Гений без лица

Эрнетта Беткер

Вторая часть трилогии о мире путешественников во времени повествует о последствиях, возникших в результате неправильного использования пространственно-временных технологий. В центре сюжета – шестнадцатилетний подросток, который существует в двух мирах одновременно. Он помнит обе версии своей жизни и пытается разгадать загадку необычайной природы, разделившей его личность пополам. Главная цель юного героя: выяснить, какая же из двух параллельных вселенных реальна.

Глава 1

2106

Тео открыл глаза. Голосовое оповещение объявляло из каждого динамика о том, что пора подниматься. Юноша никогда не любил этот звук, но только он был способен поднять его с постели. Тео посмотрел на время и задумчиво хмыкнул.

— Одо, выключи звук.

Система послушалась.

Тео потянулся на кровати и громко потребовал:

— Распорядок дня.

Тут же раздвинулись шторы, из динамика заиграла классическая музыка, а на белой стене отобразилось расписание. Одо, домашняя система управления, послушно озвучил пункты:

— В Вашем распорядке дня числится посещение консерватории в 13 часов. Вечером, в 19:00, Вы должны явиться на ужин к маме по случаю Вашего дня рождения.

— Как? — Изумился Тео. — Сегодня?

— Именно, господин Остерман. — Отозвался голос.

Теодор поморщился от яркого дневного света, поднялся с кровати и направился в ванную комнату. Встав у зеркала, он окончательно открыл глаза.

По другую сторону на него смотрел сонный юноша с взъерошенными волосами, прищуренными карими глазами, острым носом и бледной кожей. Молодой человек взял с полки деревянный гребешок и попытался привести себя в порядок. Он любил чистоту и аккуратность во всем, поэтому каждое утро первым делом занимался своим внешним обликом. Тео не любил подолгу оставаться в постели и тратить время на бессмысленную леность. Юный мистер Остерман отличался особой дисциплинированностью в своем распорядке дня и всегда старался сделать больше, чем запланировал. Он был требователен к себе и не жалел сил на пути к успеху, хотя времени для воплощения задумок в жизнь у него было предостаточно.

Вспышка света заставила вздрогнуть.

— Сканирование завершено. — Беспристрастно произнес Одо.

В углу зеркала отобразились данные о хозяине дома: «Теодор Остерман, 16 лет, рост 165 см, вес 61 кг».

Тео поднес зубную щетку к устройству, встроенному в стену, и получил стандартную дозу зубной пасты.

— А что там с моим здоровьем? — Спросил он, энергично прожевывая пасту.

— Организм в норме. Рекомендуется изменить режим питания. — Отозвался голос. — Вы употребляете слишком много углеводов.

Тео выплюнул пасту и посмотрел в зеркало:

— Так, значит, все дело в режиме питания? — Спросил он у своего отражения. — А я думал, что я сумасшедший.

Юноша всегда считал, что с ним что-то не так. Ведь Тео отличался от всех людей на земле. Он хранил тайну своего необъяснимого существования и нес через свою жизнь необычайно поразительную историю судьбы.

Засыпая ночью в какой-нибудь рядовой четверг 2106-го года, он просыпался утром в тот же самый день, но в другом, 2044-ом году. А по окончанию дня в 2044-ом, юный мистер Остерман снова возвращался на шестьдесят два года вперед, и для него наконец-то наступала пятница. Но Тео ориентировался не по дням недели, а по датам, поскольку четверги в большинстве своем в разных годах могли не совпадать.

Когда человек закрывает глаза, он видит сны. Но Тео не помнил своих снов. За сон он воспринимал свою вторую, параллельную реальность.

Он живет в двух столетиях, в двух мирах, которые, как ему кажется, совершенно никак друг с другом не связаны.

— Знаешь, Одо, — юноша все еще смотрел на себя в зеркало, — я до сих пор не понимаю, какая же из этих двух жизней — ложь, а какая — правда. Сейчас я уверен, что все вокруг — настоящее, потому что я вижу и ощущаю мир как наяву. Но когда я ложился спать в 2044-ом году несколько часов назад, я был уверен, что усну, а не проснусь. Как же я устал от этого. И запутался.

— Голосовое повествование не распознано. Пожалуйста, повторите приказ. — Отозвался Одо.

Тео меланхолично посмотрел наверх. К потолку были прикреплены множественные миниатюрные рельсы — пути для перемещения Одо. Система присутствовала повсюду. На кухне она управляла манипуляторами в виде нескольких металлических рук, занимающихся готовкой. В ванной комнате вспомогательные приспособления регулировали температуру воды и подачу мыльных субстанций. Гостиная и по совместительству спальная комната также была объектом наблюдения электронного организма: Одо следил за хозяином и всегда был готов распознать его голосовые требования. Помимо прочего, Одо управлял двумя квадратными и неестественно медлительными андроидами, занятыми бытовой уборкой и разносом напитков. На первый взгляд они казались весьма неповоротливыми и нерасторопными, но, благодаря множественным щупальцам и длинным конечностям, заметно упрощали быт. Неудивительно, что в современном мире так много подростков живет отдельно от родителей: домашняя система управления делает комфортным проживание даже самых несамостоятельных и неприспособленных к жизни индивидов. Полвека назад о подобных условиях не могли мечтать и богатейшие жители столицы. Но технологический прогресс удешевил вспомогательные механизмы и сделал их использование доступным и повсеместным.

— Одному человеку приснился сон, что он бабочка. — Вспоминал Теодор. — Бабочка порхала целый день: ей было легко и приятно. Она танцевала в потоках ветра и купалась в солнечных лучах. Но потом человек проснулся. Его сон показался ему настолько реальным, что с тех пор он не может понять: то ли он человек, которому приснилось, что он бабочка. То ли он бабочка, которой снится, что она человек.

— Голосовое повествование не распознано. Пожалуйста, повторите приказ.

Несмотря на обширный спектр способностей, Одо оставался всего лишь системой управления домом. Он не мог поддержать юношу в его стенаниях. А потому иногда казался совершенно бесполезным. Но Тео знал: именно благодаря невосприимчивости Одо, тот никогда не сможет выдать его тайну. А это означает, что юноша может беспрепятственно делиться своими переживаниями с помощником и доверять ему как никому другому.

Теодор с малых лет приноровился к своей необычной жизни. В ней было много хорошего и того, что он не любил. Первостепенное, что юноше нравилось в своем неестественном существовании, — это возможность в два раза больше времени уделять урокам фортепиано.

Но именно в этом и заключалась обратная сторона медали: время для него всегда шло слишком медленно. Каждый день, каждая дата проходила через него два раза. Сначала в более современном мире, а потом в мире младше на шестьдесят два года.

В детстве он пытался рассказать о своей проблеме взрослым. Попытки объяснить свое мироощущение оказались безуспешными. Становясь старше, Тео понял: стоит сохранить свою двойную жизнь в тайне и смириться с происходящим. Он пытался извлечь выгоду из ситуации, в которой находился, и постоянно подшучивал над собой о том, что если он испортит одну свою жизнь, у него всегда в кармане лежит запасная.

Юноша умело пользовался технологиями 2106-го года и разработками 2044-го. Он никогда не путал события и людей, поскольку в обоих мирах ему встречались совершенно разные личности. Тео старался быть счастливым и там, и здесь, не отвергая попыток понять свою природу.

Самый частый эксперимент, который пытался провести Теодор — это не спать ночью, чтобы прожить два дня подряд в одном и том же мире. Но все было тщетно: как только пробивало два часа ночи в одной вселенной, Тео слышал будильник в другой и просыпался. «Нельзя попасть в шестое ноября 2044-го года, не прожив сначала шестое ноября в 2106-ом» — твердил он сам себе по окончанию очередного эксперимента.

Самым сложным в его жизни было не проболтаться о событиях, которые еще не произошли. В 2044-ом году никто и не помышлял о путешествиях во времени, но юноша знал, что буквально через пять лет великий ученый Марк Беркъерс начнет работу над машиной, которая повернет историю человечества в новое русло.

Тео привык, что в ранней версии своей жизни ему приходится общаться с людьми, которые для 2106-го года уже давно мертвы. В консерватории он как-то выступал с докладом о великом композиторе двадцать первого столетия — Леоне Лотаре. И это выступление далось ему весьма успешно. Преподаватели хвалили юношу за глубокие познания повседневности великого музыканта. Тео в ответ только улыбался, не рассказывать же, что в альтернативной жизни в 2044-ом году Леон Лотар до сих пор является его одноклассником.

Новый год для юноши всегда наступал два раза. Сначала он праздновал Рождество в семейном кругу в начале двадцать второго столетия, а затем возвращался ровно на шестьдесят два года назад и отмечал праздник со своими друзьями в середине двадцать первого века.

Тео любил двойные праздники. Он томительно дожидался Пасхи, Ханухи, и особенно усердно ждал Хэллоуин. Его пугал и отталкивал только один единственный праздник. Потому что день рождения всегда заставлял задавать себе один и тот же вопрос.

— Сегодня, Одо, — он отвернулся от зеркала и поспешил на кухню, — я отмечаю свой шестнадцатый день рождения. Но ведь шестнадцать мне исполнилось не только здесь, но и там.

Юный мистер Остерман застегнул пуговицы на белоснежной наглаженной рубашке и завязал коричневый шерстяной галстук:

— Значит, чисто теоретически, мне вовсе не шестнадцать. А уже тридцать два. — Он сел за стол. — Омлет и салат из капусты.

— Время приготовления завтрака составит четыре минуты. — Наконец-то отозвался Одо. — Ожидайте.

Вдоль кухонной столешницы заездили две металлические руки, разбивая куриные яйца и нарезая овощи. Рельсы на потолке поскрипывали, трансформируя и переставляя пути.

Юноша наблюдал за перемещением роботов и с интересом рассматривал черный окрашенный пигментами металл.

— Завтрак подан. — Объявила система. — Приятного аппетита.

Юный мистер Остерман подвинул тарелку ближе. Он приподнял руки ладонями вверх и подождал, пока Одо прыснет на них дозу дезинфицирующего средства. Тео энергично растер субстанцию между ладонями.

— Я хочу наконец-то понять, что со мной происходит. — Он откусил первый кусочек. — Может, стоит еще раз попробовать не спать ночью? Или же, наоборот, постараться уснуть днём? Хотя, какой в этом смысл? Раньше никогда не получалось.

— Разговаривать во время приема пищи не рекомендуется. — Предупредил Одо.

— Спасибо тебе, друг, — посмеялся юноша, — ты всегда умел меня поддержать.

Теодор накинул куртку и вышел из дома. Сегодня в консерватории его ожидал важный экзамен. Но юноша совершенно не волновался: ведь вчера (а точнее ровно шестьдесят два года назад) он потратил одиннадцать часов на отработку мелодии.

Снег слепил глаза, а встречный ветер стаскивал всегда расстегнутую куртку. В такую погоду невозможно перемещаться пешком. Тео нажал кнопку лифта, который поднял его вверх над землей на третью сотню метров: это была платформа воздушного метро. К началу двадцать второго века все транспортные перемещения организовали где-то наверху, оставив землю для жилых домов и пешеходов. Теперь, чтобы куда-то добраться, необходимо было сначала подняться на платформу, зависшую в воздухе металлическим облаком. Тео был человеком музыки, а потому понимание чудес техники никак не укладывались в его «гуманитарной» голове. Он с восторгом наблюдал столицу из окон воздушных поездов и каждый раз, как в первый, удивлялся невидимой силе, что удерживает их в невесомости.

В 2044-ом году таких чудес еще не было. Тео смотрел в окно и вспоминал свою вторую жизнь: детский дом обещал устроить праздник в честь его дня рождения. «Некоторым и одну жизнь не суждено прожить полноценно. А у меня такая уникальная возможность справить день рождения два раза. Как же все-таки хорошо, когда есть с чем сравнивать».

С высоты воздушного метрополитена заснеженный город казался особенно белым: верхушки однотонных домов, покрытые еще более белым снегом, словно говорили о том, что столица едина в своей структуре не только с ее жителями, но даже с самой природой. Вдалеке наконец-то открылся мраморный дворец: это была консерватория, в которой Тео получал высшее музыкальное образование. И если в своей параллельной жизни таких успехов он сумеет достичь только через два года, то здесь он может наслаждаться подобной возможностью уже сейчас.

Теодор, хоть и был вундом и жил отдельно от родителей, нарочно отказался от получения досрочного совершеннолетия. Он понимал, что если почувствует себя взрослым здесь, уже не сможет оставаться ребенком в другом мире. Поэтому на вопросы матери об этой ситуации всегда отшучивался: «Я хочу оставаться твоим маленьким сыночком как можно дольше».

Консерватория открыла свои двери перед студентом и тут же преобразилась в его глазах: золотые колонны, расписные стены и классические красные полотна на окнах контрастировали с внешним обликом здания. Несмотря на указ о внешнем белоснежном убранстве построек, внутри помещения дизайнеры и архитекторы могли дать волю своим фантазиям. А поскольку консерваторию построили десять лет назад, как раз в тот год, когда разрешили внутреннюю цветовую гамму, создатели отыгрались на высшей школе сполна, за все предшествующие годы бесконечного белого цвета.

Юноша снял верхнюю одежду и посмотрел в сканер: сетчатку глаза кольнуло от вспышки. На входе стоял человеческого роста андроид, который распознавал и проверял всех присутствующих.

Перед студентом в воздухе возник виртуальный экран, где он увидел свои данные и фотографию со сморщенным лицом, которую только что сделал робот.

— Теодор Остерман, первый курс. Класс: фортепиано. — Озвучил андроид.

— Да-да, железяка, давай быстрее, мне нужен пропуск.

— Распишитесь, пожалуйста.

На виртуальном экране появилось белое окошко. Тео приложил к нему указательный палец и услышал, как что-то щелкнуло. Из квадратной груди андроида вылез бумажный пропуск. Юноша посмотрел на фото:

— Опять я сморщился. — Недовольно прошипел он и приложил пропуск к двери.

Зала отварилась. Массивные двери медленно раздвинулись и впустили экзаменуемого в широкое помещение, украшенное десятками золотых колонн под круглым куполом.

— О, Тео, ты пришел! — Воскликнула женщина лет сорока, подзывая к себе юношу жестом.

— Разве я мог пропустить экзамен, миссис Кюгель? — Изумился студент.

— У тебя ведь день рождения! — Воскликнула женщина. — Поздравляю, мой мальчик!

— Благодарю. — Улыбнулся он в ответ. — Вижу, комиссия ко мне благосклонна?

— Ох, да я и так хотела тебе поставить. — Махнула рукой миссис Кюгель.

— Но я бы хотел сыграть. Я готовился.

— Тогда подожди господина Кафера, и мы приступим в порядке общей очереди. — Она пригласила Тео в зал. — Ты выступаешь после Виктории.

Теодор был лучшим на курсе. С нескрываемым восхищением на него смотрела миссис Кюгель, которой довелось сегодня принимать экзамен. Наверное, именно поэтому Тео совсем не волновался. Он присел на широкое кожаное кресло, в ожидании господина Кафера и коротал время, листая новости на смартхерде.

«Восемь подростков сегодня утром пытались перекрасить стену ратуши в розовый цвет» — прочитал он мысленно. «Тоже мне, революционеры. Правительство никогда не отменит „белый закон“. Хоть весь город перекрасьте, на следующий день все будет как прежде».

С этой мыслью Тео свернул виртуальную страницу и прочитал дальше:

«В центр управления системами поступило сообщение от анонимной личности. Человек, не назвавший имени, прислал чертежи и коды для нового поколения роботов. Аноним утверждает: его изобретения невозможно отличить от настоящих людей. Работники головного офиса проверили его исследования и подтвердили уникальность творения. На решение выдвинут вопрос о проведении социального эксперимента. „Гений без лица“, как его называют, просит внедрить своих роботов в общественные учреждения, где они наравне с рабочими будут выполнять программу заданной деятельности и выдавать себя за простых людей. Подобная мера необходима для признания роботов нового поколения человечными».

Теодор свернул новость и посмотрел в окно:

— Это невозможно, — говорил он сам себе, — если я встречу робота, то сразу пойму, что разговариваю с железякой. И никакой «Гений без лица» не сможет меня обмануть.

Он снова открыл виртуальную ленту новостей. На этот раз смартхенд развернул перед ним широкий экран и показал фотографию катастрофы: «В северном районе столкнулись аэромобиль и поезд воздушного метрополитена. Событие произошло четыре часа назад. Очевидцы утверждают: в аварии виноват водитель аэромобиля, который спутал высоту частного транспорта с общественным».

— Теодор Остерман! — Услышал юноша свое имя.

Тео резко сжал ладонь, заставляя смартхенд исчезнуть. Ему предстояло выйти на сцену и сыграть Франца Листа.

— Что будете исполнять, молодой человек? — Спросил господин Кафер, помечая данные экзаменуемого на своем виртуальном экране.

— «La Companella». — Уверенно произнес Тео и взмахнул руками над клавишами.

— Вы забыли поставить ноты.

— Они мне не нужны.

— Тогда начинайте.

Теодор играл легко и непринужденно, словно родился «с мелодией в руках». Миссис Кюгель непроизвольно улыбалась. Ее расположение к студенту всегда придавало юноше уверенность в себе. Казалось, словно она мысленно подсказывает ему, где нужно ускориться или сделать паузу. Тео чувствовал музыку. Он любил ее больше всего на свете. И неважно, какой на дворе век: двадцать первый или двадцать второй, Теодор всегда будет любить Листа одинаково сильно.

— Браво. — Склонил голову мистер Кафер, когда мелодия закончилась.

Тео получил «отлично» и совсем был этому не удивлен. Он попросил разрешения остаться после экзамена и потренироваться еще, на что миссис Кюгель дала однозначное согласие.

В период ожидания пианист коротал время, просматривая новости из центра управления системами. Хоть он и был слаб в понимании технических тонкостей современных изобретений, его всегда захватывал мир, который постоянно совершенствовался и удивлял все новыми и новыми возможностями.

Когда студенты и преподаватели разошлись, отличник произнес:

— Приглушить свет.

Зал окунулся в полумрак. Сейчас юноша мог сделать то, чего никогда не делал при посторонних. Он достал из кармана тканевую ленту и завязал глаза. Теперь он играл на ощупь. Теодор еще раз повторил «La Companella», потом перешел на более медленные композиции. Он вспомнил Хорватскую Рапсодию, а также несколько произведений Баха. Тео прикасался к клавишам плавно и бережно: длинные пальцы перебирали звуки, диктуя инструменту настроение.

Юноша играл музыку и все думал о том, как проведет свое шестнадцатилетние во второй раз. Сегодня ему в голову пришла одна очевидная мысль. Он удивился, почему не подумал об этом раньше:

— Я всегда считал, что обе мои жизни никак друг с другом не связаны. — Говорил он себе. — Но тогда почему и там и здесь я выгляжу одинаково и ношу одно и то же имя?

Студент снял повязку и снова убрал ее в карман:

— Что это, сон? Или я живу в двух параллельных мирах, раскалывающих мою личность на части?

Вдруг Теодор осознал, что находится в помещении не один. Он обернулся. Едва выглядывая из-за кулис, стояла девочка. Она имела тонкую фигуру и казалась немного угловатой. На голове был завязан красный ленточный бант. Ее одежда оказалась весьма причудливой: незнакомка носила красный сарафан в клеточку и белые полосатые колготки. Девочка продолжала держаться обеими руками за кулису, хотя уже не скрывала своего присутствия. Она с любопытством разглядывала Тео: кажется, ее очень заинтересовали сапоги студента.

— Впечатляет. — Улыбнулась незнакомка.

— Что именно?

— Я видела, как ты закрыл глаза повязкой.

— Тебе мама не говорила, что подглядывать нехорошо? — Тео развернул корпус и теперь сидел спиной к музыкальному инструменту.

— Я слишком взрослая, чтобы спрашивать разрешение у мамы.

— Неужели? — Изумился он. — И сколько же тебе лет, взрослая?

— Тринадцать. — Гордо сообщила юная мисс.

Теодор рассмеялся. В 2106-ом году было много вундов, и совершеннолетие можно было получить намного раньше. Но девочка выглядела как самый обычный ребенок. Ее глаза выражали детскую беспечность. Юноша сразу понял, что она пришла сюда не одна.

— Я Тео. — Он протянул ладонь девочке.

— Я Астрид. — Она добродушно сжала ладонь в ответ. — Ты научишь меня так играть?

— Не думаю. — Юноша замялся. — Из меня плохой учитель. Тем более, чтобы так играть, нужно постоянно тренироваться.

— Я тренируюсь! — Возразила девочка и тут же села за инструмент, оттолкнув при этом в сторону своего нового знакомого. Тео с изумлением повиновался и встал возле нее.

Он ожидал услышать что-нибудь классическое и даже хотел мысленно попытаться угадать, что покажет ему юная пианистка. Теодор знал много упражнений для начинающих, но в своем обучении подолгу на них не останавливался. Когда Тео вспоминал свои первые уроки фортепиано, перед глазами всегда появлялся образ восхищенной миссис Кюгель, с которой он был знаком задолго до поступления в консерваторию. Она давала ему частные уроки, дополняющие занятия в музыкальной школе, и постоянно отмечала «несравненный талант и поразительную восприимчивость».

Девочка взмахнула пальцами и принялась ударять по клавишам, совершенно не разбирая, куда попадает. Инструмент взвыл и заскрипел, а Тео тут же закрыл уши руками. Юная пианистка, как оказалось, была не способна ни музицировать, ни вести себя прилично. Она знала, что своими действиями доставляет ему только дискомфорт, но продолжала грубо стучать по белым и черным клавишам.

— Астрид! — В зале появилась миссис Кюгель. — Что ты делаешь? Немедленно прекрати!

Миссис Кюгель застучала каблуками в сторону несостоявшейся пианистки. Она размашисто двигала руками, приготовившись оттаскивать девочку от пережившего непотребство инструмента.

Девочка остановилась и виновато посмотрела в лицо женщины, едва сдерживая непроизвольный смешок.

— О, так она ваша? — Спросил Тео.

— Да, да. — Женщина поспешно схватила ребенка за руку. — Это моя родственница. Навязали сегодня на мою голову это безобразие. Астрид, нам надо серьезно поговорить!

— Да у нее талант! — Съехидничал юноша.

— Ох, перестань, Остерман! — Миссис Кюгель сверкнула глазами. — Тебе пора закругляться, мы закрываем помещение.

Девочка перестала сдерживаться и беззвучно захихикала, подмигивая новому знакомому.

— Да, я уже ухожу. — Он заторопился к выходу.

— Тео, ты слишком усердно работаешь. Нельзя так. — Сказала миссис Кюгель на выходе. — У тебя день рождения, а ты проводишь драгоценные часы в консерватории.

— Я как раз собирался на ужин к маме. — Возразил именинник. — Она ждет меня на торт и семейный просмотр фотоальбома.

— Что ж, надеюсь, ты хорошо проведешь время. — Миссис Кюгель улыбнулась и потянула девочку за руку.

Когда створки залы закрылись, а впереди протянулся продолговатый коридор, девочка запнулась о порожек, всматриваясь в робота на входе. Миссис Кюгель что-то прошептала ей раздраженным голосом и сильнее дернула за руку.

Тео задумчиво наблюдал за тем, как они удалялись по коридору. На повороте девочка обернулась и крикнула:

— Пока, Тео! — Она помахала ему рукой.

— Пока, Астрид.

Юноша снова воспользовался воздушным метро. После утренних новостей об аварии он чувствовал некоторую неуверенность в общественном транспорте, но денег на собственный аэромобиль у него не было. Стипендия едва позволяла покрывать аренду квартиры, где он проживал. Питание оплачивала мать.

Маме было уже почти пятьдесят лет. С отцом Теодора, на данный момент уже ушедшим в мир иной, они поженились довольно-таки поздно. Она не торопилась замуж, а когда все-таки скрепила отношения узами брака, то вскоре осталась вдовой. Отец умер, едва Тео исполнилось шесть.

После смерти мужа женщина больше не стремилась к браку. У нее есть сын, и ей этого вполне достаточно. Теперь, она была одинокой и беспричастной к окружающему миру.

Сейчас одиночество женщины обусловлено вдовством, но до появления Тео был ряд других объективных причин. Хельге Остерман, в девичестве Мейер, было некогда заниматься личной жизнью: до тридцати двух лет она ухаживала за своим старым родственником, уважаемом при жизни профессором, который внес огромный вклад в науку пространственно-временных технологий.

Хельга не раз говорила, что Генри Мейер, ее дедушка, был удивительным человеком, примерным семьянином и великим ученым. Его опубликованные работы легли в основу многих современных изобретений, усовершенствовавших технологии путешественников во времени. Именно он создал аппарат, который должен в ближайшем будущем открыть новые горизонты странникам во времени и проложить путь в двадцать четвертое столетие. Конечно, работа еще не закончена и ждет научного вклада иных умов, но фундамент уже заложен. И заложен именно усилиями профессора Мейера.

Тео внимательно слушал рассказы матери, но никогда не поддерживал этот разговор и всегда уклончиво пытался перевести тему в другое русло. На то у него была весьма любопытная причина.

Теодор не рассказывал родительнице о своей параллельной жизни, в которой ее любимый профессор здравствует и процветает. Он старался избегать разговоров, пересекающих его параллельную судьбу, так как боялся сболтнуть лишнего. Тео считал, что мама не поверила бы в его необычайное двойственное существование. А даже если бы поверила, то не смогла бы понять.

Но это не единственная причина, по которой Тео избегал вопросов о прошлом. Он давно пребывал в страхе узнать что-то о своей параллельной судьбе. Ведь наверняка в этом столетии вторая версия Теодора, родившаяся в 2028-ом году, уже состарилась и умерла. Получение информации о прошлом могло привести к тому, что Тео узнает, куда приведет история его более раннюю версию, и он проживет одну из жизней в полном известии о том, как все случится. Тео считал, что это неправильно. Ему бы не хотелось знать ни ключевых моментов своей жизни, ни тем более даты смерти. Он предполагал, что день смерти в одной реальности может совпасть с днем смерти во второй реальности. А это значит, что он вполне мог бы знать точно отведенный ему срок. Во избежание этого, он никогда не искал информации о себе самом и уклонялся от опасных разговоров.

— Ты родился в 2090-ом году, — говорила мама, листая старые печатные фотографии, — мы с папой не предполагали твоего появления.

— Я нежеланный ребенок? — Удивился юноша.

— Желанный. Очень желанный. — Улыбалась Хельга. — Просто неожиданный.

Тео посмотрел на высокий стеллаж с фотоальбомами:

— Мама, почему ты хранишь фото? — Спросил он. — Все эти снимки занимают слишком много места. Загрузи их в смартхенд.

— Нет, Тео. — Она прижимала альбом к груди. — Я хочу осязать наши воспоминания. Это традиция семьи. Хочешь, я расскажу тебе о нашей семье?

— Да, конечно. — Солгал юноша.

Хельга поспешно достала альбом с верхней полки. Она неосторожно коснулась соседних фотографий и чуть не уронила стеллаж. Все обошлось. Хельга попросила сына придержать конструкцию. Они вместе сложили лишние альбомы обратно и вернулись к просмотру фотографий:

— Вот смотри, — она показала снимок, где на широкой мраморной лестнице располагалось большое семейство — это я, мне здесь всего пять лет.

Тео увидел маленькую улыбчивую девочку на руках такой же улыбчивой молодой девушки.

Это моя мама, она старшая, и две ее сестры.

Рядом с молодой мамой Хельги, бабушкой Тео, сидели девочки-двойняшки, которые больше походили на сестер самой Хельги, а не сестер ее матери.

— И того три дочери у одних родителей! — Воскликнул Тео. — Как же они друг с другом не перессорились?

— Сейчас тоже бывают такие семьи. — Хельга села ближе к сыну.

— И все-таки я удивляюсь. Я сам с собой иногда ссорюсь, а тут три сестры…

— А вот это, — она показала на главу семейства, — мой дедушка, твой прадедушка, профессор Мейер.

Тео скривил лицо. Он подумывал сказать маме, что в параллельной реальности пару дней назад «профессор прадедушка» поставил ему по физике неуд, но вовремя прикрыл рот рукой.

«Как же все-таки иногда сложно мириться со своей двойной жизнью». — Думал юноша.

Вчера он оправдывался перед учителем физики за невыполненное домашнее задание. А сегодня этот учитель — уже давно ушедший профессор пространственно-временных технологий. Когда Тео перешел в основную школу, в 2042-ом году, он сразу узнал мужчину. И, конечно же, никак не мог сосредоточиться на содержании урока. Он не сводил глаз с призрака из прошлого и на первом же уроке получил «неудовлетворительно».

Со временем Тео привык к некоторым пересечениям своих жизней. Однако он все равно никак не мог найти связи между двумя такими разными мирами.

«Обидно, а ведь он даже не догадывается о том, что мы родственники. Живет своей беспечной человеческой жизнью, рассуждает о теориях перемещения во времени, и даже не знает, что через пять лет Марк Беркъерс приступит к исполнению его мечты о…». — Тео не успел додумать свою мысль.

— А это его жена, Лия Мейер. — Произнесла Хельга и запнулась.

Она была последней, кто сохранил тайну семьи. Женщина видела Лию молодой и безукоризненно верила в самую необычную историю любви во всем мире. Мать не стала рассказывать сыну о роковых событиях: ее решением было стать последней, кому известны секреты профессора Мейера. Правда должна быть погребена. И этому есть ряд объективных причин: история слишком далека от современности. На свете уже нет тех фактов из событий, которые еще не произошли и которые могут стать доказательством правдивости всей этой истории. А даже если бы сын поверил ей, смог бы он ее понять? Хельга сильно сомневалась в этом.

Так они и сидели, рассматривая снимки и утаивая каждый свой секрет. Если бы между ними было хотя бы немногим больше доверия, Тео наверняка быстрее разгадал тайну своего существования, имея перед собой яркий пример пространственно-временного парадокса. А даже если бы история Лии Хартман ему бы не помогла, он хотя бы перестал быть таким одиноким в своих бесконечных скитаниях.

— А это кто? — Тео показал на кудрявую женщину слева от профессора.

— А это сестра твоего прадедушки. — Сказала мама, оживившись. — Роксана Циммерман. И ее сын, Теодор.

— О, нас зовут одинаково.

— Да, я назвала тебя в его честь.

— Правда? — Изумился юноша. — Почему?

Хельга закрыла альбом и поставила на стеллаж.

Время было позднее, но в честь дня рождения Тео женщина испекла торт. Она сделала это сама, не прибегая к помощи роботов, от чего праздник казался по-особенному торжественным.

Женщина предпочитала самостоятельно разливать чай и почти не пользовалась современными бытовыми приспособлениями. Тео никак не мог понять этого, ведь ему было с чем сравнивать. В 2044-ом году ему очень не хватает андроидов, накрывающих на стол, и смартхенда, который изобретут только через четыре года.

— Когда мне было восемь лет, — рассказывала Хельга, расставляя тарелки, — я упала с катамарана в реку. Это было совсем недалеко от берега. Но плавать я не умела. Теодор Циммерман вытащил меня на берег, завернул в полотенце и долго вытирал слезы с моего опухшего лица.

Женщина смутно помнила этот день, но перед глазами по-прежнему стояло изображение синего полотенца и заботливого родственника, трепетно гладящего ее по мокрой макушке.

— Мама, ты никогда не рассказывала…

— Да как-то к слову не приходилось. — Она отрезала первый кусочек. — Но я настолько была впечатлена его поступком, что назвала тебя в его честь.

— Похоже, ты была ему очень благодарна за спасение жизни.

— Именно.

Тео почувствовал во рту сладкий привкус ванили. Он размышлял о своей параллельной жизни, где тоже носил имя Теодор Остерман. «В том мире мама еще не родилась, а мистер Циммерман еще не спас ей жизнь. — Думал он про себя. — Тогда почему я также ношу это имя? Ведь семья моей матери в 2044-ом году вообще не имеет ко мне никакого отношения».

— Ну как тебе? — Спросила она волнительно.

— Очень вкусно, мама, спасибо. — Теодор пережевывал пищу. — Вот только Одо сказал, что я употребляю слишком много углеводов.

— Не слушай эту электронную ерунду! — Возмутилась Хельга. — У тебя растущий организм, ты должен есть все, что тебе хочется.

— Такой подход мне нравится больше! — Улыбнулся именинник. — Надо будет изменить настройки этой железяке. Пусть он тоже каждый день говорит о том, что у меня растущий организм.

— Зачем он вообще тебе нужен? — Спросила Хельга. — Ты ведь все можешь сделать сам.

— Не знаю. — Ответил юноша. — Наверное, он просто мне нравится. Одо весьма разговорчивый по утрам.

Смартхенд предупредил о полуночи. Тео взглянул на мигающую иконку кровати и невольно подумал: «Нужно поскорее лечь спать, иначе я упаду прямо посреди комнаты и мама не сможет меня разбудить до самого утра, пока не закончится мой день рождения в 2044-ом году. Жаль, что уже так поздно. Я не успею вернуться домой, а значит не смогу снова попытаться бодрствовать ночью. Конечно, все предыдущие попытки провалились. Но кто знает, может быть на день рождения у вселенной припасены другие правила? Маловероятно. Но мне бы этого хотелось».

— Мама, я останусь у тебя. — Сказал юноша и отправился в свою детскую комнату.

Тео жил с матерью пятнадцать с половиной лет, до самого поступления в консерваторию. Но теперь ему пришлось привыкать к самостоятельной жизни, поскольку путь до учебного заведения из родительского дома был неблизким. Тео прилег на кровать, однако сон никак не шел. Юноша все рассуждал о родственниках с фотографии. Как бы он чувствовал себя, если бы у него было три сестры? Смог бы он рассказать им свою тайну? А ведь когда-нибудь ему придется задуматься и о своей семье. Неужели он станет жениться и заводить детей в обеих временных линиях? Будет ли это предательством? Может не стоит связывать себя узами брака? А что, если его дети окажутся такими же «ненормальными» как и он сам? «Я слишком рано об этом думаю. Мне всего шестнадцать. Какие тут могут быть дети?»

Смирившись с бессонницей, он снова поднялся с кровати. Тео вернулся в гостиную и продолжил рассматривать стеллаж с фотографиями. Полки оказались набиты под завязку. «Ну, надо же, — подумал юноша, — чтобы рассмотреть все эти снимки мне бы потребовалось даже не две, а три или четыре жизни».

Хельга, как и ее сын, любила порядок во всем. Альбомы были пронумерованы и упорядочены в своей хронологии. Она заботливо подписала каждую папку, наклеив стикеры с дополнительными комментариями. Мелким шрифтом Тео прочитал обозначения: «Мои питомцы», «Отпуск в Париже», «Новый год с друзьями».

Он бегло пролистал альбом с питомцами и нашел фотографии большого пучеглазого кота: рыжик с удивлением смотрел в объектив и пытался дотронуться лапой до камеры». Затем Тео перешел на более старые снимки. Его привлекла фотография прабабушки Лии в ее последние годы: женщина сидела в кожаном кресле и задумчиво смотрела в окно.

Внезапно на глаза попался альбом, который прежде юноше открывать не доводилось: «2089».

Тео родился в 2090-ом году, а значит, на фото он должен увидеть своих молодых, не обремененных семейными обязанностями, родителей. Вот, август: застывшая мама смеется и вытирает кефирные усы. Вот, октябрь: папа сделал маме предложение и сфотографировал ее безымянный палец, на котором красуется зеленый малахит. Вот ноябрь: прошло 100 дней со смерти прадедушки Генри, и мама устроила поминальный вечер в его честь. Декабрь: и снова беззаботная мама улыбается в камеру.

Кое-что не сходилось. Пролистав фото, Тео ужаснулся.

— Мама! — Громко произнес юноша, скрывая в голосе дрожь.

Женщина уже успела уснуть: она вздрогнула, приподнимаясь на кровати. На щеке образовалось небольшое покраснение с узором от ночной сорочки.

— Что такое, сынок?

Юноша скомандовал включить внешний свет и поспешно раскрыл перед ней альбом:

— Почему ты никогда не показывала мне эти фотографии?

Он заметил, как мать заскрипела ногтями по простыни: это значит, что она нервничает. Женщина тяжело дышала и щурилась от непривычного освещения.

— Эти фото сделаны в 2089-ом году? — Уточнил сын.

— Да.

Она уже знала, какой вопрос последует дальше. Наверное, давно было пора рассказать ему. Оставлять Тео в абсолютном неведении навсегда было бы крайне несправедливо. Но прежде он был слишком мал, чтобы понять.

Она посмотрела на сына.

— Мама, — говорил он сбивчиво, — я родился 20-го января 2090-го года.

Он указал пальцем на фото:

— Посмотри, это фото сделано в декабре?

— Все верно, Тео.

— Почему, — он захлопнул альбом, — почему на фото ты не беременна?

Хельга хотела ответить, рассказать ему о его происхождении. Теперь она решилась. Но не успела. Теодор навзничь упал на ее кровать, потянул на себя одеяло и в полудреме отвернулся к стене. Он не может сопротивляться законам своей природы. Он не может прожить и минуты в этом новом наступающем дне, не прожив сутки на другой стороне своей жизни.

Хельга с его малолетства по-своему трактовала эти внезапные приступы сна.

Она была уверена, что это необъяснимая особенность его организма. Когда Теодор был маленьким, она беспокойно спрашивала врачей, но те убедили мать в том, что Тео абсолютно здоров. Поэтому она перестала сопротивляться его сонливости и заботливо укладывала в кровать, если он не успевал до нее добраться.

Теперь же он стал для нее слишком тяжелым, поэтому более серьезно начал подходить к своему режиму. Тео заранее ложился в постель, и лишь весомая причина могла заставить его забыть об этом.

Женщина укрыла сына. Она поцеловала его в лоб и скомандовала:

«Выключить свет».

Комната погрузилась в полумрак.