Эйдос непокорённый

Юлиана Королёва (2018)

Рыжик живет на планете Эйдос в изолированной религиозной общине, где учат, что мир за стенами мёртв. Пытаясь докопаться до правды, она находит доказательства обратного и наталкивается на загадочный артефакт, который срастается с ней. Теперь, по закону общины, Рыжику грозит смерть. Единственный способ выжить — сбежать и выяснить, с чем она столкнулась, пройдя по миру, о котором она знает только из книг. Ей придётся выяснить, кто раньше жил на Эйдосе, что за катастрофа произошла на планете, а главное — какое наследие оставили давние предки, и какое отношения ко всему имеет она.

Глава 6. Побег

Я собираюсь выбраться и выжить. Какова вероятность найти людей, которые согласятся извлечь артефакт? Если по ту сторону стены есть такие блестящие механики, как Макс, то и лекари должны быть не хуже. Лишь бы религия позволяла удалять священные предметы.

Ужасная мысль о «чёрной смерти» прокатывается холодком по спине и подталкивает действовать. Вынимаю из светильника огарок и подношу к замку, чтобы изучить мудрёный механизм и понять, как его открыть. После побега Макса замок успели поменять — быстро же они. Новый выглядит немного сложнее, придётся повозиться. С помощью Макса было бы проще, он здорово помогал, а в его отсутствие остаётся лишь вспоминать трюки, которыми пользовался он, когда вскрывал замки. При воспоминании о Максе неприятное чувство скребётся внутри. Но сейчас не до этого, нужно сосредоточиться.

Итак, если приглядеться, механизм кажется знакомым, я видела такой в башне Доверенных, когда Макс вскрывал кабинет мастера Силиона. Дерьмо баркачье! Ну почему все мысли скатываются к этому предателю?!

Надо думать о замке. Любой замок проще выкрутить и разобрать, но где взять отвёртку? Хорошо, хоть в причёске полно шпилек, пусть приносят пользу. Более важный вопрос: сколько дежурных за дверью и что с ними делать в случае успеха?

Прикладываю ухо к замку. Дежурных не слышно, снаружи шумит водопад и заглушает всё остальное. Целительный шелест потока словно музыка ублажает слух, конечно, не тогда, когда смерть притаилась за порогом. Сейчас он мешает понять, сколько святош поставила Батья-Ир, чтобы сторожили под дверью, ведь она в курсе о моих талантах.

Стоя на карачках, я разглядываю замочную скважину и сую внутрь шпильку, хорошо, что цепь у оков длинная, не мешает ковыряться в замке. Механизм неожиданно щёлкает, и первую секунду я радуюсь внезапному успеху, но дверь неожиданно распахивается, саданув меня по лбу. Боль пронзает череп и отдаёт в мозг, я отскакиваю.

— Дерьмо баркачье!

Смогла, как же! Передо мной тёмно-синий балахон. Это не Зелиг и уж точно не Мирим, а Безымянный, похожий на здоровяка из свиты Батьи-Ир, который сковывал мне руки.

— Извини. Не думал, что ты торчишь под дверью, — незнакомый голос разбивает тишину и, разливаясь по келье, резонирует в стенах и больной голове.

Я лишь держусь за неё обеими руками, чтобы не треснула. Святоша помогает подняться, разглядывает мой лоб, словно хочет увидеть, какого размера шишка успела вырасти за пару секунд. Быстро удовлетворяется её отсутствием и отходит.

В контражуре я почти не различаю очертаний его лица и понятия не имею, кто он такой: жрец, которого послала Батья-Ир, или любой другой святоша, кому поручили приготовить мне жертвенный алтарь? Неважно. Мы и не должны знать друг друга, и мне, в общем-то, плевать.

Дверь захлопывается. Безымянный, заложив руки за спину, проходит к статуе Демиурга. За ним тянется сладковато-терпкий шлейф благовоний из храма. Я совершенно забыла лёгкий дух коры бальзамового дерева, которую применяют в прощальных ритуалах. Меня сковывает ужас: в храме уже идут приготовления.

Я лишь надеюсь, что жрец скоро уйдёт, а я продолжу своё занятие. Но он не спешит. Не торопится читать проповеди, не заставляет учить ритуальную речь, не рассказывает о том, что меня ждёт, впрочем, со всем этим уже справилась Батья-Ир. Жрец просто задирает голову и долго изучает истукана — любуется грёбаным Демиургом. Совсем как Мирим, он тоже любит пялиться на них часами. Истуканы, конечно, завораживают, и материал, из которого они высечены, необычный — то ли камень, то ли стекло или смола — в природе нет ничего похожего. Будто смотришь в космос через телескоп и видишь проблески далёких миров в черноте, куда нам не попасть. Но момент для любования неподходящий. У меня всего двадцать шесть часов на побег, надо спровадить гостя, некогда мне. Впрочем, от этого визита я тоже могу извлечь пользу, кое-что выяснить.

— Батья-Ир всю свиту за дверью поставила? — Я нервно перебираю прохладные звенья цепи. Наверняка так и есть, иначе побоялась бы оставить шпильки в моих волосах.

— С чего ты взяла? — не понимает Безымянный.

Он отрывается от созерцания, проходит вдоль стены, задерживается у чаш, зажигая огни: его работа — освещать путь заблудшим. У него необычная для святош манера держать спину прямо, движения чёткие и быстрые. Наверное, Батья-Ир взяла его с севера обители, там пастбища и много физической работы, мужчины оттуда выглядят сильнее остальных. Это у нас на юге тощие гуманитарии и хлипкие интеллектуалы.

— Она ведь боится, что я сбегу.

— А ты можешь?

Ну что за дурацкая манера отвечать вопросом на вопрос?! Это нервирует. Но я ведь тоже могу уходить от неудобных тем.

— Сними с меня оковы. Натёрли уже.

Я протягиваю руки, но святоша игнорирует мою просьбу, хотя у него должен быть ключ. Молча направляется к Демиургу, подходит к нему, усаживается на подушки и ждёт. Чего ему надо? Я сажусь напротив и тоже жду, пытаясь его разглядеть, но лицо скрыто в тени капюшона. Торчит только заросший подбородок.

— Как он попал внутрь? — интересуется гость.

— Кто? — оторопело переспрашиваю я.

Он указывает на моё запястье. Так его заинтересовал артефакт? Удивительное любопытство. Все прочие шарахались от меня, как от заразной.

— Разве твоя задача не в другом? Убедиться в глубине моей веры, готовности к реинкарнации и всякой религиозной ерунде?

— Скажи, что ты почувствовала? — настаивает он. — Что чувствуешь сейчас?

Вот ещё! Я не собираюсь перед ним исповедоваться. Хотя…

— Если скажу, ты уйдёшь?

— Возможно.

Неопределённость меня не удовлетворяет, и от его недружелюбного грубого голоса мурашки бегут по спине. Но всё же я хочу рискнуть.

— Сейчас ничего. А тогда — будто в меня ткнули электрохлыстом для погона баркатов. — Убираю руки и прячу запястья в длинных рукавах балахона, отодвигаюсь, встаю и указываю ему на дверь. — Я ответила на твой вопрос, так что давай, уходи.

— Хочешь поскорее продолжить ковыряться в замке?

От удивления я открываю рот. Впредь надо быть осторожнее, чтобы снаружи никто не услышал.

— Не бойся, я никому не скажу, что тебе по глупости напихали шпилек в причёску. Если расскажешь, как заполучила артефакт.

Радуется, что раскусил меня, умник. А я так и не придумала, что буду делать, когда вскрою замок. Даже один дежурный за дверью может быть проблемой.

— А я и не боюсь, — вру, гордо задрав нос, чтобы остаться при шпильках, но не понимаю, какое дело этому шантажисту? Мне нечего скрывать. — Я просто бродила по Башне, искра сама меня нашла. Сходи туда и увидишь. Ты же слышал на этом спектакле, называемом судом, что всё дело в Башне?

— Меня интересует то, что было на самом деле, а не враньё для толпы. Ясно? — Безымянный оборачивается и задерживает взгляд на двери, словно торопится или слышит кого-то. — Выкладывай, раз тебе нечего скрывать.

Ах вот оно что! Неужели кому-то в этой обители есть дело до правды? Это уже интересно.

— Не веришь во вмешательство Демиургов? — усмехаюсь я и тоже таращусь на дверь, будто жду, что она откроется и поманит на свободу.

— Ещё не решил. — Святоша снова поворачивается ко мне: я снова ничего не могу разглядеть под капюшоном.

— Вот как? Интересно. Если расскажу, сделаешь кое-что для меня? — Я тоже умею ставить условия.

— Зависит от твоих желаний.

— Мастер Гиллад болен, и я хочу его увидеть, перед тем как… Ну, ты понимаешь.

Не могу произнести это вслух, как и назвать настоящую причину интереса. Мастер Гиллад справится и без меня. Мне бы выйти отсюда.

— Это против правил, — отрезает святоша.

— Обсуждать с тобой артефакт тоже. Видишь ли, Мастер Гиллад мне как отец. Или мать. — Я пытаюсь точнее выразить своё отношение. Ведь настоящих родителей ни у кого из нас нет, и о том, каково их иметь, мы узнаём из книг. Но есть люди, которых мы любим и о ком заботимся, это важно для всех. — Ты хотел бы успеть попрощаться с тем, кого любишь?

Безымянный замирает, вдруг встаёт, выпрямляется и, кажется, собирается уйти. Но остаётся и, заложив руки за спину, смотрит на меня сверху. Я жду его решения как приговора.

— Услуга за услугу, — сообщает он. — Рассказывай и показывай.

В обмен на возможность свалить отсюда не жалко рассказать.

— На «показывай» мы не договаривались, — замечаю я, но лишь потому, что он всё равно ничего не увидит. Нужен дневной свет. — В Башне были искры. Живые светляки или электрические, без понятия. Летели за мной до самой вершины, а там шёл дождь, и одна из них вдруг бросилась на меня и ужалила. Сначала было красное пятно, но потом под кожей появилась странная геометрическая выпуклость, и Батья-Ир сказала, что это артефакт Демиургов. Мастер Гиллад решил, что оно меня убьёт.

Поглядев на дверь, святоша снова усаживается напротив меня. В висках стучат барабаны, ведь от его решения зависит моя жизнь. А пока она болтается на волоске.

— Показывай, — настаивает он и указывает на мою руку.

— Хорошо. Взамен отпустишь меня на пути от мастера Гиллада.

Он ведь не согласится! Даже не знаю, зачем прошу об этом.

Но дверь вдруг приоткрывается, и в келью заглядывает дежурный. Моего гостя отзывают и дверь за ним, разумеется, запирают. Дерьмо баркачье!

Дежурный один, других я не увидела. В любом случае без посторонней помощи не обойтись, но я не поняла, вернётся ли любопытный святоша, чтобы выполнить обещание? Глупая мысль, ведь ему придётся отвечать перед Советом. Он не позволит сбежать, поскольку на суде упоминалось, что важно вернуть артефакт в Башню.

Брожу кругами в ожидании чуда. Ни один святоша не станет помогать, всё нужно делать самой. Время за маленьким окошком больше не тянется, как липкая паутина, а несётся со скоростью кометы, и сумрак уступает место ночным светилам.

Я подхожу к двери. Чтобы не транжирить время попусту, старательно ломаю шпильку за шпилькой о замок. Факт, что я его не открою, становится очевиден уже после пары попыток, но дурацкая человеческая натура требует пытаться и не отступать. Глупо надеяться, что именно в следующий раз непременно повезёт. Но в следующий раз я понимаю, что сломала последнюю и шанса больше нет. Обломки выскальзывают из вспотевших пальцев, и ощущение, будто меня заживо поместили в саркофаг для реинкарнаций, обретает чёткость. Стены давят со всех сторон, я напрасно до заноз царапаю крышку саркофага, сдираю кожу на пальцах, наивно полагая, что сбегу.

Отсюда не выбраться.

Очередной грохот ключа в замке вырывает меня из глубин размышлений, и я готова бежать хоть сейчас, придушить любого вошедшего цепью от оков и выскочить. Но дверь лишь слегка приоткрывается, и в келью вталкивают подставку с едой. Прекрасно. Святоши вспомнили, что в их клетке животное, которое нужно кормить, или решили порадовать перед смертью жратвой. Отпихиваю. Пусть набивают свои желудки, мне тут кусок в горло не лезет, мне выть хочется.

Брожу, пытаюсь открыть оковы обломками заколок. На одной руке это удаётся, замки у браслетов не такие сложные, как у двери. Только вторая остаётся в плену и освободить её уже нечем. Хотя этого вполне хватит, чтобы треснуть по башке охранника или любого вошедшего святошу. Вот это мысль! Макс считал, что если я в опасности, то должна защищаться, и показывал, куда бить, если Зелиг ещё раз полезет ко мне. Сейчас моя жизнь в гораздо большей опасности. Придётся вспомнить уроки.

Сажусь под дверью, караулю. Руки дрожат. Долго никто не идёт, но я постепенно успокаиваюсь. Всё равно сбегу. Надеюсь, книжных познаний о природе Эйдоса хватит, чтобы выжить на материке. Я прочитала все книги, по которым Доверенные готовят подмастерьев, и знаю, как разжечь костёр и определить север.

Даже не замечаю, как мысли уносят в дремоту, а оттуда в необыкновенный город из башен. Он снова вспыхивает, как молния в небе, рассыпается на молекулы и пыль затмевает небо. Всё во мне обмирает. Но обстановка вдруг меняется: незнакомое помещение, меня держат за руку — тёплая ладонь, кожа необычная, бархатистая, тёмно-серая, с шестью пальцами. Что за бред?!

Вскакиваю то ли от кошмара, то ли от случайного скрипа двери. Последняя деталь сна никак не уходит. Такого ещё не было. Видения, о которых говорила Батья-Ир? Тру глаза, пытаясь убрать наваждение, и вдруг в поле моего зрения вырисовываются очертания святоши. Я вспоминаю о задуманном, интуитивно замахиваюсь и со всей дури бью его железным браслетом, целясь в голову. Он вскрикивает, замирает, схватившись за лицо. Я выскакиваю из кельи и бросаюсь в ближайшие кусты. Тенью шмыгаю в глубину сада и проверяю, не бежит ли кто следом. Руки трясутся, ноги подкашиваются. Даже не знаю, кого я ударила: дежурного, заглянувшего забрать еду, или жреца, который интересовался артефактом и вернулся продолжить разговор. Надеюсь, любой из них это переживёт. А мне надо спасаться. Я почти на свободе, осталось лишь незаметно проскочить к саду.

Ночная мгла старается окутать обитель, но две луны редко позволяют Аллидиону погрузиться в полный мрак, и сегодня ночь ясная, как назло. Свежий воздух будоражит ноздри и проветривает мозги, а такой светлой ночью прятаться будет непросто.

Я почти не дышу, пока пробираюсь мимо кухни, чтобы не попасться на глаза любителям ночных перекусов, которые орудуют там в надежде утащить пару-тройку бутербродов и спереть бутыль вина. Ныряю в густую зелень, чтобы отдышаться и прижимаюсь к прохладной стене. Хотелось бы слиться с общей массой, накинуть капюшон и притвориться одной из счастливых святош, но пока на мне белый ритуальный балахон, я выделяюсь, как фонарь в ночи. Снимать нет смысла — платье под ним тоже белое. Остаётся одно — прятаться в тени.

Убедившись, что путь свободен, осторожно пробираюсь к каскадам висячих садов. В сумерках проступают тени деревьев, их раскидистые ветви чертят узоры на фоне небес. Луны-Близнецы серебрят макушки благоухающих сибр. Я глубоко вдыхаю прохладный воздух и ныряю в густые заросли, будто в спасительные воды. Темнота обволакивает меня, скрывая от глаз. В висках пульсирует жар, дышать тяжело, кажется в своём балахоне я скоро сварюсь.

От каждого треска или шороха мурашки бегут по спине, и я бросаюсь вперёд вслепую, цепляясь одеждой за острые ветки, спотыкаясь о корни и обдирая руки шершавой корой. Мне нужен свет, и я нахожу его в оранжерее. Тусклый неоновый блеск высоких хвощей освещает это пространство, превращая его в островок спокойствия среди бушующего моря моих кошмаров. Я забиваюсь в угол между стеклянной стеной и стеллажом с инструментами, отчаянно пытаясь успокоить дыхание, собраться с мыслями. Звуки остаются где-то вдали, здесь безопасно, но пульс никак не придёт в норму.

Куда дальше? Как найти то самое место в тёмном лесу? Внезапно доносятся голоса. Я настороженно прислушиваюсь: это не погоня, но и не садовник, для него слишком рано или поздно, ведь я понятия не имею, который час. Надо двигаться дальше. Я выбираюсь из укрытия и натыкаюсь на серый рабочий балахон, висящий на вешалке — набрасываю его на плечи, чтобы прикрыть свой яркий наряд. Теперь я чувствую себя как овощ на сковородке, который жарят в обёртке из плотных листьев. Зато так спокойнее, и голоса вроде бы отдаляются.

Но выдыхать рано. Чтобы отправиться дальше, нужно чем-то осветить путь. Фонарей тут не найти, зато в оранжерее ставят сетки для насекомых, на них всегда липнут жирные светляки.

Я спотыкаюсь о верёвки лиан, осторожно пробираюсь через них, как сквозь паутину, и направляюсь к крохотному пятну света, которое с моим приближением становится больше. Хватаю светляковую сетку, наматываю на палку. Этого факела едва хватит, чтобы отыскать в скале дыру, но другого не найти.

Прикинув положение оранжереи, я продвигаюсь к стене, с каждым шагом мысленно умоляя сердце стучать тише. Вслушиваюсь в ночные шорохи. Иногда, сквозь стрёкот насекомых, мне мерещатся шаги и голоса, но это от страха, а вокруг никого.

Прямо передо мной вырастает отвесная скала, врастающая в небо — последняя надежда на спасение. Лазейка должна быть где-то здесь, в роще раскидистых сапт, которая тянется до самой вершины холма, покрытого снегом голубых лепестков. Нужно забраться наверх и всё осмотреть. Я ускоряю шаг и вторгаюсь в заросли сладко пахнущих деревьев.

За спиной раздаётся шорох, сердце сжимается в тугой комок, я медленно оборачиваюсь. Из тени выступает Безымянный, хмуро глядя на меня из-под капюшона. Как он умудрился выследить меня? Как подкрался? Выглядит сердито. Если это тот, кого я ударила его железкой, договориться по-хорошему уже не получится. Остаётся одно — проверить, сколь быстро я карабкаюсь по скалам и сможет ли он меня догнать.

Но прежде чем успеваю сделать шаг, путь преграждает другой святоша с кровоточащей раной на лбу. Вот и ударенный, только в полумраке не разберёшь, кто он. Все Безымянные похожи. Да и какая разница? Я зажата с обеих сторон.

От запаха крови во рту становится солоно, и мне уже не до святош. Пока пытаюсь справиться с тошнотой, тот, что с разбитым лбом, ловко хватает меня за плечо, забирает светильник и, нащупав цепочку с непристёгнутым браслетом, крепко сжимает её. В его руке длинный прут — электрохлыст, инструмент для усмирения баркатов. Я напрягаюсь, хотя мне пока не угрожают. Хуже другое — святоши выследили меня. По светлякам или как-то ещё, неважно. Теперь вернут в келью, и второго шанса на побег уже не будет. Плохо дело.