Там, под небом чужим

Элеонора Мандалян

Это история одной семьи, эмигрировавшей после развала Советского Союза в США. Семья как бы олицетворяет собой сразу несколько поколений. Каждый видит мир по-своему, у каждого своя судьба, свой путь, свои взгляды на жизнь, свое восприятие действительности. Но это и их общая судьба. Трудности первых лет эмиграции они переносят все вместе. Хотя роман целиком, так сказать, эмигрантский, он сдобрен некими сверхординарными свойствами отдельных героев, заставляющими их идти по жизни своим, отличным от остальных, путем. Человек несет в себе целый мир. Но у каждого свой «потолок» и свой мир, непохожий ни на чей другой.

Глава 2

Перегнувшись через кресла родителей, почти лежа на их коленях, Инга и Вика с жадностью изучали сквозь крохотный иллюминатор землю, плывущую им навстречу. Землю, которой суждено, по возмутительному заблуждению эмигрантов, стать им «второй Родиной».

Они продолжали плавно снижаться, сделав широкий разворот над Тихим океаном. Уже отчетливо просматривались взлетно-посадочные полосы, здания аэропорта и другие строения. Им рассказывали, что ночной Лос-Анджелес с высоты птичьего полета — явление впечатляющее. Бескрайний ковер огней, насколько видит глаз, и разноцветные дорожки фонариков на поле аэропорта. Но сейчас еще был день, и земля под ними, с преобладающей коричнево-серой гаммой, не способствовала приливу восторга. Даже скорее наоборот — рождала щемяще тоскливое, тревожное чувство. Лана вгляделась в лица дочерей. Инга сияла и лучилась, как в детстве, перед посещением Ёлки или зоопарка. Выражение лица Вики озадачивало. В ее, цвета предутренней ночи, глазах пряталось нечто трудно объяснимое — смесь любопытства, настороженности и…торжества. Торжества взрослого человека, достигшего своей цели.

Дружные аплодисменты пассажиров возвестили о том, что они-таки благополучно приземлились на западном побережье Северо-Американского континента. Инга гарцевала на месте, готовая рвануть вперед при первой возможности. Но проходы были плотно забиты такими же, как она, непоседами. Собственно, усидеть на месте после одиннадцати часов лета было действительно нелегко. Голос стюардессы, с металлом в интонациях, призвал пассажиров оставаться на своих местах до полной остановки двигателей и не нарушать правил полета.

Девочки впервые попали заграницу. Все было ново для них. Им казалось, что впереди их ждут одни лишь сюрпризы, причем непременно приятные. Левон сохранял олимпийское спокойствие, будто он прилетел сюда в очередную, давно наскучившую командировку. То был его щит от английской речи, обрушившейся на них со всех сторон. В Москве, заставляя дочерей заниматься языком, Лана пыталась сама не отставать от них, но у нее это плохо получалось — память была уже не та. И вот сейчас оказалось, что она не может построить даже самую элементарную фразу, не может задать вопрос. А если все же задаст, то наверняка не поймет ответа. Ситуация в аэропорту явилась первым шоком для нее и мужа. Девочки отнеслись к этому со свойственной их возрасту беспечностью.

— Где Давид? — беспокоилась Инга. — Почему он нас не встречает?

— Сначала нам надо выйти из этого эмигрантского инкубатора, — ответила Лана. — Он и вся Америка по ту сторону черты. Потерпите.

Наконец, катя перед собой тележки, груженые чемоданами и баулами, они выбрались в зал ожидания. Встречающие, прижавшись к периллам, с радостно — нетерпеливой нервозностью сканировали взглядами вновь прибывающих. Одному Богу известно, каких мук и усилий стоило им вызвать своих близких, сколько лет прождали они этой встречи. Не исключено, что иные боялись не узнать в толпе дорогое лицо. То там, то здесь всплескивались вопли, визг, всхлипы и причитания, ослепляли вспышки фото — и кинокамер.

Осматривая лица еще не встретивших, Лана вернулась к одному, не взглядом — нутром ощутив связующую нить. Бородка, длинные, собранные хвостом волосы и жутко родные темно-карие глаза…

— Мама! Папа! Мы здесь! — протискиваясь сквозь толпу, Давид бросился к родителям. Как ребенок зарылся лицом на шее матери. По-мужски крепко обнял отца. Взъерошил волосы сестрам, прижал их к себе, потом, отстранившись, с придирчивым любопытством оглядел обеих:

— Выросли-то как! Девушки совсем. Викуля, а ты так прямо загляденье! Только кончай расти, а то меня перегонишь. — Еще раз со счастливой улыбкой оглядев всех членов своей вновь обретенной семьи, Давид выставил вперед себя тоненькую смуглую девушку в Т-шёрт поверх потертых джинсов и бросил нарочито небрежно: — Знакомьтесь. Моя герлфренд.

— Кто-кто? — не поняла Лана.

— Моя девушка. Мы живем вместе. Надеюсь, вы друг другу понравитесь.

— Peggy. Nice to meet you. Welcome to America. — Улыбнувшись, girlfrend по очереди протянула всем узкую холодную ладошку. Потом, поднатужившись, с явным усилием выговорила: — Рас-туй-тэ.

Левон с Ланой переглянулись. Инга и Вика смотрели на Пегги во все глаза.

— Она филиппинка, — непринужденным тоном объяснил Давид. — Ее родители переехали в Штаты, когда ей было десять лет. Боюсь, на первых порах вам с ней будет трудновато общаться… Но чего же мы стоим? Пошли к машине.

— А мы поместимся? — засомневалась Инга. — Вон у нас сколько вещей.

— Не волнуйся. У меня вен. В нем для всего и всех места хватит.

Пегги устроилась на заднем сидении рядом с сестрами, великодушно уступив отныне принадлежащее ей место подле Давида его отцу. Она попыталась разговорить девочек. Но те, стесняясь своего английского, поначалу отвечали односложно, а то и невпопад. Однако вскоре, с помощью рук и мимики, между ними завязалось нечто вроде беседы.

Машина неслась по фривею со скоростью 80 миль в час. Пять широких полос в одну сторону, пять таких же, отделенных бетонной перегородкой, в другую. Будто вычерченные по лекало многоярусные разъезды взмывали над дорогой, образуя пластичные архитектурные конструкции.

— Чудо инженерной мысли и техники! — проговорил Левон. — Вот она, современная цивилизация во всей своей красе.

— Надо же, пальмы! Кругом пальмы, как в Африке! — изумлялась Вика.

Вот только невестки-филиппинки нам и не хватало для полного счастья, размышляла Лана, искоса, в полоборота наблюдая за смуглой девицей, в настоящий момент с отсутствующим видом глядевшей в окно.

Давид резко снизил скорость, а вскоре машина и вовсе поползла шагом.

— Там что-то случилось впереди? — спросил Левон.

— Обычное дело. Trafic, — отозвался Давид. — Час пик. Рабочий день кончился. Нам ехать через Downtown, а оттуда сейчас валом валят всех видов и рангов служащие.

Примерно через полчаса такого пути Давид съехал с фривея, пересек несколько улиц и припарковался перед длинным двухэтажным домом, отгородившимся от улицы узкой полосой экзотических вечнозеленых растений.

— Прибыли, — сообщил он. — Будем выгружаться.

— Это твой дом? Ты здесь живешь? — воскликнула Инга, с любопытством озираясь по сторонам.

— Да, я здесь живу. Но это не мой дом.

Давид деловито обошел машину, открыл заднюю дверцу и, подхватив два чемодана, направился к подъезду. Левон взял два других чемодана. Пегги, перекинув через плечо свою сумочку, предложила девочкам следовать за нею.

Они шли гуськом по длинному, унылому коридору, неприятно пахнущему то ли краской, то ли клеем. С обоих сторон были одни только пронумерованные двери. Низкие потолки гулко разносили их шаги по всей длине коридора. Давид опустил чемоданы на пол, снял с пояса увесистую связку ключей и, найдя нужный, отпер дверь под номером 127.

Переступив порог, гости сразу оказались посреди комнаты на мягко пружинящем под ногами карпете. Комната была совсем небольшая. Справа, через барную стойку, к ней примыкал закуток, выполнявший роль кухни. Дешевый узкий диван, кресло, журнальный столик и телевизор — вот и вся меблировка комнаты.

Озадаченно оглядевшись по сторонам, Лана перевела на сына растерянный взгляд. Вид у девочек был еще более жалкий. Пегги предусмотрительно юркнула на кухню. Левон разглядывал пустые стены с таким интересом, будто на них размещалась музейная экспозиция.

— Не расстраивайтесь так, — улыбнулся Давид, открывая незамеченную ими дверь. — Тут еще одна комната. Наша спальня. А за ней есть балкон.

— Можно взглянуть? — оживилась Вика.

— Валяй. Только не расшиби нос. Там раздвижные двери и сетка… Да вы садитесь. Отдыхайте. А я принесу оставшиеся вещи и закрою машину.

Все трое и вернувшаяся с разочарованным видом Вика так и остались стоять посреди комнаты. Пегги гремела на кухне посудой.

— Кажется, она собирается нас кормить, — шепнула Вика. — Хотела бы я знать, на чем.

— А я хотела бы знать, где мы будем спать, — вставила Инга.

— На полу, — весело ответил Давид, появляясь в дверях. — Смотри, какой он мягкий.

Обиженно сверкнув глазами на неудачную шутку брата, Инга спросила:

— Ну а наши вещи? Сейчас ты скажешь, что они останутся в чемоданах? Ведь у тебя тут нет ни одного шкафа.

— Заблуждаешься, сестренка. Вот, смотри. — Он шагнул в спальню, единственным убранством которой был широкий двойной матрац на колесиках да тумбочка с дешевенькой настольной лампой, и с видом мага-волшебника потянул за какую-то ручку. Добрая половина стены с грохотом отодвинулась, обнажив глубокий полупустой клозет. — Видишь, сколько места. Всем хватит.

— А туалет у тебя есть? — жалобно спросила Инга. — Или он общий, в коридоре?

— Bathroom — моя гордость! — заявил Давид, распахивая узкую дверь в изголовье кровати. — Иди, обследуй первая, — предложил он сестре. — Выключатель слева.

Инга нащупала выключатель, щелкнула им и в следующую минуту отскочила от двери. Вместе со светом возник вибрирующий натужный гул.

— Что это!?.

— Деревня ты моя. Свет и вытяжка включаются одновременно.

— Вытяжка?.. Так ведь ночью зайдешь, весь дом перебудишь.

— Ночью спать надо, а не по туалетам шастать.

Вика украдкой заглянула на кухню: Пегги, домыв скопившуюся в раковине грязную посуду, запихивала ее в шкаф. Никакой еды ни на столе, ни на плите видно не было.

— Ну, вы распаковывайтесь, умывайтесь с дороги, отдыхайте, а я мигом, — сказал Давид и, посовещавшись с Пегги, исчез.

— Куда это он? — спросила Вика.

— Понятия не имею, — отозвалась сестра.

Последовав совету Давида, вновьприбывшие по очереди посетили ванную комнату, пользуясь одним и тем же полотенцем, которое им удалось там обнаружить. Пегги тем временем включила телевизор и уселась прямо на полу, видно, решив предоставить гостям все сидячие места. На диване и кресле вполне можно было разместиться вчетвером, но Вике понравилась идея Пегги и она плюхнулась рядом с ней на мягкий карпет, посмеявшись над своей неуклюжестью.

На экране шел какой-то комикс, то и дело прерываемый неестественно однообразными взрывами смеха за кадром. Пегги жадно ловила каждое слово и тоже смеялась, только беззвучно. Остальные, ничего не понимая, молча скучали… Дверь распахнулась, и на пороге появился, наконец, Давид с большим прямоугольным свертком в руках.

— Ну что, гости мои дорогие, заморил я вас голодом? Айда все на балкон! Обедать будем. Peggy, come on, help me.

Гёрлфренд, не проявляя особого рвения, поднялась и последовала за Давидом. Через несколько минут его зов повторился:

— Прошу всех к столу!

Стол был складным и пластмассовым. В комплекте с двумя узкими длинными лавками он едва помещался на тесном балкончике, упиравшемся в стену соседнего дома. От раскаленной под солнцем стены шел удушливый жар. Сервирован стол был большой круглой пиццей «Паперрони», несколькими банками «7up», разовыми тарелками и стаканчиками.

— Sorry, я не держу дома стола, — сказал Давид, откупоривая бутылку темно — красного вина. — Он нам как-то ни к чему. Мы дома не едим. А если и перекусим, так на ходу, прямо на кухне. Все это, — он указал на стол и лавки, — я взял напрокат к вашему приезду.

— С ума сошел! — ужаснулась Лана. — Разве можно так питаться! Ты же заболеешь.

— Ну что ты, мама. Зачем нам тратить время на готовку дома, когда на каждом шагу кафе, fast food, ресторанчики.

Лана лишь покачала головой, но перечить не стала.

Пегги пододвинула к Давиду бумажные стаканы, и он разлил в них вино.

— С приездом! — жизнерадостно провозгласил он. — Ужасно рад вас всех видеть. Соскучился до чертиков. Больше меня не будет глодать чувство одиночества. За наше воссоединение. Ура.

Покончив со своим куском пиццы, Пегги поднялась.

— Okay, guys. I’m gonna to leave now, — проговорила она нараспев, жуя слова. — It was nice to meet all of you. Bye to everybody.

Гости скорее догадались, чем поняли из ее слов, что гёрлфренд уходит, и, радуясь в тайне тому, что смогут остаться своей семьей, с чрезмерной приветливостью заулыбались ей. Проводив Пегги до дверей, Давид вернулся на балкон:

— Мы решили, что будет лучше, если она пока поживет у своих, — объяснил он. — Папа с мамой смогут спать в спальне. Постель там широкая. — Уловив вопрос в глазах девочек, он продолжил: — Вика или Инга устроится на диване в living room. И еще я взял напрокат две раскладушки. Так что все будет Okay. Разместимся.

Сгустились сумерки, а вместе с ними пришла и прохлада. Сразу стало легче дышать. Собрав со стола бумажную посуду вместе с остатками пиццы, Давид бросил ее в мусорный бачок в углу балкона.

— А что, удобно, — заметила Вика. — Не надо ни мыть, ни вытерать, ни раскладывать по местам.

— Америка — страна рациональная, — сказал Давид. — Здесь все устроено так, чтобы быт не довлел над человеком.

Какое-то время сидели молча. Беседа не клеилась. Слишком разительное несоответствие ожидаемого и увиденного действовало удручающе.

— Хотите, я найду вам что-нибудь по телеку? — предложил сестрам Давид.

— Хотим! — оживились те, вскакивая.

Через несколько минут он вернулся к родителям, сел напротив, с грустной иронией заглянул им в глаза:

— Я вас сильно разочаровал?

— Не то слово, — не удержалась Лана.

— Меня ты нисколько не разочаровал, — ответил за себя Левон. — Начинать с нуля в чужой стране одному всегда трудно.

— Но ведь ты писал нам, что нашел работу по специальности.

— И я не обманывал вас. Я действительно работаю в строительном бизнесе.

Видя, что эта тема неприятна сыну, они попытались от нее уйти.

— Скажи, Давид, — осторожно начала Лана, — с Пегги у тебя это серьезно?

— А что ты называешь серьезным?

— Ну-у… собираешься ли ты на ней жениться?

— Так мы уже живем вместе, мама.

— Это не одно и то же, согласись.

— Ты еще не врубилась, что мы в Америке, в свободной стране. Женаты, не женаты, какая разница. Люди должны быть вместе, пока им этого хочется, пока им друг с другом хорошо и приятно.

— Вот как? И никаких обязательств?

— Обязательств?!. Разве можно любить по обязанности?

— А если будут дети?

— Дети будут только в том случае, если мы убедимся, что хотим остаться вместе, что способны вырастить их и поставить на ноги. Свадьба и регистрация в мэрии не самоцель.

— По-моему наш сын рассуждает вполне логично, — улыбнулся Левон. — По крайней мере глупостей он явно не натворит. Не хорошо только, что Пегги пришлось из-за нас уйти.

— It’s OKay. Don’t worry.

— Как я погляжу, ты свободно уже владеешь английским, — заметил отец.

— Да нет, куда там. Просто привычка вставлять расхожие слова и фразы. Извини. А впрочем, к языку вам так или иначе придется привыкать. Без этого здесь шагу не сделаешь. Вы, наверное, устали с дороги, к тому же поменяли день на ночь.

— Да, если честно, глаза слипаются, — не стал отрицать Левон.

— Ваша постель чисто застелена. А о нас троих девчонки, я думаю, позаботятся. Вы не обидитесь, если с утра я уйду на работу? У меня срочный заказ. Не хотелось бы его терять. Найти заказ здесь — уже половина дела. Иногда месяцами сидишь без работы. А тут, как на зло… или на счастье, подвалило.

— Нет проблем, — заверила сына Лана, в глубине души затаив обиду. После такой долгой разлуки можно было бы несколько дней посвятить родителям и сестрам. Пообщаться, что-нибудь показать. Неистребимый советский подход мешал ей здраво осмысливать новую ситуацию.

Видимо чувства Ланы, независимо от нее, отразились на ее лице, потому что Давид сказал виновато:

— Мы наверстаем все на weekend. Хорошо, мама? Sorry.

— Во сколько ты уезжаешь на работу? — поинтересовался Левон. И, предвидя возражения сына, тоном, исключающим отказ, твердо добавил: — Я хочу поехать с тобой.

Давид явно смешался. Даже, как показалось Лане, покраснел слегка.

— Папа! Это неразумно. Ты только что с дороги. Вам еще предстоит аклиматизация. Ухожу я чуть свет. Умоляю, выспись как следует. Тебе там даже присесть негде будет.

— Когда ты уходишь?

— В шесть.

— Ну посмотрим. Как говорится, утро вечера мудренее. Если просплю, значит так тому и быть.

Сложив у стены складные стол и скамейки, Давид кое-как втиснул на балкон раскладушку, наотрез отказавшись спать в living-room, чтобы не стеснять сестер.

— Знали бы заранее, что наш сын живет в таких ужасных условиях, что мы его так стесним, не приехали бы, — вздохнула Лана, тщетно пытаясь приладить под голову узкую длинную подушку.

— Условия ужасные для пятерых. А для двоих вполне терпимо, — возразил Левон уже сквозь сон.

— Да о чем ты говоришь! У него же абсолютно пустой дом. Разве так мы его растили?

— Мы тоже не с пуховых перин стартовали. Были б руки да голова. Да запас времени впереди. А вещи — дело наживное.

Долго еще Лана вертелась и вздыхала. Ее мальчик, ее бедный мальчик, сбежав от отечественной разрухи и беспредела, оказался в более худших условиях, чем имел там, у себя на Родине. И эта анемичная филиппинка под боком. Ну разве они пара. Разве таким она видела его будущее.