночного происшествия, будто до сих пор чувствует свою вину.

Сима глядит на нее и сразу опускает глаза. Тамиле действительно не все равно. Но почему? Ведь ее задача просто убирать. Она даже не воспитательница.

Тамила, оставив свои щетки и швабру, присаживается к ней на кровать.

— Хочешь, я пойду с тобой? — говорит она.

— Нет, я сама, — стараясь придать голосу как можно больше уверенности, говорит Сима и встает в надежде, что та последует ее примеру и уйдет.

— Я подожду тебя здесь, — говорит Тамила, оставаясь сидеть на ее кровати.

Сима вздыхает. Кажется, это будет длиться вечно.

Хотя… если она начнет работать и переселится в общагу — от нее отстанут все, кто здесь работает. Пусть у нее окажется меньше свободного времени, зато появится свобода во всем остальном. Она начнет сама отвечать за свою жизнь. Она пойдет и поедет, куда захочет, и для этого не нужно будет искать дырку в заборе.

О, у нее даже появятся деньги. Пусть немного, но все же.

И главное — она избавится от вездесущей Тамилы, для которой просто одно удовольствие контролировать ее.

Кажется, перспективы устроиться на работу не так уж плохи.

Сима, немного поразмыслив, достает из-под матраса папку с портретами. Она вынимает оттуда портрет Назария. Если Тамиле вдруг вздумается избавиться от ее рисунков, самый красивый останется с ней. Она его сбережет. Хотя она, конечно же, могла это сделать и раньше, когда Сима на несколько часов уходила из детдома, но кто знает, что ей стукнет в голову сегодня, после всех последних событий?

На улице сыплет мелкий снег. Все бы ничего, да только он на ее тряпичной куртке со стразами, оставляет уродливые разводы. А растянутая шапка вообще размокнет и станет похожей на тряпочку. Ее в таком виде и на порог офиса не пустят, как это было с художественным училищем.

Сима прижимает портрет к себе, а потом прячет подмышку, уже жалея, что взяла рисунки с собой — ведь он намокнет. С каждой минутой становится все более неуютно. Уж лучше было остаться в теплой комнате вместе с Тамилой, вдыхать запах кофе, который она часто пьет, из-за чего комната, кажется, уже пропитана этим ароматом. А если Тамила предложит чай — согласиться и выпить с ней чашечку.

А что потом? Тамила окончательно усыпит ее бдительность и нанесет решающий удар — убедит, что никакого папы не существует, что он всего лишь выдумка больной головы. Что, конечно, он когда-то был — иначе, как Сима бы появилась на свет? А потом ушел, как многие отцы, оставил семью или просто сдал ее в детский дом, чтобы не мешалась под ногами.

И Сима поверит, хотя правда совсем другая.

Эта правда приходит к ней во сне. Но никому не докажешь.

Поэтому, превозмогая холод, колючий снег в лицо, давящую серую погоду, Сима продолжает идти. Подальше от Тамилы, от всех, кто ей не верит. В новую жизнь, в свободу, в новые возможности. Она справится. Она все сделает хорошо, ради папы. Ради их долгожданной встречи. Она…

— Эй, куда? — Ее ловят за плечо на перекрестке. Прямо перед ней с визгом пролетает автомобиль.

Сима провожает его взглядом и медленно приходит в себя. Сколько она так прошла, погруженная в свои мысли, не замечая никого вокруг? Точнее, не шла — а бежала, окрыленная тем, что скоро все изменится к лучшему. Только вот интересно, где она теперь? Улица ей незнакома.

Она оборачивается, чтобы посмотреть на того, кто только что спас ее от сильного удара, а может, и от смерти. Позади нее стоит Олег, тот самый парень из церкви, и все еще держит ее за плечо.

А рядом с ним…

Сима задерживает дыхание. Назарий. Самый красивый парень, какого она когда-либо видела. И он так близко, буквально в двух шагах от нее! И он не проходит мимо, едва удостоив ее взглядом, как обычно, а смотрит ей в глаза — удивленно и даже с долей интереса.

А еще с ними высокая девушка с длинными светлыми волосами, уложенными в модную прическу, в целом похожая на модель с обложки журнала. На ней коротенькая черная шубка, ноги обуты в высокие замшевые сапоги на каблуке. И — что это? Она обеими руками берет Назария под руку. Ее взгляд отличается от взгляда парня — он такой, уничтожающе-презрительный. Сима невольно отводит глаза.

— И? Долго мы еще будем стоять? — спрашивает девушка неприятным скрипучим голосом, обращаясь то ли к Назарию, то ли к Олегу, то ли к ним обоим.

— Сима, как же ты так, чуть иномарку не сбила! — Олег улыбается, смотрит мягко, по-доброму. Он как будто не слышал слов подруги Назария и попросту проигнорировал ее.

— Я… — Сима теряется. И еще больше съеживается под внимательным взглядом Назария и пронзительно темными глазами блондинки. Вот бы показаться совсем маленькой и незаметной, но рядом как назло — фонарь; он отражает каждую блестяшку ее старой куртки и, наверное, при таком свете особенно хорошо видны линялые разводы на шапке. Олег, кажется, ничего не замечает. Но вот Назарий… В глубине его глаз проскальзывает ирония. Ясное дело, это все из-за одежды. Если бы на ней было длинное темно-синее платье с прозрачными рукавами и бантом — все было бы по-другому. Еще его подруга ведет себя странно. Она, похоже, считает его своей собственностью, вон как на руке повисла…

Сима не в силах остановить мысли, которые перебивают одна другую со скоростью звука. Она умоляюще смотрит на Олега, будто тот может ей как-то помочь, преобразить ее одежду и вообще избавить от этого неловкого положения, когда горло что-то сковывает, сердце нестерпимо сильно колотится о грудную клетку, а к щекам приливает то жар, то холод…

— Может, тебя проводить? — Олег замечает не только ее взгляд, но и улавливает настроение. Странно, ведь раньше они толком и не общались, а теперь он смотрит обеспокоенно и вообще ведет себя так, как будто они близкие друзья или даже родственники.

— Нет, зачем? — пугается вдруг Сима и украдкой поглядывает на Назария.

— Ты выглядишь немного… нездоровой, — заминается Олег, не спуская с нее глаз. — Очень бледная.

— Я и не знала, что у тебя есть подруга. — Красотка в шубе отпускает Назария и протискивается между ними, подбираясь ближе к Симе. Теперь она разглядывает ее в упор. Сима непроизвольно хватается за рукав куртки Олега: этот взгляд придавливает ее к земле.

— Для меня это тоже новость, — впервые за все это время подает голос Назарий. Сима замирает. Как давно она хотела услышать его голос! Он только звучал в ее голове, переливаясь разными оттенками, и каждый раз они приобретали новую окраску. А когда он ей снился, то говорил как-то по-особому, как люди вообще не говорят, а только ангелы…

— Что это у тебя такое, волшебная палочка? — Девушка бесцеремонно дергает за портрет у нее подмышкой, скрученный в рулон, и недобро смеется. Сима вздрагивает и еще сильнее сжимает руку Олега.

— Алена, прекрати, — говорит Олег. — Ничего смешного я не вижу.

— Кажется, твоя подруга — волшебница. — Алена не спускает с нее колючего взгляда. — И она тебя заколдовала. Впервые вижу, как ты злишься из-за девушки.

— Ничего он не злится, — вступается за него Назарий. — И она ему не подруга, я бы о ней знал.

— Покажи, что это такое? — напирает Алена.

— Да ничего особенного, просто рисунок. — Сима прижимает портрет к себе, но та ловко выхватывает его и демонстрирует парням, как трофей. Олег протягивает руку, чтобы забрать, но Алена отступает назад и разворачивает обойную бумагу.

Ее темные глаза становятся еще больше, она приоткрывает рот и даже дергается, будто увидела что-то неприятное.

Назарий тоже заглядывает к ней через плечо. У Симы в который раз замирает сердце.

— Ничего себе! — выдыхает он. — Это ты нарисовала? А мы разве знакомы?

— Ну… что-то вроде того, — заминается Сима. — Я тебя видела много раз, как ты шел по той дороге… ну, по такой, длинной. Мы там несколько раз встречались.

— В смысле встречались? — перебивает Алена.

— Вообще не помню, чтобы я тебя когда-то видел, — говорит Назарий. Его лицо становится напряженным, и он бросает мимолетный взгляд на Алену, которая, кажется, начинает злиться не на шутку.

— Зато я тебя видела, — поясняет Сима. — И сразу поняла, что ты хороший.

— И… как ты это поняла? — Назарий смотрит ей прямо в глаза, и Симе кажется, что она вот-вот утонет в его взгляде.

— Вот так. — Она пожимает плечами и несмело улыбается. — А еще мне показалось, что ты сможешь найти моего папу. Ты ведь мне поможешь?

— Вот так поворот, — бормочет Назарий. — Даже не знаю. А он что, потерялся?

— Мы вообще-то опаздываем, — раздраженно говорит Алена, снова хватая его под руку.

— В магазин? — Олег приподнимает брови. — Вот что, ребята, идите без меня. Я должен проводить Симу в детдом.

— О, так перед нами — детдомовская принцесса! — кривит губы в улыбке Алена, в который раз оглядывая Симу с ног до головы. — Почему ты сразу не сказал? Олег, мне тебя жаль.

— Вот, возьми. — Назарий забирает портрет у Алены — та отдает его с явной неохотой, — и возвращает Симе. Его рука случайно прикасается к ее руке. Сима снова дергается. Все происходит почти так же, как во сне, только люди живые, и она сама здесь по-настоящему, и холод пробирается под тонкую куртку очень даже натурально.

— Это очень красиво, — добавляет он, все так же, не сводя с нее глаз. — Я примерно знаю, как должны рисовать художники, и у тебя, конечно же, большой талант.

— Ну, идем же, — в который раз дергает его Алена. — Много чести столько времени тратить на эту детдомовку.

Симу окатывает как холодным душем в мороз. Еще больше начинает знобить. Она, как во сне, берет портрет. Листок с адресом и направлением на работу выскальзывает у нее из ослабевших пальцев и улетает, подхваченный ветром.

Почему-то от этих слов становится слишком больно, как будто до этого она была вполне нормальным человеком, с которым Назарий говорил на равных, а тут ее — раз и вернули в реальность. Хотя, что изменилось? На ней все та же шапка, безвкусно сияющая стразами старая куртка. Короткие волосы растрепались от ветра, и сама она с этим портретом на обоях выглядит как «здрасьте».

— Сима, пойдем. — Олег мягко увлекает ее за собой. Назарий смотрит на нее так, будто что-то хочет ей сказать, но молчит.

— Не надо меня провожать, — говорит она. Ее голос звучит, как чужой, проваливается куда-то, становится тусклым, едва слышным.

— Ой, Олег, кажется, твоя девушка обиделась. — Алена надувает и без того пухлые губы. От ее вида Симу начинает тошнить.

— Я не могу тебя так оставить, — настойчиво говорит Олег и берет ее за руку.

Сима вырывается.

Бежит, не разбирая дороги. В груди что-то давит, колет, забивает дыхание, но она не останавливается, пока не минует квартал, чтобы оторваться от них. Слишком взволновала ее эта встреча, и нет, ее не нужно провожать. Конечно, если бы это предложил Назарий… но он не мог оставить свою подругу, которая слишком уж на него напирала. Не хочется даже думать, что она — его девушка. И почему Олег шел куда-то вместе с Назарием? Похоже, они друзья.

Сима останавливается, чтобы отдышаться. Впереди мелькают знакомые дома. Значит, не так далеко она ушла. Тяжело вздохнув, она плетется в детдом, едва переставляя ноги.

В комнате Тамилы нет. Это и к лучшему. Пришлось бы объяснять, почему не получилось с работой, как так вышло, что Сима потеряла листок с направлением и вообще забыла взять с собой документы, и почему сейчас ревет в голос, не может остановиться или сдержать себя. Она бросается на свою жесткую постель прямо в одежде, не разуваясь.

— Почему ты до сих пор не пришел, не забрал меня отсюда? — шепчет она в подушку, всхлипывая. — Мне ничего не нужно, только тебя найти. Ничего не нужно…