Дженис Джоплин – жемчужина рок-н-ролла
Голос Дженис Джоплин принес ей славу и деньги еще при жизни, а посмертная пластинка Pearl только за один год могла бы выручить ей миллионный доход – так велики были продажи. Ей присвоили звание легенды блюза, толпы поклонников и по сей день приезжают в Порт-Артур, чтобы почтить память певицы. Но в родном городе Дженис никогда не жаловали, в школе она была изгоем, а ее дом сровняли с землей после ее гибели. Дженис всю жизнь хотела доказать родителям и себе, что она не пустышка, что она чего-то стоит, что ее можно любить. И никогда не хотела быть как все или прогибаться под кого-то. И в этих тяжелых подростковых травмах и кроется главная трагедия жизни великой звезды: Дженис пыталась найти себя, понять, кто она, но раз за разом падала в пропасть из алкоголя, случайного секса и наркотиков. В 27 лет она записывала новый альбом, была влюблена и счастлива, казалось, что жизнь наконец благосклонна к ней, но все оборвалось внезапной смертью от передозировки в придорожном отеле. И жизнь, и смерть Дженис Джоплин окутаны множеством слухов. Какой она была? Совершала ли она все эти безбашенные выходки, о которых рассказывали газеты и ее знакомые? Ее смерть – это случайность? Или убийство рук прежнего любовника? Или самоубийство? Используется нецензурная брань. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Оглавление
- Безжалостный город (1943–1962)
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дженис Джоплин – жемчужина рок-н-ролла предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Janis Joplin
ELLIS AMBURN
Published 2020
2nd Edition
NEW HAVEN PUBLISHING LTD
© К. Захаров, перевод на русский язык, 2022
© ООО «Издательство «Эксмо», 2022
Фото на обложке:
© Michael Ochs Archives / GettyImages.ru
Безжалостный город (1943–1962)
Стоя на душном перекрестке в Порт-Артуре, Техас, где родилась величайшая певица в истории рок-н-ролла Дженис Джоплин, я наблюдаю, как бригада рабочих сносит двенадцатиэтажное здание отеля Goodhue. Двадцать лет назад именно там Джоплин в последний раз появилась на публике. Кран с огромными клешнями дергает за стальные опоры, поддерживающие элегантную крышу из испанской черепицы, она резко отделяется и с грохотом падает на землю. Goodhue — красивое здание, построенное в 1930-е годы, жемчужина ар-деко в латиноамериканском стиле. Оно заслуживает статуса достопримечательности, в остальном же центр Порт-Артура выглядит как разбомбленный Берлин после Второй мировой войны — брошенные дома с заколоченными окнами, некоторые из них уже осели, большинство — в пожароопасном состоянии.
Продолжают работать лишь Woolworth[1], Wallgreen’s[2], Keyhole Klub и секс-шоп; даже автобусная станция Greyhound[3] закрылась. Администрация Порт-Артура и другие муниципальные здания сгруппированы вдоль Берегового канала, который рассекает сердце города. От шумного порта со множеством баров, борделей и казино, каким был Порт-Артур во времена Дженис, почти ничего не осталось. В 60-е годы представители среднего класса переехали в предместья, ближе к автомагистралям, Central Mall[4] и окружающим город болотам, оставив центр Порт-Артура бедным афроамериканцам. Всего в городе проживает 61 195 чел.[5]
Десятая встреча выпускников 60-го, прошедшая в отеле Goodhue в 1970-м, стала для Дженис сокрушительным разочарованием. Будучи одиноким прыщавым «гадким утенком» и первым битником в городе, Джоплин практически ни с кем не общалась в средней школе Томаса Джефферсона. Настолько, что позднее она говорила: «Их насмешки выгнали меня из класса, из города и из штата». В 1970 году, на пике своей славы, она смотрела на эту встречу как на шанс покрасоваться и расквитаться с людьми, которые в старших классах насмехались над ней. «Я надену колокольчики и перья, — заявляла она репортерам перед поездкой, — и скажу: „Помнишь меня, парень? Чем занимаешься? До сих пор работаешь на заправке?“». Она отчаянно нуждалась в любви и признании, которых не получила прежде в Порт-Артуре и которых никогда не переставала страстно желать. На встрече она хотела навсегда похоронить старую простушку Джейн и переродиться в Жемчужину, привлекательную девушку, олицетворение веселой прожигательницы жизни. С тех самых пор, как она осознала, что не может составить конкуренцию общепризнанным первым красавицам-старшеклассницам, Дженис пыталась найти подходящую роль для себя. И инстинктивно понимала, что только полностью раскрепостившись, она сможет получить свой кусок от пирога удовольствий. Если ей не стать красивой, то, по крайней мере, она может стать скандально известной. Это решение с треском провалилось и ничего хорошего для Дженис во время учебы в школе Томаса Джефферсона не принесло: другие ученики лишь стали звать ее шлюхой и бросать в нее гроши. Однако оно же помогало ей в дальнейшем — в жизни скитающейся битницы, фолк-певицы, королевы хиппи в Хейт-Эшбери и, наконец, мировой рок-звезды, зарабатывающей по 50 тысяч долларов за вечер.
«Она была опустошена», — говорит Роберт Раушенберг, уроженец Порт-Артура, ставший всемирно известным художником и обладателем Гран-при на Венецианской биеннале. «Она нуждалась в одобрении родного города, и в конце концов эта нужда привела ее к тупику. С одной стороны, она хотела утереть всем нос, а с другой — быть ими любимой. Это как кислотная реакция: либо то, либо другое должно раствориться».
Для Дженис, к 27 годам уже выгоревшей от наркотиков, алкоголя и секса, это был удар, от которого она не смогла оправиться. Правда, не все с этим согласны. Один из бывших одноклассников уверял Дженис, что в школе никого не волновало, что она «была не такой, как все, имела проблемы с весом и кожей… Ты нам нравилась». После, по словам Лоры, они сели и кое-как вместе пропели гимн класса. Звучит хорошо, однако, к сожалению, факты противоречат подобному переписыванию подлинной истории. Всего семь недель спустя Дженис Джоплин умерла от передозировки наркотиками в номере мотеля в Голливуде. Ее поездка домой — попытка уже ставшей звездой Дженис вернуть себе чувство самоуважения, в котором ей было отказано в юности, лишь подтвердила невозможность этого. После мероприятия в тот вечер ее видели скитающейся по темным улицам Порт-Артура в одиночестве. В результате она оказалась в баре под названием Pompano Club. Как говорит бармен, обслуживавший Джоплин в ту ночь, она не переставая возвращала заказанные напитки. Спустя двадцать лет я беру у него интервью в клинике, специализирующейся на лечении алкозависимости, на авеню Льюис. По его словам, Дженис тогда заявила, что «вся эта выпивка — дерьмо». «Как мне кажется, она хотела, чтобы напитки были крепче, — смеется он. — Я выпил их сам и домой ушел мертвецки пьяным».
Многие из молодых людей в клинике были еще детьми, когда Дженис умерла, и у каждого есть что рассказать о ней. Согласно легенде, распространенной среди школьников Порт-Артура, чтобы увидеть призрак Дженис Джоплин, нужно пойти в темную комнату, проговорить «марихуана» три раза и обернуться вокруг себя. Выражение Dialing for Dollars[6] из песни Mercedes Benz, как сообщает мне молодой парень, — отсылка к телевизионному шоу 1950-х годов, на котором можно было выиграть цветной телевизор. «В прямом эфире людям звонили с передачи, и нужно было обязательно быть дома, чтобы ответить на звонок и получить свой приз. Все в Порт-Артуре смотрели это шоу». Композиция, спетая а капелла и вышедшая в последнем альбоме Pearl, была написана самой Дженис в соавторстве с поэтом Майклом МакКлюром.
Я с неохотой покидаю клинику на авеню Льюис. Хоть я и чужой здесь, местные дружелюбны и тепло ко мне относятся, будто я часть их семьи.
Они кажутся совсем не похожими на бездушных реднеков[7], которых ненавидела Дженис. И тут же я вспоминаю, каково мне самому было расти в Форт-Уэрте, Техас. Черт возьми! Да я до сих пор пытаюсь собрать воедино частицы своей личности, разбитой на игровой площадке средней школы Уильяма Джеймса и Политехнической средней школы. Выделяться из толпы в Техасе значит быть хуже грязи, никем. Прощение было для меня так же тяжело, как и для Дженис, и этот процесс начался лишь тогда, когда я осознал, что самоуважение идет изнутри, а мнение других людей ничего не значит.
Техасское солнце жарит, как доменная печь, и люди вынуждены перебегать из машин с кондиционерами в дома с кондиционерами, будто бы спасаясь от града, хотя на самом деле стоит ясный день. В поисках небольшого дома, в котором родилась Дженис, я проезжаю короткий отрезок от авеню Льюис до улицы Проктер. Но на его месте теперь пустой участок совсем без упоминаний о том, что здесь жила Дженис. Он выглядит довольно привлекательно — тихий, прохладный, укромный уголок, покрытый травой и цветущими фиолетовыми кустами с возвышающимся деревом сзади. Извивающаяся дорожка ведет к месту, где раньше стоял дом — теперь от него осталась всего лишь бетонная ступенька крыльца. Позже местный житель по имени Джон Палмер сообщит мне, что безуспешно пытался убедить городские власти сохранить дом Дженис. Уже после того как здание было снесено, Палмер просил разбить сад для медитаций, чтобы приезжающие фанаты могли тихо посидеть под деревом, почтив память певицы. Однако администрация была глуха к его просьбам.
Возвратившись в гетто в центре города, расположенное примерно в миле от места рождения Дженис на улице Проктер, я ныряю в Keyhole Klub, чтобы спастись от жары. Сидя с колой у стойки, завязываю разговор с соседом средних лет. «Я однажды работал с Дженис, — говорит он. — Я играю на гитаре, и мы как-то вместе снимали для телевидения рекламный ролик по заказу одного из местных банков. В шестидесятые такое бывало. Дженис всегда носила с собой бутылку. Хорошая девушка».
На следующий день, в воскресенье, позавтракав в закусочной Beverly’s на шоссе Твин Сити, я случайно захожу в протестантскую церковь. После службы, на которой присутствует дюжина человек, я прошу священника посоветовать мне местных, которых можно было бы расспросить о Дженис. Моргая и отступая на шаг назад, он говорит: «Нет. Из-за нее здесь была масса проблем. На вашем месте я был бы аккуратнее. Многие ее совсем не любят». «Но не все же такого мнения, — отвечаю я. — Я встретил мужчину в Keyhole Klub, который считает, что она была прекрасной девушкой».
«Извините», — говорит он, отворачиваясь.
На парковке женщина со своей дочерью рассказывают, что в Порт-Артуре так и не простили Дженис за критику в адрес города и штата и до сих пор с неприязнью относятся к ее образу жизни, голосу и рок-н-роллу. В этот момент до меня доходит: ведь это же Библейский пояс Техаса, и прошедшие двадцать лет никак не изменили предрассудки горожан в отношении Дженис. Как будто бы все достижения контркультуры 1960-х с их прорывом в области гражданских прав, ниспровержением Джонсона и Никсона[8], окончанием войны во Вьетнаме, сексуальной революцией, улучшением положения женщин и сексуальных меньшинств попросту никогда не происходили. Меня переполняет странное чувство. Кажется, что вселенная подошла к пределам городской черты Порт-Артура и резко остановилась.
В понедельник в компании одноклассника Дженис по имени Клифф Ходжис я отправился в среднюю школу, где она училась первые два года. Теперь школа поменяла свой статус на неполную среднюю; стоящие перед ней милые девочки флиртуют с нами, желая узнать все о моем новом пятилитровом кабриолете Mustang GT. Намекают на то, что не против прокатиться. Это компания дерзких прекрасных маленьких лолит, стоящих на пороге взрослой жизни, прямо как Дженис в их возрасте. Внутри красивого краснокирпичного здания в колониальном стиле у меня происходит перепалка с сотрудницей школы, которая беспощадно критикует Дженис. Неожиданно заведение кажется мне уродливым и зловещим — точно таким оно казалось и Дженис, — и я ухожу оттуда. В 1959-м средняя школа переехала в новый кампус на шоссе Твин Сити. Туда я и направляюсь.
Средняя школа Томаса Джефферсона представляет собой огромное строение 1950-х годов из стекла и стали — типичная архитектура эпохи Эйзенхауэра. Рядом с главным корпусом стоят две круглые постройки из бетона, вмещающие спортивный и актовый залы; их часто называют «Титьки-близнецы»[9]. В кабинете директора несколько сотрудников приветствуют меня и приносят копии ежегодных фотоальбомов. Все фотографии Дженис вырезаны из них, однако одно ее фото в рамке висит на стене коридора в ряду снимков известных выпускников школы. Среди них Раушенберг (выпуск-1944), Джимми Джонсон, тренер Dallas Cowboys[10]; Аллан Шиверс, губернатор Техаса с 1949 по 1957 год; актер Дж. У. Бейли, сыгравший в «Полицейской академии».
Юноша, мать которого ходила в школу вместе с Дженис, говорит, что сегодня порядки в ней такие же суровые, как и в те времена. «Я гей, — признаётся он, — и несколько парней сказали, что убьют меня, если я только покажусь перед школой. Я собираюсь бросить ее и самостоятельно сдать тест на аттестат зрелости».
После ланча я иду в музыкальный магазин в торговом центре, чтобы купить все записи Дженис. Его владелец, Тед Примо, указывает на забетонированную площадку прямо перед магазином: «Она постоянно зависала там, — говорит он. — Дети приходили туда во время ланча и ели в маленьком ресторанчике во дворе. Потом она шла сюда разглядывать пластинки».
Тед рассказывает мне о выставке в библиотеке Гейтс в Университете Ламар, посвященной Дженис Джоплин, и на следующий день я звоню президенту вуза Сэму Монро. Он настаивает, что на самом деле Дженис не была несчастлива в Порт-Артуре, а все ее нападки на Техас были необходимы лишь для того, чтобы утвердиться в образе бунтарки. «Посмотрите на ее выпускные альбомы на выставке, — говорит он. — Количество памятных надписей от друзей в них свидетельствует, что у нее была своя группа поддержки».
Выставка находится в импозантном классическом здании из белого камня, стоящем через дорогу. Библиотекарь Джанин достает выпускной альбом под названием «Желтая куртка»[11] из стеклянного ящика, и я начинаю читать послания, которые оставили друзья Дженис около тридцати лет назад. Записка от Тарри Оуэнса, «Эсквайра», была пугающей: по его мнению, Дженис проживет дольше, если будет злой; он напоминает ей о веселье в классе «старой ведьмы Данн». Ди Ди написал, что, несмотря на свою неоднозначную репутацию, Дженис оказалась «о’кей». Карлин хвастается тем, какими потрясающими были два парня по имени Джим и Кеннет, и жалеет, что Дженис не удалось повеселиться с ними. Брент (Бадди) Берни поздравил Дженис с тем, что она исправилась. Кто-то, подписавшийся «Тузом», сообщил ей, что она помешана на парнях, а следовало бы держать себя в руках.
У Дженис однозначно была своя группа поддержки, но почему-то только одна надпись кажется мне сделанной счастливым человеком. «Ты самое красивое школьное барахло, — написал светловолосый короткостриженый крепыш Билли МакДаффи, — и просто самая милая девушка». Он не шутил. Несколько недель спустя я встречусь с ним в Гринвилле, Техас, и он расскажет, как носил Дженис на плечах через костры на вечеринках встреч выпускников. После они переезжали Береговой канал, чтобы попасть на остров Плэже, где парковались и целовались.
«Почему у вас нет улицы в честь Дженис Джоплин? — спрашиваю я элегантную женщину в офисе мэра. — У вас есть шоссе Мартина Лютера Кинга-мл., а он даже не жил здесь».
«А нас никто и не спрашивал», — с невозмутимой вежливостью отвечает Ивонн Саверлин. Из окон офиса открывается панорамный вид на нефтеперерабатывающий завод Texaco, острова залива, район Сабин Пасс и болота Луизианы. Мэра Мэри Эллен Саммертин сегодня нет, и я беру интервью у ее ассистентки Ивонн, которая рассказывает: «Что касается шоссе Мартина Лютера Кинга-мл. — пять членов городского совета черные. Пойдемте, я познакомлю вас». Мы проходим в офис Корнелиуса (Курта) Богани, афроамериканца, которому я задаю тот же вопрос, добавляя: «Ваша средняя школа названа в честь Томаса Джефферсона, который родился в Вирджинии. Разве никто не понимает, что Дженис — единственная знаменитость из Порт-Артура?»
«Понимают, — говорит он, — но ее образ жизни исключает Джоплин из числа примеров для подражания, которым могла бы следовать молодежь».
Я начинаю говорить о том, что ему стоило бы обратить внимание на достижения Дженис в качестве певицы, но что-то в его позиции останавливает меня. Для членов городской администрации какое-либо увековечивание памяти Дженис стало бы политическим самоубийством, ведь она — самый ненавистный человек в Порт-Артуре. В то время как в Мемфисе дом еще бо́лее известного наркомана, чем Дженис[12], Graceland, приносит городу миллионы, тут скорее дадут Порт-Артуру сгнить в здешнем болоте, чем позволят принять хоть пенни от фанатов, желающих посетить место рождения Дженис Джоплин. Город рассматривает другие варианты выхода из трясины высокой безработицы и рецессии. Так, несмотря на то что местные представители церкви против, ходят слухи о легализации азартных игр, что позволит сделать город таким же «открытым», каким он был во времена Дженис — тогда в нем работало больше тридцати борделей.
Позднее, во время моего посещения парикмахерской на окраине, Джерди Фонтено рассказывает: «До 1968 года это был процветающий город. До того как Саудовская Аравия и ближневосточные страны перехватили лидерство в добыче нефти, перерабатывающие заводы Gulf and Texaco производили больше нефти, чем где бы то ни было в мире. Marcella’s был главным общественным центром, если для города, переполненного безумными моряками, такое понятие вообще применимо».
«У Марселлы?» — переспрашиваю я.
«Ага, — говорит посетитель в соседнем кресле. — Порт-Артур был известен как столица публичных домов Техаса. У Марселлы Чэдвелл был отличный бордель примерно в квартале отсюда». Другой мужчина поднимает глаза от своего журнала и говорит: «Дженис с компанией девиц где-то украли знак и поставили его перед Grace’s Wood Yard [еще один публичный дом]. На нем было написано „Мужчины за работой“».
Дети и родители зачастую идеальные незнакомцы друг для друга, которых связывает только факт рождения. Так было и с будущей битницей Дженис, родившейся в семье республиканцев. Дороти Бонита Ист Джоплин родила Дженис Лин в 9:45 утра 19 января 1943 года в больнице Святой Марии. Сама Дороти Джоплин была уроженкой Небраски, и на фотографии в молодости она выглядит ухоженной, модно одетой и миниатюрной. У нее обыкновенное лицо с немного удлиненным овалом и несколько лошадиными чертами, так что сложно назвать его красивым. Два раза я ездил к ней в Прескотт (Аризона), старинный шахтерский город с салунами, двери в которых раскачиваются на петлях[13]. Во время первой поездки, когда я звоню ей из своего отеля, она деловита и резка, но достаточно отзывчива. «Я как-то сотрудничала с писательницей, — говорит она, — но, когда попыталась прочесть написанную ею книгу, бросила ее со смехом после сорока страниц. Она совершенно ничего не поняла».
«Не поняла что?» — спрашиваю я.
«Ну, я-то знала Дженис», — говорит она, оставив вопрос подвешенным. Я упоминаю, что в Порт-Артуре разговаривал с Сэмом Монро, который сказал мне, что она работала регистратором в Колледже Порт-Артура[14]. «Регистратором? — негодует она. — Я была вице-президентом».
Завтра ей нужно посетить врача, у нее диагностирована инфекция мочевого пузыря, «такое несчастье для женщины в моем возрасте». Возвращаясь к теме моей книги, она говорит: «Ворошить все эти воспоминания тяжело, но раз уж вы проделали такой длинный путь, то почему бы вам не приехать ко мне домой? Как вам такой вариант?» Мы договариваемся встретиться на следующий день, в четыре часа, и она просит принести с собой примеры моих работ. «Даже школьные сочинения подойдут», — говорит она. Кроме того, потребуется сводка сделанных мной к данному моменту интервью, а также автобиографические материалы.
Я высматриваю ее дом на Плаза Драйв, которая извилисто тянется через один из престижных районов Прескотта. Она предупредила меня по телефону, что это будет здание «с настоящей лужайкой перед ним, что для Прескотта довольно необычно, здесь не принято выращивать траву». Невысокий дом зеленого цвета в стиле ранчо[15] построен из камня и нескольких видов дерева. В открытом гараже стоит шикарная машина.
Дороти радушно приветствует меня в дверях и извиняется за то, что не приглашает в дом, объясняя, что с трудом может говорить и должна быть в постели. Мы буквально минуту говорим о Дженис, и я упоминаю, что Pearl сейчас считается лучшим альбомом, записанным женщиной. «Я вижу, вам нравится музыка Дженис, — говорит она, ее голубые глаза мигают. — Мне нравилась одна из ее песен».
«Какая?»
«Она была на первом альбоме».
Я спрашиваю, не Summertime ли это, но она не уверена. Ее глаза слезятся. «Я думаю, что буду горевать до последнего дня моей жизни», — произносит она.
Пытаясь хоть как-то подбодрить ее, я говорю, что Дженис может быть сейчас лучше, чем нам. «Господу понадобился хороший сильный голос». Она улыбается: «Может быть. Я всегда была активной прихожанкой».
Когда я сообщаю, что принес все материалы, она жадно тянется к ним. После того как бумаги попадают в ее руки, она произносит то, из-за чего я чувствую себя так, будто меня обвели вокруг пальца. «Моя дочь Лора сама кто-то вроде писательницы. Я не смогу больше беседовать с вами, до тех пор пока не посоветуюсь с близкими. Кроме того, у нас есть адвокат».
Проходят недели, я так и не получаю никакого ответа, тогда как адвокат присылает мне строгое письмо. Семья протестует против того, что я упомянул о моей встрече с миссис Джоплин в опроснике, который раздал выпускникам школы Томаса Джефферсона 1960 года. Пару месяцев спустя в Порт-Артуре одноклассница Дженис Линда Хиггинботэм Кэрролл показывает мне письмо, разосланное Лорой Джоплин выпускникам 1960-го, судя по которому, у нее сложилось ложное впечатление о моей встрече с ее матерью. Лора утверждает, что я приехал без предупреждения, но на самом-то деле я звонил миссис Джоплин за день до визита.
В конце письма Лора настаивает, что все воспоминания о Дженис получатели должны отправлять семье Джоплин. В 1988-м Лора решила написать собственную книгу и предлагала выпустить ее различным издательствам Нью-Йорка.
Впоследствии, во время моего очередного визита в администрацию Порт-Артура, Ивонн Саверлин сообщает мне, что миссис Джоплин «расстроена» из-за меня. Несмотря на это, я опять отправляюсь в Прескотт и звоню миссис Джоплин, в этот раз она резка. «Кто вы такой?» — спрашивает она. И, когда я напоминаю ей, говорит: «А, тот мужчина, что стоял в дверях моего дома четыре минуты». В этот раз она отказывается от разговора, объясняя, что «это нехорошо для ее душевного здоровья». Ей трудно примириться со смертью Дженис, и она холодно сообщает, что не собирается говорить с кем-то вроде меня. В конце тон ее становится мягче: «Я желаю вам удачи с вашей книгой». Джоплины переехали в Прескотт после того, как мистер Джоплин вышел на пенсию в 1976-м. По версии их соседа из Порт-Артура Боди Прайора, дурная слава Дженис вынудила их покинуть город. «Дошло до того, что я уже просто не мог ничего сказать им о Дженис — ни хорошего, ни плохого, — говорит Прайор. — У мистера и миссис Джоплин развился рак.
Они оба сумели побороть его, но это стало еще одной причиной желания уехать». «В Прескотте они вели жизнь пенсионеров, — добавляет он. — Им нравилось играть в бридж. Они стали инструкторами по бриджу». В 1987-м мистер Джоплин скончался в возрасте семидесяти семи лет в Явапайском Региональном медицинском центре.
До того как перебраться в Порт-Артур из Амарилло, Сет Уорд Джоплин окончил Техасский университет A&M. Переехав, он работал инженером-механиком в отделе упаковки в Texaco, где дорос до должности старшего контролера. «Один из самых приятных джентльменов, с которыми мне довелось работать», — рассказывает Глэдис Лейси, которая была его коллегой в Texaco в 1942–1944 годах. «Его установка — „живи и дай жить другим“. Именно так он и поступал. Он мне очень нравился. Он относился к другим по-христиански и никогда не вел непристойных разговоров».
Сет женился довольно поздно, надеясь сначала обзавестись кое-какими сбережениями, а потом они с Дороти откладывали рождение детей. В Техасе последствия Великой депрессии ощущались еще на протяжении значительной части 1940-х годов. Когда родилась Дженис, Сету было тридцать три — он был несколько старше и, наверное, менее уступчив, чем большинство отцов. В течение следующих лет родились еще одна дочь и сын, и первым уроком, который должны были усвоить дети, было воздержание. Для Дженис, маленькой девочки с копной волос и серо-голубыми глазами, этот урок пропал даром.
Дженис не только рассчитывала пойти собственным путем, но и полагала, что все должны аплодировать ей за то, что она сметает все препятствия на пути. Ее первая неудача случилась в возрасте четырех лет. Билл Уилсон, ходивший с Дженис в детский сад, вспоминает, как несчастлива она была, когда ее семья переехала из маленького дома на улице Проктер. Хотя их новый большой дом на Тридцать Второй, 4330, был не так уж далеко, для Порт-Артура 1940-х такой переезд был равен переселению в деревню. «Дженис рыдала, сокрушаясь, что они уехали слишком далеко и теперь она не сможет ходить в церковь», — вспоминает Уилсон. Потом его семья тоже переехала, и они вместе с Дженис пошли в начальную школу Тайрелл. «Она была стеснительной и милой», — говорит
Билл.
Мать Дженис преподавала в воскресной школе Первой Христианской церкви (Ученики Христа), и одной из ее учениц была Линда Паркер. В 1991 году, во время моей встречи с матерью Линды в церкви, она вспоминает: «Дороти прекрасно обращалась с детьми. Я помню, что Дженис носила белое кружевное платьице с вышивкой и выглядела как обычная маленькая девочка». Мать Билла Уилсона, Зенобия, вместе с Дороти состояла в Объединении женщин-христианок. Раз в месяц они собирались дома у кого-нибудь из членов организации. Дороти «была очень умна и отлично могла выразить свои мысли, — говорит Зенобия. — Она мне нравилась. Она была очень приятной». В доме Дороти женщинам подавали сэндвичи, мороженое, торты и Kool-Aid[16]. «Она была застенчивой маленькой девочкой. Таким же был и Билл. Он мог молчать часами, а потом расплакаться из-за того, что нужно было идти домой», — рассказывает Зенобия.
Джеймс Даттало, одноклассник Дженис со второго по шестой класс в начальной школе, называет ее «чрезвычайно умной маленькой девочкой с веснушками». Джеймс Рэй Гуидри вспоминает, что Дженис отлично училась. Он рассказывает, что на уроках чтения учеников делили на три группы: «умные, нормальные и отсталые — и мы с Дженис всегда были в первой. Я помнил бы ее, даже не стань она знаменитой. Она подошла ко мне в начальной школе и сказала: „Ты мне нравишься“. Мы решили, что поженимся в 21 год, и разговаривали об этом по телефону. К третьему классу мы уже были помолвлены. Я был у нее дома много раз. Один раз я пришел, когда все они собирались в отпуск, а Дженис разгуливала на деревянных ходулях и вела себя крайне беспокойно и даже неистово. Но она была по-настоящему милой маленькой девочкой из хорошей семьи. Как-то она пришла ко мне домой, и я попытался поцеловать ее, но она подняла руку и сказала: «Нет». Я ответил: «Хорошо, я все равно не знаю, как это делается». А однажды она сказала, что теперь ей нравится Билл Бейли, но мы остались друзьями. Билл был пухлым, похожим на Слагго[17]».
Первая Христианская церковь устраивала однонедельные летние лагеря для детей в Вудвилле, Техас. И Рой Мерфи III, который сегодня работает юристом в Хьюстоне, вспоминает, как они с Дженис устраивали соревнования по «выплевыванию Coca-Cola». Девочки и мальчики жили в шести домиках, посвящая время изучению Библии, волейболу и покупке шоколадных батончиков и газированных напитков в столовой лагеря. Рой называет Дженис «обычной маленькой девочкой из семьи, жившей в Библейском поясе и посещавшей церковь каждое воскресенье». У родителей Роя был выгон с коровами и лошадьми. По его словам, Дженис часто приезжала туда, ей нравились животные.
И ребенком, и повзрослев, Дженис воспринимала мир как сверкающий дворец удовольствий, которыми следует насладиться здесь и сейчас. Этим устремлениям часто мешала ее мать, чья сила и воля были более чем сопоставимы с ее собственными. Любовь между матерью и дочерью была сильна и способна пережить испытания, которые им еще предстояли, однако почти с рождения Дженис и Дороти находились в состоянии войны друг с другом. Дженис в итоге превратилась в непослушного ребенка.
«Однажды Дженис пришла в воскресную школу в джодхпурах», — говорит мать Роя Мерфи. Мы беседуем перед утренней службой в Первой Христианской церкви незадолго до Рождества 1990-го, во время моей второй поездки в город. «Джодхпуры? — я пытаюсь представить, что это. — Вы имеете в виду бриджи для верховой езды?» Она кивает, а я спрашиваю: «Но разве это не смешно? Почему миссис Джоплин позволила ей сделать это?»
«Она считала, что должна поощрять стремление к самовыражению. Но не понимала, что это приведет к насмешкам».
Хотя Дженис сногсшибательно выглядела в детских платьях, в которые ее наряжала мать, она упорно стремилась носить брюки, что было неслыханно для Порт-Артура, да и почти всего остального света в 1940-е и 1950-е. Джерди Фонте-но, парикмахер Сета Джоплина, вспоминает: «Дженис всегда приходила с отцом, когда он стригся, и я ровняла ей челку. Даже в детстве она всегда была в брюках».
Она сквернословила. «Иногда Дженис грязно шутила в машине, — говорит Мэри Лоуфер, отвозившая детей в начальную школу. — Это удивляло остальных детей. Хотя чаще всего она хорошо себя вела, но в отдельные дни эта маленькая милая девочка шокировала нас». Мэри кажется, что дело было, когда Дженис ходила в пятый или шестой класс.
Дженис унаследовала любовь к музыке от обоих родителей, однако это качество она приобрела не самым радостным способом. Сет обычно усаживал в круг своих детей, включал им записи Пабло Казальса[18], исполняющего Kol Nidre, и подчеркивал, как грустна эта музыка. Ее мать пела в церковном хоре и даже получила стипендию на изучение музыки в Техасском Христианском университете в Форт-Уэрте. Но когда Дженис была маленькой девочкой, ее матери сделали операцию на щитовидной железе, в ходе которой хирург случайно повредил нерв, соединяющийся с голосовыми связками, что навсегда лишило Дороти возможности петь. Сет продал ее пианино.
Печальный музыкальный опыт мамы глубоко повлиял на Дженис, у которой позднее развились двойственные чувства по отношению к пению. Тем не менее в детстве она любила свой голос и, чтобы заснуть, ночью часто напевала себе народные песни и спиричуэлс черных американцев, выученные в начальной школе. Поступление в хор Первой Христианской церкви дало Дженис все, в чем она нуждалась: Бога и секс. Во время встречи выпускников в 1970-м она скажет своему однокласснику Биллу МакКьюшену, ставшему священником: «Так значит, ты на другой стороне. Шучу. На самом деле мы с тобой на одной стороне. Просто у нас разные методы». Для Дженис Бог и секс — духовность, свобода и удовольствие — были неделимой сущностью жизни. Ее одинаково радовало как таинство крещения и пение псалмов в церкви, так и то, как мальчишки тискали ее грудь после занятий в хоре. Она любила жизнь, и что-то подсказывало ей, что если от чего-то хорошо, то только это и следует делать. Преподобный Даррелл Эванс, который ныне является пастором Христианской церкви Вест-бери в Хьюстоне, рассказывает: «Мы вместе с Дженис пели в церковном хоре. Она была очень активной, и среди мальчиков пошел слух, что если привести Дженис домой, с ней можно будет целоваться. После занятий в хоре мальчики кидали монетку, чтобы выбрать того, кто на этот раз попробует подкатить к ней.
Я хорошо ее знал, она была необыкновенной, сложной и заботливой, беспокоилась о других людях. Когда тебе было плохо, она всегда пыталась помочь. Она была стеснительной, но пробовала все на свете. Ее родители были хорошими людьми. Сет время от времени посещал церковь. Он был оригиналом со странным, нестандартным взглядом на вещи. Дороти же считала, что „не нужно раскачивать лодку“. Дженис не ладила с мамой — их взаимоотношения можно отнести к категории любовь-ненависть. Дженис любила ее, но и стыдилась, и чем более критично люди относились к самой Дженис, тем более мятежной она становилась. По сути, в основе всего негодования жителей Порт-Артура по поводу Дженис лежала следующая мысль: «Она занималась тем, чем я сам хотел бы заниматься, но боялся так поступать».
В неполной средней школе Вудро Вильсона Джоплин проявила себя очень способной ученицей: как талантливый автор школьной газеты Sea Breeze и издававшегося на мимеографе литературного журнала Driftwood, а также как замечательная художница. Работая волонтером в библиотеке, она создала серию иллюстраций для «Волшебника страны Оз» для летней программы чтения[19]. Ее одноклассник Дэвид У. МакФэдден рассказывает: «Ходили слухи, что после работы Дженис целовалась с парнями за зданием библиотеки».
Если в школе ей нравился какой-нибудь симпатичный парень, вроде светловолосого Тима Берримана, она пыталась очаровать его остроумными непристойностями. Тим и Дженис вместе проходили юношеский курс по спасению утопающих, и ему приходилось тащить ее через школьный бассейн в позиции захвата через грудь. «Она была плоскогрудой мелочью в свои четырнадцать, как и все остальные девчонки здесь», — говорит Тим. Но Дженис было трудно противостоять, если она положила глаз на кого-то. Однажды Тим стоял в коридоре рядом с классной комнатой миссис О. Фламмерфелт, Дженис подошла к нему и вручила коробку. «Взгляни на это», — сказала она. На коробке была этикетка «Семейные драгоценности», и когда Тим открыл ее, он увидел два покрытых блестками грецких ореха, подвешенных и связанных вместе золотыми лентами. Как говорит Тим сейчас: «Молодые леди четырнадцати лет не делали ничего подобного в Порт-Артуре».
Дженис, взбалмошная, неординарная, с грубыми чертами лица, не пользовалась популярностью. Парни сторонились ее, предпочитая красивых и скромных девушек. Спустя годы в интервью Джону Бауэрсу для Playboy Дженис сумела выразить трагедию своей юности всего одной фразой: «В четырнадцать лет у меня совсем не было сисек». Ее одноклассник Джеймс Рэй Гуидри говорит: «Я был удивлен, когда услышал ее заявления о том, что в нее кидались камнями, потому что с самого начала учебы в неполной средней школе ее попросту игнорировали. В детстве Дженис была милой и симпатичной девочкой, но она не превратилась в девушку с тонкой талией, красивым лицом и соблазнительными формами. Средняя школа — самое ужасное время в жизни, время полового созревания и принятия сексуальной идентичности, формирования собственного образа. В этот период определяется, кто из мальчиков будет выглядеть взросло и солидно, а кто — останется ботаником. Девочки либо становятся принцессами, либо непопулярными тихонями. Для Дженис Джоплин была придумана отдельная категория: шлюха. В школьные годы ее не жаловали».
Неприятие со стороны мальчиков стало причиной антисоциального поведения. По рассказам Гуидри, Дженис начала общаться со шпаной. Милтон Хэни встретил ее на танцах на улице Проктер летом 1957-го, они вместе решили стащить выпивку. «Я украл Southern Comfort[20], а Дженис — Johnnie Walker Black, после чего мы убежали на дамбу. Я сделал глоток Southern Comfort и сказал: „Слишком сладко“. Она ответила: „Я возьму“. Мы обменялись бутылками и продолжили вечеринку на дамбе. В конце концов, я ушел с другой девушкой, а Дженис осталась там и выпила все сама».
В интервью Джону Бауэрсу из Playboy Дженис рассказывала, что пользовалась вешалками для одежды, чтобы вскрывать машины. Она не уточняла, когда это происходило, но, скорее всего, примерно в то же время. В выпускном альбоме Сидни Лэнга Дженис назвала себя трудным ребенком, добавив, что ей было очень нелегко. Как-то на приеме у врача ее предостерегли, что если она не изменится, то к двадцати одному году окажется в тюрьме или в психиатрической больнице. Неизбежно поползли слухи, связанные с нескромными высказываниями самой Дженис. Несмотря на то что мать всегда наставляла ее «думать перед тем, как что-либо говорить», она не видела причин молчать. Как-никак ей нравилось, что ее тело развивается, а вместе с тем появляются новые приятные ощущения. Как она позднее споет в песне Tell Mama, с четырнадцати лет ей было известно, что суть жизни — в любви и сексе[21].
Летом 1957-го, когда Дженис переходила из неполной средней в среднюю школу, она познакомилась с Джеймсом Лэнгдоном, вместе с ней игравшим в небольшой театральной постановке «Женщина-солдат». «Ее мать поразила меня — она была очень прямолинейной, критичной, непреклонной и холодной, — говорит Лэнгдон. — Дженис почитала и очень любила своего отца, считая его музыкально образованным. Однажды он сел, включил мне пластинку Казальса с исполнением виолончельных сюит Баха и расплакался».
Дженис как-то пожаловалась журналистам на то, что родители записали ее в «пропащие», еще когда она была совсем юной, и не меняли своего мнения, пока она не стала звездой. Довольная, что наконец получила признание матери, она заявила, что была в ссоре с ней с четырнадцати лет. Очевидно, это был тот самый возраст, на который пришлось испытание очень жестокой любовью, ведь позднее Дженис однозначно заявила журналисту Дэвиду Далтону: «Моя мать вышвырнула меня из дома, когда мне было четырнадцать». И возразила джазовому критику Нэту Хентоффу: «Моя мать пробовала сделать меня такой, как все… но я никогда бы не смогла».
Хьюстонский юрист Рой Мерфи III говорит: «Дженис пошла своей дорогой, когда ей было четырнадцать. Многие считали ее сумасшедшей. Ходил слух, что она заделалась художницей — ездила на территорию старого заброшенного автокинотеатра Surf Drive-in Theater рядом со школой, выставляла там мольберт и рисовала. Она была дикой, странной и необычной».
Осенью 1957-го она поступила в среднюю школу Томаса Джефферсона. «Несомненно, с ней происходило что-то не то, — говорит ее старый друг Чарли Уильямс. — Распространялись слухи, что Дженис напивается и спит с кем попало, что, конечно же, сказалось на ее репутации, которая катилась ко всем чертям. Она была мила и вдруг стала уродлива. Как будто бы ее самоуважение подверглось артиллерийской атаке».
Несмотря на отчаянное желание быть в центре внимания, Дженис понимала, что ей никогда не победить в любом из конкурсов: на лучшую чирлидершу, «Королевскую осанку», «Мисс идеальную секретаршу», «Футбольную милашку», «Типаж» или CavOilCade Queen[22]. Больше всего она желала оказаться среди членов элитного отряда марширующих барабанщиков и горнистов Red Hussars, выступавшего на Cotton Bowl Classic[23] и инаугурационных парадах в столице. К счастью для Дженис, в «Красные гусары» брали, основываясь на таланте кандидата, а не на результатах голосования. Учитывая ее энергичность и любовь к пению и танцам, она считала, что сможет попасть в него.
Аннет Ирвин, сидевшая прямо перед Дженис на уроках английского, тоже пробовалась в Hussars. Изнурительный процесс из пяти или шести этапов в течение двух осенних месяцев включал в себя оценку осанки, памяти, вокальных и танцевальных способностей, владение инструментами. Можно было вылететь на любом этапе. В том году прошли лишь 24 из 150 претендентов. Даже подруга Дженис Кэрол Скалко, которая была и чирлидершей, и «Самой популярной девушкой», и «Спортивной милашкой», не попала в Red Hussars из-за несоответствия требованиям к росту. В школе Томаса Джефферсона ходила шутка: «Чирлидерша — это неудавшийся Hussars».
Аннетт вспоминает: «Дженис и я выбыли одновременно, примерно на пятом этапе. Я помню, как она сверилась со списком в спортивном зале и зарыдала, когда не обнаружила себя. Я обняла ее и сказала, что все хорошо. Я часто задумывалась о том, сложилась бы ее жизнь иначе, будь она принята в Hussars. Может быть, этот отказ был очень важным для нее».
Так и есть. Друг Дженис Грант Лайонс, бывший футболист, рассказывает: «Она должна была снять блузку на собрании учеников перед матчем. Она определенно хотела, чтобы у окружающих создалось впечатление, что она очень дикая девчонка, шлюха». Нельзя сказать, что у нее не было друзей и поклонников. Продолжает Дэвид Макфаддена: «Она была очень веселой, умной и талантливой. Могла пошутить, принять типичную тинейджерскую остроту в свой адрес и находчиво ответить. Она выглядела по-мальчишески, а ее грубоватая манера поведения часто приводила к перепалкам с другими людьми. Любой, кто захотел бы посмеяться над ней, получил бы достойный отпор».
Одним из ее поклонников был Майк Ховард, который ценил Дженис за талант и сексуальность. Однажды они с другом отправились к Дженис домой, чтобы рисовать плакаты к предстоящим выборам. Визит закончился игрой в «пуговичный покер» — замедленную версию покера на раздевание. К концу игры у Дженис были расстегнуты три пуговицы на рубашке, и парни сумели хорошо поразглядывать ее лифчик. Как говорит Майк, «этого было достаточно для бесконечных фантазий на многие дни вперед. Эй, для 1959-го это было очень горячо. Мы с другом поделились историей о покере с Дженис с другими приятелями, и я подозреваю, что в школьных сплетнях речь уже шла о том, что мы катались по полу в чем мать родила, обмазавшись растительным маслом. Конечно же, нам с другом совершенно не хотелось разоблачать нелепицы, ведь мы выглядели так круто!» Подписывая Майку выпускной альбом «Желтая куртка», Дженис нарисовала комбинацию из трех игральных карт червонной масти.
Дженис собиралась стать художницей и начала рисовать многочисленные полотна, хотя и знала, что ей нужна будет какая-нибудь профессия, чтобы обеспечить себя в случае чего. Она намеревалась стать медсестрой после окончания средней школы, где активно посещала курсы «Будущие медсестры Америки». Как-то на занятии преподаватель рассказывал: «Для того чтобы определить, есть ли у пациента паразиты, нужно взять образцы анализов».
«Как это сделать?» — спросила одна из учениц. «Посрать», — заявила Дженис.
Однажды девушки поехали на экскурсию в больницу в Хьюстоне, где наблюдали за операцией на желчном пузыре. Некоторым стало дурно, но Дженис «…смотрела не отрывая глаз, — говорит Линда Хиггинботэм Кэрролл, одна из двадцати восьми девочек. — Врачи доставали внутренности, фууу, они выглядели как спагетти!» Сразу после операции Дженис толкнула локтем Линду, сидевшую с головой между коленями, и сказала: «Теперь можешь смотреть. Они уже закончили зашивать. Пойдем в кафе и поедим!»
В этот вечер девушки решили улизнуть из номера в отеле, чтобы провести ночь в городе. Кто-то донес сопровождающему, и по возвращении в Порт-Артур их вызвали на ковер. «Девушки свалили все на Дженис, — говорит Линда. — Они сказали директору школы: „Это Дженис подбила нас“. Подстава. Они знали, что им поверят, если они скажут, что Дженис сделала это. Меня спросили, и я ответила: „Я тоже хотела пойти. Но никто не выкручивал мне руки“. Я не знаю, почему они не отстранили меня от занятий, я тоже была не особо популярна в школе. Но они отстранили Дженис».
В первый год учебы в средней школе, с 1958-го по 1959-й, Дженис сошлась с группой ярких привлекательных парней. С ними у нее началась та жизнь, о которой она всегда мечтала; трое из них первыми поддержали ее устремления стать великой певицей. Джим Лэнгдон, Дэйв Мориарти и Грант Лайонс были красивы, умны, порядочны и обладали тонким музыкальным вкусом. Они ответственны за тот год, который, возможно, был самым счастливым в жизни Дженис.
Джим играл на тромбоне, Дэйв был редактором школьной газеты, а Грант — игроком футбольной команды университета. У них никогда не было проблем в общении со сверстниками, но они все равно были такими же, как Дженис, аутсайдерами, ненавидящими провинциальность жителей Порт-Артура. Поначалу они противились дружбе. Она не унималась и наконец, как говорит Джим, «прокралась» в компанию. Их близость была больше нацелена на совместные пьянки, шалости и на музыку, чем на секс, однако они получили некоторый ранний сексуальный опыт. «Ни у кого из нас не было романтических привязанностей, — говорит Джим. — Что не означает отсутствия случайных сексуальных контактов. Все мы были молоды и использовали это время для экспериментов, я — точно, может быть, и еще несколько парней в компании. Время от времени — на тусовках и просто когда слонялись вместе».
Я решил узнать мнение звезды футбола по этому вопросу. Во время визита к Гранту Лайонсу в Сан-Антонио я спрашиваю: «Я так понимаю, сексуальных экспериментов хватало». «Еще как», — отвечает Грант.
С тех пор как она стала частью компании, никто в средней школе не смел ее трогать. Грант умудряется выглядеть одновременно угрожающе и деликатно, и ни при каких обстоятельствах вам не захочется связываться с ним. Он пытается заверить меня, что их компания не организовывала специального защитного отряда для Дженис, но ясно, что в школе пошли слухи о том, что с ней лучше не шутить или придется иметь дело с ее новыми друзьями. Обсуждая Джима, Гранта и Дэйва во время интервью для Playboy, Дженис говорила: «Они читали книги, они размышляли, и я начала тереться возле них. Мы считали себя интеллектуалами, и, как мне кажется, мы ими и были».
В один вечер они напились и забрались на мост Рэйнбоу высотой триста футов, пересекающий реку Сабин. Грант рассказывает: «Это необычный мост — высокий, с крутым уклоном и узкий. Мы шутили, что именно из-за него каджуны[24] остаются в Луизиане. Они видят мост Рэйнбоу, разворачиваются и едут назад. Мы подъехали к основанию моста, припарковались и поднялись наверх по пешеходной дорожке. Потом перелезли через ограждение и спустились по маленькой лестнице на балки под мостом. Там мы и стояли, на высоте в триста футов, на этих балках и выпивали. К сожалению, вниз начали лететь банки, и мы привлекли внимание».
«Кто-то сообщил в полицию, что мы собираемся совершить самоубийство. Закончив дурачиться, мы спустились вниз по пешеходной дорожке. Там везде стояли полицейские машины с включенными фонарями, копы сняли у нас показания, но ничего не сделали. Я думаю, что это Дженис бросила вниз банку пива и попала в лодку».
Во время моей встречи с Дэйвом Мориарти в Остине он показывает мне зеленое каноэ, на котором они плавали по реке Сабин. «Это последняя крупная водная артерия в США, которая еще не подверглась индустриализации, — говорит Дэйв. — Там до сих пор стоят сваи времен Гражданской войны. В прошлом можно было дойти на пароходе аж до Дентона. Однажды наша компания вышла в трехдневный тур по Сабин до самого Дьюивилла». Все они весело выпивали по дороге и не заметили надвигающийся шторм — береговой охране пришлось тащить их на буксире. По словам Дэйва, такое случалось не раз.
Дженис однажды сказала, что стала певицей потому, что Грант Лайонс одолжил ей свои записи Бесси Смит и Лидбелли. А десять лет спустя Дженис сама считалась лучшей блюзовой певицей своего времени. Она почтила память Бесси, купив надгробие для ее безымянной могилы.
Бесси родилась 15 апреля 1894 года в Чаттануге, Теннесси, и начинала петь в хонки-тонках[25], шоу исполнителей негритянских песен, на карнавалах и в кабаре. Представители Columbia Records нашли ее в клубе в Сельме, Алабама, и уже к концу следующего года Бесси продала два миллиона записей.
Перед выступлением Бесси всегда требовала выпивку, опустошая пинту чистого джина одним глотком. На протяжении всего концерта в ее губах дымилась сигарета. «Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь вкладывал столько страдания и мук в песни своего народа», — говорит ее пианист Кларенс Уильямс. Вне сцены Бесси Смит продолжала пить и веселиться до отключки. Будучи пьяной, она делала что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание: дралась, швырялась деньгами, орала. К 1927-му она перегорела, а умерла от травм, полученных в автомобильной аварии 26 сентября 1937-го. Ей отказали в приеме в одной из южных больниц только для белых, и она истекла кровью во время транспортировки в другую больницу.
Критик Джордж Авакян назвал Бесси «повелительницей вокальных интонаций», отмечая ее «мощный покоряющий голос, который сочетал силу и даже резкость с непреодолимой природной красотой». Она оказала влияние на Дженис Джоплин не только в музыкальном плане, но и стала образцом для подражания в жизни. «Она научила меня петь, — говорила Дженис. — Серьезно, благодаря ей я стала певицей».
Дженис научилась исполнять блюз, часами слушая Бесси и повторяя за ней. «Мы набивались в машину, — рассказывает Грант, — и ездили по „треугольнику“ — до Бомонта и Оринджа и обратно. Как-то Дженис сидела на заднем сиденье, мы же горланили одну из песен Одетты[26]. Она презрительно пробормотала что-то по поводу нашего исполнения, а потом так мощно и захватывающе запела, что мы умолкли и больше уже не открывали ртов».
Хотя в 1957-м рок-н-ролл правил бал, Дженис черпала вдохновение в блюзе. Она купила пластинку Одетты и ориентировалась на бесстрашные и маскулинные звуки фолка и блюза. Ей нравился Muleskinner Blues[27] в исполнении Одетты, который оказал значительное влияние и на Боба Дилана. Смешение популярных баллад и блюза, произведенное Одеттой, проложило путь знаменитому дилановскому слиянию фолка и рока в середине 1960-х и, позднее, взрывному миксу рока и блюза Дженис. Она без конца слушала записи Одетты, запоминая не только слова, но и стилистику подачи. На одной из вечеринок в доме на пляже в Сабин Пасс Дженис вместе с Мориарти, Лэнгдоном и Лайонсом разговаривали и пили пиво, вдруг решив пройтись до будки береговой охраны. Они посмотрели на море и болота через массивные стеклянные стены со всех сторон дома. Дженис зажгла свечу, Джеймс Лэнгдон принес бутылку виски Jim Beam, а Дэвид Мориарти открыл несколько банок с Соса-Cola. Немного спустя Грант заметил, что было бы чудесно взять с собой фонограф. Внезапно Дженис запела одну из песен Одетты, поразив всех силой, убедительностью и мелодичностью своего голоса. После внушительного и захватывающего окончания она осмотрела комнату, вглядываясь в охваченные благоговением лица ее первых поклонников. Их похвалы одновременно порадовали и смутили ее, и она сказала им идти нахер.
Грант Лайонс до сих пор в форме, атлетически сложен и гибок. Его шерстяной свитер и мягкие темно-желтые вельветовые штаны делают его похожим на члена Лиги Плюща или Ральфа Лорена. Однако он говорит мне, что во времена игры в футбол в школе Томаса Джефферсона выглядел по-другому: «Я носил старые вещи моего отца, которые смотрелись совершенно нелепо. Так мне сейчас говорят. Большие квадратные плиссированные штаны. Он их больше не носил, поэтому я их взял. Дженис одевалась практически так же, как мы, и не красилась. Для девушки себе на уме, в которой бурлили соки творчества, такое окружение было совсем развращающим. Я помню, что во времена начала учебы в средней школе я был очень одинок. Я был сам по себе: у меня не было друзей — ни из числа спортсменов, ни среди остальных; я ни с кем не встречался. Мое участие в общественной жизни было нулевым. Я не купил себе кольцо своего класса[28] и сомневаюсь, что Дженис его приобрела. Мне не терпелось оставить школу Томаса Джефферсона в прошлом. Это было конформистское, ограниченное, антиинтеллектуальное место; деревенщина — неподходящее слово, но общество явно было не слишком утонченным».
«С компанией был связан ряд девушек — Патрисия Дентон, с которой у Дэйва были отношения, Олли Томпсон, Гленда Берк, но ни у кого из них не было того статуса, которого достигла Дженис. Она стала одним из парней, и мы были единственными битниками в Порт-Артуре». Часто компания приезжала в Луизиану, зависая в притонах Винтона, Старкса и Туми, расположенных через реку. Однажды они отправились на фестиваль креветок, съехав с шоссе у озера Чарльз и углубившись в страну каджунов. Дженис напилась в одном очень злачном заведении в Кэмероне и заигрывала с «енотозадыми», как иногда называют каджунов. Вскоре один из них подошел к парням и попытался купить ее. Дженис поддержала идею, и начался торг о цене.
«Сколько ты мне за нее дашь? — спросил в шутку Грант. Они долго торговались, пока до них не дошло, что каджуны были совершенно серьезны. — Дженис не беспокоило происходящее. Она не поменяла стиль своего поведения, вызывающий и откровенно сексуальный. С одной стороны, мы пытались утихомирить ее, с другой — убедить этих парней в том, что все это шутка, не довести их до бешенства. Ничего в итоге не случилось, но нам пришлось поспешно убраться оттуда».
Один раз Дженис решила, что хочет поехать в Новый Орлеан — пройтись по барам, послушать музыку. Когда ее мать не дала своего разрешения, она украла семейную машину, Willis, продала один из своих рисунков Кэмми Оливер и взяла с собой Лэнгдона и еще нескольких парней, чтобы разделить плату за бензин. Они всю ночь развлекались во Французском квартале и поехали домой, только когда на улице Бурбон наступил рассвет.
«Парень за рулем был лихим водителем, — вспоминает Джим. — В районе Кеннера шел дождь. Мы притормозили на светофоре. Но это был старый Willis — тормоз заклинило, и мы врезались прямо в зад впереди стоявшей машины». Никто не пострадал, но передняя часть маленького Willis не подлежала восстановлению. Приехали полиция и эвакуатор, после проверки удостоверений личности и водительских прав копы узнали, что все участники аварии были из другого штата.
Их отвезли в полицейский участок. По пути Дженис была «довольно болтлива», и полиция выяснила возраст каждого. Оказалось, что трем парням было по восемнадцать, а Дженис еще не достигла совершеннолетия. «Мы пытались делать вид, что ничего особенного не произошло, — рассказывает Джим, — но они начали говорить, что привлекут нас к ответственности по акту Мэнна»[29]. Испугали до смерти. Когда мы приехали в участок, полицейские позвонили родителям Дженис, и ее мать сказала: «Нет, я их знаю. У них не было никаких преступных мотивов. Они просто сумасшедшие. Мы пришлем вам деньги. Посадите Дженис на автобус. Убедитесь, что она отправится на автобусе в Порт-Артур. Но нам нет дела до того, что будет с остальными».
Джима и других парней полиция высадила на трассе, и им пришлось добираться домой в Техас автостопом. Они перешли через мост в Батон-Руж и там сумели поймать попутки.
Джим Лэнгдон и его друзья были на класс старше Дженис, и когда они поступили в колледж, ей, к несчастью, пришлось остаться один на один с травлей со стороны одноклассников. Она взбесила многих учеников тем, что выступила против сегрегации, после чего ее прозвали «любовницей ниггеров». Подписывая альбом «Желтая куртка» Рональда Количии в этом году, она нацарапала дерзкое послание с проклятьями в адрес Ку-клукс-клана и карикатурами на их колпаки и горящие кресты. Она могла бы оправдать себя в глазах расистов Порт-Артура и принять участие в соревнованиях по местному виду спорта «сбивание ниггера», но она отказалась.
«Группа подростков залезает в машину с длинной толстой палкой и быстро разгоняется, — рассказывала Дженис. — Когда они видят „пика“[30] на велосипеде или пешком, то высовывают палку в окно и сбивают его». Ее недруги кидали в нее монетки на перемене. «Они говорили, что ей нужны деньги, и ни во что не ставили, — говорит ее одноклассница Мишель Соренсон. — Обзывали ее дешевой шлюхой. Как-то написали „СВИНЬЯ“ на баннере, который она кропотливо готовила к футбольной игре, а когда она пришла в школу в черном трико, один остроумный малый сказал: „Знаешь, Дженис, однажды ты попадешь в шоу-бизнес“. Дженис улыбнулась и спросила: „Ты правда так думаешь?“ „Конечно, — ответил он. — Станешь клоуном“».
«Ученики плевались в нее в коридорах школы, — говорит Джим Сэллинг из Бомонта. — Во время обеда мы шли в мою машину и выпивали немного виски». Линда Р. Паллиэм рассказывает: «Я отчетливо помню, как девочки в раздевалке физкультурного зала бросали на нее беглые взгляды или украдкой смотрели, пытаясь понять, отличается ли она и „можно ли определить“, что она спит с футболистами». Билл Хэда говорит: «Некоторые парни указывали на нее как на девчонку, которая любит трахаться, секс-машину из Порт-Артура».
«Чувак, они унижали меня, эти мещане», — скажет Дженис позднее в интервью Playboy, подтвердив, что в нее кидались камешками на уроках и многие однокашники называли ее шлюхой. Причиной их грубого обращения, по ее словам, был отказ Дженис стать конформисткой, отстаивание своей свободы. Единственным светлым пятном ее выпускного года был здоровый парень по имени Уильям МакДаффи. Никто не кидался в нее, когда он был рядом. Они встречались в течение трех месяцев.
«Я приударял за ней некоторое время, — рассказывает Мак-Даффи. — Может быть, из-за ее дружелюбного характера, или из-за ее индивидуальности, или соблазнительного тела — кто скажет наверняка через тридцать лет? Я всегда думал, что она хорошо выглядела. Я знал, что пара синих джинсов отлично сидит на ней. С ней было весело, хотя иногда она бывала и в очень плохом настроении».
Несколько раз они выезжали за пределы штата в Луизиану, чтобы потанцевать в двух хорошо известных пивных — LuAnn’s и Buster’s. «После пары кружек пива, — вспоминает Макдаффи, — она расслаблялась и становилась легкомысленной. Она никогда не флиртовала с кем-нибудь еще, пока встречалась со мной, хотя мне говорили об обратном. В первый раз, когда я был слишком агрессивен на свидании, она влепила мне пощечину, прямо заявив, что „она не из таких девушек“. Это, конечно, могло быть сказано для отвода глаз, но я так не думаю. Кажется, что она слушала только свое сердце и была скрытной одиночкой. Мы не очень хорошо ладили с нашими родителями и смотрели на всех взрослых как на «узколобых». Когда мы шлялись по городу, она распевала популярные в то время хиты, повторяя, что ей нравятся те, что с «блюзовым битом». Мы ездили на остров Плэже, пили пиво и курили сигареты до часу или двух ночи. Занимались беспечным петтингом и целовались. Она говорила о том, как однажды станет медсестрой, однако часто упоминала, что чувствует себя запутавшейся и не знает, чего в действительности хочет от жизни».
Первый гомосексуальный опыт Дженис случился в выпускном классе, и, должно быть, эта ее попытка исследовать свою лесбийскую сторону требовала большой смелости, учитывая гомофобную среду, в которой она жила. Ее одноклассник Фрэнк Эндрюс рассказывает мне о первой девушке, с которой у Дженис были отношения, но просит сохранить ее имя в тайне. «Она училась в средней школе первый год, а Дженис была в выпускном классе, — говорит Фрэнк. — У нее были мужские черты, и пошли слухи о том, что они любовницы».
Такая же отвага нужна была Дженис и для отождествления себя с битниками. Брат Фрэнка Луи Эндрюс вспоминает, что, когда в Порт-Артуре открылась первая кофейня для битников Pasea’s, он похвалил Дженис за ее картины, которые там вывесили, а услышав однажды ее пение, сказал ей, что она станет звездой. «Потом мы вышли и сыграли в бильярд на поцелуи», — говорит он. Они вместе ходили в школу с восьмого класса. В. Дж. Харпер вспоминает, как Дженис посещала Keyhole, бильярдный клуб, принадлежавший Джеймсу и Гэрри Месье: «Дженис зависала там, хотя это было заведение только для мужчин».
Билли Джин Чендлер слышала, как Дженис читала свои собственные стихи в кофейне: «Она врубалась в Джека Керуака до того, как он стал модным». Билли Джин и Дженис как-то были на двойном свидании, и Билли Джин свела ее с эгги[31] из Техасского университета A&M Дадли Уайсонгом, который позднее стал профессиональным игроком в гольф. «Моим родителям Дженис очень нравилась, — говорит Билли Джин, — мама обрамляла ее рисунки. Дженис делала наброски и дарила. Она их даже не подписывала».
Ванда Дион вспоминает, что Дженис носила в школу только черную одежду, включая черные колготки, — в стиле битников. Другой одноклассник, чье имя он просил не называть, говорит, что Дженис день за днем надевала одно и то же: «кеды, белую рубашку ее отца с черным поясом и трико». Как Джоплин однажды выразилась, ее единственным стремлением было жить жизнью битника в определении Джека Керуака: тусоваться, встречаться с хипстерами, курить траву, пить дешевое вино, ходить на поэтические вечера и трахаться каждую ночь.
Джим Лэнгдон учился в колледже в близлежащем Бомонте, так что ей регулярно удавалось с ним повидаться. Когда я задаю Джиму вопрос о том, насколько правдивы обвинения со стороны предыдущего биографа Дженис в том, что он иногда использовал ее, чтобы шокировать людей, он отвечает: «Такое действительно происходило чаще чем пару раз. Мы отправлялись на претенциозное мероприятие и использовали секретное оружие — Дженис. Эффект был гораздо сильнее, чем если бы на ее месте был мужчина».
Как-то они пошли на вечеринку, которую устраивала бомонтская светская львица, посещавшая занятия по писательскому мастерству в Университете Ламара вместе с Джимом. «Там были все ее утонченные друзья из бомонтского общества, — говорит он, — разодетые в вечерние наряды». Дженис пришла с бутылками в обеих руках и сказала хозяйке: «Заканчивай с этим дерьмом». «Ее выражения просто потрясли их. Гости побледнели. Мэри Фридман [автор биографии Дженис „Погребенная заживо“] интерпретировала это цинично, как будто бы мы использовали Дженис и манипулировали ею, но на самом деле мы устраивали все это вместе, ради шутки; мы были саботажниками».
Многие из одноклассников Дженис рассказывали, что она пришла на выпускной вечер пьяной. Учившаяся с ней в одной школе с седьмого класса Пэт Флауэрс утверждает, что Дженис появилась в аудитории не только «пьяной, но и с солнечными ожогами, а надето на ней было только купальное бикини».
Трудно сказать, где кончается правда и начинается легенда, однако я доверяю свидетельствам Джорджа Арены-мл. из Ричардсона, Техас, с которым мы обсуждали это 10 октября 1990 года. После выпуска он поступил в Техасский университет A&M, служил офицером во Вьетнаме, а сегодня занимается собственным строительным бизнесом. Он вспоминает, что выпускной вечер для пяти сотен человек проводился на стадионе, и каждого из них вызывали подняться на сцену, а для этого нужно было пройти через поле. Все было традиционно: выпускники в мантиях и квадратных академических шапочках, оркестр, играющий «Торжественные и церемониальные марши» Эдуарда Элгара.
«Когда ее вызвали, Дженис поднялась, и стало понятно, что она вдрызг пьяна, — вспоминает Джордж. — Она, шатаясь, пробрела через поле и прошла по сцене пьяной на глазах у половины Порт-Артура. Она нарушила все правила жизни в городе реднеков».
Позднее Джоплин объясняла, что причиной произошедшего была ее ярость из-за непринятия. «Каждое мое начинание отвергалось, — говорила она, — и мне было больно».
У Дженис и Гранта Лайонса тем летом после выпуска завязались отношения. Он приехал домой из Университета Ту-лан и выглядел более светловолосым, крупным и лучше, чем когда-либо. Теперь, уже без компании, он и Дженис могли выразить свои чувства друг к другу. «Это была мимолетная связь, — рассказывает мне Грант. — Мы немного поваляли дурака. Как-то залезли на чей-то задний двор, залитый лунным светом — настоящая романтика».
Дэйву Мориарти удалось уехать из Порт-Артура, поступив в Университет Техаса в Остине, а Джиму Лэнгдону пришлось учиться в Университете Ламара, мрачном заведении в Бомонте, куда в итоге поступила и Дженис. Грант Лайонс, который сумел попасть в Университет Тулана по футбольной стипендии, называет Ламар «просто университетским продолжением школ Порт-Артура — средней школы Томаса Джефферсона, или средней школы Бомонта, или средней школы Южного Проктера, или средней Порт-Нечес/Гроувс — все они одинаковые. Накинь лассо на все эти маленькие средние школы, крепко-накрепко завяжи его — и получишь Технологический институт Ламара. И я точно знал, что именно туда я и не хочу. Это дает вам немного представления о мире, существуя в котором, Дженис пыталась выразить себя».
Поступив в Ламар в середине июля 1960-го, Дженис будоражила весь кампус: то появлялась в студенческом центре одетой только в легкий халатик, то позировала голой в художественном классе, то сидела на подоконнике в короткой ночной рубашке и играла на укулеле прямо перед окнами мужского общежития. Еще более шокирующими для ее однокурсников были попытки бороться с расовой дискриминацией в отношении пуэрториканцев. Одна из соседок по общежитию как-то подумала, что Дженис устраивает песенный фестиваль, однако, присмотревшись более внимательно, поняла, что она организовала сидячую забастовку, первую акцию подобного рода в кампусе.
Осенью 1960-го Дженис бросила вуз и убежала в Хьюстон, где нашла фолк-клуб Purple Onion. Она была слишком зажата для того, чтобы петь, и топила свою нервозность в алкоголе. Вскоре ее алкоголизм привел к срыву. Когда намного позднее, в 1960-х, она консультировалась у доктора Эдмунда Ротшильда, то призналась, что лечилась от алкоголизма, когда ей было семнадцать.
Дженис пыталась найти себя, став кочующей участницей «рюкзачной революции», которую Джек Керуак предсказал еще в 1950-х: передвигаясь автостопом, она дрейфовала от одного города в юго-восточном Техасе и Луизиане к другому, просила милостыню, мечтала, читала стихи и романы, играла в бильярд на пиво, пыталась соблазнить завсегдатаев баров. Она научилась быть признательной, если кто-нибудь просто жалел ее и предлагал переночевать на диване или на полу. Глядя на себя в зеркало, она должна была признать, что, будучи пухлой и невзрачной, она никогда не будет считаться «роковой женщиной». Но одновременно Дженис знала, что у нее есть свое электричество. Смышленой и амбициозной, ей было предназначено нечто большее, чем работа, которую она получила, вернувшись в Порт-Артур, — официантки в забегаловке при боулинге.
До лета 1961-го Дженис то уезжала, то возвращалась в Порт-Артур. Сам город радикально менялся. Генеральный прокурор штата закрыл притоны с азартными играми и бордели, а Марселлу показали по телевидению во время искрометных публичных слушаний. Хотя хозяйки домов терпимости самодовольно вели себя перед камерами, будто бы просто пережидая, когда закончатся все эти неприятности, ситуация в Порт-Артуре и Галвестоне поменялась навсегда. «Каждый был пойман со спущенными штанами», — рассказывает Джордж Арена-мл. Веселье закончилось, и, тогда как Галвестон выжил, став популярным курортом, Порт-Артур иссох навечно и просто сдулся. Единственной мыслью Дженис было: «Нужно валить из Техаса».
Ее бывший одноклассник по средней школе Томаса Джефферсона Джеймс Рэй Гуидри устроился ночным диск-жокеем на радиостанцию KOLE. Он вспоминает, что встречал ее в закусочной на улице Проктер, когда заканчивал работу в 5:30 утра: «Дженис всегда была с двумя или тремя парнями. Они выглядели так, будто не ложились спать всю ночь». Она теряла веру в то, что сможет стать художником-графиком, и обратилась с просьбой оценить ее работы к художнику, которого уважала, Стиву Ходжису. Они сидели в кофейне на Галфуэй Драйв, где были вывешены ее картины, и Стив сказал ей, что у нее есть чувство и страсть, но не хватает мастерства. «Я попытался поговорить с ней об этом, указав на то, что ее манера рисования была несколько сентиментальна, и разъяснив, почему это не так уж хорошо. Она внимательно слушала и сказала, что я более опытный художник и старше ее и она рада критике. Она восприняла ее очень хорошо».
Все же она бросила рисование, поняв, что никогда не станет великой художницей, а именно такую цель она всегда ставила себе в любом деле. Золотая середина была не для нее. Удавшиеся полотна ее друзей, вроде Томми Стофера, делали болезненно ясным понимание того, что ей самой никогда не достичь такого же уровня.
Как-то Дженис была на вечеринке по другую сторону реки в Биг Оук и встретила Фрэнка Эндрюса. «Она пришла с двумя своими подругами, — говорит Фрэнк, — и они повздорили». По окончании пьяной стычки Дженис осталась одна в Луизиане и не могла попасть домой. Фрэнк, который был с компанией из трех парней, согласился подвезти ее. Они расположились на заднем сиденье, целовались и обнимались. Вернувшись в Порт-Артур, Фрэнк высадил своих друзей и поехал на своем Chevrolet 1951 на парковку у школы. «Мы залезли назад, — говорит он, — и вернулись к „бурному петтингу“».
Немного погодя Дженис произнесла: «Это сиденье как-то жестковато». Они спустились на пол, который Фрэнк вручную покрыл толстым серым ковролином из ювелирного магазина, где он работал. Вдруг появились полицейские с фонариками, но не стали задерживаться, поняв, что это всего лишь занимающиеся сексом подростки. «Детка, как жаль, что нет подушки», — сказала Дженис. Потом, как говорит Фрэнк, «она засунула язык в мое ухо и вытащила из него серу». Тридцать лет спустя Фрэнк вспоминает этот эпизод как «отличный вечер, отличное свидание на одну ночь. Дженис была очень страстной. Мне казалось ужасным то, что кто-то оставил ее одну в другом штате».
Летом 1961-го поведение Дженис стало более странным. Она поступила в колледж Порт-Артура в марте и бросила его в июле. Потом, по словам ее отца, «она убежала». После ее смерти в 1970-м он говорил, что Дженис была своенравной в юности и дикой, когда стала взрослой; будучи открытой к приключениям, она испробовала все удовольствия, которые может дать жизнь. Но для него ее сквернословие и чрезмерная распущенность были лишь прикрытием ранимой и любящей души. Хотя мистер Джоплин предпочел бы, чтобы его дочь осталась дома, он понимал, что она убивает себя в Техасе, и надеялся, что Дженис наконец найдет себя в более интересном месте — таком, как Лос-Анджелес.
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Безжалостный город (1943–1962)
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Дженис Джоплин – жемчужина рок-н-ролла предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
В конце 1970-х Woolworth был крупнейшей в мире сетью супермаркетов, на момент первого издания книги (1992 г.) сеть уже находилась в упадке. Ныне функционирует под названием Foot Locker. — Здесь и далее — прим. пер.
3
Greyhound Lines — автобусная компания, обслуживающая более 3800 пунктов назначения по всей Северной Америке.
5
Первое издание книги вышло в 1992 г. Все описанные события, факты, комментарии различных лиц — по состоянию на тот момент.
7
Реднеки (англ. rednecks, буквально — «красношеие») — жаргонное презрительное название белых фермеров, жителей сельской глубинки США, вначале преимущественно юга, а затем и предгорья Аппалачей.
9
Игра слов: «twin titties» («титьки-близнецы») и «twin city» («город-побратим»; название шоссе, на котором расположена школа).
14
College registrar — специальная должность в учебных заведениях англоязычных стран, лицо, ответственное за хранение записей об успеваемости учащихся.
15
Популярный архитектурный стиль, возникший в США в 1920-е годы. Основные особенности: один этаж, раздвижные стеклянные двери, низкая крыша и т. д.
18
Пабло Казальс (исп. Pablo Casals, 29.12.1876–22.10.1973) — каталонский виолончелист, дирижер, композитор, музыкально-общественный деятель.
19
Summer reading programs — распространенная в США и Канаде практика в публичных библиотеках, нацеленная на поддержание интереса к чтению летом.
20
Southern Comfort (в переводе с англ. — «Южный комфорт») — ликер, созданный в Новом Орлеане Мартином Вилкисом Хероном в 1874 году и запатентованный в 1898-м.
21
If you ever, if you were lookin’, if you were lonely If you were lookin’, or lonely I know what you’re lookin’ for And I figured it out at fourteen years old And I been lookin’ for it every since, too, man
22
Cavalcade queen (в переводе с англ. — «Королева кавалькады») — типичный конкурс во время проведения родео на юге США. В свою очередь, в Порт-Артуре существовали собственные аналогичные конкурсы, в названии которых отражена главенствующая роль нефтеперерабатывающей промышленности в городской жизни (в переводе с англ. «oil» — «нефть»).
23
The Cotton Bowl Classic или просто Cotton Bowl — далласский ежегодный, с 1937 года, матч между университетскими командами по американскому футболу.
24
Каджуны (англ. Cajuns) — франкоговорящая субэтническая группа, представленная преимущественно в южной части штата Луизиана, именуемой Акадиана, а также в прилегающих округах южного Техаса и Миссисипи. Ведет происхождение от франкоканадцев, депортированных британцами из французской североамериканской колонии Акадия.
25
Разновидность бара с музыкальными развлечениями, распространенная в южных и юго-западных американских штатах.
28
В учебных заведениях США с XIX века существует традиция покупать «кольца класса», служащие напоминанием об их окончании.
