Глава четвертая: Фортепиано в малой гостиной
Бекка скользнула в комнатку и затворила за собой дверь. Гордое выражение не сходило с ее мордочки: она очень надеялась, что Ду-Ду заметит ее серьгу и браслет на хвосте.
Комната была такая же, как и у волчонка и остальных детей, живших в доме: кровать, шкафы и вообще вся мебель была сделана в далеком восемнадцатом веке. Настоящий антиквариат — море узоров, изысканных изгибов… Ну, и пыли, конечно. Пыль здесь — тоже часть интерьера.
Лишь бы Дункан это понял.
Куница сидел на краешке кровати в странном оцепенении. Волчонок устроилась рядом, почти тыча хвостом (и браслетом) бедняге в мордочку.
— Ну, Ду-Ду, ничего не замечаешь? Что, совсем?
— Почему она такая страшная?
Бекка удивленно поморгала. Глаза Дункана были полны ужаса.
— Эм… Что?
— Я спрашиваю: почему Мэри такая… Ну… Почему у нее шерсть так странно растет?
— Ах, это… — махнула лапкой Бекка и опустила хвостик. — Я и не замечаю уже этого — привыкла… Просто она меня нашла, когда мне было семь, и… В общем, у нее шерсть и не может нормально расти. Ее сожгли на костре. Заживо.
Дункан испугался еще больше, но придвинулся поближе: он любил страшные истории.
— Расскажи… — тихо попросил он. Бекка снова самодовольно улыбнулась.
— Ну… Ладно. Мэри посчитали ведьмой, потому что она пила кровь соседских детенышей. Хотя она и была ведьмой, я думаю — но правду все равно у нее выпытывать бесполезно…
— Пила кровь? — прошептал Дункан. — Жутко, но… Ва-а-ау. Меня принял в банду настоящий вампир!
— Это не банда, Ду-Ду. Это секретная организация, созданная Кровавой Мэри. И она не вампир. Она ведьма.
— А разве они есть? — засомневался куница. — Я думал, волшебство — это сказки…
Бекка встала и с важным видом зашагала туда-сюда, заложив лапы за спину.
— А с чего тогда быть «Охотам»? «Охота на ведьм» происходила с пятнадцатого по семнадцатый век. В Америке самые знаменитые ведьмы — Салемские, но у нас, в Вулфджинии, тоже сожгли немало. А во-вторых…
— В пятнадцатом веке? — повторил Дункан. — Стой-стой, но ведь Мэри…
–…Родилась в конце семнадцатого века, — закончила фразу Бекка. — Наш Механиксвилль был заселен английскими колонистами как раз в семнадцатом веке.
Дункан даже присвистнул.
— Надо же, какая ты умная…
Волчонок победоносно тряхнула головой.
— Я занималась и историей, и фортепиано, и много чем еще.
— Так ты не ходила в школу? — спросил Дункан. Бекка пожала плечами:
— Я официально мертва, Ду-Ду. По документам меня уже нет целых пять лет.
Куница моргнул. Волчонок усмехнулась.
— Ты ж хотел посмотреть на мою шерсть? Смотри.
Она сняла маску и опустила черный воротничок, и Дункан увидел, что ее мех серебрится, как от луны — хотя ни единого лучика с улицы сюда не проникало.
— Тут почти все такие. Призрачные. Но есть и такие, как ты… Только ты не думай, я не привидение. Мне было семь, когда кое-кто заставил моего отца убить меня. Он сломал мне челюсть и должен был пристрелить, но не смог и выстрелил в себя самого. Но по официальной версии папа сделал это спьяну. Даже прислуга это подтвердила. Но папа не мог. Он был очень интеллигентный волк, никогда не напивался, никогда никого не бил — ни меня, ни маму, ни прислугу… Никого-никого, веришь?
— Верю, — поспешно ответил Дункан.
— Мой папа был пианистом. Знаменитым на весь мир виртуозом Лукасом Ноутом. Он и меня учил играть… Но я тогда так не хотела учиться!
— Значит, ты умеешь играть на пианино? — восхитился Дункан.
— На фортепиано вообще-то, — поправила Бекка. — Кстати, в доме есть одно фортепиано. Старое, но очень красивое. Оно стоит в малой гостиной. Я на нем занимаюсь.
— А сыграешь мне что-нибудь? — попросил Дункан. Волчонок постучала лапкой по подбородку:
— М-м, даже не знаю… Я вообще-то устала, дел по горло… Но, уж если ты очень хочешь…
— Да! Очень хочу!
— Тогда ладно. Только — тс-с! Не разбуди никого.
— А здесь много народу живет? — шепотом спросил Дункан, когда они с Беккой тихонько выскальзывали из комнаты.
— Много, — коротко ответила та, таща куницу по запутанным коридорам в малую гостиную.
Дверь туда оказалась незаперта, им даже никто по дороге не попался — Бекка ликовала. Она плотнее закрыла дверь и иронично заметила:
— Ты так смотришь, как будто никогда не видел обоев, мебели и паутины!
— Паутину я видел, — обиделся Дункан. — А мебель тут очень уж… Ну, не такая.
Бекка тяжко вздохнула и закатила глаза.
— Это дом восемнадцатого века, Ду-Ду. Его построили в тридцатые годы.
— Ого, Бекка. Ты такая умная! — покачал головой ошеломленный Дункан и принялся оглядывать гостиную.
В центре довольно большой комнаты (ага, а еще «малая»!), действительно, стояло громадное белое фортепиано. Мебели особой не имелось, только кресла, обитые красным бархатом. Из того же бархата были и плотно задернутые шторы. Кстати, пыльные.
— Дом красивый, но почему тут все так… — Дункан замялся, подбирая слова. Бекка села за фортепиано и наскоро размяла пальцы.
— Как — так? Грязно? Ну, естественно. Паутина и пыль здесь вроде как обжилась. Ее не прогонишь. Это ж дом-призрак! Так, ладно, хватит болтать. Сядь куда-нибудь и слушай… — Дункан открыл рот, и Бекка сделала страшные глаза: — Мол-ча!
Дункан послушно закрыл пасть и устроился в ближайшем кресле. Он хотел уточнить, что за «дом-призрак», и почему почти все тут «призрачные», но решил приберечь вопросы на потом.
Музыка, выходившая из-под Беккиных лап, сначала была тихая и протяжная, как скулеж щенка, но постепенно набрала силу и стала воем, а после рыком волчицы. Куница почти видел, как по комнате носится эта волчица — подозрительно похожая на Бекку, только взрослая. С прозрачной… Нет, с призрачной шерсткой, с глазами цвета голубого стекла и жемчужно-белыми зубами.
Мелодию пронзила какая-то стрела, прямо резанувшая слух: это на пути волчицы встало другое животное, морды которого воображение Дункана нарисовать было не в силах. Животное было злое.
Дункан вытянул шею: прозрачная (призрачная!) волчица стояла перед фортепиано, оскалившись на противника — тот был меньше нее, но изворотливей. О, нет! Он сейчас бросится на нее с оружием! Но волчица отбросила его, и, уже переступая через поверженного врага, запрокинула голову и пронзительно, громко завыла на повисшую под потолком луну…
Музыка начала стихать.
Луна, волчица, ее соперник — все растаяли в воздухе голубым дымком. С последним аккордом исчез и дымок.
Бекка откинулась на спинку стула, сжимая и разжимая кулачки — по лапкам разливалось приятное зудение.
— Ну, как?
Дункан только выдохнул:
— Невероятно…
Бекка польщенно улыбнулась и склонилась в элегантном поклоне. Дункан разразился аплодисментами. Маленькая волчица поклонилась еще пару раз, скромненько поводя хвостиком.
— Это папина последняя сюита. Я ее очень люблю и знаю наизусть! На самом деле папа обучил меня только самым азам… — как бы между прочим сообщила она. — Я почти всему научилась сама. После его смерти.
— Думаю, он бы тобой гордился, — попробовал утешить ее Дункан. Бекка усмехнулась:
— Знай он, чем промышляет его маленькая принцесса, он бы наверняка от меня отрекся.
— Объясни хоть мне, чем, — нерешительно попросил Дункан. — У меня теперь больше вопросов, чем до этого…
Бекка почесала за ухом (приятно ощутив под лапкой серьгу).
— Ну… Если честно, я никогда не занималась новичками. Ты — мой дебют… Я начала не с того. Вот Рут, например, написал на все случаи жизни одну длинную устрашающую речь, а у меня на это и времени не было…
— Кто такой Рут?
— Крыс, который меня боится! — самодовольно заявила Бекка. — Только меня и Мэри. Он вторым получил почетную серьгу!
— А кто первым?
— Хьюго. Волкодав. Рут уже староват, а Хьюго в полном расцвете сил. Он молодой, сильный, жестокий. А еще такой высо-о-окий, как гора. И плечи такие широченные.
— А эта серьга… Что она значит?
— Серьгу Мэри сама вставляет в ухо избранного — их она выбирает из самых решительных и авторитетных, — и он берет себе подопечного или двух. Когда у зверя с серьгой набирается в команде трое или четверо подопечных, он имеет право взять себе какой-то участок для патрулирования. У Рута это северная часть Механиксвилля. Он недавно заполучил его — когда к ним с крысенком Джо присоединился хорек Ланс, который пытался сжечь дом в отместку одному своему дружку. Формально я тоже числилась в их компании, но на сейчас у меня появился ты!
Дункан поднял лапу.
— Что?
— А как выбирают подопечных? И причем тут желание хорька сжечь чей—то дом?
— Так ты еще не понял? — искренне удивилась Бекка. — Здесь все либо не дружили с законом и остались совсем одни — как ты, — либо мертвы… Формально. — Похоже, Бекке нравилось это слово.
— Так ты все-таки призрак или нет? — уточнил Дункан.
— Нет. Я расту. И я не прозрачная.
— А призраки прозрачные?
— Ну да. Конечно, они прозрачные… Прозрачные и светятся изнутри. Я точно была призраком. Я была прикована к месту своей гибели — к обочине дороги, — и все выла, выла на луну каждую ночь…
— Так ты и есть… Волчонок со Стадли-Роуд?
— Да-да, меня так называют… Даже забавно. Я единственная дочь покойного пианиста-виртуоза, а меня знают только как привидение.
— А страшно быть призраком?
— Да… Нет… Не помню. Помню, меня забрала Мэри. Взяла за лапку и увела, и дала выпить чего-то красного — я не сразу узнала, что это кровь. И мех у меня потемнел. Не стал серым, как раньше, но… Я ей даже хотела сказать спасибо, но не смогла. У меня челюсть была сломана.
— Она выходила тебя? — догадался Дункан. Бекка фыркнула.
— Выходила? Ха! Никто меня не выхаживал. Я ни-ког-да не нуждалась, чтобы за мной ухаживали. Нет, она меня заперла в подвале и связала крепко-крепко. Она сделала меня смертной с помощью крови, чтобы получить мою кровь.
— Жу-у-уть…
— Она раньше часто этим помышляла: возвращала призраки детенышей с помощью маленького количества крови, чтоб пить всю их кровь. Мэри говорит, что только благодаря этому и вернулась на этот свет после сожжения.
— И что же ты сделала?
— Она вышла и оставила нож на видном месте. Мне удалось выкрутить из веревок одну лапу, дотянуться до ножа и перерезать путы. Так и выбралась.
— А Мэри? Она тебя не поймала?
— Поймала… А толку? Она безоружная, у меня ее нож. Говорить не могу, ну и что? Вот тогда Мэри и сказала, что во мне есть что-то. Она меня оставила у себя. Тогда ей пришла идея создать свою организацию. Маленькую звериную сеть из молодежи и детей, которые бы патрулировали улицы. У нее всегда есть кровь — не всех же брать в тайные ряды, а у нас есть жизнь и подобие семьи.
— А ты сама сейчас пьешь кровь? — спросил Дункан.
— Конечно, нет! Сейчас я живая!
— Тебе не было страшно с ней один на один жить?
— Знаешь, — проговорила Бекка. — Мне было нечего терять… Да и не одни мы были. Вон, Дин, например. И еще горничные. Мышки. Такие серые и незаметные. — Бекка вдруг спросила: — А ты как считаешь, я красивая?
— Очень! — с жаром ответил Дункан, но осекся. — А ты… Ты ведь не будешь м-меня…
— Спятил, что ли? Нет! — возмутилась Бекка. — Ты — мой друг, Ду-Ду. Да и… Вот я уверена, что у такого обалдуя даже кровь плохая!
Желая сделать Бекке приятное, Дункан сказал:
— Тебе идет эта серьга. Очень.
Бекка кокетливо склонила правое ушко:
— Спасибо. А тебе будет идти маска и такой же костюм. Я уверена.
Она встала и уже открыла дверь, собираясь выйти и отвести куницу обратно, но Дункан должен был спросить еще что-то.
— Расскажи про этот дом. Почему в нем нельзя убрать пыль? И этот дворецкий, мыши… Они тоже старые? Ну, как Мэри и…
— Да… Да! — вдруг ахнула Бекка и закрыла дверь. — Я же тебе самое главное и не… Так, сядь обратно.
— Но я и не вставал…
— Сел, кому говорят!
Дункан вскочил и уселся обратно. Маленькая волчица удовлетворенно кивнула и грациозно приземлилась в другое кресло.
— Так вот. История дома — это самое увлекательное, что ты когда-либо слышал!
Дункан молчал. Бекка опять кивнула.
— Да… В общем, Мэри сожгли на костре.
— В семнадцатом веке, — уточнил Дункан, показывая, что слушал Бекку очень внимательно.
— Угу. В семнадцатом веке. Вот сожгли ее…
— На костре.
— Да. На костре. Ее сожгли. Но она стала призраком, который можно было вызвать всего пятью словами… Многие рисковали. И зря. Те, кто выжил, были невероятно обезображены: Мэри расцарапывала им морды и забирала кровь. Понемногу, по чуть-чуть она набрала столько крови, сколько должно быть в теле взрослой лисы. И вернула себе смертное тело к восемнадцатому веку.
— И что дальше?
— Мэри вышла замуж за богатого красавца-герцога Де Лисса и осталась его вдовой через год, получив огромное состояние. Ей стало проще добывать кровь. Но скоро слухи доползли до верхов, Мэри опять казнили, но никто не мог жить в доме, где жила она. Вот в этом. Вся прислуга здесь была ей верна и до последнего укрывала ее от стражи и все они принесли Мэри клятву верности, все таинственно исчезли с ее уходом…
— А потом?..
— А потом исчез и дом. И так было до той поры, пока однажды кому-то не вздумалось вызвать дух Кровавой Мэри. Мэри Уорт… С той поры, с середины двадцатого века, Мэри осталась на этом свете навсегда. А недавно решила возвратиться в близость того места, где ее убили впервые. И это место…
Она многозначительно подергала бровями. Дункан не понял.
Бекка шлепнула себя по мордочке лапкой:
— Механиксвилль, Ду-Ду! Ну, вот что ты за… Ай, неважно. Ты въехал?
— Не-а…
Бекка посмотрела на него долгим, многозначительным взглядом. Потом взяла за лапу, потащила в коридор, молча довела до спальни и объявила:
— Ду-Ду, я открою тебе глаза: болван ты редкостный. Спокойной ночи!
Дункан «не въехал», чего она так завелась, но послушно лег спать.
Утром на прикроватном столике оказалась аккуратно сложенная одежда — такая же, как у Бекки. И маска.
