На крыльях вымысла. Рассказы

Эльшан Таривердиев

Незамысловатые истории из жизни одного южного города. Написано просто и доступно, не займет много времени. Узнаете людей, с которыми где-то однажды встречались.

Плохо одетый талант

— Раджабов! Ты почему на занятия не ходишь? — спросил профессор Илькин Дадашев, преподаватель Нефтяной академии.

Парень молчал, опустив голову вниз. Он стоял посреди аудитории перед студентами своего курса.

— Почему молчишь, Ахмед? Нечего ответить? Скажи, может, тебе кто-то мешает или тебя что-то отвлекает от занятий?

Ахмед временами поднимал голову на преподавателя и виноватыми глазами посматривал на разгневанного профессора.

Сокурсницы хихикали, и от этого парень краснел. Он переминался с ноги на ногу. Ахмед был плохо одет.

Остроносые туфли были очень ему велики и истоптаны.

Куцый пиджак синего цвета оголял его тонкие кисти. А красный, грубой вязки свитер ярко контрастировал с его светлыми брюками.

Взгляд парня подсказал профессору, что глаза Ахмеда налиты слезами и гордость его страдает.

— Хорошо! Останешься после занятий, поговорим, — с щемящим сердцем выговорил Дадашев.

Семинар закончился, и все вышли.

— Подойди, сынок, ко мне, — тихо сказал Дадашев.

Ахмед по-прежнему с опущенной головой подошёл к профессору.

— Теперь мы одни, можешь говорить. В чём дело? Что стряслось?

Ахмед не поднимал головы и ломал пальцы.

— Почему молчишь? Я хочу слышать причину, по которой ты не ходишь на занятия.

— Не могу, — еле слышно ответил парень.

— Что значит, не можешь?! Занят?

Ахмед закивал головой.

— Чем? Думаю, не тем, чем должен, — Дадашев постепенно стал расходиться. — Ты же у меня самый способный на курсе студент. Я тебя всегда всем привожу в пример. Вот, мол, парень из простой семьи, сам поступил на бюджет… А ты что вытворяешь? На занятия не ходишь!

— Муаллим,[1] я, я… — замямлил парень.

— Да что ты? — крикнул профессор. — Ты, в конце концов, скажешь, почему ты на занятия не ходишь?

Воцарилась тишина.

Пожилое сердце профессора забилось от волнения, а молодое сердце студента остановилось от испуга и стыда, которое он переживал.

— Я не могу ходить на занятия. Я работаю. И наверное, брошу учиться.

— Как это брошу? — растерянно спросил профессор.

— Отец у меня слёг. Инсульт. Я с дядей работаю на базаре.

— На каком ещё базаре?! Вы что там все с ума посходили? На базаре работать с такими мозгами? Чтоб завтра был на занятиях! Понял?

Ахмед молчал. Он был так воспитан — не возражать, когда взрослые говорят.

— Кто твой дядя? — строго спросил Дадашев.

— Бригадир.

— Какой ещё бригадир может быть на базаре?

— На нашем есть.

— Чушь какая-то! Ты, сынок, даже не представляешь себе, насколько тебе нужна учёба. У тебя дар по математике, а ты на базаре стоишь, картошку, видимо, продаёшь.

— Да не продаю я ничего, муаллим! Мы ничего не продаём, мы…

— Ничего больше слышать не хочу! Чтоб завтра же пришёл на занятия. А с дядей я твоим поговорю и притом серьёзно…

Моросил дождь. Дадашев вышел из института и, раскрыв зонт, направился в книжный магазин. Старая привычка посещать книжные магазины, так же как и продуктовые, с молодости укоренилась у почитаемого преподавателя Нефтяной академии. Духовной пище профессор уделял в своей жизни главенствующее место.

«Да это же Ахмед! Что он делает на улице в столь неурочное время?» — подумал Дадашев, заметив своего студента среди толпы странных, на первый взгляд, мужчин — небритых и смурных.

— Ахмед! Ахмед! — замахав рукой, крикнул профессор.

Парень сразу же отреагировал на собственное имя, но издали узнав своего учителя, тут же ретировался, затерявшись в толпе.

Дадашев, дойдя до места, где заметил Ахмеда, стал судорожно оглядываться по сторонам.

— Здравствуйте, Илькин муаллим! Я дядя Ахмеда Гамлет, — учтиво представился мужчина среднего роста и очень похожий на Ахмеда.

— Ну здравствуй, Гамлет, — ответив на приветствие, Дадашев стал рассматривать дядю.

Драповое пальто на дяде ярко коричневого цвета и давно вышедшее из моды напомнило профессору молодость.

— Ахмед передал мне, что вы хотите со мной встретиться.

— Послушай меня, уважаемый! — строго начал профессор. — Что вы здесь делаете? И что здесь делает Ахмед?

— Мы здесь работаем, — с удивлением ответил Гамлет.

— Ахмед говорил мне, что вы работаете на базаре.

— А это и есть базар.

— Какой это базар? — недоумевал Илькин Дадашев. — Это же улица!

Гамлет поднял воротник драпового пальто и рассмеялся.

— Э-э-э, профессор! Столько лет живёте в Баку, а не знаете, что здесь располагается базар?

— Какой ещё базар?!

— Gul bazari[2], — еле слышно произнёс дядя Ахмеда.

Дадашев от услышанного отпрянул и возмущённо выдал:

— Какие ещё рабы в наше время?

— Да не в прямом смысле слова, просто нанимают нас на всякие работы, под честное слово, то есть без письменного соглашения. Тут всяких специалистов можно найти: плотники, каменщики, паркетчики, ну и батраки, и всякие бедолаги тоже тут ждут своей очереди. Ну откуда же вам знать? Вы, кроме книжного магазина, никуда после работы не ходите, — рассмеявшись, сказал Гамлет. — Я давно за вами наблюдаю, мы здесь с братом, отцом Ахмеда, уже 6 лет как стоим, сразу, как из Армении переехали. Одним словом, беженцы мы.

— И обмануть могут? Я имею в виду не заплатить…

— Могут! Даже побить могут.

— А Ахмед чем занимается?

— Мне помогает, я каменщик.

— Послушай, сынок, — медленно начал Дадашев. Профессор пребывал в шоке от увиденного столпотворения бесправных людей. — Ты знаешь, что твой племянник решил бросить учёбу?

Гамлет отвернулся и опустил голову.

— Ты знаешь, что Ахмед — талантливый парень и что ему надо учиться, а не здесь стоять. У него талант математика. Пойми, это не каждому даруется Богом. Прошу тебя, оторви парня от этого кошмарного базара. Пусть учится. Ему здесь не место.

Гамлет прибрал улыбку и зло опустил брови.

— А кто деньги зарабатывать будет? А кто будет семью кормить? Кто на лекарства для отца своего будет зарабатывать? Вы же всего не знаете! У моего брата, кроме Ахмеда, ещё четверо детей. Кто их будет кормить, если брат после инсульта не поднимется?

Гамлет закурил.

— Я тоже неглупый и мог бы отучиться. Но отец наш рано умер, и пришлось идти работать, а потом ещё эти проклятые события совсем подкосили весь наш род. Думаете, мой брат просто так заболел? Так неужели вы не видите, что мы беженцы! У нас это на лбу написано. Нам на хлеб зарабатывать надо, какая тут, к черту, учёба!

У Дадашева опустились руки. Он ещё раз огляделся и проникся ужасным положением толпящихся на этой улице мужчин.

«Но такому дарованию, как Ахмед, здесь не место», — твёрдо решил профессор.

— И всё-таки я настаиваю, чтобы Ахмед продолжил учёбу.

Гамлет недовольно посмотрел на Дадашева и сказал:

— Не знаю, пусть сам решает: или с голоду пухнуть и заживо похоронить своего отца, или…

Недосказав, Гамлет резко отвернулся и отошёл к друзьям по несчастью.

«Тоже мне тип! — в сердцах выразился профессор. — Раз я не учился, так пусть он тоже не учится. Пусть побирается…» — мысленно перефразировал профессор Гамлета.

Дождь закончился, и появилось солнце. Но над душой Илькина Дадашева висели тяжёлые тучи. Он, как никто другой, знал, что такое талант и как ему надо помогать. Потому что всю свою сознательную жизнь противостоял бездарностям и лентяям.

Вдруг профессор остановился и стал копаться в карманах плаща.

Мобильный неугомонно верещал.

— Слушаю!

— Илькин! Это я, Донмаз.

— Слушаю тебя, гардаш[3].

— Я тебе звоню… одним словом, у нас проблемы. Внук твой на занятия не ходит. Спрашиваю, почему не ходишь? Говорит, некогда мне, занят я, работаю в одном важном министерстве.

— И кем он там работает? — спросил Дадашев, приложив руку к сердцу.

— Говорит, помощником министра.

— В его 19 лет и помощником целого министра? Надо же, ну и времена! Хорошо, Донмаз, я разберусь с его отцом.

— Только, Илькин, моё имя не озвучивай. Я очень люблю твоего Ильхама. Он мне как сын. Потом скажет, дядя Донмаз наябедничал. Илькин! Пойми меня правильно. И тебя, и меня в нашей научной среде все знают. Не хочу, чтобы слухи ползли всякие… ты же знаешь наших… любители языки почесать.

— Не беспокойся, гардаш, я разберусь.

Дадашев возмутился и прибавил шагу.

«Прохвост! Лентяй! Обнаглел на родительских харчах. Ну я тебе покажу… помощник чертов», — негодованиям профессора не было предела.

Дойдя до угла торговой, у больших витрин известного бутика Дадашев увидел внука.

Джабир стоял в дверях элитного магазина, увешанный пакетами от известных брендов. Он явно кого-то ожидал. Постоянно заглядывал внутрь бутика.

— Джабир?! Почему ты здесь стоишь, и чьи это пакеты? — спросил Дадашев, вплотную подойдя к внуку.

— Дед? А ты что тут делаешь? — от неожиданности внук растерялся и задал глупый вопрос.

— Я домой иду. И где, кстати, должен быть и ты. И вдобавок ко всему, если я не ошибаюсь, ты должен готовиться к сессии.

— Я занят! Я на работе! — спешно выдал Джабир, потому что из бутика вышла женщина.

— Джабик! Возьми у меня пакеты, а то у меня руки отвалятся, — сказала расфуфыренная дама. — С кем это ты разговариваешь, он кто, парковщик?! — недовольно сморщив напудренное лицо, спросила дама.

— Нет. Это мой… — Джабир замялся и посмотрел на деда.

Илькин Дадашев был человеком чутким и вежливым. И ко всему же любящим дедом. Он понял, что внук растерян и находится в затруднительном положении. А ещё понял, что перед ним стояла женщина важного человека, женщина с признаками апломба и высокомерия.

— Да, я парковщик, — обречённо признался профессор.

— Ну, тогда зачем стоим, Джабик?! — развела руками особа. — Заплати ему и поедем!

Профессор Дадашев не вошёл домой, а ворвался.

— Ильхам! Куда ты устроил Джабира? — почти что криком начал преподаватель академии.

— В министерство… к Рустаму, в помощники устроил, — тихо и выдержано ответил успешный предприниматель, сын профессора Ильхам Дадашев.

— В какие помощники? Которые в слугах его жены ходят. Пакеты с барахлом за ней носят.

— А в чём дело, отец?

— А в том, что он сейчас заниматься должен, а не прислуживать всяким там… пустышкам. Видел я его недавно на Торговой с этой…

— Наира ханум совсем не пустышка.

— Да она самая настоящая пустышка! Во мне признала парковщика.

Ильхам улыбнулся и ответил:

— Пап, ты сам виноват, одеваешься как… И вообще, ты после ухода мамы совсем себя запустил.

Последние слова сына остудили гнев престарелого отца. Он сел на диван и приложил руку к сердцу.

— В этом вопросе ты полностью прав, — успокоившись, сказал профессор. — Наверное, я действительно похож на парковщика, а может, даже на мойщика машин.

— Ну, ты совсем загнул… — улыбаясь, сказал Ильхам, и сел рядом с отцом, удерживая в руках заранее заготовленную смесь воды с валокордином.

— Так нельзя, сынок. Джабир должен учиться, а не прислуживать, — чуть погодя выдал профессор.

— Пап! Успеет… никуда институт не убежит. И потом, что даст ему одна учёба — протирание штанов и болтовню с друзьями? Пусть учится жизни. Пусть научится, где надо «гнуться», а где надо и в зубы дать. А то вот я. Вырастил ты меня ботаником, я потом себе столько шишек по жизни набил, один бог знает.

— Э-э-э, сынок, неправильно всё это. Знания всегда нужны. Лучше мозгами быть кому-то нужным, нежели… А что касается ловких рук, то они у многих имеются.

— Хорошо, отец, поговорю я с Джабиром. Будет ходить на занятия. Мне главное, чтобы ты не нервничал.

День выдался нелёгким, насыщенным разнообразными событиями.

Профессор Дадашев отдыхал в своём кабинете, точнее, отходил от потрясений прошедшего дня.

Невестка профессора Айгюн выясняла на кухне отношения с сыном, небезызвестным уже Джабиром.

— За все уже уплачено. Его надо только поднять. Ты пойми, у них сегодня в магазине нет рабочих, а на завтра я такой дорогой холодильник в магазине оставлять не хочу. Сломают или помнут, или ещё что-нибудь с ним сделают. Я очень тебя прошу, помоги водителю его поднять.

— Э-э-э, мам, отстань, я не могу, я скоро ухожу. И потом ты хочешь, чтобы я надорвался?

Дверь кабинета профессора резко отворилась. Дед вошёл на кухню и посмотрел строгим взглядом.

— Когда приедет машина? — не обращая внимания на внука, Дадашев спросил невестку.

— Скоро.

— Как приедет, позови!

Профессор ушёл в кабинет.

Спустя некоторое время, парадная дверь квартиры Дадашевых захлопнулась и кто-то сбежал вниз по лестницам.

Поняв, что его демарш возымел действие, профессор Дадашев прилёг обратно на диван.

Сквозь сон мужчина услышал диалог двух парней, а вернее будет сказать, торг. Один просил добавить, а другой дерзко отвечал ему отказом.

— Пять этажей тащил и один, без посторонней помощи! Совесть имей, накинь ещё пару манатов.

— Я что-то не понял, парень… Мы как договаривались? Четыре маната, правильно?

— В голосе последнего… профессор распознал внука.

— Ты сказал, что у вас четыре этажа, а оказалось все пять. А ещё ты говорил, что мне помогут.

— Да ладно тебе, где четыре этажа, там и пять…

— Вот у тебя интересно получается… где четыре, там и пять. Уважаемый! Это не просто этажи, это моя спина и мои ноги. Думаешь, легко тягать такую тяжесть на пятый этаж?

— Вот, держи четыре… и меньше рассуждай, — дерзко выдал Джабир. — И скажи спасибо, что я нанял тебя, а то стоял бы весь день на своей улице и в носу ковырялся бы.

— Так не пойдёт, брат, плати пять! — твёрдо заявил другой…

— Пошёл вон отсюда! Давай, канай… голодранец.

Вдруг из прихожей донеслись звуки борьбы. Потом закричала невестка профессора:

— Джабир! Что ты делаешь? А ну, прекратите! Илькин муаллим, помогите!

Профессор вышел и застал драку.

Джабира быстро оттащила в сторону его мать, и в центре прихожей рядом с холодильником остался стоять парень в куцем пиджаке, в красном свитере и светлых брюках.

Илькин Дадашев, ещё находясь в комнате, догадался, кто поднял злополучный холодильник к нему домой. Профессор надеялся, что всё разрешится мирно и молодые люди договорятся. Но получилось так, как получилось. Внук проявил свой нрав, а любимый студент — свой норов.

— Доплати ему и марш на кухню! — скомандовал Дадашев внуку.

— Джабир бросил деньги на пол и ушёл на кухню.

Айгюн последовала за сыном, уговаривая его на ходу приложить лёд ко лбу.

В прихожей остались стоять два математика и один новый холодильник.

Ахмед, как всегда, не поднимая головы, ломал пальцы. К привычной уже позе парня прибавился скрежет зубов.

Профессор подобрал деньги и подошёл к парню.

— Держи!

— Не возьму! — сквозь зубы выдал Ахмед.

— Возьми, ты их заслужил! И потом, ты же берёшь их из моих рук, а не с его… Бери! Бери! — профессор вложил пятёрку в ладонь парня.

— Теперь ты понял, что лучше учиться, чем вот так вот с пола поднимать честно заработанные деньги?! Как ты не понимаешь, что у тебя есть всё то, что может оторвать тебя от такого заработка и от тех людей, с кем ты вынужденно проводишь всё своё свободное время. Слышишь меня, Ахмед? Никто и никогда не сможет тебя вот так вот унизить, если ты выучишься и станешь специалистом, а может, даже и учёным.

Ахмед зашмыгал и утёр от слёз глаза.

— Ну всё, иди домой, а завтра приходи на занятия.

Парень дошёл до двери и, открыв её, ответил учителю:

— Я завтра приду… обязательно приду!

Илькин Дадашев смотрел в окно и, сожалея, качал головой. Его ученик Ахмед торопливо шёл по двору. Плохо одетый талант куда-то торопился. Может быть, в аптеку за лекарствами, или обратно, на базар.

Сегодня он должен был решить, как ему жить дальше: остаться на той улице или сесть за учебники, чтобы изменить свою жизнь и жизнь своей семьи.

«Поговорю завтра с ректором. Надо послать парня по обмену в Америку, пусть учится, может быть, что и выйдет из него. Думаю, у него получится».

Профессор вернулся в кабинет и сел за письменный стол.

Его ожидали курсовые работы студентов. Но он отвлёкся и взял фото, которое всегда стояло у него на столе.

На нём, широко улыбаясь, красовались четыре сельских парня — молодой Илькин и три его друга.

Четыре молодых человека в несуразных кепках и тяжёлых пальто, сорок пять лет назад приехав в Баку, сделали всё, чтобы изменить свою жизнь. И им это удалось. Они прославились.

Вернув фото на прежнее место, профессор улыбнулся и сказал вслух:

— Надо парню помочь, непременно надо…

[1] Муаллим — учитель

[2] Gul bazari — место, где собираются поденщики (временные рабочие,)

[3] Гардаш — брат