Музыка ветра

Эллисон Майклс (2024)

Семнадцать лет назад отец бросил Софи и её сестру, а сам сбежал в неизвестном направлении. Долгие годы от него не было вестей, пока Софи не получила письмо с острова Нантакет. Отец попросил приехать и проститься с ним, ведь он умирает от рака.Остров Нантакет. Оазис среди океана, где обитают тайны прошлого. Год назад Софи уже приезжала сюда в поисках отца, чтобы примириться с ним перед смертью, но ничего не помнит. Единственные свидетели и источники воспоминаний — дневник с обрывающимися записями и корабль в бутылке с её именем на борту. Куда заведут Софи собственные воспоминания?

Глава 7

2 октября

Дом, милый дом.

Проторчав несколько дней в палате, было так приятно вернуться туда, где стены не удручали белой пустотой и пахло цветами, а не лекарствами. Руби всегда обладала тонким вкусом и чувствовала красоту во всём, от гардероба до интерьера своей комнаты. Уже с двенадцати лет она тратила по полчаса, чтобы подобрать джинсы под блузку, когда бежала с подружками в кино, а я лишь взбивала свои кудри пальцами и никогда не пользовалась расчёской — тогда спиральки волос пушились и превращали мою голову в отцветающий одуванчик.

Мне всегда нравилась квартирка Руби в Чарлстауне, на витиеватом пятачке, который обрамляла река Мистик. И пусть из её окон не было видно синеву воды, летом, когда все форточки нараспашку, внутрь залетали так любимые мной запахи речной свежести и свободы.

Руби взяла отгул на работе, скинув показ квартир на какого-то помощника, а сама заехала за мной и помогла перевести вещи из съёмного жилья к ней.

К наставлению доктора Э. она отнеслась слишком серьёзно и не собиралась спускать с меня глаз двадцать четыре часа в сутки, пока я полностью не встану на ноги. Нам снова предстояло жить вместе, как в старые добрые времена, когда мы боролись за ванную в утренней суматохе перед работой, спорили, какую пиццу заказать на ужин, пепперони или мексиканскую, и хохотали над юмористическими шоу, которые крутили каждую пятницу.

С тех пор прошло столько времени. Мы повзрослели и стали независимыми, друг от друга и от прошлого. Но всё рано или поздно возвращается на круги своя. Всю жизнь я заботилась о младшей сестре, но после аварии роль заботливой курицы-наседки взяла на себя Руби. Помогла мне переодеть больничную сорочку на джинсы и толстовку и подняла крик, когда я здоровой рукой ухватилась за сумочку, пусть та и весила всего ничего.

— Память может и не вернуться. — Предупреждал доктор Э. перед выпиской. — Мозг — штука неизведанная и крайне нестабильная. Он может защищать вас от слишком горестных или слишком радостных воспоминаний. Но не переставайте пытаться. Может, стоит вернуться к тому месту, которое вы забыли. Знакомые вещи помогают вспомнить.

Руби эта идея не понравилась, поэтому мы отложили её на потом, в долгий ящик. Первым делом нужно было залечить раны телесные, чтобы приступать к душевным. Рука восстановится не раньше, чем через три недели. Порезы на лице заживут и того быстрее, хотя два самых глубоких, на левой скуле, только-только избавились от швов и вполне возможно останутся со мной до конца моих дней в виде белёсых шрамов. Эти отметины — напоминание о том, что я выжила.

Столько непонятного осталось в салоне того разбитого такси. Я не помнила даже лица водителя, но оплакивала его, как доброго знакомого. Окажись мы на том перекрёстке минутой позже или раньше, он бы всё так же возил пассажиров и ворчал на грязные ботинки, а я… ну а я бы всё помнила.

Руби сказала, что я вернулась, чтобы уехать навсегда. Об этом свидетельствовало последнее сообщение, что я отправила сестре за день до посадки на паром на Нантакете. «Нам нужно серьёзно поговорить. Скоро буду дома». Я успела позвонить хозяйке своей квартиры и сказать, что разрываю договор аренды, потому что хочу переехать. Встретившись с миссис Д., мы выяснили, что я должна была в тот же день подписать документы, собрать вещи и оплатить последнюю неделю проживания. Она была крайне недовольна, что я так и не явилась в тот день, ведь на квартиру уже нашлись желающие и даже внесли задаток, но так и не смогли въехать, потому что все комнаты были забиты моими вещами. Узнав об аварии, увидев пораненное лицо и руку на перевязи, она, конечно, сжалилась, но вердикта не изменила. Я должна была сдать квартиру и уйти прямо сейчас, ведь она собиралась куда-то уезжать.

Ерунда какая-то. Я не помню ни звонка миссис Д., ни сообщения Руби, ни причины, по которой собиралась покинуть квартиру, в которой прожила столько лет. Мы набили коробки и сумки всеми моими пожитками, протряслись в «жуке» сестры до Чарльстауна и перевезли всю мою жизнь сюда.

Три месяца жизни смыло заливом Нантакета, и не было никого, кто мне бы о них напомнил. Тайна, покрытая мраком и осколками разбитого лобового стекла такси.

***

Каждое утро начиналось одинаково. С дневника, который был всегда со мной.

Я перечитывала старые записи и тренировала память, боясь позабыть и всё то, что случилось после аварии.

Помню, какую тоску я испытала, открыв дверь квартиры Руби. Она успела подготовить её к моему приезду: надраила до блеска, поставила в гостиной свежие розы, которые так любила наша мама, постелила чистое бельё в гостевой спальне и повесила второе полотенце в ванной. В холодильнике меня уже поджидали баночки любимого йогурта с персиком и черникой, связка бананов и сыр бри — мелочь, которая растрогала меня до глубины души. Так бесценно, когда кто-то помнит твои привычки наизусть.

После больничной стряпни наспех пожаренный омлет с черри от шеф-повара Руби исчез с моей тарелки со скоростью молнии, рассекающей небо. Мы раскладывали мои вещи по полкам, вернее, Руби раскладывала, а я бесполезно подавала ей что-то лёгкое здоровой рукой. Пока правая не оправилось от перелома, я мало на что годилась, и на работе мне подписали больничный отпуск на месяц вперёд.

— Можешь оставаться, сколько захочешь. — С любовью сказала Руби, развешивая мои платья в шкаф.

— Спасибо, сестрёнка. За всё, что ты для меня делаешь.

— Да брось. Я всё ещё чувствую себя виноватой, что отпустила тебя или что не поехала с тобой. Или хотя бы за то, что все эти месяцы злилась на тебя и отказывалась разговаривать. Как подумаю, что мы бы сейчас не терялись в догадках, что случилось за эти три месяца, если бы я отвечала на твои звонки…

— Всё это в прошлом. — Вздохнула я, приобняв сестру. — Во всём, что случилось, виноват только тот, кто врезался в нас. И всё.

— Что ты намерена делать дальше? — Руби отстранилась и достала из коробки очередную стопку моих вещей, пока я возилась с книгами и хаотично расставляла их на настенную полку, освобождённую специально для меня.

— Восстанавливаться, как и велел доктор Эванс.

— Я имею в виду… с памятью. Знаешь, я разузнала про амнезию. Ты можешь попробовать походить к психотерапевту, попробовать гипноз или арт-терапию. Я читала, что рисование активирует зоны мозга, ответственные за воображение, память и мышление.

— Я думаю вернуться туда.

— Что?

Руби так резко разогнулась, что закружилась голова у меня. Её внимательные глаза сверлили меня знакомым выражением, что появилось в тот раз, когда я показала ей письмо отца. Я знала, что эта затея не найдёт поддержки у сестры, но возвращение на Нантакет казалось мне более действенным способом всё вспомнить, чем мазня по холсту с группой таких же забывчивых пациентов. Я не успела открыть рот, как Руби всплеснула руками:

— Даже слышать не хочу! Ты не поедешь на этот проклятый остров!

Она поставила точку в нашем споре одним единственным взглядом, что испепелил все мои внутренности, превратил их в дымящуюся крошку. Мы снова ворошили прошлые разногласия, и я решила оставить их на потом. Руби в сердцах бросила на кровать чемодан и дёрнула замок.

— Это ведь мой чемодан, с которым я ехала на Нантакет. — Припомнила я, пусть он и казался не таким увесистым, как когда я уезжала.

Руби заметно остыла, как бывало всякий раз, если речь заходила об аварии и тех ужасах, что чуть не разлучили нас навсегда.

— Да. Полицейские передали его мне, когда осматривали такси. Он лежал в багажнике и почти не пострадал. Только слегка потрепался.

Мы стали плечом к плечу и воззрились на чемодан так, словно в нём тикала бомба. Его внутренности могли напомнить мне хоть что-то из прошлого. Так хотелось потянуться обеими руками и выпотрошить содержимое на покрывало, но правая рука всё так же неподвижно висела на повязке, как в гамаке. Потому я стала осторожно доставать вещи левой рукой и выкладывать их на кровать, как старинные реликвии, что вот-вот могут развалиться от одного неаккуратного движения.

— Я бегло просмотрела его, но особо не рылась. — Предупредила Руби, следя за каждым взмахом моей руки. — Искала второй дневник, но там его не было.

Там вообще не было ничего интересного. Дезодорант и баночка начатых духов, зубная щётка и крем для рук, джинсовая куртка на случай, если будет прохладно, ведь, как мне сказали, я приехала в одном сарафане, хотя дело близилось к прохладной осени. Книжка в мягком переплёте — всегда брала их с собой в дорогу, но этот роман не помнила. Он точно был не из моих. Уильям Соммерсет Моэм. Старый, с перегибом на потёртой обложке и закладкой на двести двадцать шестой странице. Внутри — ни листочка с именем, номером телефона, чеком или хоть чем-то, что скажет, откуда она взялась. В последний раз запустив руку в пасть раскрытой молнии, я наткнулась на что-то шуршащее.

— Что это? — Озвучила Руби мой вопрос. — Я не вскрывала, подумала, что неважно.

Свёрток в пузырчатой плёнке, которой обычно оборачивают хрупкие вазы или посуду, был так замотан, что не пропускал ни намёка на то, что скрывалось внутри. Одной рукой я никак не могла совладать с клейким скотчем, так что Руби пришлось сбегать за ножницами и помочь мне вызволить загадочную посылку.

— Бутылка? — Удивилась Руби, снова прочитав мои мысли.

— Корабль в бутылке. — Поправила я её, крутя в руке необычный сувенир, чудом не разбившийся в аварии.

Стекло поблескивало от света, заглядывающего через тюль моей новой-временной спальни. На нём проступали отпечатки пальцев кого-то, кто уже касался бутылки. Внутри — крошечный кораблик, уменьшенная копия шхуны из позапрошлых веков, с белым парусом и неразборчивым названием на борту. Красивые буквы, выжженные на маленькой дощечке, было не прочитать.

— Похоже на букву «С». — Прищурилась Руби, разглядывая диковинку с тем же пристрастием, что и я. — Откуда он у тебя? Хотя, глупый вопрос, ты ведь ничего не помнишь. Там нет имени мастера или чего-то такого?

Я обсмотрела бутылку с парусником несколько раз, но так ничего и не нашла.

— Наверняка просто безделушка, которую ты купила на острове. — Пожала плечами Руби и позабыла о бутылке, принимаясь за следующую коробку. — Тебе точно нужны все эти рыбацкие снасти?

Только несколько недель спустя, когда я купила лупу и снова обследовала название корабля, я поняла, что он не был простой безделушкой. Потому что каждый мой взгляд на корабль волновал сердце так, словно он значил для меня слишком много. Потому что там и правда была буква «С», которая плавно перетекала в моё имя.

Парусник назывался «Софи».