Мы не твои – 2

Элен Блио, 2023

– Уходи, Надя, ты мне не нужна!Эхо этих слов болью отзывается в сердце. Не нужна. Я и мой малыш были ему не нужны.Прошло столько лет и вот я вижу его, по прежнему красивого, но другого. Он уже не тот обозленный на весь мир мажор инвалид, которому почему-то захотелось любви бедного Воробушка.Он снова стоит на ногах и может видеть.Но я тоже стою на ногах и вижу! И я уже не тот бедный некрасивый Воробушек.Он хочет разрушить мой мир, который я с таким трудом создавала. Он считает, что я и мой сын принадлежим ему!Я хочу сказать ему – мы не твои. Но найду ли я силы противостоять чувствам?Чувствам отца и сына?

Глава7

Никогда не думал, что могу испытать такие чувства к ребенку.

То есть, конечно, я думал, что буду любить своих детей. Играть с ними, водить их на прогулки, читать книги. Заниматься с ними спортом. Чему-то учить. Все это в меру, конечно.

Я помнил, что у отца часто не было времени заниматься мной, меня воспитывала мать и Тамерлан. Тамерлан в какой-то степени был мне не старшим братом, а отцом. Пытался наставить на пути истинный. Без большого успеха, увы.

Я, скорее, его неудача.

Я давно не видел, как он занимается с Сандро. Просто потому, что давно не был у них. Раньше брат много времени проводил с пареньком. Он его искренне считал своим сыном и любил, несмотря ни на что.

Уверен, что и сейчас Там для Сандро — лучший отец, о котором можно только мечтать.

Мне даже жаль, что я не вижу их. Стал совсем редко навещать семью, можно даже подумать, что я от них скрываюсь. Прячусь. Да так и есть на самом деле.

Мне до сих пор мучительно стыдно перед братом. И перед матерью.

Я совершил ужасный поступок тогда, когда пошел на сделку с Алиевыми.

Но то, что я сделал с Надей, кажется, еще ужаснее.

Потому что вот, на моих руках человек, от которого я ей предлагал избавиться.

Я чудовище. Да.

Но я живой. И пока я жив я могу что-то исправить. Хотя бы попытаться.

— Иляс, будем плавать?

— Обязательно. Попрыгаем на волнах.

— Попыгаем.

Увы, попрыгать нам не на чем. На море тут почти все время штиль. Волн нет.

Но мы плаваем, барахтаемся у берега, брызгаем друг друга водой.

Он такой смешной, мой сын.

И так похож на Воробушка.

Воробушек. Я ведь именно такой ее и представлял себе. Раньше. Хотя она была другой. Волосы были ярко-ярко рыжие.

Я как-то пытался ее сфотографировать. Вслепую, конечно. Просто знал где она стоит, знал, что она меня не видит. Кадры ужасные, ее почти не видно.

После пытался разыскать ее в соцсетях. Но там не было фото. Просто смешная мультяшная аватарка.

Зато ее голос. Ее голос я бы ни с чем не спутал.

Он снился мне каждую ночь. Голос без картинки.

Как она смеялась надо мной, как строго называла на «вы». Как шептала по ночам что любит.

И тот ее последний крик.

«Я люблю тебя, Илик, люблю, люблю»… Чёрт.

— Ты чего, эй? — малыш смотрит внимательно.

— Что?

— Думаешь. — смотрит так серьезно, бровки хмурит и напоминает мне… меня!

И это так… так классно оказывается! Когда у тебя есть свой собственный маленький человек!

— Думаю.

— Мама тоже часто думает.

— Это нормально. Все люди думают. Давай-ка, на берег.

— Хочу купаться.

— Давай чуть обсохнем и я тебя намажу кремом.

— Холосо.

— Холосо, — дразню его я, нажимая на носик — кнопочку.

Выходим, я вижу, что он чуть дрожит, губы синие. Блин, видимо я переборщил с «молем». Надо отогревать парня.

Оборачиваю его полотенцем, нагретым на солнце, накрываю вторым.

— А ты кто? — неожиданный вопрос застает врасплох.

— В смысле? Человек.

— Длуг? — взгляд пронзительный. Это, наверное, уже от Воробушка, хотя я, конечно, не знаю какие у нее взгляды. Я ведь по сути ее не видел.

Не видел. Зато чувствовал.

И слышал. Слышал ее дыхание, стук сердца и… все остальное.

— Длуг? — переспрашивает еще раз малыш, а я даже не знаю, что сказать.

Какой я к черту друг? Я ей всю жизнь поломал. Хотя…

Она точно не выглядит поломанной жизнью.

Она выглядит прекрасно. Красавица.

Явно не бедствует, или этот ее недо-муж не бедствует. Я знаю сколько стоит номер в отеле Тамерлана. Даже самый скромный.

— Так длуг или нет?

— Длуг, длуг…

— Не дьязнись! Это некультулно!

Не могу сдержать порыв, неожиданно сам для себя крепко обнимаю сына.

Сына!

Некультурно! И правда, чего я дразнюсь?

И вообще… Веду себя как…

— Я друг, Ник. Тебе точно друг. Насчет твоей мамы… когда-то мне казалось, что я ее друг. А потом… потом я все испортил.

— Как все музики?

— Чего? — таращу глаза на этого мелкого умника. Ишь ты! Где набрался?

— Так бабуля говолит. Все музыки все полтят. Поэтому она незамузем. Но дед сказал, что он ее улого… уголо…

— Уговорит?

— Ага!

Бабушка… дед… интересно. Я ведь знаю, что у Воробушка мама умерла? И с отчимом она не общалась. Вернее, общалась один раз, тогда, на кладбище, я помню ее рассказ. Интересно, кого парень называет бабушкой и дедом.

— Ясно. Я тебе так скажу, может мужики и портят, а вот настоящие мужчины — нет.

— Я настоящий!

Улыбаюсь, глядя в эти довольные, гордые глазенки.

— А то! Конечно настоящий.

— Я маму защисяю!

— А на неё кто-то нападает?

— Нет. Я зе защисяю!

— Молоток. Ну что, еще окунемся и домой?

— Не домой в номел. В отель.

— Точно, в отель. Нравится тебе тут?

— Ага. Особенно моле. И тепло. Дома холодно.

— Это точно. Холодно.

Снимаю с сына полотенца, беру его за руку, веду к воде. Не представляю сколько времени прошло, полчаса, больше — телефон остался в номере, часы тоже. В шортах, которые на шезлонге только карта-ключ.

Переживаю, что Воробушек нас потеряет, но мне так здорово вместе с мальчишкой. Хочется побыть с ним подольше.

Мы плаваем долго, но я слежу, чтобы его губы не синели.

Выходим, снимаю с него жилет, вытираю тщательно.

— Все, в отель?

— А молозеное мона?

Мороженое. Наверное нельзя. Да и денег у меня с собой нет. Конечно, я могу записать в отеле не счет, но…

— Слушай, Ник, я не знаю, разрешает ли тебе мама.

— Лазлешает. — кто бы сомневался, что он так ответит!

— Да, но я должен у нее спросить. Давай мы пойдем к маме, спросим, если можно то… закажем тебе самую большую порцию.

— Большую низя.

— Закажем какую можно.

Мы идем к отелю и тут я понимаю, что не знаю в каком номере остановилась Надя. Ясно, что я могу спросить на респешн, но…

Спрашивать не нужно.

Она вместе со своим викингом идет нам на встречу. Видит сына, которого я уже не несу, а веду за руку, улыбается, раскрывает руки в объятия, и он летит к ней, такой счастливый!

А ее муж смотрит на меня, явно желая того, чтобы я сгинул в пучине морской.

Что ж, приятель, еще посмотрим, кто кого!

— Ма! Мы кыпались! А еще я хочу молозеное, и Иляс сказал, что купит. Если ты лазлешаешь!

— Ты разрешаешь? — смотрю на Надю, и вижу как она покрывается румянцем и дышит так…неровно.

Словно я спросил не о мороженом.

А я ведь и спросил не о нём…