Сэди после смерти

Эд Макбейн, 1972

Серия детективов «87-й полицейский участок», по мнению американских критиков, считается одним из самых значительных произведений в своем жанре. «Сэди после смерти» – это захватывающая история о полицейском, работающем над делом об убийстве, которое на первый взгляд кажется простым. Подозрительно простым…

Ed McBain

Sadie When She Died

© 1972 by Hui Corporation

© Вуль Н. А., перевод на русский язык, 2021

© ООО «Феникс», издание на русском языке, оформление, 2021

I

Сперва детективу Карелле показалось, что он ослышался и неправильно понял мужчину, расположившегося рядом с прикроватной тумбочкой, на которой стоял телефонный аппарат. Когда перед овдовевшим супругом на полу спальни лежит жена со вспоротым животом в луже собственной крови, от него ждешь совсем иной реакции. Мужчина еще не успел снять верхнюю одежду, он так и стоял: в пальто, фетровой шляпе, шарфе и перчатках, — высокий, с вытянутым, узким лицом, на котором выделялись седые, аккуратно подстриженные усы, гармонично сочетавшиеся с сединой на висках. Глаза мужчины были голубого цвета. В них не наблюдалось ни малейшего намека на скорбь или боль утраты. Он снова с нажимом повторил произнесенную фразу, будто желая подчеркнуть, что Карелле не изменил слух:

— Я очень рад, что ее убили.

— Сэр, — вздохнул Карелла, — уверен, мне вам не надо напоминать…

— Совершенно верно, — оборвал его мужчина, — вам не надо ничего напоминать. Это излишне. Я, видите ли, адвокат по уголовным делам. Я прекрасно знаю свои права и полностью отдаю отчет в том, что сказанное мной по доброй воле впоследствии может быть использовано против меня. Однако повторю: моя жена была конченой сукой, и я вне себя от радости, что ее кто-то убил.

Карелла кивнул, открыл блокнот, посмотрел в него и спросил:

— Полицию вызвали вы?

— Я.

— Получается, это вас зовут Джеральд Флетчер? — поднял взгляд на мужчину детектив.

— Совершенно верно, — кивнул тот.

— А как звали вашу жену, мистер Флетчер?

— Сара, — промолвил мужчина, — Сара Флетчер.

— Не желаете рассказать мне, что произошло? — Карелла внимательно посмотрел на усача.

— Я вернулся домой минут пятнадцать назад. Переступил порог квартиры и позвал жену. Она не отозвалась. Вошел в спальню, увидел, что она лежит мертвая на полу, и тут же вызвал полицию.

— Когда вы вошли в комнату, здесь все было так, как сейчас? — спросил детектив.

— Да, — кивнул мужчина.

— Что-нибудь трогали?

— Ничего. — Мистер Флетчер покачал головой. — После того как вызвал полицию, я не сходил с этого места.

— Когда вы вошли, здесь кто-нибудь был?

— Ни единой живой души, — уверенно произнес мужчина, — никого, кроме моей жены, но ее вряд ли можно назвать живой.

— Так, значит, вы говорите, что пришли до-мой пятнадцать минут назад? — переспросил Карелла.

— Где-то так, — чуть склонил голову мистер Флетчер, — можете уточнить у лифтера.

Карелла взглянул на часы:

— Получается, это было примерно в половине одиннадцатого.

— Получается так.

— А в полицию вы позвонили, — Карелла снова заглянул в блокнот, — в десять тридцать четыре. Правильно?

— Наверное, правильно. Я на часы не смотрел.

— Вызов был зарегистрирован…

— Десять тридцать четыре так десять тридцать четыре! — отрезал Флетчер.

— Это ваш чемодан в прихожей?

— Мой, — кивнул мужчина.

— Только что вернулись из командировки? — полюбопытствовал Карелла.

— Да, — ответил мужчина, — пробыл три дня на Западном побережье.

— Где именно?

— В Лос-Анджелесе.

— Чем там занимались?

— Мой коллега составлял резюме одного дела для суда. Ему понадобилась моя помощь, — невозмутимо пояснил Флетчер.

— В котором часу вы сегодня прилетели?

— Без пятнадцати десять. Я сразу забрал багаж, поймал такси и прямо из аэропорта поехал домой.

— И приехали сюда примерно в десять тридцать, так? — прищурился Карелла.

— Вы правы. Уже в третий раз.

— Простите, что? — не понял детектив.

— Вы уже в третий раз уточняете, в котором часу я приехал домой, — пояснил Флетчер. — Если вас все еще терзают сомнения на этот счет, позвольте мне повториться: я приехал сюда в половине одиннадцатого, обнаружил, что моя жена убита, после чего, в десять тридцать четыре, вызвал полицию.

— Да, сэр, я это понял, — кивнул детектив.

— Кстати, как вас зовут? — неожиданно поинтересовался Флетчер.

— Карелла. Детектив Стив Карелла.

— Я это запомню.

— Как вам будет угодно.

Пока Флетчер запоминал фамилию Кареллы; пока полицейский фотограф отплясывал джигу вокруг трупа, время от времени ослепляя всех вспышкой «Полароида», — щелчок, пятнадцать секунд ожидания, би-и-ип — из камеры вылезает фотография, взгляд на фотокарточку — как там у нас получилась дамочка? — прекрасно, просто прекрасно, насколько, конечно, можно быть прекрасной со вспоротым брюхом и кишками на ковре; пока два следователя из убойного отдела, Моноган и Монро, ругались из-за того, что им за неделю до Рождества пришлось на ночь глядя тащиться на место преступления, позабыв о домашнем тепле и уюте; пока детектив Берт Клинг расспрашивал лифтера и швейцара, пытаясь выяснить, в котором конкретно часу мистер Джеральд Флетчер вышел из такси и поднялся наверх, к себе в квартиру, — туда, где, распростершись на ковре, лежала его красавица-жена Сара, обезображенная злодейкой-смертью; так вот, пока все это происходило, спец из отдела судебной экспертизы по имени Маршал Дейвис сидел на кухне и ждал, когда медики официально зафиксируют факт смерти потерпевшей и назовут предположительную причину ее кончины, — словно нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — бедняжка померла от того, что ей вспороли живот выкидным ножом. Как только это, наконец, произойдет, Маршал отправится в спальню и со всей осторожностью извлечет орудие убийства из кровавой раны — на рукоятке вполне могли остаться четкие отпечатки пальцев преступника-душегуба.

Дейвис, даром что новичок, был человеком наблюдательным и, оказавшись на кухне, обратил внимание на широко распахнутое окно. Ясное дело, никто в декабре нараспашку окна не держит, ведь на дворе двенадцать градусов по Фаренгейту, а это минус одиннадцать по Цельсию. Дейвис наклонился над раковиной, которая располагалась перед подоконником, и обнаружил, что рядом с окном имелась пожарная лестница. И хотя ему платили исключительно за сбор и обработку вещественных доказательств вроде осколков стекла в глазном яблоке жертвы, картечи в развороченной груди убитого или же, как в данном случае, ножа, торчащего из живота дамочки в соседней комнате, Дейвис не смог одолеть искушения и, вообразив себя детективом, пред-положил, что преступник, скорее всего, поднялся по пожарной лестнице, проник в кухню, оттуда — в спальню, где и расправился с жертвой.

Дейвис практически не сомневался, что прав. Доказательством его версии служили отпечатки подошв ботинок. Первый — здоровенный, грязный — виднелся в самой раковине, следующий темнел на полу, возле нее. Следы, теряя четкость, вели к двери в гостиную. Точно-точно! Убийца перебрался с подоконника в раковину, достал выкидной нож, прошел в спальню, вспорол живот жертвы. И проделал он все это с легкостью курильщика, вскрывающего новую пачку сигарет.

Дейвис решил не разрабатывать версии случившегося, а заняться делом. Поскольку помощник судмедэксперта продолжал корпеть над телом («Смерть в результате колото-резаной раны, приведшей к выпадению внутренностей… Господи ты боже, что тут сложного?» — раздраженно подумал Дейвис) и, по всей видимости, не зная, что делать, собирался звонить начальству, а то и родной мамочке («Дико извиняюсь, у нас очень трудный случай, никак не могу разобраться. Короче, тут одной дамочке распороли брюхо, как думаете, что стало причиной ее смерти?»), Дейвис сперва сфотографировал отпечатки ботинок, а затем, выбравшись на пожарную лестницу, посыпал дактилоскопическим порошком край окна, за который преступник мог ухватиться, пытаясь его открыть, а потом, на всякий случай, то же самое проделал с несколькими ступеньками лестницы.

Так вот, если помощник судмедэксперта когда-нибудь закончит возиться с этим сраным трупом, а на рукоятке ножа обнаружатся отпечатки пальцев, полдела для ребят из восемьдесят седьмого участка уже будет сделано. А все благодаря кому? Конечно же, Маршалу Дейвису.

Дейвис был очень доволен собой.

А вот на душе у детектива Берта Клинга скребли кошки.

Берт не оставлял попыток убедить себя в том, что паршивое настроение никак не связано с тем, что три недели назад Синди Форрест решила расторгнуть с ним помолвку. Начнем с того, что никакой помолвки толком не было — так чего плакать о том, что никогда не существовало? Кроме того, Синди четко, подробно, без всяких двусмысленностей все ему объяснила. Да, она будет всегда с нежностью о нем вспоминать. Да, они провели вместе немало чудесных дней, месяцев (и даже лет!), притворяясь, что любят друг друга. Но она познакомилась с очень привлекательным молодым человеком — психиатром из больницы «Буэнависта», в которой проходила практику. И понимает, что, во-первых, у них с этим психиатром много общего, а во-вторых, он готов на ней жениться, тогда как Берт, похоже, готов связать себя узами брака с револьвером калибра девять миллиметров, исцарапанным рабочим столом и КПЗ. Именно поэтому Синди решила резко порвать с ним, сочтя, что это будет менее болезненным, чем долгое, мучительное расставание.

Все это произошло три недели назад, и с тех пор он Синди не видел — даже не звонил ей. Боль от расставания можно было сравнить лишь с болью от бурсита в правом плече — и это несмотря на то что Берт таскал на запястье медный браслет. Браслет ему дал Мейер Мейер, который точно не верил в дурацкие приметы и нелепые предрассудки. Браслет должен был подействовать через десять дней («Ну, может, недели через две», — решив подстраховаться, пообещал Мейер). Клинг таскал браслет уже одиннадцать дней. Боль как была, так и осталась, но на запястье под браслетом образовался зеленоватый след. Надежда умирает последней. Где-то на задворках родовой памяти звероподобный обезьяночеловек скалил у костра зубы и, рыча, обращался к неведомым силам с молитвой о ниспослании удачи на охоте. Там же, на задворках памяти, правда, куда более явственно, хранился образ нагой Синди Форрест в его объятиях. Воображение Берта рисовало, как она позвонит ему, скажет, что совершила чудовищную ошибку и решила бросить своего психиатра. Конечно же, Клинг не был мямлей, но при этом считал, что будет вполне естественно, если Синди сделает первый шаг навстречу — ведь разрыв состоялся именно по ее инициативе. Плечо из-за бурсита чертовски болело, а лифтер был не из тех сообра-зительных молодых людей, что схватывают все на лету. Он оказался тупоголовым бараном, который явно не без труда выучил собственное имя. Тяжело вздохнув, Клинг снова завел шарманку, повторяя осточертевшую процедуру:

— Вы знаете мистера Флетчера в лицо?

— Ну да, еще бы, — покивал лифтер.

— И как он выглядит? — спросил Берт.

— Знаете, он зовет меня Максом, — сообщил лифтер.

— Понял вас, Макс, не могли бы вы…

— «Привет, Макс», — так и говорит. «Как поживаешь, Макс?» А я ему: «Здравствуйте, мистер Флетчер! Неплохой сегодня денек! Точно?»

— Вы не могли бы его описать? — стараясь держать себя в руках, попросил Клинг.

— Он славный человек, — отозвался Макс, — хорош собой.

— Какого цвета у него глаза?

— Карие, — неуверенно ответил лифтер, — а может, голубые. Типа того.

— Какого он роста?

— Он высокий, — протянул Макс.

— Выше вас?

— Еще бы!

— А меня он выше?

— Э-э-э… нет, — покачал головой лифтер, — не выше. Мистер Флетчер примерно с вас.

— А какого у него цвета волосы?

— Белые, — уверенно ответил Макс.

— Белые? — нахмурился Клинг. — Вы хотите сказать «седые»?

— Белые, седые, типа того.

— Так белые или седые? — не сдавался Берт. — Макс, постарайтесь вспомнить.

— Я же говорю — типа того. Спросите Фила, он знает. Он в таких вещах разбирается. И время хорошо запоминает.

Филом звали швейцара. Он действительно хорошо запоминал время и разбирался во многих других вещах. Кроме того, Фил оказался болтливым одиноким стариком, всю жизнь мечтавшим стать героем документального фильма о работе полиции. Клинг никак не мог донести до швейцара очевидную мысль, что сейчас не кино, — ведется настоящее расследование, в квартире обнаружен труп женщины, кто-то ее отправил на тот свет, и теперь полиции, во имя торжества правосудия, надо отыскать этого преступника… Ну и так далее.

— Да-да, понимаю, — покивал Фил. — Жуткие вещи у нас сейчас в городе творятся, просто жуткие. Вы со мной согласны? Помнится, когда я был маленьким, все было не так уж плохо. Я родился в Саут-сайде. В курсе, что это за райончик? Ботинки надел — и тебя уже считают неженкой. Постоянно воевали с бандами итальяшек. Знаете, что мы делали с этими макаронниками? Кидались в них с крыш всякой всячиной. Кирпичами, яйцами, железками… Один раз даже тостером в них запустили! Богом клянусь, не вру. Взяли у моей матери старый тостер и швырнули его с крыши. Попали им макароннику прямо по башке. Не самое удачное место — ведь у итальяшек в головах все равно ничего нет, так что вреда тому макароннику от тостера не было никакого. Я к чему клоню? Такого кошмара, как сейчас, тогда не было. Да, мы постоянно дрались: то мы итальяшкам по морде надаем, то они нам, но все это происходило как-то… — лифтер замялся в поисках нужного слова, — весело, что ли? А что сейчас творится? Садишься в лифт, а там какой-нибудь псих наркоман. Сует тебе пистолет под нос и требует отдать все деньги, а не то он, мол, башку прострелит. Именно это и случилось с доктором Хаскинсом. Думаете, я шучу? Короче, возвращается он домой в три часа ночи, идет к лифту, а Макса там нет — отлить пошел, так что лифт на самообслуживании. Заходит в лифт, а там парень… Черт знает, как он проник в здание, может, спустился с крыши. Знаете, эти нарики скачут с крыши на крышу, что твои горные козлы. И что дальше? Сует он ствол под нос доктору Хаскинсу, упирает его доктору прямо в ноздри и говорит, гони, мол, все деньги и вообще все, что у тебя есть в сумке. Вот доктор Хаскинс и думает: чего мне помирать, что ли, из-за каких-то сорока сраных долларов и пары ампул с кокаином. Да забирай на здоровье. Знаете, что потом этот урод сделал с доктором Хаскинсом? Ударил его револьвером! Рассадил рукояткой кожу на лбу так, что доктора пришлось везти в больницу! Семь швов наложили! Ну куда это годится? Вконец испортился город, а уж этот район — так особенно. Я еще помню времена, когда по этому району можно было спокойно ходить ночью в чем угодно — хоть в смокинге, хоть в брильянтах и норковой шубе, — никому до тебя не было никакого дела. А сейчас пойди попробуй провернуть такой фокус. Рискни выйти после захода солнца на улицу без добермана на поводке — и я с удовольствием погляжу, далеко ли ты уйдешь. Эти наркоманы, словно собаки, чувствуют твое приближение и кидаются на тебя из подъездов. Знаете, сколько у нас в доме квартир обнесли? И кто постарался? Наркоманы! Они пробираются в здание с крыши. Мы уже, наверное, раз сто вешали замок на дверь, что ведет на крышу, а толку? Они все мастера: стоит нам повесить замок, как — бах! — и его уже нет. А иногда они забираются в дом по пожарным лестницам, и как их в таком случае остановишь? Глазом не успеешь моргнуть, а они уже проникли в квартиру и гребут все, что попадается под руку. Выносят все подчистую — если не тронут твою вставную челюсть в стакане, считай, тебе крупно повезло. Богом клянусь — ума не приложу, куда катится этот город. Срамотища какая — слов нет!

— Что скажете о мистере Флетчере? — спросил Клинг.

— А что о нем сказать? — пожал плечами швейцар. — Приличный человек, адвокат. И вот смотрите, что происходит. Возвращается он домой и что обнаруживает? Лежащую на полу мертвую жену, которую, возможно, прикончил какой-то псих наркоман. И что это — жизнь? Кому такая жизнь вообще нужна? Уже спокойно в собственную спальню зайти нельзя — того и гляди, что на тебя кто-нибудь бросится. Куда это годится?

Конец ознакомительного фрагмента.