Тени наших дней

Эшли Дьюал, 2021

Кирилл молод и хорош собой. Живет в Москве, совмещает учебу в университете и работу в престижном издательстве. У него есть все для комфорта, вот только Кир не чувствует себя счастливым. В попытке сбежать от проблем он совершает то, на что не решился бы никогда в жизни: возвращается в родной город. Здесь парню придется разобраться со своим прошлым и начать все заново. Сумеет ли он отыскать компромисс или же приблизится к краю пропасти?

День 59-й

Горячий кофе. Больше никогда в жизни. Теперь только чай и только черный. Можно с бергамотом. Или с чабрецом. Кажется, кому-то нравится чай с чабрецом, но он тоже на любителя. Горчит и обжигает горло. Приходится добавлять много сахара. Что до кофе… его запах — настоящий демон-искуситель. Поначалу ты уверен, что насладишься самым прекрасным напитком в мире, но от него потеют ладони, расширяются зрачки, а сердце вытанцовывает с такой скоростью, будто обкуренный барабанщик рок-группы.

Кирилл заварил себе чай, сделал глоток, а потом резким движением закрыл жалюзи на кухне. Солнце прожигало глаза, словно лазер.

Кир поднялся к себе в комнату, закрыл за собой дверь и вдруг понял, что внутри безбожно воняет какой-то кислотой. Спиртом… У дивана раскачивался перевернутый стеклянный стакан. На тумбочке примостилась недопитая бутылка виски. Сколько он вчера выпил? И какого дьявола он вообще решил надраться в первый день своего приезда?

Или во второй?

Ах, да на хрен.

Кирилл глотнул чай, отставил кружку на столик и открыл окно. Свежий воздух ворвался в комнату, стряхнул пыль и затхлый запах с вещичек. «Второй день, всего-то второй, а ты уже воняешь, как кусок дерьма, и еле различаешь дорогу перед носом из-за слипшихся, опухших глаз». Они ведь горят даже без солнечного света. Сколько он вчера выпил? С кем он вчера пил? Разве в Москве нельзя было заниматься тем же самым? Можно. На кой черт тогда он вернулся в родной городок? Чтобы проворачивать ту же бессмысленную чушь? Кир рухнул на край дивана, прижал холодные ладони к щекам и уставился в одну точку. Ничто так не убивает мозговые клетки, как рассуждения о том, «что делать» и «как быть». Впустую потраченное время, впустую приговоренные к смерти секунды. Все люди — палачи собственной жизни. Мы расстреливаем свои мечты, амбиции и чувства. Припираем их к стенке и спускаем курок. Мы чертовски талантливые ребята. Мы чертовски несчастные ребята. С пустым взглядом, но с переполненными болью легкими. Со словами на языке и холостыми речами на публике. С желанием жить и нежеланием что-либо менять. С желанием что-либо менять и все же с отсутствием характера. Мы в замкнутом круге, который начертили белоснежным мелом, стиснутым в пальцах. Вытерли ладони о собственную одежду и притворились, что не заметили следов, что это не я, что это они, а следы ничего не отрицают, это, мать их, всего лишь следы. Они не могут вступать с нами в дискуссию, отнекиваться, открещиваться, отмазываться, и нам нравится сидеть в центре круга, и нас тошнит от этого.

Дверь распахнулась.

От неожиданности Кирилл вздрогнул и вскочил на ноги, но на пороге оказался отец. Он в недоумении нахмурился:

— Ты чего?

— В смысле?

— Чего подорвался?

— Не подорвался. Просто встал.

Альберт оглядел комнату, подметил полупустую бутылку, беспризорный стакан… Робко почесал затылок, словно неприятно ему было произносить следующие слова, но все-таки с хрипотцой отрезал:

— Не знал, что ты любишь виски.

Кир ухмыльнулся. Странно, что всех так удивляла его любовь к алкоголю. Он никогда не слыл послушным ребенком, баловался выпивкой уже в средних классах, вдоволь упивался дешевыми энергетиками и таскал из родительского тайника дорогое вино.

— Ты что-то хотел? — скрестив на груди руки, поинтересовался Кирилл.

— Твой одноклассник.

— Одноклассник?

— Ну да. Болтливый такой. Он в коридоре. Сказал, вы с ним договорились встретиться.

Руки парня опустились.

— Женек?

— Наверное. С кучерявыми волосами.

И когда он пообещал ему увидеться? Да и зачем пообещал? В голове ничего не осталось после вчерашнего вечера. То есть что-то, конечно, осталось, но конкретно этот разговор выветрился вместе со спертым запахом алкоголя из крошечной спальни.

— Скажи ему, я сейчас спущусь.

— Поторопись, — рассмеялся Бродский-старший и махнул рукой, — у него пятки вот-вот загорятся, так он к тебе рвется. Я с ним поговорю, а ты…

— Что?

— Умойся. И окно не закрывай, а то… сам знаешь.

Кир знал. И на долю секунды ему стало стыдно.

Ситков ждал его на улице. Припрыгивал на месте, словно ему было холодно, и курил, то и дело озираясь по сторонам. Его светлые волосы казались липкими, жирными. Он нервно заправлял их за уши, а потом затягивался и заправлял снова. В полуденном свете куртка на нем предстала перед Киром в истинном возрасте, со всеми морщинками, трещинками и потертостями. Да и сам Женек изменился. Темнота больше не сглаживала впалых синяков под его глазами, не маскировала худобу и усталость. Внезапно, вот так вот неожиданно и стихийно, даже после бурной ночи, полусонный, изъеденный паразитическими мыслями, Кирилл оказался на фоне друга манекенщиком со страниц глянцевого журнала.

Он пришвартовал рядом и бросил:

— Ты рано.

— Зато ты поздно. — Женек вытер рукавом куртки нос. — Договаривались же на двенадцать.

— Договаривались?

— Тебе память отшибло?

— Отшибло.

— Весьма удобное оправдание, — затянулся парень. — Удобное, — повторил он и избавился от окурка, выпустив его из пальцев и наступив на него всей стопой.

— Так в чем суть дела?

— Ты пообещал меня до Окружной подбросить. На автобусе тащиться через весь город, а на меня паршиво влияют все эти долгие поездки в компании неадекватных мамаш и их вечно рыдающих детей, ну ты в курсе, меня наизнанку выворачивает.

— Я сказал, что возьму тачку отца? — удивился Кир.

— Ага.

— И сказал, что подвезу тебя?

— Так точно.

Кирилл усмехнулся и неторопливо прокатился пальцами по подбородку, гадая, сколько же рюмок виски он вчера выпил. Блестящее, конечно, обещание, учитывая, что он не садился за руль уже год, а то и два. Но давать заднюю было поздно, так что он покачал головой и с неохотой поплелся обратно в дом, чтобы взять ключи от ржавеющего раритета.

Отец сидел за столом и потягивал кофе. Жалюзи были вновь открыты, так что кухня, как и весь мир, тонула в свете и чертовом пространстве, где находилось так много метров для пустоты. Пустота именно так и ощущается, в широком смысле. Просачивается между нами и воздвигает невидимые барьеры, через которые не удается перебраться без синяков и переломов.

— Я возьму ключи от машины.

Альберт выпрямился и стянул с носа очки, будто без них лучше разглядит сына.

— Ключи?

— Верну, как получится.

— Это когда?

— Когда получится. — Кир пожал плечами. На нем висела белая футболка. Сквозь нее четко просматривались толстые кости ключиц. — У тебя были какие-то планы или…

— Да, у меня были планы, — кивнул мужчина и вновь нацепил очки на переносицу, — хотел с тобой провести время, взял отгул на весь понедельник, думал, пообщаемся.

— То есть машина тебе не понадобится?

Альберт ответил, немного погодя:

— Не понадобится.

— Тогда я пошел. Может, вечером увидимся и… что ты там хотел? Пообщаемся.

— Постой.

Кир застыл на пороге. Он обернулся и стиснул зубы, надеясь не свалиться, не признаться, не сломаться, как тонкая ветвь или гриф карандаша. Он надеялся, что отцу не заметны его сжатые в кулаки пальцы, не понятен слегка прищуренный взгляд. Он надеялся вырваться из дома без последствий и вопросов, а еще ждал, когда кто-нибудь схватит его за руку и вытащит на поверхность.

— Ты ведь много выпил, — наконец выдохнул папа, откинувшись на стуле. Плечи Кирилла расслабились, и пальцы разжались сами собой. — Если остановят, проблем не оберешься.

Кир хмыкнул и вытер ладонью лицо, возможно, предполагая, что таким образом он сотрет с физиономии осточертелую ухмылку.

— Как-нибудь разберусь.

— Я звонил тебе вчера, но телефон…

— Я его выключил.

— И как мне с тобой связываться?

— Я сам свяжусь. — Парень достал из кармана пачку сигарет. — Если надо будет.

Медленным шагом он покинул кухню, стащил с комода ключи и закурил сигарету. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, теплый ветер ударил в лицо, и Кир поглядел куда-то вверх, куда-то далеко, но увидел лишь грязные облака, которые загораживали солнце и беспечно растекались по небу, точно прокисшее молоко.

— Эй, Поэт! — Женя ожидающе расставил руки. — Завис? Что там увидел? День прошлый? Я человек пунктуальный, слово держу, а тем, кто его не держит, морду набиваю. Знаешь же, все про меня знаешь. Пошевеливайся, ради всего святого, или катись на фиг и позвони мне через пару деньков, когда я взвешу все «за» и «против» и найду причину тебя простить.

Кирилл вскинул брови и в голос рассмеялся, едва не поперхнувшись горькой затяжкой. На глаза так и навернулись слезы. Он неторопливо подошел к вишневой «Шкоде», запрыгнул в салон и, зажав сигару в зубах, пробормотал:

— Взвесишь все «за» и «против»… — Улыбка все не сходила с лица. — «За» и «против».

Женек неуклюже уселся рядом.

— Поехали уже.

— А если «против» перевесит?

— Тогда я тебе не завидую.

— А сейчас завидуешь?

— Очень даже! Свободная ты скотина, Кир. — Парень завел двигатель, а Ситков продолжил: — Все у тебя в жизни не так, как у простых смертных: из нашей дыры вырвался, разбогател и даже щетиной обзавелся. Футболка с вырезом, как у девчонки, кроссы начищенные. Сам их по утрам вылизываешь или кому платишь за это дело?

— Хочешь, чтобы тебе платил?

— Так все-таки платишь?

— Угомонись, — Бродский выдохнул четыре слога вместе с серым шаром дыма, выкатился на дорогу и включил вторую передачу. — Денег у меня не много. С чего ты взял обратное, сам разбирайся.

— А я уже разобрался, — Женек по-хозяйски расставил ноги и повернулся к другу, — тут вот какая загвоздка, разбрасываться бумажками беднякам не под силу.

— Я не бедняк.

— Вот и ответ.

— А только два ответа? Или бедный, или богатый? В суровом мире ты живешь.

— В реальном.

— В реальном мире люди разные бывают.

— Ну да. Те, кто живет в свое удовольствие. И те, кто живет в удовольствие других. Знаю я все, что ты сказать хочешь. Поворот не проспи, бедняжка, а то погонишься за столичной философией и затеряешься в провинциальной действительности.

— Если вам так паршиво живется в провинциальной действительности, чего не примыкаете к столичной философии? — Кир самодовольно поглядел на Ситкова.

— Может, потому что для этого тоже нужны деньги?

— Продолжай в том же духе.

— Что именно?

— Оправдываться.

— Так вот чем я занимаюсь? А я, блин, не втыкал, пока ты мне по полочкам все не разложил.

— Возможно, ты попросту не понимаешь, что вместе с большими деньгами приходят большие проблемы. Что шансы выше, но и ставки тоже. Что люди горбатятся сутками на ненавистных работах, а деньги в глаза не видят, умирают у себя за рабочими столами. Вы все можете сорваться в Москву. Но не все из вас хотят проходить через подобное. Так что хватит считать мои деньги, бедняжка. Я себя счастливчиком не чувствую, хотя, вот это поворот, моя зарплата вдвое выше вашего.

Женек молчал какое-то время. Смотрел на друга, хмуря лоб, и в конце концов отрезал:

— Втрое.

Кир усмехнулся. Прижал пальцы с сигаретой к губам и, затянувшись, кивнул:

— Втрое так втрое.

Сцепление, третья передача. Еще раз сцепление — четвертая. Кирилл так давно не ездил по знакомым улочкам, что получал удовольствие, обгоняя еле ползающие рухляди и рысью проносящиеся иномарки. Старые многоэтажки летали за стеклами. Искусанные временем плакаты, украшенные дизайнерами торговые центры… Как сильно изменился фасад родных домов, и какими знакомыми остались их внутренности.

— Как и в школе, пыль в глаза ты бросаешь мастерски, — проворчал Женя.

— Стараюсь. Это же все-таки моя работа: красиво распинаться без повода. Лучше скажи, на кой черт тебе так рано ехать на Окружную? Что за срочность?

— Должен с одним типом встретиться.

— Что за тип?

— Тебе он не понравится.

— А ты к нему испытываешь нежные чувства?

— У меня с ним все гораздо серьезнее. — Женек поправил непослушные волосы и небрежно откинулся на спинку кресла. — Мы с ним деловые партнеры. У тебя в Москве уже имеется деловой партнер? Ну или другой какой.

— Я не женат, если ты об этом.

— Видел бы ты лицо Педанта, когда вы с Соней из забегаловки выкатились.

— А было на что смотреть? — Парень заулыбался и невольно вспомнил симпатичное личико новой знакомой, а еще ее звонкий голос и колючий взгляд. — Давно они встречаются?

— Кто — они?

— Соня с Сашей.

— Ну, в мечтах Педанта — целую вечность.

— А на деле?

— На деле Соня — тухляк. Ты не подумай, болтать с ней классно. Она веселая и прикольная, иногда как понесет ее в дебри про кино или музыку, приятнейшее создание! Но с парнями, в том самом смысле, ну в том, чтобы ее как следует…

— Я понял.

— Полный провал.

— Внешне не скажешь.

— Маринка говорила, ее парень бросил, лет сто назад. Но у баб все куда серьезнее, ты и сам в курсе: сердце разбито, надежды не оправданны, больше никогда и никого и прочая ересь.

Парни одновременно прыснули со смеху.

В салоне повисла звенящая тишина. Лишь свистел рассерженный ветер и дребезжал убитый двигатель. Все казалось таким прежним и чужим одновременно. В голове никак не укладывалась картина. Кир то вспоминал детство, то проваливался в настоящее, и желудок сводило от этих американских горок. Он редко думал о старых друзьях. У него не было времени, да и желания о них думать. Кирилл действительно считал, что уходом разрешал множество проблем, но сейчас сомневался в правильности принятых решений. Он разорвал все контакты, сжег все мосты. И это сработало! Он притворился человеком без прошлого, ведь куда проще живется с чистыми страницами. Правда, теперь Кирилл понимал, он осознавал, что не было никаких пустых страниц. Что как бы усердно он ни проходился ластиком по бумаге, карандаш оставлял следы, и некоторые буквы, даже спустя столько лет, хорошо прочитывались.

— У меня умер отец, — внезапно признался Женя, смотря в окно. Кирилл немного сбросил скорость и повернулся к другу. Все его тело похолодело. Руки так и застыли, вцепившись в кожаный руль. — Пару лет назад. Доигрался. И не поверишь с чем. — Женек поглядел на Кира. — С сигаретами.

Его губ коснулась ухмылка. Знакомая ухмылка. Кир будто в отражение посмотрел.

Он прочистил горло и отрезал:

— Мне жаль.

— Да нормально все. Давно это было. Я с ним не особо ладил. Ну, ты, возможно, помнишь, как он по всему дому гонял меня, как тумаки отвешивал. Не был он отцом года, но все же отцом был. Мама чуть рассудок не потеряла. Ее с работы уволили. Сейчас она уже нашла другое место, ты не подумай, она у меня толковая, но трудное было время.

— Ты это к чему?

— Да так.

— Не знал, что тебе хреново.

— Теперь знаешь. И вопросов задавать не будешь.

— Каких вопросов?

Женя показал, где сворачивать, и прокатился ладонями по лицу. Кир припарковался перед небольшим продуктовым магазином, а Ситков, прежде чем выйти, еле слышно отрезал:

— Тех самых, что непременно привалят в твою благоразумную голову.

Женек выбрался на улицу, захлопнул дверцу, а Кирилл нахмурился, не понимая, о чем тот говорил и с каких это пор он стал «благоразумным». Хотя… возможно, таким он выглядел на фоне громкого Жени и безответственного Егора, живущего в комедиях Кевина Смита. У пятого их друга Андрея тоже были странности. Зерном разума в их компании оставался Саша. Вот только его никто никогда не слушал.

Кир удобнее устроился в кресле, прокатился пальцами по старой магнитоле и улыбнулся, вспомнив, как в детстве записывал альбомы «Breaking Benjamin» и «Three days grace». Как чертовски приятно было стащить у отца ключи и сидеть с ребятами, слушая песни. Водить никто из них еще не умел, так что они тупо стояли под окнами дома, как самые настоящие хулиганы, и в такт музыке мотали головой. Прожигали бензин.

И свою жизнь.

Внезапно парню захотелось отмотать пленку, чтобы вернуться в свои двенадцать, закрыть глаза и открыть их тогда, когда все сложное казалось незамысловатым, а легкое вызывало панические атаки. Как же ему хотелось избавиться от прочного обруча, стягивающего его сердце, язык и разум. Как хотелось содрать с себя кожу, вернуть обычное и те дни, когда он был собой. Как же ему хотелось, как хотелось!

Его тошнило от своей слабости. От того, как он жил, как реагировал на боль. Кирилл знал, что ничто не проходит в жизни бесследно, теперь он уж точно это знал и все же в глубине души надеялся, что сил у него больше.

Дверь вновь распахнулась. Порыв свежего воздуха ворвался в салон, и Кир выпрямился, повернувшись к Ситкову. Тот неуклюже плюхнулся в кресло и заулыбался, просовывая во внутренний карман куртки прозрачный пакет с синими таблетками.

Похожие таблетки раздавали «плохие» парни в ночных клубах. Какое-то время Кир общался с одним из таких отморозков, так что сразу же понял, что именно увидел.

— Это что? — нахмурился Бродский.

— Кажется, мы договорились, что ты не будешь задавать лишних вопросов.

— Я с тобой ни о чем не договаривался.

— А зря, целее будешь.

— Целее?

— И спокойнее. Когда ты злишься, у тебя так брови смешно сходятся, а глаза…

— Что за чушь?

— Не хочу травмировать твою психику.

— Мою психику?.. — Кир расправил плечи. Ему вдруг захотелось врезать другу прямо в нос, чтобы компенсировать недостаток кислорода, из-за которого у того с языка срывается подобный идиотизм. — Ты оглох? Я спросил, что за пакет.

— Пакет как пакет.

— Это что, дурь? Ты дурь толкаешь?

— Жми на газ, ладно? — махнул рукой Женя и раздраженно причмокнул.

— Толкаешь.

— Прости, мамочка, забыл спросить у тебя разрешения.

— Ты с ума сошел?

— Боги, ну не горячись, ладно? Никто не толкает дурь, и что это за жаргон такой? Ты там в своей Москве с мафиози зависаешь? Это обычные таблетки, таб-лет-ки.

— Вот значит, как ты тут крутишься, предлагаешь наркотики разным соплякам.

— Когда ты таким моралистом заделался? — возмущенно воскликнул Ситков.

— Никакой я не моралист.

— Но мозг выносишь знатно.

— Потому что ты выбрал самый дерьмовый способ заработать деньги.

— Ого, — расхохотался Женя, — кажется, я разозлил тебя не на шутку.

— Долго думал, когда ввязывался в это дерьмо?

— Да я вообще не думал! Это же не по моей части, Поэт. Ты меня знаешь. Мне нужны были деньги, вот я и нашел способ их зарабатывать. Это обычные таблетки, угомонись. Никто от них не умирает. Они совершенно безопасны. Немного голова покружится, и все.

— Ты идиот.

— Да заткнись уже.

— Идиот. — Кир посмотрел куда-то сквозь лобовое стекло, на ржавую вывеску магазинчика, покачивающуюся от слабого ветра, и покачал головой. — Мы много херни творили, когда собирались вместе. Много косячили. Но мы же были детьми. Если тебе было сложно, если у тебя все в семье так паршиво повернулось, почему ты ни к кому не обратился? Почему мне не позвонил? Мы бы нашли способ…

— Почему тебе не позвонил? — перебил Ситков с округленными глазами. Казалось, сейчас они у него выкатятся из орбит. В машине стало так жарко, что окна запотели, и солнечный свет, пробивающийся сквозь облака, превратился в белую дымку. — Ты серьезно?

— Жень.

— Ты собрал свои гребаные вещички. Собрал свой барби-чемодан и бросил всех нас. Вот так вот просто взял и укатил, не попрощавшись, не удосужившись даже пару слов сказать! И я должен был тебе позвонить, когда у меня все покатилось к чертовой матери?

— Насрать на меня, позвонил бы кому-то другому.

— Я и позвонил.

— Не мне учить тебя жизни, но…

— Вот именно, — рыкнул Ситков, — так что засунь язык в жопу и жми на газ, потому что…

Кир отреагировал слишком быстро. Его рука ухватилась за ворот кожаной куртки друга и сжала его с такой силой, что ткань затрещала в его пальцах.

— Осторожно, — зеленые глаза смотрели с угрозой, — следи за тем, что несешь.

— Какого…

— Во-первых, ты должен был предупредить меня, куда мы едем.

— Остынь, ладно?

— Во-вторых, — рука стиснула куртку сильнее, — еще раз скажешь мне что-то в таком тоне, и я выбью тебе все зубы.

— Может, успокоишься? Я люблю эту куртку.

— А я люблю ясность.

— Я тебя прекрасно понял.

— Не похоже.

— Ладно-ладно, мне стоило сразу сказать тебе правду, — ворчливо пробормотал Женек, — но тогда ты бы никуда меня не подбросил и я бы опоздал на встречу, а деньги сами собой не зарабатываются, ты же в курсе прописных истин, верно? Действие — противодействие. Вопрос — ответ. Сначала курица, потом яйцо.

— Захлопнись уже, — взвыл Кирилл и разжал кулак, а потом откатился обратно на сиденье и потер пальцами заросший подбородок. Их компания всегда ввязывалась в неприятности, но почему-то Кир не ожидал, что даже спустя столько лет парни продолжают расхаживать по тонкому льду. — Остальные в курсе?

— Какие еще «остальные»? — разминая шею, спросил Ситков.

— Ты понял, о ком я.

— Конечно, понял.

— Так отвечай.

— И зачем тебе эта информация?

— Просто интересно, — холодно ухмыльнулся Кирилл. — Неужели Педант тоже в доле?

— Ерунду не говори.

— Егор? Андрей?

— Дрон потому и свалил из города, — с неохотой признался Женек и отвернулся к окну.

— Родители узнали?

— А есть что-то такое, о чем не знает его мамаша?

— Зачем ему вообще ввязываться в эти игры, когда у него и так полно денег?

— Ну, денег полно у его предков, а сам он так и не устроился, не нашел хорошего места, вот и согласился. Сейчас он на связь не выходит. Наверняка мамочка отняла сотовый. Или же его девица, двинутая ханжа по секрету, промыла ему мозги. Я вот что понять не могу.

— Что именно?

— Когда ты себя к лику святых причислил?

— Не нарывайся.

— Нет, я серьезно. Мы сходили с ума вместе, а в большинстве случаев ты выступал нашим гуру, инициатором, таскал дешевую выпивку, бил морды любому, кто под руку попадется. А помнишь, как однажды ты нашел ту девчонку, ну ту, которая всем в школе показывала твои гениталии, снятые на камеру в мужской раздевалке. Ты потом хорошенько ее отымел прямо на спортивной площадке. Помнишь?

Кир отвернулся. В салоне повисла тишина. Он потянулся в карман за сигаретами. Достал одну, закурил и медленно выдохнул облако серого дыма прямо перед собой.

— Она была не против, — наконец ответил он.

— Разумеется. Она сохла по тебе с четвертого класса.

— Ты к чему это вспомнил?

— К тому, что ты — собачье дерьмо, и это собачье дерьмо пытается рассказать мне, что от меня воняет. Улавливаешь ход моих мыслей?

— Улавливаю.

— Там к чему развел драму?

— Возможно, к тому, что тогда нам было по тринадцать. — Кирилл посмотрел на Ситкова и лениво пожал плечами. — Тогда мозги не работали, а сейчас вроде как мы выросли и вроде как в состоянии контролировать свои действия.

— Я все контролирую.

— Угу.

— Нужно было спрятать пакет на улице.

— Нужно было.

Внезапно раздался звонок, и Женек, выругавшись, полез за телефоном.

— Солнце мое, повтори еще раз, — нетерпеливо бросил Ситков, — я тебя плохо…

Женя взвыл и повернулся к Кириллу, вертя в пальцах потухший телефон.

— Разрядился.

— Не повезло.

— Китайское дерьмо.

— Твое Солнце не успело сказать, зачем оно звонило? — издеваясь, поинтересовался Кир.

— Она в универе.

— Вот как.

— У Маринки нет привычки названивать мне по сто раз без повода… Наверняка она что-то хотела и это что-то не может подождать. Дашь телефон?

Бродский почувствовал, как внутри похолодело, выдавил ухмылку, но ответил не сразу.

Затянулся, чтобы оправдать молчание. Женя прикусил палец, не отрывая от друга взгляда, а Кирилл с неохотой полез в карман джинсов. На долю секунды ему показалось, что он достает острый нож, которым ему вспорют легкие.

— Я парой слов перекинусь, — невнятно пробубнил Ситков, обгрызая заусеницы, — надо же спросить, на кой черт она поболтать решила в такую рань? Если я не перезвоню, мозг мне вынесет знатно, сам понимаешь.

Кир молча включил телефон, посмотрел на дисплей и замер. Восемь пропущенных звонков и пять сообщений от мамы. Один пропущенный от отчима. Удивительно, что он вмешался и попытался выйти с ним на связь. Видимо, мама совсем расклеилась.

— Спасибо! — Женя вытер руку о колено и небрежно вырвал сотовый из пальцев Кирилла. Тот даже не успел выругаться, повернулся к другу, а Женек уже стучал по экрану, набирая номер «своего Солнца».

— Наизусть знаешь?

— Что?

— Телефон. Наизусть знаешь номер Марины.

— Ну да, — Ситков прижал сотовый к уху, — куда же без этого.

Бродский неторопливо отвернулся и уставился вдаль, слыша, как громко бьется его сердце. Ничего. Жизнь вразвалочку продолжает расхаживать по улицам, летать по ветру, врезаться в чьи-то спины, прятаться в чьих-то глазах.

У жизни все просто превосходно. Это у нас проблемы.

— Ага, хорошо, как скажешь, Солнце, я понял, — Ситков откинул назад голову, — да-да, я же сказал, что понял, не тараторь.

Парень сбросил звонок и протяжно выдохнул, но Кирилл не спешил оборачиваться. Все сжимал в пальцах сигарету и даже не чувствовал, что пепел валится на колено, не обращал на это внимания, словно боль, пусть крошечная, не ощущалась во всем теле.

— Ты чего?

— Что?

— Прекрати себя так загружать, Поэт. Это просто подработка.

Кир выбросил сигарету и, стряхивая с джинсов пепел, проговорил:

— Солнце сегодня доброжелательно настроено?

— Вечно ты язвишь.

— И в мыслях не было.

— Потому что все девчонки к ногам твоим падали. А я, пока не встретил Маринку, чуть с ума не сошел. Кому нужны такие кудри, а такие широкие ноздри?

— Уверен, проблема именно в ноздрях. Твой болтливый язык ни при чем.

— Если я замолчу, в этом мире станет так тихо, что все сойдут с ума.

С этим Кирилл не собирался спорить.

— У них пару отменили. С последней они сбегут, так что можно заехать за ними и сходить куда-нибудь. Перекусить, может.

— У них?

— Ага. У Маринки и «я-такая-независимая-что-сама-уже-от-себя-не-завишу».

Кир усмехнулся и опустил ручник. Затем выжал педаль газа и рывком сорвался с места, не позволяя прошлому обрушиться на плечи.

— Тебе мама звонит.

— Что?

— Мама. Кажется, кто-то соскучился.

— Сбрось.

— Какой грубиян.

— Я серьезно.

— Кто же так общается с родной матерью? По-моему, ты тоже жутко соскучился и не прочь сказать ей об этом.

— Женя. Не нарывайся.

— Что ж, хозяин — барин. Тогда я сам отвечу.

Ситков разблокировал экран, а Кир резко повернул голову в его сторону:

— Какого…

— Здравствуйте, Ольга Ивановна. Как это — кто? Забыли? Ситков, Женя Ситков. Тот самый, который портил вашего сына всю среднюю школу и портил бы и дальше, если бы…

Бродский ловко вырвал сотовый из рук приятеля, поднес его к уху и сказал:

— Секунду.

Потом снова посмотрел на Женю и мертвенно-тихим, ледяным голосом отрезал:

— Еще раз вытворишь нечто подобное, и я на ходу выброшу тебя из машины.

Глаза Жени округлились: он наверняка раздумывал, рассмеяться ему или обидеться, но Кир уже отвернулся и прикрыл глаза. Всего на секунду. Не хотелось попасть в аварию.

Наверное.

— Мам?

— Кирилл, что происходит? — Парень не ответил. Вопрос глупый, ответ прозвучал бы еще глупее. Но мама не собиралась выслушивать оправдания: — Ты куда пропал? Зачем уехал? Совсем, что ли, с ума сошел?

— Все сказала?

— Кирилл.

— Мне нужно было уехать, и я уехал. — Телефон звонко затрещал из-за того, с какой силой он сжал его в пальцах. Повисла тишина. Ветер из окна хлестал в лицо.

— Послушай, — взволнованный голос мамы разрывал сердце, — возвращайся.

— Позже.

— Когда?

— Не знаю. Посмотрим по обстоятельствам.

— Кир, ты точно в порядке?

— Конечно, мам. — Зеленые глаза смотрели прямо, тонких губ коснулась ядовитая ухмылка. С каким талантом он обманывал себя, родителей, знакомых. Как органично, как естественно он смотрелся в этой лжи, будто не существовало иной реальности. — Просто… мне захотелось проветриться. Ничего удивительного, верно?

— Но почему ты не сказал, что уедешь?

— А я часто рассказываю тебе о том, что собираюсь делать?

Ответа не последовало.

— Я занят. Потом поговорим.

— Хорошо-хорошо, главное, что ты ответил. Я места себе не находила, Кирилл. Как же я за тебя перепугалась, господи, как я перепугалась.

— Мам.

— Да, прости. Ты с Альбертом? Он же вечно на работе. Хочешь, я приеду?

— Нет. Со мной все в порядке, и перестань волноваться. Я тебе наберу.

— Только набери.

— Наберу. Все, я за рулем, мне неудобно разговаривать.

— Да-да, до связи, не пропадай!

Кир сбросил вызов и посмотрел на приятеля, раздумывая, как бы удержаться и не врезать ему по лицу. Смачно так. С хрустом. Как в старые добрые времена.

— Это была шутка, — взмахнул руками Ситков. — Да что с тобой такое?

Очередной глупый вопрос.

И очередное молчание вместо ответа.

Кирилл недовольно отвернулся и перевел дыхание, прекрасно понимая, что никто из них не виноват, никто, ни мама, ни Женя, ни отец, и все же отчаяние — опасная штука. Ярость пылает гораздо ярче, когда мы в приступе опустошения поджигаем тех, кто ближе всего к нам находится.

Они припарковались напротив университета и вышли из машины. Женек уселся на капот, а Кирилл облокотился о боковую дверь и достал очередную сигарету. Отец — врач. Мама — психолог. Как же удачно парень подобрал способ лишить себя жизни.

Девушки почти сразу выпорхнули из центрального входа. Несмотря на теплую погоду, на плечах Марины громоздилось нечто, напоминающее спортивную куртку, только размеров на пять больше. Наверное, потому они с Женьком и спелись: оба выглядели как двинутые персонажи комиксов. Соня была совсем другой. Темные джинсы, обтягивающая кофта без надписей или пайеток. Потрепанные кроссовки. Она сжимала в пальцах ремешки рюкзака и как-то встревоженно оглядывалась за спину, словно ждала, что ее окликнут по имени.

— Обожаю ваш универ, — прыснул со смеху Ситков. — Вы вообще учитесь?

— Только на выходных, — промурлыкала Марина, поцеловав парня в щеку.

— Ну привет, — Соня посмотрела на Кира.

— Привет, — ответил он и почему-то улыбнулся.

— Шикарная машина, — съязвила Марина.

— Шикарная куртка, — тут же нашелся Бродский и заметил, как Соня закатила глаза. Как же она обожала свою подругу. Или притворялась? А может, она надеялась, что такая яркая и сумасшедшая девчонка, как Маринка, откроет ей двери в мир приключений и романтики? У каждой «обычной» главной героини должна быть ненормальная подружка.

— Как прошли пары?

— Быстро.

— В таком случае вам крупно повезло.

— А вы чем занимались?

— Да так, — зевнул Женя и надавил пальцами на глаза, — чепухой всякой. Придумали, куда пойдем? Потому что я не собираюсь опять полтора часа стоять на улице в ожидании, пока вы родите нечто существенное.

— Там вроде в кино идет что-то интересное.

— Вроде?

— Угу.

— Только не говори, что вы еще и сеансы пробили.

— Пробили, — прощебетала Маринка, довольная собой, и Ситков впился ей в губы смачным поцелуем, таким слащавым и нелепым, что Кирилл отвернулся.

— А что за фильм?

— «Кладбище домашних животных».

— По Стивену Кингу, — добавила Соня, будто данный факт ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах нельзя было упускать из виду.

Конец ознакомительного фрагмента.