Сочинения. Том 12. Антидепрессант

Эмануил Бланк

Каждому Читателю покажется, что эта книга о нем самом, о его собственных личных воспоминаниях Детства, Юности и Зрелости. По мере чтения, возникает удивительное ощущение полного узнавания. Куда делись депрессия и неверие в собственные силы? Неожиданно, вдруг, Читатель обнаруживает, что позади и впереди его ожидают только Счастье и Радость…

ВМЕСТЕ С ЭЛЕКТРОНОМ…

Научный семинар, проводимый в Ашдоде каждую среду, стал глотком свежего воздуха. Руководил им профессор Константин Бравый — бывший командир советского зенитно-ракетного дивизиона. Свою оптимистичную геройскую фамилию отважный полковник оправдывал полностью.

Обязанности ученого секретаря исполнял Электрон. Представьте себе москвича, которого ещё с детского садика, средней школы, универа и научно-исследовательского института — всегда назвали именем одной из самых важных элементарных частиц.

Интеллигентный до мозга и костей, обладавший бездной тонкого юмора и великолепным знанием русского языка, он, как мог, оправдывал намного завышенные ожидания множества спутников жизни, знакомых и коллег.

Да, от обладателя такого удивительного имени требовалось нечто совершенно неземное и фантастическое.

Даже обычная телефонная беседа с Электроном всегда вызывала у меня в памяти восторженные ассоциации. Как от манеры его разговора, так и уважительных речевых оборотов, подходивших, разве что, для старинных университетов.

Губы Электрона при разговоре слегка причмокивали, будто пробуя слова на вкус. От непреходящей радости общения его интонации всегда возбужденно вибрировали.

Обсуждая любую тему, он будто смаковал из маленькой блестящей ложечки какое-то особенное, вкуснейшее варенье. Радуясь каждому из ловко выстроенных предложений как ребенок, он сладко прищуривался от удовольствия.

Для достойного завершения картины не хватало только представить, как Профессор неспешно прихлебывал чай из стакана в серебряном подстаканнике. Чай крепкий, кирпичного цвета, который, в добрые старые времена, подавали только в фирменных вагонах поездов дальнего следования.

Напиток этот не пили, его вкушали. Обязательно, с колотым сахаром вприкуску.

Процедура моего научного доклада, содержавшего критический анализ выполнения инновационных проектов в центрах развития передовых технологий Беер-Шевы и Кирьят-Гата, полностью соответствовал высокому уровню прежней советской Академии Наук.

Там были и каверзные вопросы аудитории из нескольких десятков тертых профессоров и инженеров, и конструктивные прения, и азартные выступления отдельных оппонентов.

Распаренный и взмокший в бане ожесточенных дискуссий, я, как мог, кланялся и благодарил своих новых знакомых.

Исчезли, испарились, делись куда-то целые годы и десятилетия, щедро наполненные суетой и приземлёнными реалиями. В эти минуты, в моих глазах и на лицах собеседников снова разгорался неистовый огонь новых творческих перспектив и знаковых свершений.

По небольшому залу Бэйт (Дом, иврит) Канада Ашдода, где долгие годы собирался научный семинар, как будто прошла Муза, задевшая всех своими блестящими искрящимися одеждами.

— Ну-с. Будем ли ещё продолжать мучить нашего дорогого Эмануила?, — счастливо улыбаясь, Электрон медленно обвёл взглядом аудиторию, — Или, может, по чайку с печеньицем?

Радостно шумнув отодвигаемыми стульями, аудитория быстро избавилась от толпы ученых, кинувшихся к стоящим в коридоре столикам с традиционным семинарским угощением.

— А Вас, Эмануил, — торжественно заявил Электрон, — , милости прошу посетить наше скромное жилище. Непременно с дражайшей половиной.

Через несколько дней, уже в полной мере, я наслаждался удовольствием общения с Электроном в его домашних условиях.

Внешне он выглядел чистым теоретиком. Неважно в какой академической дисциплине. С равным успехом его можно было причислить и к математикам, и физикам, и к лирикам.

Однако привычный стереотип рассеянного странноватого ученого по отношению к нему не срабатывал. Не годился ни в коей мере.

Электрон оказался ловким, сообразительным и рукастым, обставив квартиру с примыкавшим земельным участком множественными произведениями своего незаурядного плотницкого и инженерного таланта.

Чай, также, был отменным. Общение — Общение с Большой Буквы. Стоит ли добавлять, что я, конечно же, стал постоянным участником знаменитого ашдодского научного семинара?

Там могли выступать не только ученые, не только Цви Цилькер — легендарный мэр Ашдода, не только политики типа Щаранского и Либермана, простые Премьер Министры и Президенты страны, но и обычные изобретатели, поэты и гитаристы.

Все выступления подвергались настоящему пристрастному академическому разбору. Прения затягивались порой на долгие часы.

Обстановка, в том числе военная, периодически накалялась, неопределенность жизни государства, города, отдельного человека, зашкаливали.

Точно все знали только одно — ровно через неделю, в семь часов вечера среды, научный семинар обязательно состоится. Он будет, будет обязательно, чтобы не происходило.

Это вселяло Надежду, это вдохновляло всех, это позволяло людям, от которых давно и пренебрежительно отмахнулись на работе и дома, независимо от сложившихся тяжёлых экономических, психологических, личных и общественных обстоятельств, не только высказаться на любую тему, но и быть уважительно, внимательно и доброжелательно услышанным.

Как здорово это было…