Возраст чувственности

Элизабет Бикон, 2016

Ровена Уэстхоуп, вдова двадцати четырех лет, вернувшись в родной дом после гибели мужа на войне, вела тихую, скучную жизнь, как и должно в ее положении. Выручая непоседливую младшую сестру из очередной переделки, женщина знакомится с Джеймсом Уинтерли – представителем аристократического рода. Первое отталкивающее впечатление, которое мужчина производит на нее, несмотря на красоту и видимые достоинства, при ближайшем знакомстве сменяется сначала интересом, а потом и влюбленностью. Происходит это после того, как, нарушив приличия, Ровена подслушивает под окном его откровенный разговор с братом. Она понимает, что Джеймс совсем не такой человек, каким кажется. В его жизни немало тайн, боли и потерь. Несмотря на то, что они из разных миров, у Джеймса и Ровены много общего, и они могут помочь друг другу обрести счастье.

Глава 2

У преподобного Финча и его супруги прекрасные дети, но любопытно, как они все размещаются в доме священника? Слава Всевышнему, мисс Джоанна вскоре его покинет, ведь сегодня было объявлено о свадьбе. Пока следующая дочь не подросла, им надо поспешить выдать замуж бедняжку миссис Уэстхоуп, как думаешь? — Гарри Бовуд произнес это так небрежно, что Джеймс догадался: от друга не укрылся его интерес к хорошенькой молодой вдове.

Этот человек весьма прозорлив и всегда таким был. Джеймс решил, что следует соблюдать осторожность и реже смотреть на вдову.

— Да, у этой пары долгий и весьма плодотворный брак, — легко ответил он.

В голосе его слышалось равнодушие к замечанию друга, как и ко всему, что происходило вокруг, особенно к одной особе, всем своим видом желавшей дать понять, как много ей известно о жизни за пределами этого комфортного провинциального мирка. Ее манера была ему понятна, именно этим старшая дочь священника его заинтриговала. Ведь за весь месяц, что он провел в этой деревне под названием Райн-Хилл, она не сделала ничего, что может привлечь внимание мужчины или заинтересовать его.

С неохотой отвернувшись от играющих детей, Джеймс перевел взгляд на приятеля и добавил не без сарказма:

— Завидуешь? — и приподнял бровь, будто делая акцент, поставив себе цель смутить сына главы шпионской сети.

— Даже если бы я и подумывал о создании семьи, то вспомнил бы двух твоих отпрысков, живущих с новыми родителями по ту сторону Ла-Манша, и сей факт сразу бы меня охладил, — нервно парировал Бовуд.

Джеймс подавил вздох. Лучше оставить мысли о золотоволосых малышах с ясными голубыми глазами, познающих мир без его участия, и вернуться к делам насущным.

— Я безмерно благодарен тебе за все, что ты сделал, Гарри. Сейчас, когда Фуше узнал, что я не простой торговец, им могла бы грозить опасность. Только благодаря тебе я смог найти порядочных людей и дать детям спокойную жизнь.

— И все же ты так и не сказал мне, где находится ребенок Хебе. Два других, которых ты вытащил из ада перед самой гибелью их родителей, тоже могли остаться в семье. — Бовуд фыркнул и отвернулся.

— Чем меньше ты знаешь, тем лучше, учитывая, что глава полиции Бонапарта пойдет на все, чтобы уничтожить шпионское кольцо, что ему почти удалось, поскольку он немало вытянул из Хебе ле Курте, прежде чем тюремщики, перестаравшись с пытками, ее убили. Если бы ему удалось добраться до дочери Хебе, нам всем пришел бы конец.

— Не все люди столь милосердны, как ты, Джеймс, — заметил Бовуд.

Сочтя время неподходящим для воспоминаний о том, как ледяная рука сжимает шею, Джеймс запретил себе думать об этом и о том, насколько безжалостным может в определенных обстоятельствах быть его приятель. Мысли о неудавшейся операции в Париже заняли все его внимание, приглушили радостные возгласы детей и веселый щебет малиновки, устроившейся на ветке дерева. Непонятно, почему его не покидает желание вернуться туда и выяснить, что произошло? Перед глазами всплывали картины изуродованного тела любовницы, выброшенного на темную аллею в парке в самом центре города, следы усердия пытавших ее тюремщиков наводили ужас даже сейчас, стереть воспоминание не смогло даже мирное и солнечное воскресное утро. Ребенку Хебе не было еще и трех лет, скорее всего, малышка не вспомнит свою безрассудную красавицу мать.

— Это не милосердие, в чувство вины, — резко ответил Джеймс.

— Ты взвалил на себя заботу о ребенке той, с которой пару раз развлекся, и говоришь, что тобой движет чувство вины?

Бовуд позволил себе высказаться резче, чем следовало, и Джеймс взглядом предупредил его, что стоит быть сдержаннее.

— Положим, я заслужил эти муки, учитывая, что я сделал и не сделал за последние несколько лет.

— Общество ошибается на твой счет, Джеймс Уинтерли. В душе ты монах, а не праздный повеса.

— Ты и сейчас так считаешь? — усмехнулся он, подумав, как бы отреагировал монах на появившиеся у него неотступные мысли о старшей дочери преподобного Финча.

Первым желанием было снять с нее ужасный капор и провести рукой по роскошным золотистым волосам, увидеть, как смягчаются черты ее лица, что неминуемо должно было произойти при его появлении. Это подсказывал ему богатый опыт.

— Джеймс, лошади уже застоялись! — крикнул брат, переминавшийся с ноги на ногу в ожидании.

Усилием воли Джеймс выбросил из головы все, связанное с прошлым, а с ним и образ дочери священника в ее полумонашеском наряде.

— Я ничего не имею против того, чтобы пройтись пешком, Люк, — отмахнулся он несколько раздраженно. Всякий раз, глядя на брата, Джеймс вспоминал об их натянутых отношениях, и это особенно печалило в столь погожий воскресный день.

— Разумеется, ты можешь прогуляться, но что будет, если эти новенькие сапоги вдруг покроются пылью или на них, упаси бог, появится царапина?

— Отдам камердинеру, — пожал плечами Джеймс. — Конечно, сам я их больше не надену. — Он вздохнул с таким видом, будто состояние гардероба тревожило его значительно больше, чем мнение брата.

— Ох и щеголь, — пробормотал лорд Фарензе. Джеймс улыбнулся. Это именно та реакция, которой он ожидал, так почему слова должны его задевать?

— Не обращай внимания, Люк, — вступила в разговор леди Хлоя Уинтерли, виконтесса Фарензе, посмотрев на мужа так, как и должна смотреть женщина, чей брак длился всего шесть месяцев. — Джеймс тебя дразнит.

Уинтерли не был уверен, нравятся ли ему такие качества своего характера, как остроумие и доброта. Сейчас, когда рядом находился всегда державшийся настороженно Бовуд, он был недоволен поведением брата, позволившего себе вынести на обозрение присутствующих сложности в их отношениях. В конце концов, именно из-за Люка Джеймс оказался втянутым в столь рискованное дело, и Бовуд был одним из немногих, кто знал о жизни братьев Уинтерли.

И как могло быть иначе, если летом, когда им было по семнадцать, а Люк только женился на коварной интриганке Памеле, Джеймс сам примчался в дом школьного друга и выдал Гарри все секреты. Как хорошо, что Люк все же нашел счастье во втором браке, хотя ему и потребовалось почти десять лет для осознания простой истины: жить без женщины, которую не смог разлюбить, он не сможет. Джеймс с содроганием вспоминал, что с братьями Уинтерли сделала Памела. Казалось, ее призрак и сейчас где-то рядом с удовольствием наблюдает, к чему привел раскол в их отношениях, тщательно ею организованный.

— Я рад, что способствовал тому, чтобы Финч со всем семейством жили в мире и покое, — вмешался в разговор лорд Лафрен, заставив Джеймса задуматься о том, что и он смог найти тихое убежище во время бури именно этим летом, и сэр Гидеон Лафрен женился во второй раз и вполне счастлив.

Они возвращались в Райн-Хаус в роскошной новой карете Гидеона. Лес вдоль дороги уже выглядел совсем по-осеннему, был украшен богатыми и яркими дарами боярышника и глянцевыми ягодами ежевики, сверкающими на октябрьском солнце. Джеймс не мог не признать, что появление Бовуда внесло приятное разнообразие в монотонную сельскую жизнь, в которую он решил окунуться после покупки пришедшего в упадок поместья Брекли близ Райн-Хилл, состоявшего из полуразрушенного дома, дюжины убогих хозяйственных построек и нескольких акров незасеянных полей.

Особняк Брекли, выстроенный из местного серого камня с медового цвета прожилками, был таким старым, что никто из местных жителей не помнил, когда его заложили. После того как Гарри узнал о причине, по которой Джеймс забрался в этот тихий уголок Англии, называть покупку поместья причудой, связанной с романтическим очарованием этих мест, уже не хотелось. И все же приятель в чем-то прав. При первом посещении поместья в душе появилось желание вернуть забытую на полвека развалину к жизни, наконец, построить что-то, а не разрушить, даже если он не заслужил счастья провести здесь годы с милой женушкой и выводком детей, что обычно и делает дом настоящим домом.

Гарри же был частью мира, в котором Джеймсу больше не было места. Он был выдавшим себя шпионом, а в их деле это самый бесполезный товар, от которого спешат избавиться. Отрадно, что даже после этого Гарри не отказался от дружбы с ним, но отчего-то в сердце не было благодарности и теплоты при взгляде на этого умного, хитрого и ловкого мужчину, как было в семнадцать…

На мгновение Джеймс словно вернулся в прошлое. В голове прозвучали жестокие слова Люка о том, что каждый, протянувший Бовуду руку с предложением дружбы, скоро узнает, каковы его представления о преданности. Сейчас Джеймс уже сомневался, что радужные надежды, возлагаемые на новую жизнь, которая позволит сохранить секреты юности, как он полагал тогда, оправдались. Проведя лето во Франции, получив возможность стать свидетелем всех трагических событий и эйфории революции, он доложил обо всем лорду Грисби. А затем проделал путь до самого Оксфорда, сохранив стойкое чувство, что узнал больше, чем следовало, а вместе с этим и уверенность в том, что стремление брата избежать встречи с ним не ранит так сильно, как могло бы.

Последующие три года Джеймс путешествовал по отдаленным уголкам Европы, не переставая убеждать себя, что замок Даркмер, при всей его захватывающей красоте, недоступен ему, как и дружба брата. Он проводил лето в Италии и Австрии, даже пережил незабываемое приключение в России, что наилучшим образом подготовило к будущему, полному обмана и разочарований, и все чаще думал, как бы все сложилось, не прибеги он в тот день к Гарри? Что с ним произошло бы, найди он в себе силы остаться дома и справиться с тем, что предал Люка, пережить муки уязвленной гордости, понять поступок брата, выгнавшего его из дома, что, впрочем, было меньшим проступком по сравнению с его собственным?

Догадки и умозрительные построения теперь были бесполезны, однако благодарность Джеймса старому другу была все же меньше, чем, видимо, полагалось. Что это? Еще один из темных уголков души, в которые он боялся заглядывать, чтобы вновь не почувствовать себя трусом? Время не стерло из памяти последний ужасный разговор с братом, лишь сделало собственное предательство еще страшнее.

«Ты спал с моей женой?»

Он слышал этот оставленный без ответа вопрос столь же ясно, словно Люк задал его не семнадцать лет назад, а секундой ранее. Несколько слов заставили Джеймса осознать, что в тот день его жизнь закончилась. Все, что он смог тогда предложить в ответ, — трусливое молчание, так и не нарушенное до самого отъезда. Люк отвернулся от него и каждый раз при встрече с единокровным братом вел себя так, будто один вид его доставлял неимоверные страдания. «У меня больше нет брата», — сказал он позже. Положение не изменилось до сих пор, несмотря на неимоверные старания новой жены Люка перебросить мост над пропастью между братьями, созданной ее предшественницей.

— Черт возьми, Хлоя, почему я не могу присутствовать при оглашении завещания? — с возмущением вопрошал Люк несколько дней спустя, когда они застали брата в библиотеке Райн-Хаус.

Джеймсу было позволено оставаться в поместье Лафренов сколь угодно долго — работать над чертежами по восстановлению Брекли и приданию дому былой красоты. Джеймс привнес в архитектурный план усадьбы некоторые современные черты, а также намеревался применить в обустройстве дома собственные оригинальные идеи. Работать над проектом дома его мечты было необычайно увлекательно, однако в глубине души Джеймс сомневался, что его планы будут реализованы.

— Потому что это моя обязанность — следить за исполнением воли тетушки Вирджинии и поговорить с каждым ее наследником перед наступлением означенного ею времени года. Хотела бы я посмотреть на тебя, если бы брат присутствовал при моей встрече с тобой.

— Но тогда ты не была моей женой, — возразил Люк.

— И никогда бы не стала, если бы подозревала, что ты мне не доверяешь.

— Тебе я доверяю, но вот ему… — отчеканил Люк и нахмурился, отчего Джеймс застыл с полуулыбкой на лице, хотя у него не было ни желания, ни повода улыбаться, ведь Хлоя стояла перед ним с пухлым конвертом в руке.

Осознав наконец, о чем идет речь, Джеймс пожал плечами и посмотрел на Люка:

— Ты волен остаться, если пожелаешь, брат.

Люк и Хлоя посмотрели на него с недоверием.

Видимо, его беззаботность и равнодушие показались им наигранными.

— Ни для кого из нас не станет неожиданностью то, что скажет мне леди Хлоя. Я последний в списке, оставленном Вирджинией в завещании, последний в числе болванов, которым предстоит в этом году плясать под ее дудку. Надеюсь, нам не предстоит еще одна свадьба? В последние месяцы их и так было немало.

— Что ж в том плохого? — Леди Хлоя невинно захлопала ресницами и повернулась к мужу, ожидая поддержки и подтверждения, что он тоже не видит в этом ничего страшного.

— Женитьба не входит в мои планы, кроме того, можете ли вы представить меня в роли отца семейства, которая вас так радует?

— Хм, в начале года я тоже, возможно, счел подобное невозможным для себя, но всякое случается, если очень захотеть. — Люк посмотрел на супругу с обожанием, наводящим Джеймса на мысль, что сейчас ему следовало бы покраснеть, если бы он знал, как это делается.

— Что ж, супружеская жизнь — ваш удел, а я предпочту остаться холостяком. Надеюсь, даже Вирджинии не пришло в голову заставить меня жениться. Я намерен поселиться в той части Райн-Хилл, где вы будете видеть меня так редко, как только пожелаете, дорогой брат, что дает каждому из нас возможность жить так, как заблагорассудится, я же готов передать право продолжения рода Уинтерли вам.

Судя по тому, как нахмурился Люк и залилась краской Хлоя, он понял, что они усердно трудились на ниве продолжения рода. Прежде чем выйти из комнаты, Люк попросил жену закончить разговор с его неблагонадежным братом по возможности скорее, а потом дать распоряжение горничной подготовить все необходимое для их завтрашнего отъезда в Даркмер.

— Почему ты всегда провоцируешь его, Джеймс? — спросила Хлоя с такой грустью в голосе, что Джеймс прикусил язык и воздержался от колкого ответа.

— На мой взгляд, это проще, чем пытаться разбудить наши умершие друг к другу чувства, дорогая Хлоя. Прошу тебя, не начинай обреченную на провал кампанию по восстановлению братской любви, в этом даже Вирджинии не удалось преуспеть.

— Я уверена, что любовь не умирает так быстро, как ты полагаешь. Люк мастер скрывать свои чувства, да и ты ему не уступаешь.

— Возможно, но признай: некоторые вещи лучше хорошо спрятать.

— Время покажет, — ответила Хлоя и посмотрела на него в упор, словно бросая вызов его нежеланию сохранять надежду, что братская любовь может возродиться между ним и ее мужем. — На этот год Вирджиния предсказала три события, надеюсь, что и четвертое сбудется.

Хлоя протянула письмо. Джеймсу ничего не оставалось, как взять конверт, содержимое которого он до дрожи боялся увидеть.

— Или не произойдет, — добавил он. — Не стоит надеяться на многое, Хлоя.

— Твоя мудрая тетушка Вирджиния научила меня не терять веру, Джеймс, — тихо произнесла Хлоя и отвернулась, позволяя ему прочитать послание от той, к кому он испытывал самую сильную любовь, на какую был способен.

Дела придется отложить. Джеймс свернул большой лист с планом дома и захлопнул книгу с записями. Внутреннее волнение заставило его отказаться от идеи вскочить на коня и умчаться подальше в лес, в самый уединенный уголок, а потому он просто вышел в парк, вид на который открывался из огромных окон библиотеки лорда Лафрена. Пройдя по широкой дорожке, Джеймс остановился и приложил ладонь к карману, в котором дожидалось своего часа письмо тетушки, постоял несколько минут, надеясь, что красота природы и свежий осенний ветер вернут ему душевное спокойствие. Так и случилось, он почти пришел в себя.

Звуки мира природы, занятого последними приготовлениями к зиме, добавили уверенности, что ему не стоило приезжать в Райн-Хилл, не надо было позволять себе слабость привязаться к щедрым на краски пейзажам этих мест и птичьим трелям, а особенно к старой усадьбе на холме в десяти милях от Райн-Хаус. Нельзя забыть, что произошло в его жизни, но здесь никто не должен видеть, как велико его горе и тоска по женщине, не ослабевающая даже спустя девять месяцев после ее кончины.

Джеймс был почти уверен, что тетушка Вирджиния устала от жизни и готова была покинуть этот мир еще до того, как ее забрала последняя скоротечная болезнь. Однако это событие увеличило количество трещин в броне, созданной им много лет назад для защиты сердца от мира, теперь же он еще отчетливее ощущал, что их становится больше.

Много месяцев прошло с тех пор, как он приехал в эти места, едва живой после смерти Хебе, ищущий неизвестно чего. Теперь же он влюблен в дряхлое имение и даже испытывает симпатию к последнему капризу Вирджинии. Джеймс живо представил, как бы она нахмурилась, услышав эти слова. Выходки покойной леди Фарензе, как ни странно, возымели положительное действие: Люк, Том и Гидеон нашли свое место в жизни, обзавелись семьями и стали достойными людьми. Однако на этот раз тетушка ошиблась: какое бы испытание она ни придумала для Джеймса, ее замысел не принесет достойного плода. Три хороших человека и один изгой.

И где он был? Ах да, прошедшее лето… Когда Фредерик Петерс, адвокат, превратился в сэра Гидеона Лафрена, наследника титула пэра и владельца великолепного старого поместья. Кроме того, он был внуком Вергилия Уинтерли — еще одного человека в коротком списке тех, кого Джеймс не мог не любить. Прекрасная и решительная Каллиопа, жена Гидеона, способствовала появлению еще одной трещины в броне, созданной им в семнадцать лет и сдерживающей его от привязанности к кому-либо. Теперь же Джеймсу казалось, что он слишком долго заставлял себя притворяться, хотелось сбросить бремя данного себе тяжкого обета. Однако делать этого не следует. Он должен покинуть Райн-Хилл прежде, чем причинит боль все этим людям, проникшим в его сердце. Исчезнуть из их жизни, чтобы никто не пострадал от его бездумного чувства, как несчастная Хебе.

Джеймс решил, что прочтет письмо Вирджинии и немедленно уедет. Теперь он принадлежит сам себе, владеет поместьем, несмотря на то что похвастаться приобретением удастся нескоро. В Брекли он, Джеймс Уинтерли, повеса и искатель приключений, будет вдали от семьи, а значит, дорогие ему люди не пострадают.

Джеймс миновал парк в глубокой задумчивости и не заметил, как оказался на краю леса, у дендрария, известного во всем Райн-Хилл замечательной коллекцией растений. Он не раз бывал в этой части парка, и всякий раз этот дивный сад, истинный эдем, вызывал у него восхищение. Несмотря на то что родиной многих растений была не Англия, а Китай или обе Америки, влияние осени не миновало их, окрасив листву в золотистый, янтарный и багряный — цвета, которым Джеймс всегда отдавал предпочтение. Он мечтал создать хотя бы скромное подобие этого великолепия в Брекли, но потом изменил мнение, решив, что красивый сад вокруг дома будет смотреться лучше.

Со вздохом Джеймс опустился на скамью, установленную дальновидным хозяином подле Королевского дуба для тех, кого утомила долгая прогулка. Настало время достать письмо Вирджинии. Опасаясь удара, Джеймс решил дать себе еще пять минут и полюбоваться видом. Теплый солнечный день и очарование английской осени заворожили его, погрузили в безмятежное созерцание.

Очнувшись через некоторое время от звуков песни сойки, устроившейся в ветвях дуба над его головой, Джеймс почувствовал себя гораздо спокойнее, почти умиротворенно. Этому зеленому уголку не важно, был ли он надменным мистером Уинтерли или несчастным, одолеваемым навязчивыми идеями мужчиной в цвете лет, потерявшим смысл жизни. Мать-природа лишь желала, чтобы он не нарушал гармонию этого прекрасного места.