Прихожанка нарасхват

Эллина Наумова

У Полины, как всегда, все наперекосяк. Утром один юноша умолял спасти его от гибели. Вечером она сама кинулась на помощь другому. И едва унесла от него ноги. Как говорили когда-то, бывает хуже, но реже. Только на следующий день выяснилось, что хуже некуда.

Глава четвертая

Позднее утро застало меня врасплох. Я проснулась в сентиментальном и человеколюбивом вчерашнем настроении, но была совершенно не готова к появлению на улице. Мышцы, как ни странно, требовали нагрузки. Подростком я стеснялась того, что при бурных переживаниях, в том числе горестных, не теряю аппетита и потребности бодро шевелиться. Скорее наоборот. А мне так хотелось легко оттолкнуть от себя тарелку с немыслимой вкуснятиной, упасть в кресло, рывком запрокинуть голову и сначала безвольно бросить руки на подлокотники, а после нервно вцепиться в обивку подрагивающими пальцами. Ни разу не получилось. И сейчас меня тянуло носиться по мокрому асфальту до седьмого пота. Однако заставить себя покинуть квартиру я не могла. Навязчивая мысль о неравенстве — меня похитители видели и узнают, а я их нет — постепенно доканывала. Глаза обосновались на мокром месте. «Тебе необходимо пробежаться, никто не станет нападать на человека засветло», — уговаривала я себя по обыкновению вслух. И не поддавалась на уговоры.

Вряд ли мне удалось бы не шарахаться от незнакомцев. А нестись зигзагами по людным тротуарам было, по меньшей мере, глупо. Как назло признаков простуды или другого недомогания я не обнаружила, хоть и старалась. «Они отлично осведомлены о том, где ты живешь, — снова принялась я за себя. — Надо будет, здесь достанут. На воле хоть народ суетится. А дома ты одна. И вообще, тебе за продуктами в магазин нужно. Долго ты намерена не ступать за порог»? Тут начался полный разлад между телом и разумом. Обычно до пробежки, гимнастики и душа я в кухню не вхожу, дабы не соблазниться кофе и сигаретой. И вдруг, не смотря на протесты сознания, ворвалась туда, проскочила мимо кофемолки и кофеварки, выхватила из навесного шкафа банку растворимой отравы, которой стараюсь избегать и держу исключительно ради друзей, которые без нее не жильцы, бухнула в чашку две ложки гранул, залила холодной водой из чайника, залпом выпила половину и затянулась крепким табаком Измайлова. Хорошо, что не выбросила отнятые у него во время жестокого бронхита сигареты. В горле запершило, желудок свело. «Нельзя быть рабой привычки к здоровому образу жизни, — сообщила я себе сквозь сухой кашель. — Видишь, ты уже не в состоянии принять на грудь то, что свободно принимает большая часть человечества». Обреченно допила кофе, досмолила сигарету и, искренне уверенная в невозможности оздоровительного бега после подобной подготовки — сердце не выдержит — поволоклась в ванную под душ.

Попеременно включаемая горячая и холодная вода привела меня в чувство. Почему-то особенно преуспевала горячая, хотя обычно бывает наоборот. В ходе процедуры я поняла, что внутренний спор о выходе или невыходе на улицу — всего лишь уловка. Я оттягивала момент, когда придется решать, рассказывать о своих похождениях Измайлову или нет. Кто знает, с какими подонками я связалась? Да, невольно, неожиданно связалась, но, кому от этого легче. Не приведи Бог, примутся за сына, за родителей. Я ойкнула, включила фен и едва не сожгла им волосы, влезла в спортивную форму и вырвалась из дома, будто меня там год насильно удерживали. Пусть негодяй, который меня запугивал, глазами своих клевретов увидит, что я не намерена прятаться, и не вздумает вредить моим родным.

Получаса мне хватило, чтобы перестать дергаться. Никто за мной с сетью не гонялся, из автомата не обстреливал и даже не использовал трусцу, как повод познакомиться. Но за время пробежки я осознала, что нуждаюсь в лечении. Настасья тактично предлагает валерьянку, однако, ею не обойдешься. Придется сдаваться психиатру, напевая: «Я пришла к тебе с приветом, только ты молчи об этом». Скажите на милость, зачем мне, будь я с царем в голове, было бегать по окрестным дворам в надежде увидеть выставленную у дверей какого-нибудь подъезда крышку гроба? Ее я так и не обнаружила, зато узрела амбала, вытаскивающего из новенького джипа шикарный венок. Спросила у двух старых классических сплетниц:

— Это тому парнишке, которого за нашими гаражами зарезали?

Я задавала вопрос из своей уродской добросовестности. Потому что ясно же было — не по ранжиру такое скорбное подобие клумбы местному шпаненку. Но тетеньки охотно закивали:

— Ему, дорогуша. Тихий был, скромный, мать — труженица. Убивается. Говорит, младшего рожала, потому что боялась, вдруг со старшим беда случится, останусь на старости лет одна одинешенька. А оно вон как обернулось! Старший живехонек, пристроен, только младшего больше нету. Куда полиция смотрит? Развели киллеров. Раньше какие хулиганы прекрасные были! Кто не спился, все в люди, в начальники вышли.

«А Женя не был хозяином нашего двора, — подумала я, поворачивая назад. — Его территория, по выражению организатора моего похищения, гораздо обширнее. Интересно, как часто он обходил свои владения без сопровождения? Большой шишке положена соответствующая свита». Конечно, я ненавидела собравшихся мстить за Женю людей, но отказать им в логике не могла. Парня удалось бы выманить из дома одного лишь нестандартным способом. Но из дома, а не из-за угла. Получалось, Женя кого-то ждал, сроки вышли, поэтому, когда появилась я, он без колебаний покинул условленное не слишком укромное место.

Не знаю, как у остальных, а у меня ритмичные неспешные движения ног способствуют возникновению сумбура в голове. Ехидный полковник Измайлов утверждает, будто для достижения ясности соображения мне полезно увеличивать физические нагрузки впятеро по сравнению с обычными. Я последовала его совету, и Виктор Николаевич озадаченно убедился в том, что при нормализовавшемся мышлении я теряю чувство ритма и начинаю хаотично перемещаться в пространстве. А сколько и с какой скоростью мне нужно бегать, чтобы перестать и шевелиться, и размышлять, полковнику пока не удалось вычислить. Итак, я мерно рысила, а ум снова заходил за разум. Я вспомнила про Антона, про ОМОН, про коричневые кожаные куртки обоих парней. Не Антон ли назначил Жене позднее рандеву перед тем, как ребята бросились врассыпную при виде бойцов в бронежилетах? Тогда он и убил. Обманул Настасью, нырнув в подземку, вернулся в темноте, спрятался где-нибудь поблизости и надеялся, что терпение обманутого Женьки лопнет, и он отойдет от дома… Или напротив был заодно с местным хулиганьем, спасался от милиции, с перепугу прихватило сердце, отлежался у меня, а потом именно его, как способного сразу вызвать доверие, послали освобождать никчемную заложницу.

Я ничего не могла с собой поделать. К исступленной давешней благодарности снова примешивалось недоверие. Антон был слишком правильным, слишком хорошим. «Поля, — осадила я себя, — рассмотри все версии, не зацикливайся на одной. С равным Антонову успехом зарезать Женю могла Альбина Львовна, хозяйка Пончика. Мотив? Затаила обиду на гаденышей, едва не изувечивших великолепную собаку, точно определила их предводителя. Наверное, она контролирует выгул своего пса чужими людьми из кухонного окна. Понаблюдала за нашими перемещениями, убедилась в том, что Женя от тебя отстал и вернулся за гаражи, приняла своего обожаемого сэра, для вида предложила тебе чаю, накинула пальто, схватила со стола кухонный нож, настигла варвара и наказала. Почему нет? Меньше всего он опасался пожилой собачницы и подпустил ее слишком близко. В отличие от тебя, Поля, мальчик не читал, что у часто подвергающих себя пластическим операциям дам, психика крайне неустойчива. Он, скорее всего, вообще ничего не читал».

Вика поражает моя потребность общаться с самой собой. Чаще мысленно, при особом эмоциональном напряжении — вслух.

— Я полагал, что это занятие приличествует людям, которым сутками не с кем словом перемолвиться, — говорит он. — А у тебя полгорода приятелей. Неужели треп настолько входит в привычку?

Я утвердительно трясу головой, мол, ужели, ужели. Не посвящать же серьезного занятого человека в интимнейший завих — только я знаю, что и как себе сказать, чтобы добиться определенного результата. Доводы остальных людей для меня всегда малоубедительны. Я выслушиваю все и начинаю думать, почему произнесено то, что произнесено. А смысл тем временем исчезает. Вот я придумала байку про кровожадную соседку и почти усмирила собственную подозрительность по отношению к Антону. Оставалось чуть-чуть дожать. И я процитировала себе строки из дневника Чуковского, мучимого в молодости жестокими бессонницами. Дескать, доводилось вам встречать человека, который не спал несколько ночей подряд и еще не зарезался? Зарезаться предлагал Корней Иванович переутомленному бедолаге, а не отравиться, не утопиться, не повеситься. Может, у Жени тоже были причины покончить с собой? На этом вопросы иссякли, ибо как-то сразу стало скучно и ясно — это не моего ума дело. Все-таки абсурд в малых дозах полезен. Вик любит повторять: «Твоего или не твоего ума дело — это личное. Для меня главное, чтобы не твоих рук».

Я не только занимала себя беседой, но и упорно тревожила в памяти образ несгибаемого полковника Измайлова, словно подспудно убеждала себя, что надо сосредоточиться на любимом мужчине, и все остальное облетит шелухой. Так, шелуха, шелушение… Елки-палки, я же сегодня не удосужилась взглянуть в зеркало на свою физиономию. Сначала запретила себе резко расстраиваться, а после разволновалась и забыла. Ничего себе женщина! То-то от меня скамеечницы, обосновавшиеся напротив подъезда, в котором жил Женя, норовили отодвинуться подальше. Если возникнет необходимость просить Вика о защите, предварительно пооткровенничав с ним о моих приключениях, лучше быть симпатулей, как выражается Настасья. Я приостановилась, взглянула на часы и невольно присвистнула. Идущий впереди мужик с готовностью, неведомо к чему, оглянулся. Вытаращил глаза и ускорил шаг. Я запретила себе предполагать, отчего. Любое предположение о состоянии моей внешности было непристойным.

Дома оказалось, что мой вид для Измайлова не смертелен. Лицо было немного опухшим и бледным, но в целом пот и слезы ему не навредили. Зазвонил телефон. Я медленно подошла к нему и сняла трубку ватной рукой.

— Искоренил твой полковник преступность в южных землях?

— Мама, — заорала я, — мамочка! У вас все в порядке?

— Кажется, ты действительно рада меня слышать, дочка, — довольно мурлыкнула она. — Я тоже по тебе соскучилась. У нас все отлично. Севушка считает, что папе необходим новый компьютер. Скоро они отправятся в магазин.

— Подбил все-таки дед внука? Ладно, и ему Севка на что-то сгодился.

— Севушку невозможно подбить, — строгим тоном сказала мама. — Он самостоятельная личность и привел мне целый ряд доводов, до которых папа не додумался бы. Так, как насчет полковника? Искоренил?

— Во-первых, не в южных землях, а в северных, мама…

— Неудачник!

— Во-вторых, он читал лекции на выездном семинаре…

— Тоже мне академик! Похоже, он еще не прибыл?

— Нет.

— Поля, надеюсь, ты успела побывать в парикмахерской или хотя бы накрутить волосы на бигуди и подкраситься?

— Мама, умоляю, не теперь.

— После станет поздно, — припечатала она. — Я чувствую, что ты до сих пор не прибрана.

— Слегка отекла, — призналась я.

— Прости, доченька, — возопила мама. — Это я виновата! Жизнь ничему меня не учит! Устроить тебе такую пакость!

— Ты о чем? — упавшим голосом спросила я.

— О баклажанах, будь они неладны. Рагу было острым, ты наверняка напилась на ночь воды. Нет мне оправдания, надо было сделать для тебя фруктовый салатик с рисом. Скажи полковнику, девочка, будто переживала за него и плакала. Растрогай, вмиг забудет про твою отечность.

— Я лучше промолчу. Он же наблюдательный и проницательный. Буду вести себя независимо, а Вик подумает: «Врешь, ревела».

— Нет! — с неподдельным ужасом воскликнула она. — Только не пускай процесс на самотек. Хочешь, намекай, хочешь, вдалбливай, но добейся, чтобы он догадался о том, что тебе выгодно. И не пытайся снова превозносить при мне отсутствие косметики на чистой коже. Да, мужчине она не нужна. Но ему приятно, что подруга прихорашивалась перед свиданием с ним.

Новые знакомые мамы, пообщавшись с ней пару дней, робко интересуются, сколько у нее было мужей, и, как она выдержала всех этих изуверов. Они уверены, что ее месяцами морили голодом, попрекали куском, выгоняли раздетую и босую с грудными детьми на мороз, избивали, обирали и прочая. Каков же бывает шок, когда стойкая многоопытная дама заявляет, что четверть века замужем за одним мужчиной, который всегда умудрялся с некоторым избытком обеспечивать семью и любить жену и единственную дочь.

— Уговорила, пойду, займусь собой, — пообещала я.

— Ступай и побыстрее, — разрешила мама. — И не забывай бабушкин анекдот про глупую жену, которая до блеска выдраила дом, но не успела причесаться и переодеться. Муж пришел и оценил: «Чистота, красота, плюнуть некуда. Разве что на тебя». И плюнул.

— Мама, перестань. Ты же знаешь, как меня коробит эта грубая народная мудрость. Хороша школа жизни — потакать распоясавшемуся скоту.

— Никому нельзя давать повод распоясываться. Счастливо.

Мамочка у меня своеобразная. Шесть лет назад я рожала Севку. По системе определения срока «минус три месяца плюс семь дней» перенашивала две недели. Наконец, начались настоящие схватки. Перенервничавшая и перепуганная, я позвонила мужу и маме. После чего рухнула на кровать в абсолютной уверенности, что не переживу этого кошмара. Первой добралась мама. Она застыла на пороге, заломила руки и горестно застонала. Я сообразила, что не ошиблась: родная мать сразу поняла, что дочь уже не жилица.

— Поленька, — зарыдала мама, — да как же с тобой подобное случилось? Да что же это такое?

Я тоже пустила слезу и кротко вздохнула.

— Что же это такое? — вновь всхлипнула она. — Почему у тебя волосы грязные, феном не уложенные, губы не накрашены и блузка мятая?

«Недоразумение, — подумала я. — Она не расслышала по телефону». И повторила:

— Мама, у меня схватки, я рожаю.

— И я о том же, дочка. Сейчас приедет твой муж, скоро в родильный дом, в люди выбираться, а ты в таком безобразном виде. Думаешь, мужчине приятно тащить в больницу распустеху?

— Слушай, тот, кто в такую минуту заботится о внешности жены, не мужчина.

— Наоборот, — сурово молвила мама.

— Хватит причитать по поводу прически. Лучше открой секрет, что со мной будет дальше. Еще сильнее заболит?

— Я все тебе расскажу, дочка. Но открывать секреты я могу, приводя тебя в человеческий вид.

Она приводила, а я время от времени хваталась за живот, подвывала и больше не боялась родов. Разве можно считать мистическим таинством или «смертельным номером» мероприятие, перед которым неплохо бы завиться и подкрасить губы?

Мама, как обычно, умело меня подстегнула. За пудру, румяна и тени я не схватилась, но картофельную маску сделала и замороженным соком петрушки лицо протерла. Через полчаса беглый взгляд в зеркало лишний раз убедил меня в том, что любые человеческие усилия окупаются, если не заламывать слишком высокую цену. Кстати обнаружилось, что Измайлов перед отъездом на свой семинар прикладывался к водке, ибо количество ледышек из петрушки уменьшилось. Повадился! Недавно он в мое отсутствие выбил из формочки несколько кубиков, посидел со своей порцией перед телевизором и, когда я вернулась из редакции, похвалил:

— Умница, детка. Замечательно придумала — делать зеленый лед. Такой веселый приятный коктейль получается. И аромат тонкий. Поделись рецептом этого изыска. А я, так и быть, разгадаю для тебя загадку смеси, которую он облагораживает.

Я не стала польщено корчить из себя великую кулинарку, а развопилась, дескать, не смей расходовать мое косметическое средство на свое пойло. Зелень не апельсины, добывать из нее сок долго и муторно. Если тянет на экзотику, рекомендую огуречный лосьон. Между прочим, мама убила бы меня за признание в использовании столь простого препарата, как сок петрушки, для ухода за собой, бесценной. С детства внушала, что мужчины не выносят правды о рукотворном создании красоты. И, если уж им суждено увидеть крем, маску, тоник, то это должны быть очень эстетичные импортные баночки-скляночки. А эффективные знахарские снадобья надлежит прятать подальше и умащиваться ими в одиночестве.

— Жадина, — разобиделся тогда Вик. — А я собирался еще раз поживиться ледком из свежего сока у женщины, которая трясется над объедками.

— Какими объедками, проглот? После тебя ничегошеньки не остается.

— Вчера, прежде чем вымыть банку, ты собрала пальцем сметану со стенок, шкодливо зыркнула по сторонам, поднесла палец ко рту, а потом передумала и натерла ею щеки. Я видел!

— Тебе не пришло в голову, что с кисломолочным продуктом на коже я стала весьма аппетитной? Не захотелось меня съесть?

Полковник Измайлов взял со стула пиджак и поспешно отступил к двери, бормоча: «Чур, меня».

Чудак. Мне действительно было интересно. Дело в том, что год назад моя подруга вышла замуж по сильной и страстной любви. Молодые зажили всем на зависть, но через несколько месяцев стало заметно — жена цветет, а муж чахнет. Гурман и обжора, он стремительно терял вес, хотя раньше боготворил супругу за ее стряпню. Они не собирались расставаться, но были полны решимости вместе преодолеть, что угодно. Вот только, что именно? Друзья семьи собрались на совет. Расселись вокруг стола в их модно обставленной гостиной и сотворили две кучки: одну из смартфонов, вторую из купюр. «Ребята, мы все еще совки, — сказал кто-то. — Монет гораздо меньше, чем заметок о нужных людях. Значит, по-прежнему связями сильны, а не банковскими счетами». Хозяева застеснялись и признались, что сами поучаствовать в действе не могут. В их гаджетах записаны лишь адреса и телефоны присутствующих, а все деньги перекочевали в карманы врачей и экстрасенсов. Мы олицетворяли собой коллективную скорбь, уставившись на самого богатого и удачливого в тот период парня, Лешу.

— Что деньги? Бумага, — сказал он и вытащил из бумажника тысячу долларов.

Одна девушка не в меру расчувствовалась и воскликнула:

— Спонсор, ты — душа-человек!

Услышав ненавистную кличку «спонсор», Леша насупился и четко произнес:

— Я ваш друг, а не это самое. Остальные до конца года взаймы не просите. Не дам, чтобы не обзывались. Узнаете, почем нынче спонсорство.

Народ не слишком горячо пообещал и приступил к обмену мнениями. Каждый рекомендовал лично проверенного специалиста в самых немыслимых областях. Предлагались консультации с химиками, обследования у физиков, лечение у геологов и тому подобное. Наконец составили список пяти волшебников, пересчитали собранные им на гонорары деньги и объявили первый этап пройденным.

Мытарства молодых супругов длились еще полгода. В желтую щепку превратился не только страдалец муж, но и преданно делившая с ним отчаяние жена. Они не вынесли нашего сострадания и перебрались на дачу. Откуда вернулись через три месяца розовыми и гладкими.

— Сами справились? — мрачно спросил Леша, регулярно добавлявший средства на исцеление.

— Нет. Последний в списке психоаналитик помог. Он из нашего подсознания такое вычленил, что мы не решились вам рассказать, чтобы не засмеяли. Оригинал, а ведь прав оказался.

— Поздравляю! — резко повеселел Леша. — Следовательно, баксы работали и принесли пользу. Это я люблю.

В отличие от предшественников психоаналитик начал с жены, а не с мужа. И зацепился за ее фанатичную веру в природную косметику. Для бесперебойной подпитки кожи использовалось все — фрукты, овощи, мед, яйца, сметана, масло, творог… Она не допивала кефир, а добавляла в последний глоток соду и срывалась с кухонного табурета срочно почистить поры. Откусывала клубнику так, чтобы осталась самая сочная часть, которая немедленно раздавливалась и размазывалась по лбу. Словом, из чего готовила, то и наносила на лицо и шею. И минут по сорок в масках щеголяла. Муж не возражал. Более того, сдерживал желание супругу в ягодно-сливочной маске укусить. А однажды подумал: «Да, что я, как последний дурак, держу себя в узде? Порнуху никогда не смотрел»? И тяпнул любезную за щеку без предупреждения. Она заголосила не столько от боли, сколько от испуга. Он же брезгливо скривился и понесся к раковине отплевываться. Оказалось, что пребывание продукта на коже, мягко говоря, не улучшает его вкуса. Они поругались и скоро забыли о недоразумении. Но мучения супруга продолжились. Он испытывал отвращение к пище, приготовленной из того, чем жена холила себя. Объяснению это не поддавалось. Психоаналитику он пытался говорить о таинствах, происходящих в жаркой тьме желудка, но быстро запутался и сбился. Как бы то ни было, врачеватель предложил паре учесть его мнение и отделить кухню от салона красоты. Что они и осуществили на даче. А потом развелись…

Так, я, кажется, отвлеклась. Но нельзя же постоянно думать о грядущих неприятностях. Именно в тревожные минуты я ударно вспоминаю нормальных людей. Они бывают глупцами и умниками, скрягами и мотами, злюками и добряками, но не убийцами. Они могут враждовать между собой и с самими собой, клеветать и пакостить, но не уничтожают других физически, не отнимают шансы побеждать или проигрывать, будто подтверждая, что все мы зачем-нибудь друг другу нужны. Мне, например, был нужен Вик. Я стояла возле холодильника, смотрела на пустые ячейки в формочке для льда, понимала, что строптивый полковник плюнул на запрет и стащил пятнадцать ледышек, следовательно, квасил втихаря от меня, и блаженно улыбалась. «Иди, Полина, и пожарь мясо этому пьянице», — велела я себе. Дома готовить удобнее, но мне хотелось, чтобы у Измайлова вкусно пахло. Он так потешно принюхивается с порога. Поэтому-то я еще вчера отнесла вниз полуфабрикат — мясо в маринаде.

Я рисковала опоздать, обеденное время неумолимо приближалось. Захватила чеснок и спустилась в квартиру Вика. Там меня ждал сюрприз — пустая дорожная сумка полковника. Потрясающий человек. На моей памяти ни разу не привез из командировки грязное белье. Только чистое, да еще и отутюженное. Умеет использовать обслуживающий персонал гостиниц по назначению. На темном пластике кухонного стола белела записка: «Детка, здравствуй, вернулся рано, будить не стал»… В иных обстоятельствах я забеспокоилась бы. Почему не стал? Охладел? Переутомился с другой? Заболел? Но на сей раз вспомнила, что представляли из себя утром я и моя нора — сдвинутая тумбочка, валяющиеся посреди комнаты грязные ботики вперемешку с верхней одеждой. Пришлось бы объясняться. Пронесло. И я не без удовольствия дочитала его лаконичные признания в любви и обещание не задерживаться на службе вечером, чтобы наверстать упущенное за время отсутствия. Далее красовалась корректная подпись «твой Измайлов» и постскриптум: «Поленька, мясо будет сказочным, если к ужину ты его немного притомишь». Немного что? Притомишь? Он его пробовал? Я неуверенно приблизилась к кастрюле и сняла с нее крышку. В маринаде мокли живописно декорированные кольцами лука и горошинами перца куски сырой говядины. Надежды на то, что изголодавшийся Вик слил маринад, добавил масла, прямо в кастрюле поставил на большой огонь и не дотерпел — съел мясо жестким, не оправдались. «Нажраться в хлам в поезде не мог, он свою норму знает, — подумала я. — Значит, был чем-то так поглощен, что не сообразил — на данной стадии приготовления блюдо несъедобно. И я еще боюсь, что меня пристрелят бандиты. С каннибалом живя»!

Но Вик уже был в городе, можно сказать под боком. Теперь мне ничего не страшно. Я испытала приятное облегчение и неожиданно для себя сказала: «Не досталось майонеза, застрелился из обреза». Поперхнулась, откашлялась и прошептала: «Гадость, какая». Качество и впрямь было удручающим, но после стольких переживаний претендовать на иное я бы не стала. Меня поразило другое. Я попадала в передряги и выбиралась из них, нещадно жучила себя, чтобы не впасть в лютейшую тоску. И все это время во мне существовал параллельный мир, где не просто сохранялось желание работать и зарабатывать, а и осуществлялось подспудно. Возгордиться от собственной многоплановости я не успела, зазвонил телефон. О моем пребывании в покоях полковника могли догадываться только он сам, мама и Настасья. Поэтому я вразвалочку подошла к аппарату, загадывая, подавлю игривое желание промурлыкать в трубку какую-нибудь глупость или нет. Раздавшийся мужской голос снял проблему, как стакан с опасно накренившегося подноса:

— Добрый день, Поля. Звонок мой секретный, так что я коротко. Постарайся изо всех сил в четыре часа прогуляться к поездам своего метро. Мне надо переговорить с тобой насчет Бориса. Надеюсь, встретимся. Пока.

Я рта раскрыть не успела. Старший лейтенант полиции Сергей Балков. Остался на несколько минут в кабинете в управлении один и успел назначить мне рандеву. Наверное, к вечеру отправится беседовать с каким-нибудь потерпевшим или свидетелем и по пути ознакомит меня с заботами своего друга и сослуживца Бориса Юрьева. Из звонка Сергея следовало, что полковник Измайлов раньше шести домой не засобирается, и, что с Юрьевым стряслось нечто небывалое. Такое, с чем он сам справиться не в состоянии. Я забеспокоилась. Парни близки Измайлову, значит, и мне не чужие. Но у нас с Борисом сложные отношения. Сергей, разумеется, в курсе. Поэтому лишь запредельная нужда могла заставить его обратиться ко мне. Объясню по порядку.

Измайлов и Юрьев с Балковым — это Учитель и Ученики. Подчеркиваю, Ученики тоже с большой буквы. Не в нашем хамоватом понимании: лекцию прочитал, на практике показал и отвали. А, скорее, в восточном, когда потребность в отношениях взаимна и бесконечна. Мне не удалось выпытать у Вика, почему именно с Сергеем и Борисом у него так сложилось. Отшучивался по своему обыкновению: «Не понимаю смысла поговорки: „Не ученик ищет учителя, а учитель ученика“, но чувствую — правда».

При виде не достигших еще тридцатилетия Балкова и Юрьева многим приходит на ум сравнение боксера с фигуристом. И темпераменты у них разные. Сергей хозяйственный, основательный и добродушный. Борис презирает бытовщину, не вникает в мелочи, скор на интуитивные прозрения, зол и ироничен. Казалось бы, классический тандем. Однако в реальности это не сдвоенный велосипед, но два разных велосипеда, движущихся в одном направлении, со всеми вытекающими отсюда житейскими коллизиями.

Я веду речь не о монахах в монастыре, а о не дававших Богу лишних обетов мужчинах в убойном отделе. Поэтому обсуждать степень их приближенности к человеческому идеалу бессмысленно. Измайлов, по-моему, слишком явно отдает предпочтение Борису. С Балковым ему скучно, с Юрьевым интересно. Но это полбеды. Хуже, что он молча принимает истеричность любимца и распекает уравновешенного его друга за общие промахи. Я пыталась доказать, что Сергей не тупее, а скромнее Бориса. Он терпим к людям и строг к себе, стыдится допущенных из-за небрежности или спешки ошибок. Борис же склонен придираться к каждому и прощать себя. Они оба никогда не ищут оправданий. Сергей, потому что «виноват, так виноват». Борис, потому что считает себя ни в чем не виноватым по определению.

Отношение ребят ко мне есть отражение их отношения к Измайлову. Балков уважает выбор полковника и терпеливо приспосабливается к его женщине, хотя именно Сергея должна бесить моя импульсивность. Юрьев полагает, будто Измайлов связался с такой несолидной оторвой, как я, в момент острого помешательства и теперь из гордости не желает признать промашки. И Борис всячески способствует разочарованию Виктора Николаевича во мне. Он вытворяет примерно то же, что и Настасья, постоянно критикующая полковника, только у Бориса на меня компромата больше. Еще бы. Вик не набивается к моей подруге в ассистенты на операции. А я постоянно лезу в расследования убийств. И никак не могу доказать Боре Юрьеву, что к этому занятию меня принуждает не желание, а исключительно стечение обстоятельств. Натура такая. Я не различаю содействия и противодействия, главное, чтобы вокруг были люди. А там разберемся, кто друг, кто враг, и почему. Однажды в ЦПКО на аттракционах из маминого кармана вытрясло все деньги. Пока она переживала в сторонке и готовилась просить сжалиться дежурную в метро, я смоталась в гущу толпы, разъяснила народу ситуацию и не только принесла два пятака, но и привела толстого весельчака, который захотел взглянуть на мать столь непосредственной девочки. Дяденька немедленно влюбился, и бедная мама отбивалась от поклонника всю дорогу, а после еще пару недель. До сих пор, вспоминая ту или похожие истории, она сокрушается:

— У тебя, дочка, есть один существенный недостаток. Ты могла насобирать денег на месячный проезд всей нашей семье. А ограничилась двумя необходимыми монетками.

Поведай я об этом эпизоде старшим лейтенантам, Сергея Балкова озаботило бы то, что я могла потеряться или нарваться на взрослое хамство. А Борис Юрьев часа два распространялся бы об обязанности ребенка смирно стоять рядом с матерью, жалеть ее взглядом и преданным поскуливанием и ждать, когда взрослый человек выберет способ и начнет действовать.

Я потрясла головой, изгоняя из нее капитанов, и принялась готовить не обед, а ужин. Встреча с Сергеем сулила какую-то новизну. И этого было достаточно, чтобы полностью восстановить мою жизнеспособность. А то за последние двое суток у меня возникло стойкое впечатление, будто я что-то жую, жую, и не могу ни выплюнуть, ни проглотить.