Население: одна

Элизабет Мун (1996)

Офелия сорок лет прожила в Колонии 3245.12. Здесь она похоронила мужа и вырастила сына, здесь у нее обжитое хозяйство и огород с помидорами. Поэтому, когда колонистам приходит приказ оставить обжитую планету, Офелия решает — она никуда не поедет. Ей надоели нравоучения невестки и упреки сына. Она хочет выращивать помидоры, ходить в летящих платьях и хотя бы на старости лет жить так, как ей хочется. И действительно, когда Офелия остается одна на целой планете, у нее начинается новая жизнь — свободная и счастливая. Однако, когда кто-то убивает всю команду корабля-разведчика, приземлившегося на ее планете, Офелия понимает, что, кажется, население этой планеты состоит не только из нее… «Население: одна» — умная лингвистическая фантастика для поклонников Урсулы Ле Гуин и Рэя Бредбери.

6

Одиночество придавило Офелию, как гора камней. Каждый день она заставляла себя работать в огородах, через силу проверяла животных. Все чаще она ловила себя на том, что стоит на месте, позабыв о своем занятии, и, приоткрыв рот, силится расслышать звуки, которых расслышать никак не могла.

Она не понимала, в чем дело. В первые дни, когда улетели все, включая ее родного сына с невесткой и людей, которых она знала большую часть жизни, все было иначе. Тогда она чувствовала себя свободной. Тогда пустые улицы и обезлюдевшие дома открывали перед ней возможности, которых у нее никогда не было. Тогда ей не нужны были никакие голоса; со временем даже воспоминания о них растаяли и в душе воцарился покой.

Теперь ее словно загнали в ловушку, в клетку еще теснее той, в которой она жила прежде. На пустых улицах могли скрываться враги; обезлюдевшие дома подкармливали ее страхи. Она не могла забыть странные голоса — голоса незнакомцев, взывающие о помощи, захлебывающиеся страхом и болью. И смертью.

После смерти Умберто и детей она плакала недолго. При мысли о собственной смерти не плакала вовсе: смерть есть смерть, от нее не уйдешь. Но теперь она рыдала, чувствуя, как дрожит лицо, как ветерок холодит мокрые щеки, как льет из носа, как стекает по подбородку ниточка слюны. Безобразные старушечьи слезы, пролитые по людям, которых она никогда не видела и видеть не хотела. Они проделали такой долгий путь, только чтобы умереть, и она не хотела, чтобы они прилетали.

Она решительно ничего не понимала. Когда слезы иссякли, она вытерла лицо попавшейся под руку тряпкой — это был лоскут ткани из центра, который она машинально сунула в карман, — и выглянула на улицу. Пусто. Вчера, и позавчера, и позапозавчера — пусто, и пусто будет завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. Она жила в самом центре пустоты, в моменте между бесконечностью до и бесконечностью после. Прежде ее это не беспокоило, а теперь все вдруг изменилось.

Медленно, как уходит боль после серьезной травмы, одиночество отступило. Страх остался. Нечто убило этих людей и убьет ее, если отыщет. Приняв решение остаться, она уже была готова к смерти в одиночестве. Но она всегда думала, что умрет от старости или несчастного случая. Не от чужой руки.

Она чувствовала себя хрупкой, беззащитной, беспомощной. На складе было какое-то оружие, но Офелия понимала, что оружие ее не спасет. Невозможно оставаться начеку постоянно; она всего лишь человек, ей нужно есть, спать, ходить в туалет. Один в поле не воин, даже с машинами. Если эти существа найдут ее, им не составит труда ее прикончить. Что они это сделают, Офелия не сомневалась: они уже расправились с несколькими десятками человек моложе и сильнее нее.

Конец ознакомительного фрагмента.